много помассировав ее в
темноте,  Каммингс  зажег лампу,  стоявшую у койки,  и стал  с  любопытством
разглядывать ссадину.
     "Это произошло не случайно. Хирн уронил доску умышленно.
     Во всяком  случае,  это не обошлось без  злонамеренности",  - размышлял
Каммингс.  Сердце  его  забилось  чаще.   Возможно,  даже  хорошо,  что  так
случилось. Когда он  приказывал Хирну принести  доску,  у него была какая-то
настороженность, ощущение опасности и какоето предчувствие чего-то. Каммингс
потряс  головой.  Не  стоило  копаться  в этом. Главное понятно, а остальное
неважно.  Хотя  он только что проснулся, его  голова была удивительно ясной.
Вслед за раздумьями появилось желание действовать.
     Он  переведет  Хирна.  Держать  его  здесь  опасно.  Будут  еще   новые
инциденты,  новые бунтарские выходки, и, возможно, дело дойдет до трибунала,
а это  всегда путаный  и неприятный процесс. В  том случае с  окурком он мог
довести дело до конца, как  мог  бы сделать это  и сейчас,  но это  было ему
противно. Никто из вышестоящих начальников не отменил бы его решения, но оно
было бы черной меткой.
     Хирн  должен  уйти.  Каммингс   ощущал  смешанное  чувство  триумфа   и
расстройства. Он  может перевести  его  куда угодно,  но  это  еще Не  будет
значить,  что  он справился  с  этим  бунтовщиком.  В  этом-то и  загвоздка.
Каммингс  сощурился  от  света  лампы,  уменьшил  немного  ее пламя, а затем
погладил  рукой ушибленное место  на ноге,  с  раздражением заметив, что его
движение напоминает жест Хирна.
     Куда его отправить?  Это  не имело  особого значения.  Разведывательный
взвод,  о котором упомянул  Даллесон,  вполне  подходящее  место. Тогда Хирн
останется в штабе. Каммингс будет знать все,  что с  ним происходит. Но этим
можно  заняться утром. Когда Даллесоп придет к нему с  докладом об охранении
противника на участке  девятой роты,  надо будет представить  дело так,  что
идея перевода Хирна принадлежит Даллесону. Так будет лучше, менее заметно.
     Каммингс  снова  лег,  заложив руки  под голову, и устремил  взгляд  на
опорный шест палатки. Как бы дразня его, перед взором Каммингса встала карта
Аыопопея,  натянутая на брезент, и он недовольно  повернулся на койке, вновь
ощутив прилив злости и отчаяния - как в момент, когда он  получил сообщение,
что, вероятнее  всего, его дивизии не будет  оказана поддержка силами флота.
Он слишком  полагался на положительное решение и теперь не  мог расстаться с
мыслью  о высадке  десанта в заливе Ботой.  Возможно,  существовал  и другой
вариант решения, даже наверняка существовал, но ему упорно шел на ум маневр,
в котором сочетались фронтальный удар  и высадка десанта в  тылу противника.
Он подумал о том, стоит ли пытаться осуществить такой маневр без поддержки с
моря. Но он превратился  бы в кровопролитное побоище для  его людей, которым
пришлось бы снова пользоваться резиновыми надувными лодками.
     На успех можно было рассчитывать,  только если бы на побережье в заливе
Ботой не находился противник. Если бы ему удалось сначала подавить береговую
оборону частью сил,  а затем отправить  десант...  Возможно, небольшой отряд
мог бы ночью захватить плацдарм на берегу, а  утром высадился бы десант.  Но
это  было рискованно.  Вторжение  ночью... Его войска  не имели  опыта таких
действий.
     Создать ударную группу  для захвата участка побережья, которая заменила
бы  силы флота  в  операции?  Но как  осуществить  этот замысел?  Невозможно
посылать с такой задачей роту через линию фронта, для этого потребовалось бы
прорвать позиции противника.
     Возможно,  удалось бы  высадить десант  в  двадцати милях за  позициями
японцев  и поставить перед ним  задачу наступать вдоль побережья. Но джунгли
были  слишком густыми. Десанту  пришлось бы в некоторых местах удаляться  от
берега, а за  Ботоем  вдоль побережья тянулся непроходимый лес.  Если  бы он
мог...
     Идея,  сначала   неясная,  теперь  стала  оформляться   и  овладела  им
полностью. Он встал с  койки и  босиком прошел по  деревянному полу к столу,
чтобы взглянуть на лежавшие там аэрофотоснимки. Сумеет ли рота справиться  с
такой задачей?
     Вполне  возможно. Он мог бы отправить роту на десантных катерах в обход
острова, приказать ей высадиться  на неисследованном  южном берегу,  который
был отделен от  войск генерала  Тойяку горным хребтом Ватамаи. Рота могла бы
высадиться  на противоположном берегу острова, пройти через  перевал у  горы
Анака и  спуститься вниз, в тыл японцам, выйти на побережье залива  Ботой  и
удерживать плацдарм до высадки батальона.  Этот маневр удался бы потому, что
японцы построили  береговую  оборону  в заливе с расчетом отражения удара  с
моря.  Как и всегда,  японские позиции  имели ограниченные  возможности  для
маневра огнем.
     Каммингс потер подбородок. Рассчитать время и согласовать действия было
нелегко,  но  зато какой  блестящий замысел,  нешаблонный,  дерзкий,  а ведь
Каммингс  так любил  это. Но не  об  этом он думал сейчас.  Как и всегда при
рождении нового  плана,  его ум был  занят практическими деталями. Он  начал
быстро подсчитывать дистанции. До обращенного  к японским  позициям выхода с
перевала по острову предстояло пройти двадцать пять миль, а  оттуда еще семь
миль  до  залива  Ботой. Если не  случится  каких-либо задержек, рота сможет
преодолеть это расстояние  за три дня, даже за два, если поднажмет. Каммингс
взглянул  на  аэрофотоснимки. Конечно, на  другой стороне острова  местность
резко  пересеченная,  но  вполне проходимая.  У  берега  протянулась  полоса
джунглей  шириной несколько  миль,  а затем до самого  хребта и  перевала  -
поросшая  высокой травой сравнительно открытая холмистая  местность.  Пройти
здесь можно. Задача состояла в том,  чтобы найти подходящий маршрут движения
через  джунгли в  тылу  японских позиций после  преодоления  перевала.  Если
послать роту, она наверняка нарвется на засаду.
     Каммингс  откинулся  в  кресле  и .задумался.  Нужно  сначала  провести
разведку.  Было  бы  слишком расточительно, слишком  рискованно сковывать на
неделю  роту,  когда замысел может оказаться неосуществимым. Лучше послать в
разведку несколько человек, отделение или два. Разведчики могли бы проложить
маршрут,  разведать  тропы в  японском тылу и тем же путем вернуться назад к
берегу, откуда их  можно  было  бы  подобрать  на  катера.  Если  разведчики
вернутся без  осложнений,  можно послать роту,  чтобы  выполнить  намеченный
план.   Каммингс   несколько   мгновений   пристально  смотрел   на   лампу.
Разведывательная  группа  выполнит  свою задачу  за пять,  максимум за шесть
дней, и  по возвращении можно выслать роту, которая выйдет к  заливу три дня
спустя.  Для страховки  он  мог  отвести  на  всё  десять  дней,  фактически
одиннадцать,  поскольку   нельзя   было   начинать  раньше  следующей  ночи.
Фронтальное наступление  начнется через два дня, и к моменту высадки десанта
в  заливе  Ботой  пройдет  уже  девять  дней.  При  удаче  войска  несколько
продвинутся, но маловероятно,  чтобы фронтальный удар был настолько успешен.
Это означало, что  расчет времени  можно считать лишь  условным. Он  закурил
сигарету. Новый план нравился Каммингсу.
     Кого бы он мог послать в разведку? Каммингс  подумал о разведывательном
взводе, но потом, припоминая, что он  знает об этих людях,  заколебался. Они
хорошо себя показали при высадке на Моутэми на надувных лодках, но во взводе
осталось  мало  опытных людей. Кроме того,  уже долгое время взвод почти  не
участвовал в боях.
     В  ту  же ночь,  когда японцы форсировали  реку,  взвод показал  себя с
хорошей,  даже с очень хорошей  стороны. Командовал взводом Крофт, о котором
упоминал Даллесон. В общем, это  действительно то, что нужно. Взвод невелик,
и можно послать его в полном составе.
     Если взять  другой взвод,  его  пришлось бы разделить,  и  люди были бы
огорчены тем, что выбор пал на них.
     Неожиданно Каммингс вспомнил, что собирался на следующий день перевести
Хирна в  разведывательный  взвод. Не очень-то правильно посылать в  разведку
офицера,  не знающего  своих  подчиненных,  но,  с  другой  стороны,  нельзя
поручить такого дела сержанту.
     А  Хирн  достаточно умен и  физически  подготовлен  к  выполнению такой
задачи. Каммингс  оценивал  Хирна с  холодным сердцем, как если бы  оценивал
достоинства и недостатки лошади. Хирн  справится. Возможно, у него даже есть
талант командовать людьми.
     Затем Каммингс начал сомневаться. Новый план был сопряжен со множеством
серьезных трудностей, чтобы можно было рисковать.
     Он даже подумал, не  отказаться ли от плана. Но ведь  жертва невелика -
десяток-полтора  людей.  Если  даже  с  ними  что-то случится, не все  будет
потеряно.  Кроме  того, возможность  поддержки  силами  флота  не  исключена
окончательно.  После   начала  наступления  он  мог  бы  побывать  в  ставке
главнокомандующего и попытаться  получить  эсминцы  для  поддержки  действий
дивизии.
     Каммингс вернулся к  койке  и  лег. На  нем  была  только  пижама, и он
почувствовал озноб, может быть, от нахлынувших чувств - ожидания и душевного
подъема.
     "Стоит попытаться. Можно послать Хирна. Если бы только удалось добиться
успеха!"  На мгновение  он позволил  себе подумать  о славе,  которую  может
принести  этот  успех.  Он погасил лампу  и поудобнее  устроился  на  койке,
устремив взгляд в темноту. Где-то вдалеке стреляла артиллерия.
     Каммингс знал, что не заснет до утра. Вдруг он снова ощутил ноющую боль
в ноге и громко рассмеялся, удивившись звуку  своего голоса в пустой палатке
в этот час. Цепь его действий в отношении  Хирна теперь начинала связываться
воедино.  "Если   постараться,   выход   всегда   можно  найти.   О  посылке
разведывательного взвода надо подумать серьезно".
     Идея казалась Каммингсу блестящей,  но насколько она осуществима? Такая
двойственность сильно затрудняла принятие решения.
     Каммингс был  взволнован  и встревожен,  но  наступали и такие моменты,
когда ему хотелось рассмеяться почему-то.
     Каммингс   зевнул.   Посылка   разведывательного   взвода   -   хорошее
предзнаменование. Слишком  долго никакие идеи  не  приходили  ему  на ум,  а
теперь он был уверен, что в ближайшее время  у него появится  не одна  такая
идея. Какая бы смирительная  рубашка ни сковывала его действия, он сумеет от
нее освободиться... как сумел освободиться от Хирна.


МАШИНА ВРЕМЕНИ


ЭДВАРД КАММИНГС


     Типично американское заявление

     На первый взгляд он ничем не отличался от других генералов.
     Он был  немного  выше среднего  роста,  упитанный, с довольно  приятным
загорелым  лицом  и  седеющими  волосами,  и  все же  не  такой, как  другие
генералы.   Когда  он   улыбался,  то   становился  похожим   на   румяного,
самодовольного, преуспевающего сенатора или бизнесмена с этаким  покладистым
характером. Но такое представление  о  нем  удерживалось  недолго.  Каммингс
походил на  конгрессмена,  и в то же время для  такого  сходства  чего-то не
хватало... У Хирна всегда появлялось ощущение, что улыбающееся лицо генерала
- это застывшая маска.
     Городок в этой части Среднего Запада существовал с давннх  пор,  к 1910
году уже  в течение более  семидесяти  лет. Но настоящим  крупным городом он
стал недавно. "Еще недавно, -  говорили  люди, -  в  этом городе была только
почта,  школа, старая  пресвитерианская  церковь  и гостиница.  Старина  Айк
Каммингс владел тогда универсальной лавкой. Да был у нас еще парикмахер,  но
недолго и куда-то уехал. А еще была в городе проститутка".
     И  конечно,  когда  Сайрус  Каммингс  (названный  так  в  честь старика
Маккормика) бывал в Нью-Йорке по банковским делам, то времени попусту там не
тратил.  Люди говорили: "У  них не было  другого выхода, как построить завод
здесь. Сам Каммингс не зря помогал Маккинли в девяносто шестом. Он настоящий
торгаш-янки.  В  те  времена  в его  банке,  возможно,  и  не было  большого
капитала, но когда  он за неделю до выборов  потребовал  от фермеров  уплаты
долгов, то округ сразу отдал свои голоса Маккинли. Сай умнее старика Айка, а
ведь когда у Айка была лавочка, его трудно было провести на мякине. Конечно,
нельзя  сказать, что  все в городе  любят Сайруса, но  городок  наш,  вернее
город, в долгу перед ним - моральном и материальном".
     Город расположен в центре великой американской равнины.
     У  границ  города  -  несколько холмов,  это  редкость  среди  огромных
равнинных  просторов  Северо-Запада.  По  обочинам  железных  дорог  изредка
встречаются  деревья.  Улицы   широкие,  летом  распускаются  дубы  и  вязы,
скрашивая   грубые  очертания   домов   эпохи   королевы  Анны,   отбрасывая
причудливые, в виде усеченной  пирамиды, тени на  углы слуховых окон и крыши
домов с мансардами. На центральной улице осталось только  несколько зданий с
фасадами, появилось множество магазинов. В город по субботам стекается много
фермеров,  и поэтому  улицы начали мостить, чтобы  повозки не  застревали  в
грязи.
     Дом самого богатого человека  в  городе, каким  является  Сай Каммингс,
мало  отличается  от  других.  Семья Каммингсов  построила его  тридцать лет
назад.  В то время  это было  одинокое  строение на  краю городка.  Осенью и
весной приходилось буквально утопать в грязи, чтобы подойти к этому дому. Но
теперь  вокруг  выросли  дома,  и  Сай Каммингс лишен  возможности  заняться
перестройкой и расширением своего жилища.
     Некоторые  изменения были  внесены во внешний  облик дома под  влиянием
жены Каммингса.  Люди,  знавшие  семью Каммингсов,  ви  нили ее,  модницу из
восточных районов страны, женщину с претензией на культуру. Сай  - человек с
твердым характером, но не модник. Новые парадные двери и  рамы несли на себе
отпечаток французской моды.
     В общем, люди говорили, что это странная семья, чудной народ.
     В гостиной, стены  которой  увешаны портретами и картинами в  золоченых
рамах  с изображением ландшафта в темных коричневых тонах, -  темные  шторы,
коричневая мебель, камин. В гостиной собралась семья.
     - Этот Дебс снова мутит воду, - говорит  Сай Каммингс. (Каждая черточка
отчетливо выделяется на его  лице,  он лысоват, на глазах очки в  серебряной
оправе.)
     - Что такое,  дорогой?  -  спрашивает его  жена и снова  принимается за
вышивание.  (Это  красивая женщина, с  пышной грудью, немного  суетливая,  в
длинном платье.) - Почему он мутит воду?
     - А-а, - ворчит Сай. Это его обычная презрительная реакция на замечания
любой женщины.
     -  Вешать  надо  таких, -  говорит по-стариковски  дрожащим голосом Айк
Каммингс. -  Во время войны (гражданской войны) мы обычно  схватывали таких,
усаживали   на  кобылу  и,  ударив  лошадь   но  заду,  наблюдали,  как  она
подбрасывает наездника.
     Сай, прошуршав газетой, отвечает:
     - Вешать их не надо. - Он бросает взгляд на свои руки, глухо смеется. -
Эдвард уже пошел спать?
     Она поднимает голову, отвечает быстро, нервно:
     - Мне кажется - да. Он так сказал. Они с Мэтью сказали, что идут спать.
(Мэтью Арнольд Каммингс - младший в семье.)
     - Я взгляну.
     В  детской  спальной комнате  Мэтью  спит, а Эдвард,  мальчик семи лет,
сидит в углу, протаскивая иголку с ниткой через лоскут материи.
     Отец подходит к нему, и тень падает на лицо мальчика.
     - Что ты делаешь, малыш?
     Ребенок поднимает голову, застыв в испуге.
     - Шью. Мама мне разрешила.
     - Дай-ка это мне.
     Лоскуток и нитки летят в мусорную корзину.
     - Подойди сюда, Лиззи.
     Мальчик становится  свидетелем  спора родителей  о  себе. Спор  ведется
резким шепотом, чтобы не разбудить спящего малыша.
     - Я пе допущу,  чтобы  он вел себя  по-бабьи.  Ты не должна пичкать его
этими книгами, не должна приучать к этим бабьим...
     штучкам. (Лапта и перчатки для бейсбола пылятся на чердаке.)
     - Но я ничего... ничего ему не говорила.
     - Разве не ты дала ему шитье?
     - Прошу тебя, Сайрус, оставь его.
     От пощечины лицо мальчика краснеет. Мальчик сидит на полу, слезы капают
ему на колени.
     - Ты должен вести себя как мужчина, понял?
     Только когда родители  уходят, он начинает  размышлять над происшедшим.
Ведь мать дала ему нитки и сказала, чтобы он потихоньку занялся шитьем.
     Служба   в  церкви  закончилась.  "Мы  все  дети  господни,  плоды  его
сострадания,  призванные стать  на  земле  проводниками  божьей добродетели,
сеять семена братства и доброжелательства".
     - Прекрасная проповедь, - говорит мать.
     - Да.
     - А он прав? - спрашивает Эдвард.
     - Конечно, - отвечает Сайрус. - Только ты должен осторожно воспринимать
все.  Жизнь -  штука не простая. На других никогда не рассчитывай. Добивайся
всего сам. Человек человеку волк, вот как в жизни получается.
     - Значит, он был не прав, папа.
     - Я этого  не сказал. Прав он, прав и я. Только в религии ты действуешь
так, а  в  делах - они менее  важны - по-другому. И все же это  христианский
образ действий.
     Мать поглаживает его по плечу.
     - Это была прекрасная проповедь, Эдвард.
     - Почти все в городе меня ненавидят, - говорит Сайрус. - Они  ненавидят
и  тебя,  Эдвард.  Тебе  это  полезно  знать  уже  сейчас.  Больше  всего им
ненавистен успех, а  ты наверняка  преуспеешь.  И они,  даже  не  любя тебя,
станут лизать тебе сапохи.
     Мать с сыном укладывают краски и  мольберт, а затем прохладным весенним
вечером отправляются в обратный путь после поездки за город.
     - Хорошо провел время, Эдди? - Ее голос сейчас, когда  они одни, звучит
как-то необычайно взволнованно, необычайно тепло.
     - Очень, очень хорошо, мама.
     - Когда-то  давно-давно  я мечтала иметь сынишку, отправиться  с ним за
город  и рисовать, вот как мы с тобой. А сейчас давай-ка  я научу  тебя петь
смешную песенку.
     - А как выглядит Бостон? - спрашивает он.
     -  О,  это  большой город, грязный,  холодный. А  люди там всегда одеты
строго.
     - Как папа?
     Она смущенно улыбается.
     - Да, как  папа. Но ты  ничего  ему не рассказывай о том, что мы делали
сегодня.
     - А разве мы сделали что-нибудь плохое?
     - Нет. А теперь пошли домой. И ничего ему не говори. Это секрет.
     Внезапно в нем пробуждается ненависть к ней, и все время, пока они идут
обратно в город, он  молчит, насупившись. Вечером он рассказывает все отцу и
с каким-то наслаждением и страхом слушает, как родители ссорятся потом.
     -  Я  хочу  сказать  тебе,  что  с  мальчишкой  виновата  во  всем  ты,
настраиваешь его не так, как нужно, неправильно воспитываешь.
     Ты никогда не могла смириться с нашим отъездом из Бостона, не так ли? И
здесь нам, по-твоему, не совсем хорошо.
     - Прошу тебя, Сайрус...
     - Черт  побери,  я отправлю его в  военную школу. Он достаточно вырос и
может  сам  заботиться  о  себе.  В  девять лет  мальчишка  должен  начинать
размышлять над тем, как следует вести себя, чтобы стать мужчиной.
     Айк Каммингс одобрительно кивает:
     - Военная школа - это отлично. Мальчик любит слушать рассказы о войне.
     Решению отдать мальчика в военную  школу предшествовал разговор Сайруса
с  городским врачом.  "Послушайте, мистер Каммингс, - сказал врач, -  сейчас
ничего не поделаешь, я ничего не могу  придумать. Если бы он был постарше, я
посоветовал бы отвезти  его  в  заведеньице Сэлли, и пусть бы он  там прошел
науку".
     Расставание с  домом в десять  лет, поезд, прощание с пыльными дорогами
на окраине  города,  с мрачными особняками, запахом отцовского банка, бельем
на веревках.
     - Прощай, сын, всего тебе хорошего. Слышишь?
     Он  с безразличием  отнесся  к решению отца,  но  теперь  едва  заметно
вздрагивает от прикосновения руки к его плечу.
     - Прощай, мама.
     Она плачет, и это вызывает у него неприязнь; сострадания почти нет.
     - Прощай.
     Он  уезжает.  С  головой  окунается в  школьную жизнь.  Чистка  п