-- сменить замок  или врезать два дополнительных.
Нет уж, тут вы со мной не спорьте. -- Томин достает  исписанный лист. -- Вот
тебе, Паша, список их близких,  соседей и прочее. Судимых,  увы,  нет. А эта
пригласитель­ная открытка выпала из кармана Петухова в больнице.
     -- Вон  они куда собирались! Банкет  по случаю семидесятиле­тия друга и
бывшего сослуживца... Бутылка  шампанского?.. -- вспоминает  Знаменский.  --
Гм...
     Томин кружит по кабинету.
     --  Как вы думаете, о  чем Петухов  говорил в  бреду ночь  напро­лет? О
салате  и  огурцах!  Что сильная  засуха,  и надо их ехать поливать.  Просто
терпения нет:  мы тычемся  в потемках, а  старич­ки лежат помалкивают и  все
знают... Попытаюсь еще раз прор­ваться в больницу.
     И  Томин  прорвался-таки к Петуховой,  состояние которой полегче, чем у
мужа.
     Иссиня-бледная,  с  перебинтованной головой  лежит  она  на  больничной
койке.
     -- Анна Ивановна!.. Анна Ивановна, вы меня не узнаете?.. Я  из квартиры
наверху, Томин.
     -- Здравствуйте, Сашенька, -- шепчет Петухова.
     -- Как самочувствие?
     -- Все болит...
     -- Анна Ивановна, одно слово -- кто?
     -- Не видела, Сашенька.
     -- Но как все случилось?
     --  Афанасий  Ильич  пошел  отпирать...  потом  слышу  --  голоса...  Я
выглянула из кухни... а он лежит... И дальше не помню...
     -- Вы кого-нибудь в это время ждали?
     -- Никого.
     -- Анна Ивановна, если хоть малейшее подозрение... Нет?
     Петухова слабо качает головой.
     -- А деньги находились в квартире? Где они были спрятаны?
     Петухова закрывает глаза.
     -- Просто так... лежали, -- и жалко, по-детски всхлипывает.

     * * *

     Надежда Ивановна, сестра Петуховой, до появления на Пет­ровке ведать не
ведала  о несчастье.  Не ведала она, как выясни­лось, и о том,  что Петуховы
скопили   за  последние  два-три  года  круглую  сумму.  И  теперь,  сидя  у
Знаменского, Надежда Ивановна нет-нет да и  утрет слезу. Но показания ее "не
деформированы"  волнением   или   обидой.  Пал   Палыч   чувствует,  что  на
объективность этой женщины можно положиться.
     -- Не понимаю, зачем деньги держали дома? -- недоумевает он.
     -- Психология. В сберегательной книжке только цифры, а если дома, можно
и поглядеть  и пощупать. Они небось  в эти  деньги едва верили!.. Символ это
для них был, я так представляю.
     -- Символ обеспеченности?
     -- Нет.  Что Борис  наконец  в  люди вышел. Ведь  столько  лет  никакой
надежды...
     -- А то, что с  чужими  людьми  делились, а родной  сестре -- ни слова,
тоже психология?
     -- Психология, -- вздохнув, подтверждает Надежда  Ивановна.  --  Но это
такое -- вовсе семейное, тут не к месту.
     -- Все-таки рассказали бы, если не секрет.
     -- Да неловко выйдет: сестра в беде,  а я  ее вроде судить  стану... Ну
ладно, расскажу, вы только не передавайте. Брат у нас был, Семен. Женился он
на  вдове, еще и с ребенком. Бабенка, правду сказать, вздорная  попалась. Но
мальчика я привечала -- книжки там разные... когда рубашечку купишь.  Родной
--  не родной, а  все племянник. Особенно, как  Семен умер. Жалко, знаете. А
Петухо­вы совсем  наоборот:  у  нас,  говорят, теперь  ничего общего,  брось
мальчишку приваживать, накличешь беды.
     -- Какая ж от мальчика беда?
     -- Да правду сказать, непутевый он, Генка... Двадцать два уже,  а все к
делу определиться  не может, мотается из  стороны в  сторону. Иногда  сердце
замирает: ну как с пути собьется!
     -- У Петуховых он бывал?
     -- Зачем ходить, куда не зовут? Раз в год забежит...
     -- И вы связываете их скрытность с вашим отношением к племяннику?
     --  Другого  и придумать  не могу! Наверно,  опасались,  что  на  Генку
просить стану. Но разве я бы стала?! Понимая их психоло­гию.
     -- А Гене сейчас нужны деньги?
     -- Да  вечно ему  нужны  деньги.  То в  биллиард проиграется, то  вдруг
магнитофон в долг купит. Шалая голова.

     * * *

     Мелькнувшее у Знаменского подозрение тотчас проверено.
     -- Парня уже месяц нет в Москве, -- говорит Томин. -- Он отпадает.
     -- Что ж, отчасти рад. Было бы жаль тетушку: у нее только рыбки да этот
Генка.
     -- Ты себя пожалей. Да и меня не мешает. Спроси,  сколько я спал за эти
трое суток... Кто у тебя на очереди?
     -- Те, что помечены крестиком.
     Томин просматривает список на столе.
     -- Крестики-нолики... А что означают галочки?
     -- Что человек  слышал про деньги. Одна галочка -- от самих  Петуховых,
две  --  из  вторых или  третьих  рук... Мне  не ясен принцип,  по  которому
Петуховы откровенничали. Отчего именно с этими людьми?
     Томин снова читает список.
     --  Да  случайный набор...  может  быть, вот что  --  реванш. Успе­хами
Бориса козыряли перед теми, кто в прежние времена его презирал.
     -- Может  быть,  если искать логические связи. Если вообще не сработала
цепь случайностей.
     -- Ой, не накличь худший вариант. От цепи случайностей до цепи улик две
пары ботинок сносишь...
     В  дверь  кабинета  постучали,  и на  пороге  появилась  встрево­женная
пожилая женщина с повесткой в руке.
     -- Здравствуйте. Мне к следователю Знаменскому.
     -- Прошу.
     -- Загляну попозже, -- говорит Томин, выходя.
     -- Садитесь, пожалуйста. Ваша фамилия?..
     -- Буркова.
     --  Я пригласил  вас  побеседовать  по  делу  бывших ваших  соседей  --
Петуховых.
     Соседка не сразу понимает.
     -- По делу Петуховых?.. Ну тут уж ошибка! Петуховы не такие люди! Какое
на них может быть дело, что вы!

     * * *

     Пока  Пал  Палыч  объясняет, каково  "дело Петуховых",  Томину приносят
новости.
     --   Кирпичов  в  прошлом  судим  по  статье  восемьдесят  девятой,  --
рассказывает  сотрудник   угрозыска  Данилов.  --  Приговор  я  читал,  суть
следующая. Работал  шофером  на хладокомбинате, возил мороженое мясо, рыбу и
прочее. Ну  и сколотилась там компания. Сбывали, что поценней, налево. Когда
до них добра­лись, потянули и Кирпичова. Насколько  он  был причастен, точно
не известно. Вины за собой не признавал, в суде держался вызы­вающе. Словом,
дали два года...

     * * *

     -- У Петуховых мало кто  бывал-то, -- вспоминает соседка. -- Конечно, я
кого-нибудь могла забыть, пятый год, как мы перееха­ли.
     -- Значит, кроме тех, кого вы назвали...
     --  Ой,  дай тех называть даже совестно! Нельзя и подумать, чтоб они!..
Прямо  не  верится --  недели не  прошло, как  я Анну  Иванов­ну  встретила.
Давным-давно не видались, а  тут нос к  носу в магазине...  Но,  извините, я
болтаю, а ваше время, наверно, доро­го.
     -- Разве  вы болтаете?  -- шутливо  возражает Знаменский. --  Вы  даете
показания. Рассказывайте, пожалуйста.
     -- Что же рассказывать?
     -- Вот хотя бы как вы встретились в магазине.
     -- Да?.. Ну встретились, расцеловались,  и  пошел,  конечно,  разговор.
Пока вместе в кассу стояли, потом к прилавку, все новости успели выложить. В
очереди над нами подшучивали: "Взяли две старушки по одной чекушке". Мы ведь
где столкну­лись-то? В винном отделе!
     -- Что же Петухова купила?
     -- Шампанское. Кому-то на именины. А я водку брала, меня очередь больше
одобрила.
     -- Говорила Петухова о сыне?
     --  Еще  бы!  Свет  в окне. Курсы какие-то  заочно кончил, работа­ет на
Севере начальником,  не  помню  чего.  Еще  хвалила, какой заботливый  стал,
посылки шлет: то варежки на  оленьем меху, то рыбу вяленую, а на днях вот со
специальным человеком клюквы корзину отправил.
     -- Клюквы?
     -- Да, я тоже удивилась -- в такую даль!
     -- Не помните дословно: "корзину" или "корзиночку" клюк­вы?
     -- Пожалуй, среднее -- "корзинку".
     -- Среднее... Простите, что перебил.
     -- Ну еще она как раз про эти несчастные деньги... Борису, дескать, что
рубль, что копейка -- все готов по ветру пустить, поэтому домой переводит, а
мы складываем в заветную шкатулоч­ку. Говорит, как на машину наберем, так он
возвратится.
     -- Кто-нибудь из окружающих мог это слышать?
     Примолкнув, соседка осмысливает значение вопроса и пугает­ся:
     -- Бог ты мой!.. Мне бы ее остановить! Конечно, могли слы­шать!

     * * *

     Разговаривая с Томиным, Данилов подводит итог:
     --  По-моему,  совпадение подозрительное. Мало  того, что  сам Кирпичов
сидел, еще рецидивист Санатюк рядом.
     -- Давно освободился?
     -- Около трех лет. Правда, стар, почти семьдесят. Но такой -- до смерти
волк. Есть слушок, к нему ходят "советоваться". И  подска­жет, у кого брать,
и механику обмозгует.
     -- Спасибо, Костя, за службу! Интересно, что теперь Кирпичов запоет!
     На Знаменского, однако, новость не произвела большого впе­чатления.
     --  Боюсь,  Саша, он  запоет  прежнюю песню.  О  судимости  имел  право
умолчать  --  судимость  за  давностью снята. А то, что в одном  дворе живет
матерый  уголовник...  Может,  он  с  ним  не  здоровает­ся.  --  Пал  Палыч
останавливает Томина,  который  порывается что-то  сказать.  -- Саша,  я  не
зачеркиваю  сделанного! Сделано много, сделано  быстро. Но прежде  чем снова
браться за Кирпичова, мне надо больше.
     -- А конкретно: чего ваша душенька желает, чтобы допросить уже с полным
комфортом? -- сварливо спрашивает Томин.
     -- Ну, слушай, не тебя учить!
     --  А  то поучил  бы!.. Ладно, очень эта  история в  печенках сидит!  И
немудрено,  что сидит в печенках, если  послушать вечерний разговор Томина с
матерью.
     --  Меня  поражает  твоя  беспечность!  Те  гуляют  на  свободе,  а  он
преспокойно собирается в гости!
     -- У Зинаиды день рождения. Чистая рубашка найдется?
     -- В шкафу.
     -- Ты же всегда ворчала, что я слишком много работаю.
     -- В данном случае --  дело  другое, Сашко.  Это  уже  вопрос  семейной
чести!  Я боюсь нос за  дверь  показать: кто-нибудь  встре­чается и  требует
новостей.
     -- Мама, для меня каждое дело -- вопрос чести.
     -- Ах-ах-ах!.. Воротничок подверни... И Зиночке кланяйся!

     * * *

     -- Мама шлет тебе поклон. -- Томин кланяется.
     -- Спасибо, Шурик, получилось очень грациозно.
     Друзья пришли в числе первых гостей...
     ...А уходят последними.
     Ночная  улица обдает холодком,  но  уже отчетливо  чувствуется в городе
весна.
     -- Что невесел? Недоволен Зининым мужем? -- усмехается Пал Палыч.
     -- Напротив. Решительно  нечего возразить. Умница, спортс­мен, без пяти
минут  доктор  наук,  приятные  друзья...  Вероятно, слегка завидую семейной
идиллии.
     -- Кто велит ходить бобылем?
     -- Никто. Захочу, будет вагон невест.
     -- На вагоне не женишься, нужна одна.
     -- Одной пока нет.
     Они приближаются к дому Томина.
     --  Ладно,  Саша,  хватит сентиментальностей. Давай решать, что  делать
дальше. Я думаю...
     Тот, глядя вверх, хватает его за руку:
     -- Стой! У Петуховых свет!
     Печати с двери Петуховых сорваны. Знаменский остается на площадке.
     Томин  тихо входит. Видит на вешалке плащ и кепку, которых здесь прежде
не было.
     -- Кто дома?
     В коридоре появляется Борис Петухов.
     -- А-а, здравствуй, Борис! -- и Томин кивает  Пал Палычу: можешь топать
домой.
     -- Здравствуйте... Кто это?.. Сашка!
     -- Что дверь не заперта?
     -- На что ее запрешь? -- Петухов указывает  на дыру от выпи­ленного для
экспертизы замка. -- Как мои старики, не знаешь?
     --  Мать пошла  на  поправку, отца,  видимо,  тоже  вытащат. Проникнуть
можно? -- Томин накидывает цепочку и делает жест внутрь квартиры.
     -- Валяй... Извини, руку не подаю -- в земле.
     -- А что ты делаешь?
     -- Да вот цветок  сажаю...  мамин самый любимый,  -- смущенно  бормочет
Борис.
     Он проходит с Томиным в комнату и поливает  ткнутый в поллитровую банку
увядший цветок; вытирает чем попало руки, вздыхает.
     -- Загнется, наверно. Ну за каким лешим  было  горшок-то разбивать?!  И
вообще, глянь, что натворили! Сволочи!
     -- Видел, Боря. По линии угрозыска дело веду я.
     -- Вона! Слушай, я только с  самолета.  Звонил тетке, она  и телеграмму
бестолковую прислала и теперь несет ахинею, ничего толком не понял.
     --  Я пока тоже не все понял.  Поэтому, Боря, лучше мне  спраши­вать --
тебе  отвечать.   Но  давай  перебазируемся  к  нам.  Мать   тебя  накормит,
посидим-потолкуем. Можешь и переночевать.
     -- Ладно, -- он вытаскивает поллитровку. -- Раздавим?
     -- Нет, уволь, только от стола.
     -- Тогда смысла нет ходить.
     Злясь  и вздыхая,  он  подбирает  с пола раскиданные вещи. Томин к нему
приглядывается.
     Петухов широк в плечах,  крепок и  кажется румяно-смуглым от "снежного"
загара. Но в водянистых серых глазах и голосе угады­вается какая-то душевная
слабина.  То ли  очень  уж выбит  из  колеи случившимся, толи  так и остался
немного "хлюпиком", несмотря на все свои успехи...
     -- Скажи, Боря, родители писали регулярно?
     -- Ну! -- утвердительно произносит Петухов.
     -- В последних письмах не проскальзывали тревожные нотки? Они никого не
опасались?  Не писали что-нибудь вроде: "Часто захаживает такой-то, передает
тебе привет". А?
     -- А старики-то чего говорят?
     --  От матери мало чего узнал,  к отцу еще  не допускают... Денег  ты в
квартире не нашел?
     -- И не искал. До того ли мне сейчас, друг милый!
     -- Ты здорово  переменился.  Уважаю  твои  чувства,  Боря, но...  Какую
шкатулочку мать могла называть "заветной"?
     -- Шкатулка? Одна  всего и есть  -- которую  отец подарил. На  свадьбу,
кажется.
     -- И в ней лежали?..
     -- Ерунда всякая. Вот,  --  поднимает  опрокинутую палехскую  шкатулку,
возле которой рассыпаны вывалившиеся на пол безде­лушки.
     -- Понимаешь, неясно, нашли деньги или нет.
     Борис смотрит на него хмурясь.
     -- Извини, я слегка не в себе...
     -- Неясно, говорю, нашли ли те деньги, что ты присылал.
     -- Да?.. -- после паузы растерянно произносит Борис.
     -- Ну да. Родители  рассказывали, что держат их дома. Но где? Почему ты
не убедил их положить на сберкнижку?
     -- А... что они еще рассказывали?
     -- Почти накопил на машину. Вернешься -- купишь.
     --  Прямо  так?.. Так  вот и говорили?! Хвастливое  старичье! --  Он  в
крайнем волнении.
     -- Да, накликали.  Но  --  не посетуй на  откровенность -- сколько они,
бывало, и краснели за тебя и челом били в разных инстанци­ях. Ты ведь был ох
не подарочек!
     -- Ну и что?
     --  Когда-нибудь  людям хочется  наконец  моральной компенса­ции:  "Вот
каков наш Боря, получше других!"
     -- Ну и заварилась кашка! Первый сорт!
     -- Не знаешь, доехала до них твоя клюква?
     -- Господи, велика разница, доехала -- не доехала... Надо ж, про клюкву
известно!
     -- Сколько ее было?
     -- С полведра примерно. Велел ребятам набрать.
     -- Как ты ее упаковал? Когда и с кем отправил?
     -- Насыпал в лукошко, поверху мешковинкой обвязал. Один  ханурик от нас
увольнялся, с ним и послал. Должен был уж прибыть. Он проездом на юг.
     -- "Ханурик" какого сорта?
     -- Да так...
     -- В доме не нашли ни ягодки, а полведра сразу не съешь.
     -- Чего ты прицепился с клюквой?
     -- Грабители вынесли отсюда корзинку. И тоже обвязанную тряпицей.
     -- Что же, они на клюкву позарились?
     -- Думаю, не тот ли вынес, кто и внес? Чтобы следа не остав­лять.
     -- Он?!.. -- Борис садится посреди комнаты на стул.
     -- Обрисуй, что за личность, прикинем.
     -- В Хабарове и обрисовывать нечего. Одно слово -- алкаш. Неужели...
     Его прерывает робкий звонок в дверь.
     -- На всякий случай, меня нет, -- говорит Томин  и встает в передней за
вешалку.
     -- Кто там? -- слегка оробев, окликает Борис.
     С  лестницы  доносится   невнятно:  "Откройте,  не  бойтеся!"...  Борис
удивленно  прислушивается,  протягивает   руку,  но  в  послед­ний   момент,
засомневавшись, не скидывает цепочку, а лишь приотворяет дверь. Теперь голос
звучит  отчетливее:  "Прощения  просим,  что  поздновато, заплутал малость в
Москве...  От  Бориса Афанасьевича  я". Петухов распахивает дверь. На пороге
хмель­ной низкорослый мужичонка с лукошком в обнимку.
     Томин выступает из-за вешалки.
     -- Свят-свят-свят!.. Кудай-то я прибыл -- туда или обратно? -- хихикает
гость, таращась на Петухова.
     -- Туда, туда, входи.
     --  Нет,  Борис  Афанасьич!  Ить я  поехал,  а  вы осталися. Я  кому же
клюкву-то вез?..
     Борис оборачивается к Томину.
     -- Познакомься с товарищем Хабаровым, -- язвительно кри­вит он губы. --
Больше у тебя никого на подозрении нет?

     * * *

     Выбыл из  подозреваемых  племянник  Гена,  выбыл  и  Хабаров.  Корзинка
оказалась в руках преступников просто "паролем":  знали,  на что  сослаться,
чтобы   пустили   в   квартиру.  А   их   осведомленность...  Если  Петухова
откровенничала в магазине,  то могла и еще в десяти местах. Не угадаешь, где
кто слышал.
     --  Снимаем  с  повестки  дня?  --  спрашивает  Томин,  беря  со  стола
Знаменского пустое лукошко из-под клюквы.
     -- Увы.
     --  Кое-что,  Паша,  забрезжило  с другой  стороны.  У этого  Санатюка,
судимого за убийство и квартирные кражи...
     -- И живущего рядом с Кирпичовым... Помню.
     --  У  него племянница работает  в  почтовом  отделении  и  зани­мается
денежными  переводами  --  обрати  внимание.  А  отделение,  еще  раз обрати
внимание, обслуживает,  в  частности,  наш дом. Факт,  по-моему,  достаточно
увесистый.
     Крутанув  лукошко, Томин запускает  его волчком и торжеству­юще косится
на Пал Палыча. Любит он нежданные эффекты.
     Но Знаменский, хотя слушает и внимательно, не спешит лико­вать.
     --  Тебе,  Паша,  все  мало?  Тогда  добавлю,  что  эту   Варю  Санатюк
неоднократно встречали под ручку с Кирпичовым!

     * * *

     В больничной палате несколько коек. На одной из них -- Петухова.  Возле
нее сидит Борис.
     -- Ты сейчас,  главное, не волнуйся, тогда через недельку и встанешь. И
я  вот приехал, и  папе лучше.  Поживете еще... А про деньги эти, которые  в
шкатулке лежали...
     Петухова порывается что-то сказать, но Борис косится на со­седние койки
-- слушают ли посторонние -- и останавливает мать:
     -- Тсс! Молчи!  Тебе велено поменьше  говорить, вот и  помалки­вай! Про
деньги забудь! Жалко,  конечно,  да что  поделаешь.  Я и папе сказал:  были,
сплыли, и наплевать. Новые наживем, здо­ровье дороже. Поняла? -- заглядывает
он ей в глаза. -- Поняла ты меня?
     -- Поняла, сынок... -- шепчет Петухова. -- Спасибо, что не сердишься...
     -- Молчи, молчи! Наговоришься еще вдосталь, когда  допраши­вать  будут.
Этот Сашка  Томин, как я  представляю,  талантов небольших,  но для  соседей
готов расстараться. Вдруг и поймает наших злодеев. У-у, мне бы их в руки!

     * * *

     "Небольших  талантов"  Томин  находится  в  это  время  у   началь­ника
районного узла связи.
     -- Лучше об этой проверке не  знать никому,  -- говорит он. -- Дело  не
только в тайне следствия, но и в репутации людей.
     --  Но  какие  от  меня  требуются  шаги?  --  осторожно  интересует­ся
начальник.
     -- Вот санкция  прокурора на  изъятие  всех  документов, относя­щихся к
почтовым денежным переводам на фамилию Петуховых. Мне необходимы даты, суммы
переводов и через чьи руки каждый из них проходил.
     -- Мм... трудоемко... Текущую работу тоже не бросишь.
     -- Если мы ограничимся последним годом, то?..
     -- Дня два-три.
     -- Надеюсь на вас. Тут мой  телефон. Не будет меня, звоните по  другому
номеру -- следователю  Знаменскому. И еще  просьба.  Подскажите,  кто  может
беспристрастно   охарактеризовать  одну   из   ваших  сотрудниц  --  Варвару
Владимировну Санатюк?

     * * *

     В  квартире Петуховых на полную мощность включен прием­ник: на лестнице
ниже этажом ожидает группа мужчин.
     Знаменский дает последние указания тете Кате, соседке Пету­ховых.
     -- Встаньте, пожалуйста на то ж