риветом. -- Миша крутит пальцем  у виска,
-- рассказать, что солнце встало... Что-то вы кисло-зеленые?
     -- Субботнее утро в кругу семьи, -- бурчит Леша. -- Интересно, взрослые
-- все идиоты или выборочно?
     -- Выборочно. Но многие.
     --  Неужели  и  мы  такими  будем?  --  задает Наташа  извечный  вопрос
подростков.
     -- Я против,  --  заявляет  Миша.  --  Кто "за",  прошу  поднять  руку.
Воздержавшихся нет? Принято: мы будем другими.
     -- Леха! -- предостерегающе произносит Наташа.
     На пути стоит кучка их ровесников.  Леша выдвигается вперед, возглавляя
свою компанию. Сенька  порывается идти  плечом к плечу, Наташа  дергает  его
назад.
     -- Не лезь! Леша это не терпит!
     -- Он же Леха-Ледокол, -- поясняет Миша. -- Флагман. А мы в кильватере.
     Леша идет на  враждебную группу, как на пустое  место, свобод­но свесив
тяжелые  кулаки. И  группа в последний момент не  выдерживает, расступается,
пропуская его и остальных.
     -- Красиво! -- восхищается Сенька.
     -- А-а... -- поводит плечами Леша. -- Подраться стало не с кем.

     * * *

     Место ребячьих сходок -- ободранная квартира на втором этаже пустующего
дома. Кое-какая  мебелишка, частью  брошен­ная хозяевами,  частью  собранная
ребятами  по  окрестным домам. Здесь Наташа, Леша, Сенька,  Миша  и пятый --
долговязый, разболтанный Фитиль.
     Леша осматривает колченогое кресло.
     --  Гвоздик,  ты  молоток.  Отличное  седалище для председателя.  Итак,
очередное собрание  нашего  Общества  покровительства  самим  себе  объявляю
открытым. Для тонуса и по традиции словесная разминка.
     -- Тема?
     Наташа поднимает руку:
     -- Предлагаю, как в ЖЭКе : "Молодежь и влияние улицы".  Очень жаль, что
нас не было.
     --  Сейчас  воспроизведем.  Даю  запев.  Мы,  жертвы безнадзор­ности  и
дурного воспитания... -- гнусаво заводит Леша.
     -- Подпали под улицы пагубное влияние... -- подхватывает Фитиль.
     И дальше идет по кругу:
     -- Под трамваев и троллейбусов влияние опасное...
     -- Под пешеходов влияние ужасное...
     -- Правила уличного движения производят в наших умах бро­жение!
     -- О, влияние улицы, разлагающее!
     -- О, мусорных урн влияние развращающее!
     -- А фонари? Что они освещают?
     -- Они  понаставлены в  каждом  переулке,  чтобы  видеть  темные  жизни
закоулки!
     -- Дети, берегите глаза и уши!
     -- Спасайте свои неокрепшие души!
     -- Долой светофоры!
     -- Свободу Карабасу-Барабасу!
     "Разминка" переходит в беспорядочный гвалт, кто-то вскаки­вает на стул,
стул ломается.
     --  Хватит,  ребята,  -- проявляет  благоразумие Наташа.  -- Нас  опять
застукают... Кстати, на этом стуле всегда сидел Алька. Тут стоял его стол, а
тут висела гитара...
     -- Жалко, что дом сломают. У Альки мы хорошо собирались.
     -- Что ж он не приехал? Ведь обещал.
     -- Его запрягли, -- сообщает Фитиль. -- Скребет и покрывает лаком пол.
     -- Твои тоже малярничают? -- интересуется Миша.
     -- Пока  смету  составляют... Знаешь,  Сэм,  а бабка на балкон выходить
боится. И  все горюет о своем палисаднике, можно поду­мать, у нее здесь Парк
культуры был.
     Сенька тихо спрашивает Наташу:
     -- Почему он "Сэм"?
     -- Сильно эрудированный мальчик, -- расшифровывает та.
     -- Ну-с,  продолжим  заседание, --  усаживается  Леша  в кресло. --  На
повестке дня проводы Фитиля.
     Фитиль выходит на середину.
     -- В связи с переменой  места жительства мы расстаемся сегод­ня с нашим
Фитилем. Он был достойным собратом,  и мы  с прис­корбием  провожаем  его  в
новый путь.
     --  Прошу не считать  окончательно выбывшим.  Прошу оста­вить  за  мной
совещательный голос и право посещать собрания.
     --  Наверно, иногда ты будешь приезжать, но эти уже не то, -- печалится
Наташа.
     -- Натка, я буду обязательно приезжать! И Алька тоже. Мы обязательно!
     -- Ладно, Фитилек, не копти, глаза щиплет, -- усмехается Миша.
     --  Думаю, можно переходить  к  следующему вопросу, -- "ведет собрание"
Леша. -- Так сказать, гвоздик программы. Сеня, прошу. Сэм, докладывай.
     --  Товарищи-братцы-господа-граждане-сеньоры-и-сеньориты, --  тараторит
Миша. -- Для пополнения нашего состава предлага­ется принять нового  собрата
со  стажировкой  в течение месяца.  Семен  Гвоздарев, он  же Сенька Гвоздик,
проживает  в  нашем   микрорайоне   около  трех  лет.  За  это  время  ничем
положительным себя не зарекомендовал. Так что причин для  отвода кандидатуры
не вижу. Есть вопросы к стажеру?
     -- Расскажи автобиографию, -- доброжелательно предлагает Фитиль.
     -- Родился... учился... В общем, все.
     -- Больше ничего? -- насмешничает Наташа.
     -- Имею два  привода:  за разбитое окно и за то, что назвал дуру дурой.
Мать -- дворник,  -- Сенька начинает  вибрировать.  Отец  автоконструктор  и
пьяница. Находятся в законном разводе.
     -- Спокойно, стажер.  Анкетные данные  устраивают. Дату рождения. Когда
подарки дарить?
     -- Тридцать первого февраля.
     Фитиль улыбается одобрительно: здесь ценят выдумку.
     -- Почем фунт лиха? -- спрашивает сам "председатель".
     -- Выдается бесплатно, посуда своя, -- без запинки отбивает Сенька.
     -- Для  начала достаточно,  -- решает Миша. --  Познакомьте  новичка  с
принципами.
     --   Принципов   покровительства   самим   себе   имеется   шесть,   --
приосанивается  Леша.  --  Стажеру  полагается  знать три.  Запоми­най.  Бей
первым!  Смейся  последним!  И не  мешай  себе  жить,  это  сделают  другие.
Приемлешь?
     -- Само собой. Только почему -- "смейся последним"?
     -- Потому что хорошо смеется -- кто? -- подсказывает Фитиль.
     -- А-а, понял.
     -- Голосуем. Кто  "за"? -- и Леша первым поднимает руку. -- Единодушно.
Решение будет утверждено  общим собранием,  когда съедутся остальные ребята.
От имени коллектива поздравляю. Запомни  этот  миг своей жизни, о Гвоздик, и
постарайся дорасти до Гвоздя! Есть стажеру задание?
     -- Пусть что-нибудь придумает, -- капризно  складывает губы  Наташа. --
Чтобы не было скучно.
     --  Натка,  человечество  создало  целую  индустрию  развлечений и  все
продолжает скучать.
     -- Ну пусть хоть попробует! -- настаивает она.
     -- Придется поднатужиться, брат-стажер,  -- решает  Леша. --  Попытайся
нас чем-нибудь развлечь. Или хоть удивить.

     * * *

     Знаменский допрашивает простуженного мужчину лет сорока: Губенко.
     -- Гражданин  следователь, ну ни сном,  ни духом! -- клянется тот. -- Я
как освободился, жена ультиматум поставила: если, говорит, еще хоть с  одной
уголовной рожей  увижу, --  конец. Высчитала, что до дому ходу  двадцать две
минуты. В восемнадцать ноль-ноль смена кончается, в восемнадцать десять я на
проход­ной, в восемнадцать тридцать пять ужин на столе, и я  должен быть как
штык, иначе допрос похуже вашего. Хоть соседи, хоть кто хотите подтвердит!
     -- Жестокая женщина. Позавчера тоже весь вечер провели с женой?
     -- Она к сестре ездила. А я дома футбол смотрел.
     -- Хорошая была игра?
     -- Ну!!
     -- А куда  же вы сломя голову бежали этак в середине второго тайма? Как
раз невдалеке от ограбленного магазина?
     Допрашиваемый шмыгает носом.
     -- Эх, мать честная...
     -- Так куда бежали?
     -- Футбол смотреть, -- уныло говорит он.
     -- Забавно.
     -- Телевизор испортился, гражданин следователь. Острый момент, атака на
наши ворота,  а он,  паразит,  хлоп -- и  сдох. Пришлось  бегом к дружку  --
досматривать.
     -- Не застали его?
     -- Почему? Застал. Если надо, он подтвердит.
     -- Но кто мне подтвердит, откуда вы прибежали к дружку? Кто подтвердит,
что до той поры сидели дома у телевизора?
     --  Соседку  спросите.  Я  сначала  к  ней  рвался.   Не  пустила.  Тут
международного значения матч, а она муру смотрит, танцы ка­кие-то!
     --  Ну  хорошо,  допустим,   все  все  подтвердят.  Как  мы   определим
промежуток, в который вас уже не было дома, но еще не было у приятеля?
     -- Экран у меня вырубился на девятнадцатой минуте. К Федору я ввалился,
когда штрафной  назначили. Второй гол уже при  мне  забили.  Выходит,  минут
девять я прозевал.
     -- Сколько из них вы препирались с соседкой?
     -- Показалось долго, но, наверно, минуты три.
     --  Сбрасываем  три минуты,  остается  шесть.  Какую  часть пути  занял
переулок?
     -- Примерно полдороги.
     -- Значит, вы находились поблизости именно в то время, когда ограбление
совершалось или когда грабитель  удирал  с  места преступления.  Не заметили
чего-нибудь, что может нас интересовать? Думаю, вопрос понятен.
     -- Понятен... -- мужчина тяжело  вздыхает. -- Парень там один ошивался,
гражданин следователь.  Тогда  я,  конечно,  ноль внима­ния, но  как  теперь
рассуждаю -- по разным признакам -- в общем, на стреме он стоял...  Главное,
видел я его раньше. Лицо знакомое.
     -- Где?
     -- Не помню.
     -- А если сосредоточиться?
     -- Пробовал уже, самому интересно. Но вот хоть убей!
     -- В какой обстановке вам его легче представить: в парикмахер­ской?., в
метро?., в поликлинике?., сигаретами торгует?..
     На каждый вопрос Губенко  отвечает секундной задумчивостью и пожиманием
плеч.
     -- Опишите его.
     --  Да так себе, белобрысый, крепкий, румяный. Без особых каких примет.
Года двадцать два или  двадцать  пять. Блондины, они моложе выглядят, личное
наблюдение.
     -- Не мешало  бы прийти в  милицию  и поделиться личными  наблюдениями,
чтобы вас не разыскивали как предполагаемого сообщника.
     -- Да ведь, гражданин следователь...
     -- Между прочим, товарищ следователь.
     -- Правильно, товарищ  следователь.  Вы  учтите  мою  ситуацию: соседка
пожаловалась жене,  что  я  ее  обругал за  телевизор по-нехорошему, я  жене
объясняю обстоятельства, но я говорю, что бегал к Сосновым,  а бегал-то  я к
Феде Антонову потому что до него ближе, а Федор  тоже  судимый и, значит, по
жениному  пониманию,  он  для  меня  под  запретом,  а  она  мне  ультиматум
поставила, так что теперь, если узнает, она мне такое выдаст...

     * * *

     Миша  Мухин,  он же  Сэм, валяется дома на диване с книгой. В  соседней
комнате  вполголоса препираются мать  Миши и ее  отец, древний благообразный
старец.
     -- Папаша, послезавтра Константин из поездки вернется. Скажите вы своим
богаделкам, чтобы не ходили пока.
     --  Неча  ими  брезговать! Сестры они мне по  древлепрославленной нашей
вере.
     -- Вам -- сестры, а Косте -- хуже горькой редьки.
     --  Срамишь   седины   мои,   Аксинья.  Чужие  люди  идут  за  духовным
наставлением, а родная  дочь лба не перекрестит. Гореть тебе дура, в  геенне
огненной.
     -- Да отстаньте, папаша, молюсь, молюсь я.
     -- Когда тебе молиться, ты телевизор смотришь.
     -- А то вы не смотрите!
     Чего дед не желает слышать, то он попросту пропускает мимо ушей.
     Мухина переобувается в передней.
     -- В магазин? -- осведомляется дед.
     -- Хлеба к обеду.
     -- А что на обед?
     -- Щи вчерашние да яичницу зажарю.
     -- Знаешь  ведь, что  нынче  постный день! -- Нет  чтобы отцу грибочков
подать, рыбки. Котлеты да яичницы -- словно назло во искушение вводишь!
     --  Грибочки,  папаша, на базаре  кусаются. И рыбка в  цене: вы ведь не
селедку просите, а что поблагородней.
     -- Константину небось припасла  уже  и красненького и  белень­кого. Как
приедет, пир горой. А отцу жалеешь!
     -- Мне ваши посты влетают дороже пиров! -- Она направляет­ся к двери. .
     --  Стой! Куда простоволосая? --  и таким грозным тоном, что Мухина без
звука повязывается косынкой.
     Дед переключается на Мишу.
     -- Все читаешь?
     -- Что поделать, грамотный.
     -- А чего читаешь?
     -- Исторический роман.
     -- Из какой же истории?
     -- Времен царя Алексея Михайловича.
     -- Тьфу! С него вся скверна пошла.
     -- Никона разжаловал, что ли?
     --  Не  разжаловал,  а  низложил на собрании  всех  патриархов. Законно
низложил.
     -- Тогда какие к Алексею Михайловичу претензии?
     -- Исконное наше двоеперстие, истинное, кто запретил? Ни­кон. До Никона
все двумя перстами крестились. А если Никона потом вон, да в простые монахи,
можно сказать, как врага народа, то почему троеперстие его сохранили? Как об
этом в романе объясняется?
     -- Никак.
     -- Дурак твой историк.
     -- Дед, ругаться грех, -- уличает Миша.
     -- С вами кругом грех.
     За  окном слышен условный свист.  Перед домом дожидается вся  компания.
Выбегает Миша. Обычные приветствия, и дальше раз­говор на ходу.
     -- Чего застрял?
     -- Дед все ведет среди меня религиозную пропаганду.
     -- И как ты?
     --  Ничего, мне  на  пользу: заставляет извилиной  шевелить.  Слушайте,
какую   недавно  мыслишку  подпустил.  Насчет  проис­хождения  людей.  Если,
говорит,  человек -- венец творения, по образу и подобию, то с него и  спрос
великий.  Происхождение,  так  сказать,  обязывает.  Поэтому,   говорит,  вы
нечестивцы,  и  решили  быть лучше  от  обезьян.  С  обезьяньих потомков что
возьмешь? Никакой ответственности. Если говорит, считать, что ваши пра­бабки
нагишом  по  деревьям скакали,  тогда,  говорит,  конечно,  кругом  сплошной
прогресс.  Хоть бомбы друг в друга кидайте, хоть пьяные под забором дрыхните
--  все равно  можете гордиться  и возноситься, потому что обезьянам  до вас
далеко.  Даже послед­ний, говорит,  болван все ж  таки на двух ногах ходит и
даже в штанах.
     -- Богатая идея! -- смеется Леша.
     Наташа добавляет:
     -- И с ядом.
     -- А что ты ответил? -- спрашивает Сенька.
     --  Начал  про  эволюцию,  про  научные  данные.  А  он  говорит:  ваша
"еволюция" -- чушь. Небось, говорит, сколько ни копают, а в главном-то месте
дырка. Тут обезьяна -- тут человек, а переход­ного звена промеж них нету.
     -- Да откуда он знает?
     -- Начитался журнала "Знание -- сила", таскает у меня поти­хоньку.
     -- Силен старик! -- Сеньке разговор любопытен.
     -- Да,  въедливый. При отце помалкивает, а  без отца  -- хозяин в доме.
Мать его до сих пор боится. Как зашипит: "Аксинья, прокляну!" -- она чуть не
в ноги: "Папаша, простите!"
     -- Ничего себе! -- фыркает Наташа.
     --  Лично я  --  от  обезьяны,  --  говорит Леша,  --  внутренний голос
подсказывает. А ты, Натка?
     -- Сколько красивых зверей! Нашли действительно, от кого произойти.
     -- С обезьяной сравнивают только в насмешку, -- поддакивает Сенька.
     -- Миш?
     -- Лелею надежду,  что  предки  прилетели  из  космоса. Затем часть  их
выродилась в людей, часть -- в мартышек.
     -- Назревает идейный  раскол,  -- констатирует Леша.  -- Надо  выяснить
мнение общественности. Стажер! Будешь опрашивать каждого третьего прохожего.
     -- Только прямо в лоб, -- оживляется Наташа. -- Дяденька или  тетенька,
вы от обезьяны произошли?
     -- Чудно! -- кивает Гвоздик. Он отсчитывает прохожих на другой  стороне
улицы. Третий по счету останавливается у витри­ны, и Сенька, подойдя,  бойко
начинает ему в спину.
     -- Гражданин, разрешите спросить...
     Тот  оборачивается.  Это  гориллообразный  детина.   Спрашивать  его  о
происхождении  --  недвусмысленное  оскорбление.  Сенька  невольно  подается
назад.
     -- Я хотел спросить...
     -- Ну?
     -- Скажите, сколько времени?
     --  Пожалуйста. Пятнадцать  сорок  три.  -- И он  добавляет нео­жиданно
добродушно: -- Пора свои иметь, парень.
     Сенька бредет обратно под хохот компании, слышавшей весь разговор.
     -- Что ж ты, Гвоздик? А обещал нас удивить.
     -- Роняешь свою репутацию, стажер.
     -- От имени присутствующих выражаю глубокое разочарова­ние!
     От насмешек Сеньке бросается в голову кровь.
     -- Хорошо же... Хорошо. Я вас удивлю!
     -- И сильно? -- коварно улыбается Наташа.
     -- Увидишь, чего в жизни не видела!
     -- Ой, сейчас он устроит затмение Луны,  Земли и Солнца!  -- "пугается"
Миша.

     * * *

     "Штаб-квартира" ребят в пустом доме. Наташа, Леша и Миша ждут.
     -- Идет, наконец! -- говорит Наташа, первой услышав шаги.
     Входит  сосредоточенный  и  напряженный Сенька.  Быстро  выг­лядывает в
окна, проверяя, пусто ли вокруг.
     -- Дайте честное слово  молчать. Если кто проболтается, я... я не знаю,
что сделаю!
     -- Нагнетаешь атмосферу для эффекта?
     -- Сэм, я серьезно.
     -- Да о чем речь, стажер, мы своих не продаем!
     Еще  секунду  Сенька  медлит, обводя всех взглядом, и  достает пистолет
"ТТ". Воцаряется глубокое молчание.
     -- Он что -- настоящий? -- осмеливается наконец Наташа.
     --  Ясно,  не  игрушечный,   --  Сенька   наслаждается   произведен­ным
впечатлением.
     -- Дай подержать, -- благоговейно подставляет ладони Леша.
     Сенька вынимает обойму и отдает пистолет.
     -- Да-а... -- произносит Леша  после молчания. --  Удивил  так  удивил!
Слушай, ты его не пробовал?
     -- Нет. Берегу патроны. Красивый, правда?
     -- Хорош гад!
     Они дети 70-х.  Даже на  экране оружие мелькает  коротко и редко -- еще
нет  в  помине  видеоклипов  или американских боеви­ков.  Они не  привыкли к
пистолетам, это шок.
     -- Сеня, откуда? -- шепчет Наташа.
     Тот дергает плечом и отмалчивается.
     -- Сеня, ты влипнешь. Это запрещено.
     -- Вот из тебя и вылезла пай-девочка, отличница, -- усмехает­ся Миша.
     -- Между прочим, это тебе было скучно, -- напоминает девочке Сенька.
     -- Действительно,  мамзель  Натали,  по  вашей собственной  просьбе. Вы
желали сильных ощущений, прошу! -- Миша прице­ливается в нее.
     -- Перестань, Сэм! -- топает Наташа ногой.
     -- Если пистолет не устраивает, иди в Третьяковку, -- говорит он.
     --  Полюбуйся, как  Иван-царевич катается на сером волке, -- иронически
добавляет Сенька.
     Мишу осеняет идея:
     -- Ребята,  давайте  из-за нее стреляться! В обойме  шесть штук? По две
пули на брата. К барьеру!
     Он принимает картинную позу, но Леша отмахивается:
     --  Нет,   вы  вообразите   такую  картину.  Подходит  Гвоздик  в  тому
орангутангу. "Дяденька, сколько времени?" -- "Пора свои часы иметь, парень".
Тут Гвоздик говорит: "Я тоже так считаю", -- и достает пушечку...
     -- Орангутанг снимает часы и скачками уносится прочь! -- хохочет Миша.
     Даже Наташа не выдерживает, смеется:
     -- А Гвоздик  бежит следом  и  кричит:  "Дяденька,  возьмите  назад,  я
пошутил!"
     --  Смотря,  какие  часы, -- небрежно  роняет  Сенька.  -- Можно и себе
оставить на память.
     -- А если серьезно?
     -- Если серьезно, Натка, то у меня в жизни не  было такой  настоящей...
такой  сильной  вещи!  С  ним в кармане  я  -- новый  человек.  --  Он ловко
вставляет обойму.
     -- Сень, дай пройтись, -- просит Леша.
     Сенька великодушно протягивает"ТТ".
     -- Только осторожно!

     * * *

     Ребята шагают по улице.
     -- Ваши ощущения, сеньор Ледокол? -- спрашивает Миша.
     -- Новый человек!
     -- Леша, слева по борту превосходящие силы противника.
     -- Вперед смотрящий не дремлет. Благодарность в приказе. Лево руля!
     -- С ума сошел! -- вскрикивает Наташа. -- Это же Топор с компанией!
     -- С ними нельзя связываться, Леха, -- поддерживает и Миша.
     -- Связываться не обязательно. Просто пусть знают, что мы их не боимся!
     Группа  парней  лет  по  семнадцать-восемнадцать  стоит, зани­мая  весь
тротуар, беседуют:
     -- И оправдали его?
     -- Середка на половинку -- навесили год условно.
     -- Это еще терпимо.
     Леша трогает крайнего парня за локоть.
     -- Разрешите.
     Тот  машинально  отступает на  полшага.  Леша делает своим приглашающий
жест. Наташа, Сенька и Миша, стараясь  не торо­питься, проходят по тротуару.
Леша замыкает шествие.
     Парни несколько оторопело смотрят вслед.
     -- Ишь ты-ы!
     -- Похоже, смена растет. Перспективный мальчик.
     -- Пора поучить.
     --  Поучить  при  случае  не вр