- Не  скажи!  Я отлично представляю: считал себя героем, люди  верили,
шли  за  ним  без  оглядки.  Красовал­ся,  рисовался,  --  бац! --  публично
открылось,  что подо­нок.  Альпинистская среда его  изгнала. Из  аспирантуры
попросили:  в  том  походе   он  использовал  бланки  кафедры  для  каких-то
ходатайств.
     -- И теперь берет реванш? Мстит за унижение?
     --  Почему  нет? Карьера  поломана,  а в  рядовых  ходить  не  умеет...
Привычка верховодить, злобный маленький фюрер... Паш, шевельнем?
     -- А что мы имеем против Марата Былова? Реально?
     -- Ничего. Но... покажи-ка мне, в каком НИИ работал раньше Колесников?
     Пал Палыч отыскивает нужные сведения.
     -- Так  и есть!--  с торжеством  восклицает Томин,  сличив  название  с
записью в своем блокноте. -- В том же  НИИ шоферит Барсуков! Человек, бывший
рядом с уни­вермагом во время кражи.
     -- Первый раз слышу!
     --  Конечно. Ты тогда еще не  подключился. Он все отрицал и не  попал в
свидетели.
     -- И он знаком с Колосниковым?
     -- Даже  с  Маратом! Если начистоту, --  кается То­мин, --  вылетел  из
головы  этот  Барсуков... и  влетел  об­ратно  только  вчера  вечером.  Наши
мотоциклисты  называ­ли его в телефонных разговорах  с Маратом, понимаешь? Я
привезу Барсукова, а Паш? Уполномочь!

x x x

     А Барсукова обрабатывает Марат.
     -- К  тебе в кузов сядут трое. Провезешь  на  территорию института, там
высадишь. И все.
     -- Но зачем?
     -- Не знаю, им это нужно. Думаю, пустяки, Леша.
     Наступает  натянутая пауза. Марат, разумеется, чув­ствует, что Барсуков
не   тот,   что   прежде,   но  поначалу   продолжает  играть  в   дружескую
непринужденность.
     -- Что-то ты  запропал.  Как мелюзга?  Все их  справки  переданы, скоро
будут путевки.
     -- С ребятами некому поехать. Я, собственно, пришел забрать метрики. --
Барсуков  говорит  нейтрально, он пред­почел  бы  расстаться  с Маратом  без
выяснения отноше­ний. -- Что касается каких-то троих, такие вещи не по мне.
     --   Да?..--  Марат   неприятно  удивлен  решительным  отпором.  --  Ты
чистюля?..  --  И   сбрасывает  личину   доброжелательства.  --  А  кто  был
соучастником кражи в Се­лихове? Кто стоял в кустах? Как там у вас называется
-- на шухере?
     -- Ты... с ума сошел!..
     -- Один  из тех парней в  шлемах -- твой бывший со­служивец. Зачем  ему
скрывать, что Леша Барсуков имел свой куш?
     -- Ты не веришь тому, что говоришь!
     --  Зато в органах поверят. Сам подставился: ведь ты соврал, что ничего
не видел, а?
     -- Марат... зачем все это?
     -- Чтобы слушался!
     -- А не послушаюсь?
     --  Будешь иметь  дело  с очень  злыми  людьми.  Очень, очень злыми, --
зловеще  повторяет Марат. -- Ты хорошо понял? -- И,  довольный произведенным
впечатлением,  повелительно  заканчивает:  --  К  тебе  сядут завтра,  через
неделю, через месяц -- когда понадобится. И не вздумай вилять!

x x x

     Теща Барсукова разговаривает с ним по телефону:
     --  Хоть убей, Леша, не разберу, что ты задумал!.. Да почему их везти к
бабушке, в Тулу? Я им разве  не бабушка? Ну хорошо,  ну как знаешь... Да-да,
забрать из  сада,  отвезти к Елизавете Григорьевне, никому не гово­рить... И
что  такое творится?  --  недоумевает она, кладя  трубку и начиная  поспешно
одеваться.
     Следующий звонок -- Стелле.
     В белой шапочке и халате она моет руки, когда слы­шится голос: "Доктор,
вас к телефону!"
     Стелла подходит к аппарату.
     --  Да?..  Здравствуйте,  Леша...  -- Она слушает, и улыб­ка  сменяется
тревогой. --  Нельзя  встречаться?  А  что слу­чилось?..  Понятно.  То  есть
непонятно, но раз вы не хотите  объяснить... Удачи?  Желаю удачи.  Поцелуйте
барсучат и... не исчезайте совсем с горизонта...
     Барсуков вешает трубку в телефоне-автомате:
     -- Теперь, Марат, поглядим, кто кого!..
     ...Непривычно сутулясь, подходит он в сумерках к дому.
     -- Товарищ Барсуков! -- из затененного угла выступа­ет Томин.
     --  Вы?!.. --  с  искренней радостью восклицает  Барсу­ков.  -- Вы  мне
позарез нужны!
     -- Какое совпадение потребностей, -- озадаченно от­зывается Томин.

x x x

     --  Ох,  уж эта  мне "хата с краю"! -- в  сердцах  говорит  Пал  Палыч,
выслушав исповедь Барсукова.
     -- Но я...
     --  Мало  могли  сообщить  о  мотоциклистах?  А  нам  бы  и  это  тогда
пригодилось!  И то, что вы отмолчались, Барсуков... нас  подвели, а себя еще
больше.
     Барсуков тяжело вздыхает:
     -- Теперь-то понял!
     -- Задним  умом  все  крепки!  Отшвырнули  неприятную  историю,  а  она
вернулась. Как бумеранг.
     Друзья отходят посовещаться.
     --  Ну-с?  --  тихонько спрашивает  Томин.  --  Трое  в  кузове  --  не
увеселительная прогулка.
     -- Барсуков! -- окликает Пал Палыч. -- Когда в НИИ зарплата?
     -- Десятого и двадцать пятого.
     Томин и Пал Палыч обмениваются взглядом.
     -- Да, похоже на то.
     -- Надо взять с поличным, Саша!
     -- Как парень? -- указывает Томин на Барсукова.
     -- Я бы доверился.
     -- Рискнем  довериться. -- Томин останавливается  пе­ред Барсуковым. --
Вы согласны вызубрить и твердо ис­полнять наши инструкции?
     -- Я? Конечно. Обязан...
     Грузовик Барсукова выезжает с автобазы, и неподале­ку его останавливает
Марат.
     Садится в кабину, вместо приветствия говорит:
     -- Час пробил! Поезжай, за углом притормозишь.
     Барсуков  молча  повинуется.  За углом  поджидают Миша, Сергей и бывший
"бутылочник" в форме воени­зированной охраны. Быстро лезут в кузов.
     Барсуков дает  понять,  что, хотя и с большой  неохо­той, но смирился с
навязанной ему ролью.
     -- Хоть бы предупредил! -- бормочет он. -- Уж  пре­дупредить нельзя? За
человека не считают!
     -- Гони в институт! -- распоряжается Марат.
     Грузовик едет по городу...
     --  Все кипятишься? -- спрашивает  Марат, пока они ждут у светофора. --
Чудак... -- Он немного возбужден и не прочь поговорить.
     -- Не  знаю,  зачем вы едете...  -- ожесточенно ворчит Барсуков,  --  и
знать не хочу... Но я рискую...
     -- Пустяки, Леша.
     -- Нет, я рискую!  -- настаивает  Барсуков (он ведет разговор,  который
должен отвлечь  внимание от  его  даль­нейших действий). --  И хоть бы какой
интерес!  Подве­зешь кого по дороге -- и то на бензинчик подбрасывают. А тут
такое дело... ты мои материальные обстоятельства знаешь...
     -- Заметен проблеск разума. Позвони завтра, потолку­ем про бензинчик.
     -- Ах, ты... --  чертыхается Барсуков, глянув на пока­затель  горючего.
-- Бензинчик-бензинчик, а он весь вы­шел! Надо заправляться.
     Впереди как раз видна колонка.
     -- Некогда! -- вскидывается Марат. -- Дотянешь!
     Барсуков стучит по стеклу прибора:
     -- Не видишь, на нуле!
     -- Болван!
     -- Ты на меня не кидайся! До института, между про­чим, две остановки на
метро. Пожалуйста, не держу!
     -- Давай быстро! -- сбавляет тон Марат.
     Грузовик подруливает к колонке. Марат следует за Барсуковым к окошечку.
     -- Почетный караул?
     -- Помолчи! -- внушительно советует Марат.
     Барсуков  сдает  девушке  талон.  Почти  бежит обрат­но.  Держит  шланг
заправки. Марат -- рядом как при­клеенный.
     А девушка немедля набирает номер телефона.
     --  Дежурный  Управления  уголовного розыска майор Рожков,  -- слышится
отвечающий ей энергичный голос.
     -- С автозаправочной станции, -- волнуясь, говорит  девушка. -- Товарищ
от  вас  был... предупреждал очень...  Сейчас  шофер  подал  талон  с  двумя
загнутыми уголками...
     -- Спасибо, -- доносится голос Рожкова. Он уехал?
     -- Заправляется.
     ...Рожков в дежурной части, нажав кнопку на пульте связи, произносит:
     -- Подполковник Томин! Сигнал с бензоколонки!
     -- Вас понял! -- отвечает голос Томина.

x x x

     Сегодня выплатной  день, и группа захвата  дежурит  на территории  НИИ.
Томин отдает команду в ручной радио­передатчик:
     -- Сигнал с бензоколонки! Все по местам!
     Подчиняясь  этому приказу, четверо молодых людей направляются по  двору
института к проходной.  Двое  дру­гих  молодых  людей  идут  по  коридору  и
скрываются за  дверями с табличкой "Медпункт" и  "Библиотека". По  лестнице,
поднимающейся при начале коридора, взбега­ют трое до площадки второго этажа.
Один из них поправ­ляет кобуру на поясе.
     В  это время грузовик притормаживает,  Марат  выпры­гивает из кабины  и
теряется в толпе.
     А  грузовик  тем  временем  въезжает  через  раздвигаю­щиеся  и   вновь
сдвигающиеся металлические ворота на территорию института.
     Миша,  Серега  и  "бутылочник",  не вызвав  ничьего  интереса, покидают
кузов.
     Барсуков  отирает   лоб  и  подмигивает  показателю  бен­зина,  который
по-прежнему показывает ноль.
     Сотрудник угрозыска оповещает по рации:
     --  Трое,  один  в  форме  военизированной   охраны,  на­правляются   к
четвертому корпусу!
     Грабители беспрепятственно проникают в длинный пустой коридор.
     -- Прошли медпункт! -- тихо сообщает наблюдатель из медпункта.
     --  Готов,  --  так  же отзывается голос Томина. Не доходя до парадного
вестибюля, виднеющегося впереди, "бутылочник" останавливается.
     -- Я здесь, -- говорит он.
     А приятели бегут к кассе.  Серега прижимается  к  стене рядом с дверью,
Миша "со слезой" кричит:
     -- Марья Петровна! Скорей! Федор...
     Но   докричать   заготовленный   текст   не   успевает:   дверь   кассы
распахивается, появляется Томин в сопровожде­нии двух сотрудников.
     -- Должен огорчить -- уголовный розыск!
     В коридоре крепко берут за локти "бутылочника".
     -- А где ваш Былов?  Где хитроумный Марат?  -- воп­рошает Томин. -- Или
он всегда чужими руками?
     -- Чтоб он сдох! -- рычит Серега.

x x x

     Кабинет   в  следственном   изоляторе.   Конвоир  вводит  Марата.  Едва
переступив порог, тот начинает защити­тельную речь:
     --  Пал Палыч, я еще раз обдумал все обвинения в мой адрес. То,  что вы
называете "подстрекательство", неверно  отражает мое поведение. Есть бытовое
понятие: дать совет...
     -- У нас сегодня другая тема.
     --  Но  вы понимаете -- просто  дать  совет! --  не может  остановиться
Марат.  -- Пусть  безнравственный,  согласен,  но  в этом  нет -- как у  вас
называется -- состава преступления.
     -- После, Былов, после... Я  имею поручение прокуро­ра допросить вас об
отношениях с матерью.
     В формулировке "поручение прокурора" Марат не улавливает странности, но
несколько удивлен оборотом беседы.
     -- Мать?..  Довольно  известная  эстрадная  певица. Име­ет определенные
заслуги на этом поприще, -- осторожно говорит он.
     -- Меня интересуют ваши отношения.
     --  Ну... Обыкновенные... Она несколько  надоедлива и старомодна,  но в
принципе неплохая женщина.
     -- Случались конфликты?
     -- В пределах нормы, Пал Палыч. Человек, по-моему, должен понимать, что
подчиняется общим для всей при­роды законам. Применительно к данному  случаю
--  это   врожденная  и  односторонняя  обязанность  родителей  де­лать  все
возможное для процветания потомства. Между прочим, и современная мораль...
     Любит он  звучно поговорить,  даже сейчас слегка увлекся, но  Пал Палыч
жестом просит его умолкнуть.
     -- Мне  поручено ознакомить вас с  одним  документом.  Это письмо вашей
матери... -- Бывают сообщения,  кото­рые с трудом делает даже  следователь и
даже весьма  несимпатичному  подследственному. -- Она  послала  его  вам  из
Костромской области, со своей родины...
     -- Она же уехала на гастроли, -- вставляет Марат, немного обеспокоенный
выражением лица Пал Палыча.
     -- Нет, на  родину.  И умерла... покончила с  собой...  Ознакомьтесь  с
письмом.
     Марат  поражен, новость  не  укладывается  у него  в голове. Пал  Палыч
тактично отворачивается, стараясь предоставить ему подобие уединения.
     Марат  берет письмо... Его читает за кадром голос Вероники Антоновны --
читает немного бессвязно, как сам Марат, выхватывая из текста главное:
     "Прощай, Марик.  Я ухожу... Я узнала  о тебе такое, с чем нельзя дальше
жить. Небо рухнуло над моей головой... Никогда бы не поверила, что...
     Понимаю, тебе будет больно. Ты останешься  один на свете... Я не смогла
удержать  тебя  от  ужасного зла  всей  своей жизнью.  Может  быть,  хоть от
чего-нибудь удержит смерть? Это моя последняя надежда..."
     У Марата на скулах перекатываются желваки, он пы­тается сдержать натиск
чувств и не осиливает его.
     -- Только не хватало! -- Злые рыдания без слез сотря­сают его плечи. --
Мало  того, что эти ничтожества...  отребье... что я из-за  них... Но родная
мать! Отреклась, бросила! И когда?! У нее связи, поклонники таланта.  Должна
бегать, плакать, валяться в ногах! Спасать сына!.. Родная мать! Дура!
     Он вне себя комкает и отшвыривает письмо.
     И эти  его чувства Пал Палыч  щадил! Нет, всякой выдержке есть  предел.
Знаменский распахивает дверь, кричит:
     -- Конвой!
     -- Пал Палыч... -- бормочет Марат.
     -- Уведите арестованного!
     Оставшись  один,  Пал  Палыч  поднимает   и  расправля­ет   письмо.  Он
оглядывается вслед Марату с  брезгливос­тью, словно недоумевая:  и как таких
земля носит?..
     2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского



    Ольга Лаврова, Александр Лавров.
    Естественная убыль


     Подготовка текстов: 2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского



     Ревизоры притащили кипы меню и регистрацию выдачи блюд.
     -- Зашились, Пал Палыч. Надо упростить проверку.
     Плюхнулись на диван,  Знаменс­кий  не успел предупредить  о пружи­не, и
средний, ойкнув, подскочил.
     -- Не потянем мы обратный об­счет! -- он раздраженно ощупал себя сзади.
-- Не потянем, как хотите!
     -- Брюки не рвет,  -- успокоил  Знаменский.  Он давно  бросил  по­пытки
обуздать пружину домашни­ми средствами.
     Обратный  обсчет  был  назначен  по  делу  о ресторане  "Ангара".  БХСС
заинтересовался  бытом  не­скольких   столичных   ресторанов,   естественно,
потребовалось начи­нать следствие, и  Знаменскому  до­сталось это  помпезное
заведение: серия  залов с лепниной  и гроздья­ми хрустальных  люстр, полторы
тысячи  квадратных метров  дворцо­вого  паркета,  меню  в  тисненных золотом
корочках.
     Упростить  проверку -- это значило  выяснить,  сданы  ли  все деньги за
съеденные блюда.  Супов  таких-то  за  такой-то  день столько-то.  Коньяков.
Салатов.   Котлет   киев­ских.  Мороженых.   Кофе.  Умножай   стоимость   на
количе­ство,  складывай  и выводи результат.  И  заранее  можно сказать, что
концы сойдутся.
     Обратный обсчет надежней,  да хлопот  с ним  не обе­решься.  К примеру,
завезли в ресторан полтонны теляти­ны, в меню  три дня  фигурировали телячьи
котлеты  с грибами. Жареная котлета имеет свой законный вес. Что­бы получить
его, сырого мяса надо взять больше.
     Как только  начнешь  проверять, а  сходится ли  заве­зенная телятина  с
числом  изготовленных  из  нее котлет,  обнаруживается,  что на  крахмальные
скатерти котлеток подано куда больше нормы.
     Второй этап -- определить: недовложение или пере­сортица? То есть клали
телятины на тарелку  поменьше, или часть посетителей (кто обильнее заказывал
спирт­ное) кушала вместо нее говядину. А для этого нужен еще обратный обсчет
всех мясных блюд за  то же время. И если б только мясо. Ведь и грибы считай,
и яйца, и жиры... Не удивительно, что ревизоры взмолились.
     Правда,  еще недавно при всех ревизиях  полагался обратный  обсчет,  но
Министерство  торговли его  отмени­ло, допуская лишь  на случай  возбуждения
уголовных дел и по специальному постановлению следователя.
     Прения в кабинете Знаменского затянулись и ни к чему не привели. В пылу
споров  он  почувствовал, как  засосало  в  желудке --  допекли-таки  меню в
золотых ко­рочках. Мать уехала на  медицинский семинар, Колька  обретался  в
пионерлагере, дома в холодильнике юти­лись две  помидорины  и  пачка  масла.
Знаменский напи­сал "харчи" и нацепил на шип эуфорбии -- несусветно колючего
растения,  которое  держал  на окне.  Но  ревизо­ров  он  отпустил уже после
закрытия  магазинов.  Деваться  некуда  --  потопал  в  единственный  буфет,
работавший на Петровке допоздна и размещавшийся в корпусе БХСС.
     Кормили   тут  на   редкость  отвратительно,  буфетчик,  наглый  малый,
заворовался без стыда. А  кто мог его  тронуть? Вскрыть  такое ЧП  --  да вы
смеетесь!  Чтобы  безобразный факт гулял  из доклада в  доклад  года два?  И
покорно стояли  в  очереди  сотрудники отдела,  который  занимался борьбой с
хищениями, чертыхаясь, хлебали разбавленную сметану, жевали яичницу неведомо
на ка­ком масле. Если что перепадало  вкусное  и свежее, пони­мали -- где-то
малый схватил "левак".
     Доложить  комиссару, возглавлявшему БХСС  города,  не решались. (У тех,
кто  дослужился до  генералов, был  для еды свой кабинетик, там все обстояло
прилично). В конце концов не выдержал  простой постовой у выездных ворот. Уж
слишком загруженную машину увозил буфет­чик регулярно после работы.
     -- Ты бы совесть поимел! -- сказал он буфетчику.
     Тот его  обложил, постовой разгорячился и  отрапор­товал комиссару.  На
другой день у буфетчика при входе отобрали пропуск:
     -- Вы уволены.
     Кстати,  точно  тем  же способом Петровка  была  од­нажды  избавлена от
своего очередного начальника. Уп­равлять московской милицией его назначили с
должнос­ти председателя райисполкома. А раньше подвизался он в руководителях
райжилотдела  и получал за  некоторые квартиры наличными. Едва новый шеф УВД
расположил­ся в  апартаментах, недели три всего погрел шефское кресло, бегом
прибежали давние друзья:
     -- Выручай такого-то, наш человек!
     -- Ребята, не могу, я же только приступил.
     --  А у  нас на тебя сохранилась  компра, записочки есть очень хорошие!
На, почитай копии... Видишь, тебе либо стреляться, либо выручать!
     Загоревал свежеиспеченный полицмейстер и отпра­вился на Кузнецкий  мост
в  прокуратуру республики про­сить,  чтоб  ему  из неких  высших соображений
передали дело "нашего человека". На Кузнецком обещали поду­мать.
     Утром постовой предложил ему  предъявить удостове­рение, сунул  его  за
пазуху и разъяснил:
     -- Вам велели сказать, что вы у нас не работаете.
     По  слухам,  обоих  -- ни  полицмейстера,  ни буфетчи­ка  -- никуда  не
тягали, дабы  не  мести сор  из  избы. В буфете угнездилась  костлявая дама,
которая  месяца  четы­ре  вела  себя сдержанно. А  в начальнический  кабинет
пришел суровый армейский товарищ, до того командо­вавший дивизией.
     Но  это  случилось позже. А пока  царствовал  хамоватый буфетчик.  Взял
Знаменский  бутерброды  и  два  стакана с  жидкостью, отдаленно напоминавшей
кофе. Почти без надежды спросил чего-нибудь домой. Буфетчик посопел-посопел,
пошарил в  подсобке  и  вынес сверток, потянув­ший  на весах триста граммов.
Бумаги на нем было навер­чено несколько слоев, не  разобрать, что внутри, но
припахивало копченой  рыбой, да и цена соответствовала.  Повезло!  Не  иначе
потому малый  расщедрился,  что ви­дел Знаменского с Зиной, а ее  удостаивал
своей монаршей милостью.
     --  Можно к тебе? -- с таким же утлым кофейным ужином подсел  Капустин;
приподнял бутерброд с залоснив­шимся от  старости сыром. -- Пируем,  брат. А
ты ресторан­ное дело ведешь, у меня первейшие торгаши на прицеле.
     Капустин  служил в  подразделении, боровшемся про­тив злоупотреблений в
торговле.
     --  Закатились бы  сейчас в любую ресторацию,  --  воз­мечтал  он. -- С
черного хода. Расстелили бы нам скатерть-самобранку...
     --  Еще  бы   низко  кланялись,  спасибо,  что  уважили,  --  отозвался
Знаменский.
     --  С собой посыльного нагрузили  бы разной снедью  неописуемой... А то
вон разжился каким-то кульком на завтрак и радуешься. Глупо живем.
     -- Глупо, брат, глупо.
     Отпили  из  стаканов.  Хорошо,  хоть  брандахлыст  горя­