боты не отлынивает.
   Гесселинк специально приехал, чтобы объявить ему:
   - На этот раз вы показали себя молодцом, Эроусмит. Я рад видеть, что вы
взялись за дело.
   Окрыленный успехом, Мартин тотчас принялся выслеживать новую  эпидемию.
Ему повезло: он натолкнулся на случай  натуральной  оспы  и  на  несколько
случаев, где он заподозрил оспу. Некоторые из этих случаев пришлись по  ту
сторону границы, на округ Менкен - сферу влияния Гесселинка,  и  Гесселинк
поднял Мартина на смех.
   - Это все ветряная оспа, кроме одного вашего случая, ведь  летом  оспой
почти не болеют, - подтрунивал он, а  Мартин  метался  по  обоим  округам,
вещал о бедствии, заклинал всех и каждого сделать прививку, гремел:
   - Через десять - пятнадцать дней будет ад кромешный!
   Но пастор Единого братства, служивший в  церквах  Уитсильвании  и  двух
других деревень, был противником оспопрививания и восстал  против  него  в
своих проповедях. Деревни стали на сторону пастора. Мартин ходил из дома в
дом; умоляя фермеров привить оспу, предлагая провести прививку  бесплатно.
Но он в свое время не завоевал их любви, не научил их следовать за  собою,
и они возражали, долго и развязно спорили на крыльце, приговаривая, что он
пьян. Хоть он уже много недель не пил ничего крепкого, кроме сомнительного
деревенского кофе, они нашептывали, будто он каждый вечер  бывает  пьян  и
что священник Единого братства  собирается  разоблачить  его  с  церковной
кафедры.
   Десять страшных дней миновали, и пятнадцать дней, и все  случаи,  кроме
первого,   оказались   ветрянкой.   Гесселинк    злорадствовал,    деревня
зубоскалила, и Мартин сделался притчей во языцех.
   Пересуды о его распущенности мало его задевали: только иногда вечерами,
в состоянии тихой депрессии,  он  помышлял,  бывало,  о  побеге.  Но  смех
приводил Мартина в дикое бешенство.
   Леора гладила его прохладными руками, успокаивая.
   - Это пройдет, - говорила она.
   Но это не проходило.
   К осени история о докторе Эроусмите и оспе  развилась  в  одну  из  тех
шуточных народных сказок, какие любят крестьяне по всему свету. Их доктор,
весело рассказывали они, утверждает,  будто  всякий,  кто  держит  свиней,
непременно помрет от оспы. Он семь дней  кряду  пил  без  просыпу,  и  все
болезни, от камня в печени до изжоги,  объявлял  оспой.  При  встрече  они
шутили, вовсе не желая его обидеть:
   - У меня на подбородке прыщик, док. Что это? Уж не оспа ли?
   Страшнее ярости народа его смех, и если он терзает тиранов, то с тем же
рвением преследует он святого и мудреца и оскверняет их сокровища.
   Когда округ настигла внезапно подлинная  эпидемия  дифтерита  и  Мартин
стал трепетно проповедовать сыворотку,  многие  вспоминали  его  неудачную
попытку спасти Мери Новак, остальные же кричали:
   - Ох, оставьте нас в покое! Помешались вы на эпидемиях!
   И когда дети, как он и предсказывал,  стали  умирать  один  за  другим,
потешная сказка о докторе Эроусмите отнюдь не утратила своей  популярности
среди фермеров.
   И вот однажды Мартин пришел домой к Леоре и сказал спокойно:
   - Кончено. Надо собирать пожитки. Я здесь ничего  не  добьюсь.  Пройдут
годы, пока они снова станут мне доверять. Уж этот мне их  проклятый  юмор!
Займусь вплотную настоящим делом: общественным здравоохранением.
   - Я очень рада! Ты для них слишком  хорош.  Мы  поедем  в  какой-нибудь
большой город, где твою работу будут ценить.
   - Нет, надо смотреть правде в глаза. Урок не  прошел  для  меня  даром.
Здесь я потерпел провал. Я восстановил против себя слишком много людей. Не
сумел к ним подойти. Может быть, и следовало бы стерпеть, не отступать, но
жизнь коротка, и я считаю, что все-таки я кое-чего да  стою.  Меня  сперва
смущало, что я праздную  труса,  обращаюсь  в  бегство,  что  я  не  довел
плуга... как это говорится? "Не довел плуга до конца борозды..." Но теперь
мне все равно! Честное слово! Я знаю, на что я способен! Готлиб это видел!
И я хочу взяться за работу. Двинем! Хорошо?
   - Конечно!


   В журнале Американской Медицинской Ассоциации  сообщалось,  что  Густав
Сонделиус читает цикл лекций в Гарварде. Мартин написал ему, спрашивая, не
знает ли он где-нибудь свободной вакансии  по  здравоохранению.  Сонделиус
ответил очень неофициально, грязными каракулями, что  он  с  удовольствием
вспоминает их миннеаполисскую вылазку, что  с  Энтвайлом  из  Гарварда  он
расходится во  взглядах  на  природу  метатромбина,  что  в  Бостоне  есть
превосходное итальянское кофе, а насчет должности  он  порасспросит  своих
приятелей из санитарного управления.
   Два дня спустя он написал, что доктор Альмус Пиккербо, директор  отдела
народного здравоохранения  в  городе  Наутилусе,  штат  Айова,  ищет  себе
помощника и, вероятно, не откажется сообщить подробности.
   Леора с Мартином набросились на справочник.
   - Ого! В Наутилусе шестьдесят девять тысяч  жителей!  По  сравнению  со
здешними тремя стами шестьюдесятью шестью...  нет,  постой,  здесь  теперь
триста шестьдесят семь,  считая  с  младенцем  Пита  Иески  (кстати,  роды
принимать этот мерзавец вызвал Гесселинка!)... Люди! Люди,  которые  умеют
разговаривать! Театры! Может быть, концерты! Леора,  мы  будем,  как  двое
ребят, вырвавшихся из школы!
   Он по телеграфу  запросил  о  подробностях  -  к  великому  любопытству
железнодорожного агента, работавшего также и телеграфистом.
   В присланном ему гектографированном проспекте сообщалось,  что  доктору
Пиккербо требуется помощник,  который,  наряду  с  самим  Пиккербо,  будет
единственным медицинским чиновником, работающим полный рабочий  день,  так
как больничные и школьные врачи сохраняют частную практику и  привлекаются
к служебным обязанностям только по совместительству. Помощник должен  быть
эпидемиологом, бактериологом и возглавлять штат  конторщиков,  медицинских
сестер и инспекторов-добровольцев,  надзирающих  за  молочными  фермами  и
санитарией. Оклад - две с половиной тысячи долларов в  год,  тогда  как  в
Уитсильвании Мартин зарабатывал тысячи полторы.
   Желательно предъявление солидных рекомендаций.
   Мартин написал Сонделиусу, декану Сильве и  Максу  Готлибу  в  институт
Мак-Герка.
   Доктор Пиккербо известил:
   "Я получил о вас очень приятные  письма  от  декана  Сильвы  и  доктора
Сонделиуса, а письмо доктора Готлиба совсем замечательное. Он говорит, что
у  вас  редкое  дарование  лабораторного  исследователя.  Я   с   истинным
удовольствием предлагаю вам место. Будьте добры ответить телеграммой".
   Только теперь Мартин до конца осознал,  что  бросает  Уитсильванию,  до
смерти  наскучившие  придирки  Берта  Тозера,  шпионство  Пита   Иески   и
Норбломов... необходимость в сотый, в тысячный раз неизменно сворачивать с
леополисской дороги на юг у Двухмильной рощи и следовать снова и снова  по
томительно ровному,  прямому  тракту;  высокомерие  доктора  Гесселинка  и
коварство доктора Кофлина,  рутину,  не  оставляющую  времени  на  пыльную
лабораторию, - бросает все это  для  культуры  и  блеска  великого  города
Наутилуса.
   - Леора, мы едем! Мы в самом деле едем!


   Берт Тозер сказал:
   - Другие, знаешь, ей-богу, назвали бы тебя предателем, после всего, что
мы для тебя сделали, пусть ты и  вернул  нам  тысячу  долларов.  Позволить
приехать сюда другому доку и отнять у Семьи все влияние!
   Ада Квист сказала:
   - Если вы и среди здешней публики не завоевали доверия, воображаю,  что
вас ожидает в таком большом городе, как Наутилус!  В  будущем  году  мы  с
Бертом поженимся, и, когда вы, двое спесивцев, обожжетесь там как следует,
нам, верно, придется приютить вас под своим кровом когда  вы,  смирившись,
приползете назад как вы думаете, можно нам будет снять ваш дом  за  ту  же
плату, какую платили вы право Берт почему бы нам не снять кабинет  Мартина
все-таки экономия впрочем я всегда говорила с тех пор еще  как  мы  вместе
учились в школе, что ты Ори не  способна  на  приличный  правильный  образ
жизни.
   Мистер Тозер сказал:
   - Просто не понимаю: все шло так хорошо. Право, со временем вы стали бы
зарабатывать здесь три-четыре тысячи в год, если б не бросали практики. Уж
мы ли не старались обставить вас как можно лучше? Не нравится мне, что моя
дочка едет в чужой город и покидает  меня,  старика.  И  Берт  стал  такой
заносчивый со мной и с матерью, а вы и Леора всегда как будто считались  с
нами. Нельзя ли как-нибудь так уладить, чтоб вы остались?
   Пит Иеска сказал:
   - Док, я просто ушам своим не поверил, когда услышал, что вы  уезжаете!
Конечно, мы с вами цапались из-за аптекарских товаров, но, ей-богу, я  уже
вроде как подумывал предложить вам войти в компанию, чтоб вы могли  ведать
лекарствами, как вам вздумается, и можно  было  бы  заодно  подрядиться  к
Бьюику - распространять его машины. Развернули бы приличное предприятие. Я
от души жалею, что вы нас покидаете, право... Ну,  приезжайте  как-нибудь,
постреляем уток, посмеемся, вспомним, какую  вы  тут  подняли  бучу  из-за
оспы. Никогда не забуду! На днях еще, когда  у  моей  старухи  стреляло  в
ушах, я сказал ей: "Смотри, Бесс, не схватила ли ты оспу?"
   Гесселинк сказал:
   - Доктор, что я слышу? Вы  уезжаете?  Как!  Мы  с  вами  только  начали
поднимать на должную высоту медицинскую практику в  этом  захолустье...  Я
нарочно сегодня приехал... В чем дело? Мы посмеивались  над  вами?  Верно,
посмеивались, сознаюсь; но это не значит, что мы вас не ценим. В маленьких
местечках, как  ваша  Уитсильвания  или  Гронинген,  поневоле,  от  нечего
делать,  перемываешь  косточки  соседям.  Право,  доктор,  я  с   радостью
наблюдал, как вы из  неоперившегося  птенца  превращаетесь  в  настоящего,
самостоятельного врача, и вдруг вы уезжаете... Если бы вы знали,  как  мне
это грустно!
   Генри Новак сказал:
   - Как, док, неужто вы нас покидаете? А мы ждем  нового  младенца,  и  я
намедни  еще  сказал  жене:  "Хорошо,  что  у  нас  есть  доктор,  который
выкладывает правду, а не морочит нам голову, как док Уинтер".
   Дельфтский скупщик пшеницы сказал:
   - Док, что я слышу? Никак вы удираете от  нас?  Мне  доложил  это  один
паренек, а я ему ответил: "Не старайся ты быть  глупее,  чем  создал  тебя
господь". Вот что я ему сказал. Но я обеспокоился и  поспешил  приехать...
Док, я, пожалуй, слишком иной раз распускаю язык. Я был против вас в  этой
истории с тифом, когда вы уверяли, что портниха  разносит  заразу,  но  вы
потом показали нам, кто был прав. Док, если бы вы остались и  захотели  бы
стать сенатором штата... я пользуюсь кое-каким влиянием, - поверьте, уж  я
бы для вас постарался!
   Алек Инглблед сказал:
   - Счастливец!
   Вся деревня высыпала к поезду, когда Мартин и Леора уезжали в Наутилус.
   Первую сотню  раззолоченных  осенью  миль  Мартин  горевал  о  недавних
соседях.
   - Впору соскочить с поезда и бежать назад. Разве  не  весело  было  нам
играть с Фрезирами в "тысячу"? Подумать только, какого они теперь  получат
врача. Честное слово, если тут поселится шарлатан или если  Уустийн  опять
забросит санитарное дело, я вернусь и заставлю их обоих  закрыть  лавочку!
И, как-никак, забавно было бы стать сенатором штата.
   Но когда стемнело и во всем  стремительно  мчащемся  мире  не  осталось
ничего, кроме желтых газовых фонарей в потолке длинного вагона,  Мартин  и
Леора  уже  видели  впереди  великий  Наутилус,  высокую  честь,   большие
достижения, создание образцового светлого города и похвалу Сонделиуса... а
может быть, и Макса Готлиба.



        19

   Среди  черноземной  равнины  Айовы,  пристроившись   к   неглубокой   и
неинтересной речушке, жарится на солнце и шумит и сверкает город Наутилус.
На сотни миль вокруг неуклонно  прямыми  рядами  встает  лес  кукурузы,  и
путник, бредущий в поту по  дороге  между  высокими  частоколами  стеблей,
теряется и нервничает от ощущения нещадного роста.
   Наутилус перед Зенитом - все равно что Зенит перед Чикаго.
   Со своими семьюдесятью тысячами населения  это  тот  же  Зенит,  только
меньшей величины, но не менее оживленный.  Здесь  одна  большая  гостиница
против десяти зенитских, но  ее  владелец  приложил  все  старания,  чтобы
сделать ее деловитой, стандартизованной  и  умопомрачительно  современной.
Единственная существенная разница между Наутилусом и Зенитом та, что  хотя
и тут и там  улицы  выглядят  все  одинаково,  в  Наутилусе  они  выглядят
одинаково на протяжении меньшего количества миль.
   Определить Наутилус в  качественном  отношении  затруднительно  по  той
причине, что до сих пор не решено, что он такое -  очень  большая  деревня
или очень маленький город. Здесь есть дома, где держат шоферов  и  угощают
коктейлями Баккарди,  но  в  августовские  вечера  все,  кроме  нескольких
десятков жителей, сидят без пиджаков на парадном крыльце. В  десятиэтажном
здании поместилась среди  различных  контор  редакция  журнальчика  "Новая
проза", издаваемого молодой  женщиной,  которая  провела  пять  месяцев  в
монпарнасских кафе, - а напротив, под кленами, уютно  стоит  старозаветный
особняк и выстроились в ряд фургоны и "форды", на которых приехали в город
фермеры в комбинезонах.
   Айова  славится  самой  плодородной  почвой,   самым   низким   уровнем
неграмотности,  самым  высоким  процентом  коренного  белого  населения  и
владельцев автомобилей и самыми нравственными  и  передовыми  городами  во
всех Соединенных Штатах, а Наутилус - самый айовийский город в  Айове.  Из
каждых трех горожан старше шестидесяти лет один  может  похвастаться,  что
провел  зиму  в  Калифорнии,  в  том  числе  -  пасаденский   чемпион   по
набрасыванию подков на колышки и женщина, преподнесшая мисс  Мери  Пикфорд
индейку, которой королева кино наслаждалась за рождественской  трапезой  в
1912 году.
   Для Наутилуса характерны большие дома с густым газоном  перед  ними,  а
также поразительное количество гаражей и высоких церковных шпилей.  Тучные
поля  подступают  к  самой  черте  города,  и  немногочисленные   фабрики,
несчетные железнодорожные пути, убогие домики рабочих расположены чуть  ли
не    среди    кукурузы.    Производит    Наутилус    стальные    ветряки,
сельскохозяйственные  орудия  (включая  знаменитый  раскидыватель   навоза
"Маргаритка"), а из хлебных продуктов -  "Маисовый  порошок",  излюбленный
завтрак айовийца. Город выделывает  еще  кирпич,  ведет  оптовую  торговлю
бакалеей и дает приют главному штабу  Кооперативного  страхового  общества
Кукурузной зоны.
   Одним из самых мелких,  но  и  самых  старых  промышленных  предприятий
является Магфордский христианский колледж, насчитывающий двести семнадцать
студентов и шестнадцать преподавателей, из коих одиннадцать  -  священники
Христовой церкви. Небезызвестный доктор Том Биссекс состоит здесь тренером
по футболу, санитарным директором и профессором гигиены, химии, физики,  а
также французского и немецкого языков. Отделения стенографии и  фортепиано
славятся далеко за пределами Наутилуса, и однажды - правда, это  произошло
уже  несколько  лет  тому  назад,  -  Магфорд  побил  бейсбольную  команду
Гриннел-колледжа со счетом одиннадцать - пять. Магфорд-колледж ни разу  не
запятнал своей чести дрязгами из-за  преподавания  биологии  дарвиновского
толка - в колледже еще и не думали вводить в программу какую бы то ни было
биологию.


   Мартин  оставил  Леору  в  Симз-Хаусе,  старомодной,  второй  гостинице
Наутилуса, а сам пошел представляться доктору Пиккербо,  директору  Отдела
Народного Здравоохранения.
   Отдел помещался в  переулке  в  полуподвальном  этаже  большого  серого
каменного гриба - Сити-холла [здание городского управления]. Когда  Мартин
вошел в унылую приемную,  его  с  почетом  приняли  стенографистка  и  две
медицинских сестры. В их  щебетанье  -  "Хорошо  доехали,  доктор?  Доктор
Пиккербо не надеялся увидеть вас раньше завтрашнего  дня,  доктор.  Миссис
Эроусмит  с  вами,  доктор?"  -  бомбой  влетел  Пиккербо   и   разразился
приветствиями.
   Доктору  Альмусу  Пиккербо   было   сорок   восемь   лет.   Он   кончил
Магфорд-колледж  и  медицинский  факультет  в  Вассау.  Внешностью  доктор
несколько напоминал президента Теодора Рузвельта - та же  крепкая  фигура,
те же усы щетиной - и нарочно подчеркивал это сходство. Он  не  знал,  что
значит просто разговаривать: он или ворковал, или держал речь.
   Он встретил Мартина четырехкратным "отлично!", прозвучавшим как хоровое
приветствие целого колледжа; затем через весь  отдел  провел  его  в  свой
личный кабинет, угостил  сигарой  и  пробил  плотину  спокойного  мужского
молчания:
   - Доктор, я счастлив, что буду иметь сотрудником такого  человека,  как
вы, с научными наклонностями. Это не значит, однако, что сам я считаю себя
совершенно их лишенным. Напротив, я взял себе за правило время от  времени
заниматься, между прочим, и научными исследованиями,  без  некоторой  доли
которых даже самый пламенный крестовый  поход  за  здоровый  быт  вряд  ли
увенчается успехом.
   Это звучало как вступление к длинной лекции. Мартин поудобней уселся, в
кресло. Он сомневался, прилично ли будет закурить сигару,  но  решил,  что
она ему поможет казаться более заинтересованным.
   - Но это у меня, я полагаю, вопрос темперамента. Я часто надеялся, хоть
мне и чуждо стремление к самовозвеличиванию, что высшие силы, быть  может,
назначили мне в удел стать одновременно Рузвельтом и Лонгфелло великого  и
неизменно  ширящегося  всемирного  движения  в  пользу  охраны   народного
здоровья не слаба ли ваша сигара, доктор?  или,  пожалуй,  лучше  было  бы
сказать не Лонгфелло, а Киплингом народного здоровья, потому что, несмотря
на  целый  ряд  прекрасных  строф  и  на  моральную  возвышенность  нашего
Кембриджского Мудреца, в его поэзии нет того размаха и  той  силы,  что  у
Киплинга.
   Полагаю, вы согласны со мною или согласитесь,  когда  вам  представится
случай увидеть плоды нашей работы в городе и успех, с которым  мы  торгуем
идеей "Улучшай Здоровье", что ни в чем так не нуждается мир, как в истинно
вдохновенном, отважном вожде, который, как башня, возносится над толпой, -
так сказать, в Билли Санди нашего движения, в человеке,  который  умел  бы
надлежащим образом  использовать  сенсацию  и  расшевеливать  людей  в  их
косности. Газеты - и я могу только сказать, что они мне льстят,  сравнивая
меня с Билли Санди, величайшим евангелистом и христианским  проповедником,
- газеты утверждают иногда, будто я слишком гонюсь за сенсацией. Ха!  Если
б только они понимали, что вся беда в том, что я  недостаточно  гонюсь  за
сенсацией! Все же я стараюсь, стараюсь, и... Посмотрите!  Вот  плакат.  Он
написан  моею  дочерью  Орхидеей,  а  стихи  -  мое  собственное  скромное
произведение, и смею вас уверить, их цитируют везде и всюду:

   К здоровью путь отнюдь не гладкий,
   К здоровью не придешь украдкой,
   О гигиене, милый друг,
   Кричи ты громко, как петух.

   А вот еще плакат - менее значительный; здесь нет  стремления  подняться
до широких абстрактных обобщений, но  вас  поразит,  до  чего  такая  вещь
действует на беспечных матерей, которые, конечно,  вовсе  не  пренебрегают
намеренно здоровьем своих малюток, однако их нужно наставлять, а иногда  и
подстегнуть,  и  когда  они  видят  такой   плакат,   он   заставляет   их
призадуматься:

   Кипяти рожок молочный - или - правда сущая!
   Покупай билет для дочки в царствие грядущее.

   Некоторые мои вещицы - а я их слагаю в пять минут, не больше - получили
высокую  оценку.  Как-нибудь,  когда  у  вас  выдастся  свободный   часок,
просмотрите этот альбом вырезок, просто чтобы видеть, доктор,  чего  можно
достичь, если вести движение современными и научными методами. Это  вот  о
противоалкогольном митинге, который я провел в Де-Мойне.  Зал  был  битком
набит, и я владел им: все до одного вскочили на ноги, когда  я  доказал  с
цифрами в руках, что девяносто  три  процента  всех  случаев  сумасшествия
имеют своей причино