кербо  в  Вашингтон  было  устроено  празднество.  С
двенадцати до двух  в  помещении  арсенала  Торговая  Палата  давала  всем
желающим завтрак: горячую сдобную булочку, пончики, чашку  кофе,  женщинам
палочку жевательной резинки, мужчинам отличную гаванскую  сигару  местного
изготовления.
   Поезд  отходил  в  три   пятьдесят   пять.   Платформа,   к   изумлению
неосведомленных   пассажиров,   глазевших   из   окон,   была    запружена
многотысячной толпой.
   У задней площадки вагона, с неустойчивого  упаковочного  ящика,  держал
речь мэр Пью. Духовой оркестр города Наутилуса сыграл  три  патриотических
марша. Потом Пиккербо стоял на площадке в окружении своей семьи. Он глядел
на толпу, и в глазах его блестели слезы.
   - В первый раз в жизни, - начал  он  запинаясь,  -  я,  кажется,  не  в
состоянии  говорить.  Черт  побери!  Волнение  душит  меня!  Я   собирался
выступить с длинной речью, но все, что я могу выговорить, это - я всех вас
люблю я вам бесконечно благодарен, я буду представлять вас  в  меру  своих
сил, друзья. Да благословит вас бог!
   Поезд  тронулся,  унося   Пиккербо,   который   махал   платком   своим
согражданам, покуда мог их видеть.
   И Мартин сказал Леоре:
   - Все-таки он прекрасный парень! Он... Нет, никакой он  не  прекрасный!
Мир так устроен, что  людям  разрешается  разводить  благоглупости  только
потому, что у них доброе сердце. А я стоял  тут  последним  трусом  и,  не
говоря ни слова, смотрел, как они выпускают этот ураган идиотизма бушевать
над всеми Штатами. Проклятье! Неужели все в мире так непросто? Ладно! Идем
в отдел, и я начну действовать - по совести и против всех правил.



        24

   Нельзя   сказать,   чтоб   Мартин   проявил   большие   организаторские
способности, но  при  нем  Отдел  Общественного  Здравоохранения  коренным
образом преобразился. Он взял себе в  помощники  доктора  Руфуса  Окфорда,
бойкого юношу, рекомендованного деканом Сильвой из Уиннемака. Повседневная
работа   -   освидетельствование   новорожденных,   карантины,   расклейка
противотуберкулезные плакатов - шла своим чередом.
   Надзор за водопроводом и пищевой промышленностью  проводился,  пожалуй,
тщательней, потому что у Мартина не было, как у  Пиккербо,  жизнерадостной
веры в инспекторов-добровольцев, и одного из них  он  сместил  к  большому
недовольству немецкой колонии в Хомделском квартале. Он носился  с  мыслью
истребить крыс и блох, а в статистике видел  нечто  большее,  чем  простую
запись рождений и смертей. Он придавал этой статистике огромное  значение,
что  крайне  забавляло  регистратора.  Новый  директор  требовал   сводок,
отражающих влияние национальности, профессии и десятка других факторов  на
уровень заболеваемости.
   Главное отличие состояло в том, что у Мартина и Руфуса  Окфорда  теперь
оставалось  сколько  угодно  свободного  времени.  Мартин  подсчитал,  что
Пиккербо должен был тратить добрую половину своего времени на  красноречие
и воодушевление масс.
   Первую свою ошибку Мартин совершил, предписав Окфорду несколько дней  в
неделю работать в бесплатной городской больнице,  в  помощь  двум  врачам,
служившим на половинном окладе. Это подняло бурю  в  медицинском  обществе
округа Эванджелин. Эрвинг Уотерс подошел в ресторане к столику Мартина.
   - Я слышал, ты расширил в больнице штат? - сказал доктор Уотерс.
   - Угу!
   - Собираешься расширять дальше?
   - Неплохо бы.
   - Послушай, Март. Как тебе известно, мы с миссис  Уотерс  сделали  все,
что было в наших силах, чтобы обеспечить тебе и Леоре хороший прием. Я рад
всячески помочь своему товарищу по Уиннемаку. Но все-таки,  знаешь,  всему
есть границы! Я, понятно, не  против  бесплатного  лечения  как  такового.
Можно только приветствовать, если вы беретесь безвозмездно  лечить  вшивых
бездельников из неимущего класса, избавляя практикующих врачей от возни  с
неплательщиками. Но,  с  другой  стороны,  если  вы  возьмете  за  правило
поощрять пациентов, которые вполне могут платить, чтоб они ходили к вам  и
лечились бесплатно, то этим вы задеваете  не  только  материальные,  но  и
моральные интересы врачей нашего города, которые тратят бог знает  сколько
времени на благотворительность...
   Мартин ответил невразумительно и неразумно:
   - Эрви, голубчик, можешь идти прямой дорогой к чертовой бабушке!
   С того часа они при встрече не разговаривали.
   Не запуская текущей работы, Мартин нашел возможным блаженно  отдаваться
лабораторным исследованиям. Сперва он возился между делом с  мелочами,  но
неожиданно "напал на след" и забыл обо всем, кроме своего опыта.
   Он баловался посевами, взятыми на различных фермах у  различных  людей,
думая больше о Клопчуке и о стрептококках. Случайно он открыл,  что  кровь
овцы по сравнению  с  кровью  других  животных  вырабатывает  очень  много
гемолизина. Почему стрептококк легче растворяет красные кровяные шарики  у
овцы, чем, скажем, у кролика?
   Разумеется, занятый по службе  бактериолог  Отдела  Здравоохранения  не
вправе тратить купленное обществом время на ублажение своего  любопытства,
но в Мартине безответственная ищейка взяла верх над честным чиновником.
   Он забросил зловеще возраставшие в числе анализы туберкулезной  мокроты
и отдался разрешению загадки гемолизина. Он хотел заставить  стрептококков
вырабатывать губительный для крови яд в суточных культурах.
   Он потерпел блистательное и волнующее поражение и много часов просидел,
размышляя. Решил  испробовать  шестичасовую  культуру.  Прогнал  ее  через
центрифугу, жидкость  над  осадком  смешал  со  взвесью  красных  кровяных
шариков и поместил в термостат. Когда он через два часа вернулся, кровяные
клетки были растворены.
   Он позвонил Леоре:
   - Ли! Кое-что нащупал! Не можешь ты сделать мне несколько бутербродов и
прийти сюда на вечер?
   - Конечно, могу, - сказала Леора.
   Когда она явилась, он объяснил ей, что его открытие  сделано  случайно,
что большая часть научных открытий случайны и что ни  один  исследователь,
даже самый великий, не может сделать ничего большего, как  только  вовремя
оценить свои случайные наблюдения.
   Голос его звучал убежденно и даже немного сердито.
   Леора  сидела  в  углу,  почесывая  подбородок,  почитывая  медицинский
журнал. Время от времени она  разогревала  кофе  на  не  совсем  исправной
бунзеновской горелке. Наутро служащие, явившись  в  Отдел,  увидели  нечто
такое, что не часто случалось в царствование  Альмуса  Пиккербо:  директор
был занят пересевом культур, а на длинном столе спала его жена.
   Мартин гаркнул на доктора Окфорда:
   - Выметайтесь к свиньям, Руфус, и Отдел возьмите сегодня на себя - меня
нет... я умер... Да, вот  что  еще:  отведите  Леору  домой,  сделайте  ей
яичницу - и не прихватите ли вы мне  бутерброд  с  ветчиной  из  "Пути  на
закат"?
   - Есть, капитан, - сказал Окфорд.
   Мартин  повторял  свой  опыт,  испытывая  на   гемолизин   двухчасовые,
четырехчасовые,    шестичасовые,    восьми-,     десяти-,     двенадцати-,
четырнадцати-, шестнадцати- и восемнадцатичасовые культуры. Он  установил,
что максимальная выработка  гемолизина  в  крови  происходит,  если  брать
культуру, выдержанную в термостате от четырех до десяти  часов.  Он  начал
выводить формулу его выработки и пришел в уныние. Он  злился,  бесновался,
потел. Убедился, что его познания в математике - детские, научный багаж  -
чепуховый. Он бился над химией, корпел над  математическими  выкладками  и
медленно начал составлять выводы. Он полагал,  что  может  дать  статью  в
журнал "Инфекционные заболевания".
   Альмус Пиккербо печатал научные статьи - и печатал часто. Их помещали в
"Среднезападном медицинском альманахе", выходившем  раз  в  три  месяца  и
числившем в своей коллегии наряду с прочими тринадцатью редакторами  также
и самого Пиккербо. Он открыл микроба  эпилепсии  и  микроба  рака  -  двух
совершенно различных микробов рака. Обычно  ему  требовалось  две  недели,
чтобы сделать открытие, написать статью  и  пропустить  ее  через  печать.
Мартин не обладал такой завидной легкостью.
   Он ставил опыты, повторял их, проклинал все на свете,  не  давал  Леоре
спать, учил ее приготовлять среду  и  раздражался  ее  замечаниями  насчет
агара. Он орал на стенографистку; ни разу пастор конгрегациональной церкви
имени Джонатана Эдвардса не мог уломать его прочесть доклад  в  Библейской
школе; и все-таки месяцы шли, а его статья не была еще закончена.
   Первым поднял протест почтеннейший мэр Наутилуса. Возвращаясь как-то  в
два часа ночи домой с чрезвычайно приятной игры  в  "железку"  с  участием
Ф.Кс.Джордана и завернув для сокращения дороги в переулок  за  Ситихоллом,
мэр Пью увидел, как Мартин угрюмо ставил пробирки в термостат, в то  время
как Леора сидела в углу и курила. На  другой  день  он  вызвал  Мартина  и
прочел ему наставление:
   - Док, я не хочу соваться в работу вашего Отдела. Таково мое правило: в
чужие дела не соваться, - но я поражаюсь: пройдя школу такого деляги,  как
Пиккербо, агитатора в семьдесят лошадиных сил, вы должны  были  бы  знать,
что глупо до черта тратить столько времени на лабораторию, когда вы можете
за тридцать долларов в неделю нанять первоклассного лаборанта. Первая ваша
задача - улещать  крикунов,  которые  только  и  знают,  что  нападать  на
администрацию. Выступайте с речами  в  церквах  и  клубах,  помогайте  мне
распространять идеи, за которые мы боремся.
   "Он, кажется, прав, - раздумывал Мартин. - Я никудышный бактериолог. Я,
верно,  никогда  не  слажу  с  этим  опытом.  Здесь  мое  дело  -  отучать
жевальщиков табака плевать на тротуары.  Кто  дал  мне  право  тратить  на
что-либо другое деньги налогоплательщиков?"
   Но  на  той  же  неделе  он  прочитал   опубликованное   Мак-Герковским
биологическим институтом в Нью-Йорке краткое сообщение, что доктору  Максу
Готлибу удалось синтетическим методом, in vitro, получить антитела.
   Он представил  себе,  как  молчаливый  Готлиб,  нисколько  не  упиваясь
победой, заперся в своей лаборатории и разносит журналы за  преувеличенные
отзывы о его работе; образ этот становился  все  более  четким,  и  Мартин
пережил чувство, какое  испытывает  скромный  офицер,  несущий  службу  на
пустынном острове, когда он вдруг услышит, что  его  полк  отправляется  в
увеселительную прогулку - на пограничную войну.
   Затем разразился над ним гнев миссис Мак-Кендлес.


   Миссис Мак-Кендлес была одно время  горничной,  потом  сиделкой,  потом
наперсницей,   а   потом   женой   немощного   мистера   Мак-Кендлеса    -
бакалейщика-оптовика и  домовладельца.  Когда  он  умер,  она  получила  в
наследство все его имущество. Не обошлось, конечно, без процесса, но у нее
был превосходный адвокат.
   Она была угрюмая, некрасивая, мелочная женщина сомнительной репутации и
притом нимфоманка. Наутилусское общество не открыло перед нею свои  двери,
но у себя дома в непроветренной гостиной, на заплесневелой кожаной кушетке
она принимала  пожилых  женатых  людей,  потрепанных  и  вечно  харкающих,
молодого   полисмена,   которому   часто   давала   деньги   в   долг,   и
подрядчика-политика Ф.Кс.Джордана.
   В Шведском Овраге ей принадлежал  целый  квартал  самых  грязных  домов
Наутилуса. Мартин составил карту распространения туберкулеза в этих  домах
и, посовещавшись с доктором Окфордом и Леорой,  объявил  их  "рассадниками
смерти". Он хотел стереть их  с  лица  земли,  но  полицейские  полномочия
директора   Отдела    Общественного    Здравоохранения    были    довольно
неопределенны. Пиккербо обладал большою властью только потому, что никогда
ею не пользовался.
   Мартин решил добиться сноса домов  миссис  Мак-Кендлес  через  суд.  Ее
адвокат был в то же время и адвокатом Ф.Кс.Джордана, и самым красноречивым
свидетелем против Мартина выступил доктор Эрвинг Уотерс. Но случилось так,
что за отсутствием постоянного судьи дело слушалось перед невежественным и
честным человеком,  который  аннулировал  выхлопотанный  адвокатом  миссис
Мак-Кендлес   судебный   запрет   и   уполномочил   Отдел    Общественного
Здравоохранения применять такие меры, какие  предписывает  в  чрезвычайных
случаях городское законоположение.
   В этот вечер Мартин пробурчал, обращаясь к юному Окфорду:
   - Руфус, вы, конечно, ни на минуту не допускаете мысли, что Мак-Кендлес
и Джордан  воздержатся  от  кассационной  жалобы?  Давайте  разделаемся  с
домами, пока это сравнительно законно! А?
   - Есть, капитан, - сказал Окфорд  и  добавил:  -  А  когда  нас  отсюда
вышибут, поедем в Орегон и займемся  там  частной  практикой.  Кстати,  на
санитарного инспектора мы вполне можем положиться: Джордан с полгода  тому
назад обольстил его сестру.
   На рассвете возглавляемая Мартином и Окфордом ватага молодцов  в  синих
комбинезонах,   веселая,   неистовая,   вторглась   во   владения   миссис
Мак-Кендлес, выгнала жильцов на  улицу  и  принялась  растаскивать  ветхие
строения. В полдень, когда пришли адвокаты, а жильцы были уже водворены  в
реквизированные для  них  Мартином  новые  квартиры,  разбойники  подожгли
нижние этажи, и в полчаса строения были уничтожены.
   Ф.Кс.Джордан  прибыл  на  театр  военных  действий  во   втором   часу.
Вымазанный в саже Мартин и покрытый слоем  пыли  Окфорд  пили  принесенный
Леорой кофе.
   - Так, ребята, - сказал Джордан, - вы нас обскакали!  Однако  в  другой
раз, когда захотите  проделать  такую  штуку,  пустите  в  ход  динамит  -
сбережете много времени. Знаете, ребята, вы мне нравитесь, мне жаль, что я
должен учинить вам то, что учиню. Но да помогут  вам  все  святые,  потому
что, дайте только срок, и я вас отучу шутить с огнем.


   Клэй Тредголд пришел в восторг от их любительского поджога:
   - Чудесно! Я буду поддерживать ваш ОНЗ во всех его начинаниях.
   Мартина это обещание не очень обрадовало, так как Тредголд  и  компания
становились слишком уж требовательны. Они признали Мартина и Леору  такими
же вольнодумцами, как сами они, и очень занимательными, но  у  них  решено
было также  (задолго  до  того,  как  Эроусмиты  с  переездом  в  Наутилус
по-настоящему родились на свет), что их Группе  принадлежит  монополия  на
вольнодумство  и  занимательность,  и  они  настаивали,  чтобы   Эроусмиты
являлись к ним на коктейли и на покер каждую субботу и каждое воскресенье.
Они  не  могли  понять,  почему  Мартин  предпочитает  проводить  время  в
лаборатории, корпя над какой-то ерундой, именуемой "стрептолизином"  и  не
имеющей ничего общего  с  коктейлями,  автомобилями,  стальными  ветряными
двигателями или страховыми операциями.
   Однажды вечером, недели через две после разрушения  домов  Мак-Кендлес,
Мартин засиделся в лаборатории. Он даже не производил опытов, которыми мог
бы развлечь Группу - показать, как от колоний  бактерий  мутнеет  жидкость
или как  вещества  вдруг  меняют  окраску.  Он  просто  сидел  за  столом,
углубившись в таблицу логарифмов. Леоры не было, и он бормотал:
   - Черт, надо ж ей было как раз сегодня взять и заболеть?
   Тредголд, Шлемиль  и  их  жены  затеяли  "вылазку"  в  Старое  Сельское
Подворье. Они позвонили Мартину на квартиру и узнали, где он.  С  переулка
за Сити-холлом они заглянули к нему в  окно  и  увидели  его,  мрачного  и
одинокого.
   Тредголда осенило вдохновение:
   - Вытащим парня, пускай встряхнется.  Сперва  слетаем  домой,  намешаем
коктейлей и привезем сюда - устроим ему приятный сюрприз.
   Через полчаса Тредголд шумно ворвался в лабораторию.
   - Так-то вы проводите весенний лунный вечер, о юный Эроусплин!  Едем  с
нами, потанцуем. Живо! Шапку в охапку!
   - Черт возьми, Клэй! Я бы рад, но, право, не могу. Должен работать; ну,
просто никак не могу.
   - Вздор! Бросьте ерундить! Вы и  так  заработались.  Гляньте,  что  вам
принес папаша. Будьте паинькой. Опрокиньте два-три коктейля, и вы  увидите
вещи в новом свете.
   Мартин показал себя  паинькой,  но  вещей  в  новом  свете  не  увидел.
Тредголд не слушал  никаких  возражений.  Мартин  продолжал  отнекиваться,
сперва ласково, потом немного  жестко.  Под  окном  Шлемиль  нажал  кнопку
автомобильного рожка и не отпускал. Настойчивый,  выматывающий  нервы  рев
вырвал у Мартина крик:
   - Ради бога, выйдите и велите ему прекратить,  прошу  вас.  И  оставьте
меня в покое! Я сказал вам, что должен работать!
   Тредголд широко раскрыл глаза.
   - Я, конечно, уйду. Я не привык навязываться людям со своим  вниманием.
Извините за беспокойство!
   Пока до сознания Мартина дошло,  что  надо  бы  извиниться,  автомобиль
укатил. На другой день и всю неделю он ждал, чтобы Тредголд позвонил  ему,
а Тредголд ждал, что позвонит Мартин, и  кольцо  неприязни  смыкалось  все
теснее. Леора и Клара Тредголд виделись раза два,  но  обеим  было  не  по
себе, и через две недели, когда у  Тредголдов  обедал  самый  видный  врач
города и нападал на Мартина, называя его самонадеянным молодым человеком с
узким кругозором, Клэй и Клара Тредголд слушали и соглашались.
   Оппозиция против Мартина сразу возросла.
   Многие врачи настроились против него не только потому, что он  расширял
бесплатное лечение, но и потому, что он редко искал их помощи и никогда  -
совета. Мэр Пью считал его бестактным. Клопчук и Ф.Кс.Джордан обвиняли его
в подкупности. Репортеры его не любили за скрытность и  резкие  выпады.  А
Группа перестала  его  защищать.  Мартин  более  или  менее  замечал  рост
враждебных сил, и ему рисовалось, как сплачиваются  за  ними  сомнительные
дельцы,  продавцы  фальсифицированного  молока  и  мороженого,   владельцы
антисанитарных  лавчонок  и   грязных   доходных   домов,   люди,   всегда
ненавидевшие Пиккербо, но не смевшие  на  него  нападать  по  причине  его
популярности, - они сплотятся и общими усилиями сокрушат  Отдел  Народного
Здравоохранения... В эти дни он оценил Пиккербо  и,  как  солдат,  полюбил
свой Отдел.
   Мэр Пью дал Мартину понять, что ему во  избежание  неприятностей  лучше
подать в отставку. Мартин не желал подавать в  отставку.  И  не  желал  он
также искать поддержки у сограждан. Он исполнял свою работу,  опираясь  на
неколебимое спокойствие Леоры, и старался не  замечать  гонителей.  Но  не
мог.
   В газетах фельетоны и заметки в три строки "от редакции" высмеивали его
тиранию, невежество, неопытность. Умерла,  после  того  как  полечилась  в
больнице, старуха, и следователь  стал  поговаривать,  что  виноват  "этот
птенец - помощник нашего всемогущего блюстителя здоровья".  Кто-то  пустил
прозвище "Школьник-падишах", и оно прилипло к Мартину.
   В  пересудах  за  "деловыми  завтраками",  на   заседаниях   Ассоциации
Родителей  и  Педагогов,  в  присланном  мэру  единственном   протесте   с
откровенной подписью Мартину  ставили  в  вину  слишком  строгую  проверку
молока и недостаточно строгую проверку молока; попустительство в отношении
лиц, не  убирающих  мусор,  и  травлю  не  знающих  отдыха  метельщиков  и
мусорщиков; а когда в Чешском квартале появился случай  натуральной  оспы,
высказывалось и такое суждение,  что  Мартин  самолично  пришел  и  привил
болезнь.
   Как ни смутно было представление горожан  о  недостатках  Мартина,  раз
утратив веру в него, они ее утратили бесповоротно и с упоением  подхватили
самопроизвольно возникший слух,  что  он  предал  своего  благодетеля,  их
любимого доктора Пиккербо, обольстив Орхидею.
   Этой волнующей чертой - безнравственностью - он восстановил против себя
все  почтенные  церкви.  Пастор  церкви  Джонатана  Эдвардса  оживил  свою
проповедь "Греховность в капищах Ваала" упоминанием о человеке,  "который,
подобно падишаху, каковым  он  себя  возомнил,  охраняет  якобы  город  от
воображаемых опасностей и в то  же  время  заигрывает  с  тайным  пороком,
гнездящимся в сокровенных местах; который заключил союз с  темными  силами
зла и мерзости и с грабителями, жиреющими за счет  честных,  но  обманутых
тружеников; который  не  может  подняться,  мужест