й пьянство! Или вот еще, - правда, это не имеет прямого
отношения  к  охране  здоровья,  но  зато  показывает,  какие  вам   здесь
открываются широкие возможности включиться в любое движение, имеющее целью
благо общества.
   Он  извлек  новую  газетную  вырезку.   Над   карикатурой   исполненной
карандашом и пером, - громадная  усатая  голова  на  крохотном  тельце,  -
красовался заголовок:

   ДОК ПИККЕРБО - ЗНАМЕНОСЕЦ ОКРУГА ЭВАНДЖЕЛИН - ВОЗГЛАВЛЯЕТ
   БОЛЬШУЮ ДЕМОНСТРАЦИЮ ПОД ЛОЗУНГОМ "ХОДИТЕ В ЦЕРКОВЬ"

   Пиккербо смотрел и предавался воспоминаниям:
   - Прелестный был митинг! Мы подняли посещаемость церкви  по  округу  на
семнадцать процентов! Ах, доктор, вы учились в Уиннемаке и проходили  стаж
в Зените, не так ли? В таком случае вас  должно  заинтересовать  вот  это.
Вырезка из зенитского "Адвокейт-Таймс", стихи Чама Фринка, который - вы, я
думаю, согласитесь со мной! - стоит в одном ряду с  Эдди  Гестом  и  Уотом
Мейсоном -  нашими  величайшими  поэтами  и,  несомненно,  популярнейшими,
откуда явствует, что американская публика отнюдь не  страдает  недостатком
литературного вкуса. Милый старый Чам! Я  приехал  тогда  в  Зенит  делать
доклад на всеамериканском съезде Конгрегациональных воскресных школ - я  и
сам, видите ли,  конгрегационалист  [конгрегационалисты  -  одна  из  сект
протестантской церкви] - на тему "Здоровье - наш моральный  долг".  И  вот
Чам написал обо мне эти стихи:

   Привет от Зенита, привет стократ,
   О Альмус, о Пиккербо, друг и брат!
   Двужильный боец,
   Врач и певец,
   Он льва благородней, смелей кугуара,
   Стоит за здоровье скалой Гибралтара.
   Он фактами, цифрами, рифмами бьет,
   Маленький, удаленький щу-у-кин кот!

   Многоречивый доктор Пиккербо вдруг застыдился.
   - Может быть, нескромно с моей стороны показывать это всем  и  каждому.
Но  когда  я  читаю  стихи,  отмеченные   такой   оригинальностью,   таким
поэтическим взлетом, когда я вижу  такой  подлинный  карманный  шедевр,  я
убеждаюсь, что я - вовсе не поэт, как ни  сильно  способствуют  мои  вирши
Делу Здравоохранения. Пусть мои духовные детища учат гигиене и вносят свою
лепту в спасение тысяч драгоценных жизней, но они - не литература, если их
сопоставить со стихами Чама Фринка. Нет, я, конечно, не более как скромный
ученый на посту чиновника.
   Однако вы сейчас увидите, как один из этих моих опытов благодаря  своей
забавности и остроте и некоторой мелодичности, так сказать, золотит пилюлю
- отучает беспечных людей плевать на тротуары  и  выманивает  их  на  лоно
великой природы, где они наполняют легкие озоном и  ведут  здоровую  жизнь
первобытных людей. Вам, верно, любопытно  будет  проглядеть  первый  номер
небольшого альманаха, который я недавно основал - мне доподлинно известно,
что многие редакторы  газет  намерены  перепечатывать  из  него  материал,
способствуя таким образом нашему высокому делу и в то же время  рекламируя
мое издание.
   Он вручил Мартину книжицу, озаглавленную: "Пикули Пиккербо".
   В стихах и афоризмах "Пикули" рекомендовали хорошее  здоровье,  хорошие
дороги,  хорошие  заработки  и  единый  стандарт  нравственности.   Доктор
Пиккербо подкреплял свои предписания  статистическими  данными,  столь  же
убедительными, как те, которыми некогда преподобный Айра  Хинкли  устрашал
Дигамму Пи. Так, в одной статье сообщалось, что из мужей,  разведшихся  со
своими  женами  в  Онтарио,  Теннесси  и  Южном  Вайоминге  за  1912  год,
подавляющее большинство - пятьдесят три  процента!  -  выпивали  не  менее
одного стакана виски в день.
   Это предостережение еще  не  дошло  до  сердца  Мартина,  как  Пиккербо
выхватил у него "Пикули" и, точно оробевший школьник, воскликнул:
   - Не стоит читать  дальше  -  тут  у  меня  всякий  вздор.  Просмотрите
как-нибудь после. А  вот  второй  том  вырезок  будет  для  вас,  пожалуй,
любопытен просто как показатель, чего может достичь человек в нашем деле.
   Просматривая заголовки, Мартин все более  убеждался,  что  до  сих  пор
плохо представлял  себе,  какой  широкой  известностью  пользуется  доктор
Пиккербо. Выяснилось, что он - основатель первого  в  Айове  Ротарианского
клуба [распространенные в США и в Англии клубы, членами  которых  являются
представители буржуазии и обеспеченные профессионалы - врачи,  адвокаты  и
проч.]; инспектор  Конгрегациональной  воскресной  школы  имени  Джонатана
Эдвардса [американский богослов  XVIII  века]  в  Наутилусе;  председатель
лыжно-туристского клуба "Мокассин", Кегельного клуба  западной  стороны  и
Клуба 1912 года имени Рузвельта [такие клубы были  основаны  приверженцами
Теодора Рузвельта, когда он в 1912 году, после восьмилетнего президентства
(1901-1909), снова выставил свою кандидатуру  на  президентских  выборах];
зачинщик и распорядитель Объединенного пикника  Гимнастического  общества,
Лесовиков,  Лосей,  Масонов,  Чудаков,  Рыцарей  Колумба,   Б'наи,   Б-рит
[Лесовики, Лоси и др.  -  распространенные  в  США  "ордена"  или  "ложи",
организованные по типу масонских лож, с иерархией чинов, печатями, обрядом
посвящения и проч.] и ХАМЛа; а также завоеватель призов за чтение наизусть
наибольшего количества стихов из библии и за лучшее исполнение  ирландской
джиги на вечерне Полной луны, устроенном библейской  школой  для  взрослых
имени Джонатана Эдварде а.
   Мартин узнал, что доктор Пиккербо читал доклад членам Клуба  Двадцатого
Века в Наутилусе о "Путешествии американского доктора по Старой Европе"  и
членам Ассоциации питомцев Магфорд-колледжа на  тему:  "Требуется  старому
Магфорду инструктор по футболу - американец во весь рост".
   Но и за пределами Наутилуса Альмус Пиккербо  шумно  напоминал  о  своем
существовании.
   На еженедельном завтраке Торговой Палаты города Толедо он  держал  речь
на тему: "Чем больше здоровья, тем выше доход". Он просвещал заседавший  в
Уичите   Всеамериканский   совет   пригородного   трамвайного    сообщения
относительно "Основ гигиены для работников трамвая". Семь  тысяч  шестьсот
рабочих детройтских автомобильных  заводов  слушали  его  доклад:  "Сперва
здоровье, потом техника  безопасности,  а  пьянство  -  ни-ког-да!"  А  на
большой конференции в Ватерлоо Пиккербо помог организовать первый в  Айове
отряд противников рома.
   Посвящая ему статьи и передовицы, газеты и ведомственные журналы и один
еженедельник резиновой промышленности украшали свои страницы  фотографиями
самого доктора Пиккербо, его цветущей супруги  и  восьми  резвых  дочерей,
снятых то в канадских зимних костюмах среди снега и ледяных сосулек, то  в
легких, но скромных спортивных костюмах играющими в теннис во дворе, то  в
костюмах неведомо каких жарящими ветчину на фоне сосен Северной Миннесоты.
   Мартину нестерпимо хотелось уйти и отдохнуть.
   Назад в Симс-Хаус он пошел  пешком.  Ему  было  ясно:  для  культурного
человека самый факт, что Пиккербо  ратует  за  какую-либо  реформу,  будет
достаточным основанием отмахнуться от нее.
   Дойдя до этой мысли, Мартин сам себя одернул и выругал за  то,  что  он
почитал своим  старым  грехом  высокомерия  перед  приличными  нормальными
людьми... Провал. Непостоянство. Сперва в университете,  потом  в  частной
практике, в неумелых распоряжениях по санитарии. И теперь опять?
   Он убеждал себя: "Энергия и благодушие  Пиккербо  -  как  раз  то,  что
нужно, чтобы довести до широких масс научные открытия Макса Готлиба. Какое
мне дело, что Пиккербо  пускает  пыль  а  глаза  конференциям  попечителей
воскресных школ и прочим кретинам, лишь бы он  оставлял  меня  в  покое  и
давал мне делать свое  дело  в  лаборатории  и  по  надзору  за  молочными
фермами.
   Он разжег в себе  энтузиазм  и  весело,  уповая  на  будущее,  вошел  в
обшарпанный с высоким потолком номер гостиницы, где  сидела  в  качалке  у
окна Леора.
   - Ну, как? - спросила она.
   - Очень хорошо, меня замечательно встретили.  И  мы  приглашены  завтра
вечером на обед.
   - Что он за птица?
   - Отчаянный оптимист.  Он  умеет  добиться  своего,  он...  Ох,  Леора,
неужели я опять окажусь брюзгливым, неуживчивым кисляем? Опять провалюсь?
   Он зарылся лицом в ее колени и  льнул  к  ее  любви  -  к  единственной
реальности в мире болтливых призраков.


   К тому времени когда под окнами  у  них  зашелестели  клены  на  ветру,
поднявшемся с наступлением сумерек, и добропорядочные жители  Наутилуса  в
своих тряских  "фордах"  покатили  домой  ужинать,  Леора  успела  убедить
Мартина, что Пиккербо своею шумихой не помешает его работе, что они  ни  в
коем случае не останутся в Наутилусе на всю жизнь и что она, Леора,  нежно
его любит. Они спустились к ужину - к старозаветному айовийскому  ужину  с
оладьями из кукурузной муки и множеством  закусок,  не  лишенных  для  них
интереса после вдохновенной, но неумелой Леориной стряпни, а потом пошли в
кино и держались за руки, и были вполне довольны.
   На другой день доктор Пиккербо был более занят  и  менее  говорлив.  Он
ознакомил Мартина с частностями предстоявшей работы.
   Сам Мартин, освободившись от возни с порезанными  пальцами  и  больными
ушами, наивно воображал, что будет проводить радостные дни в  лаборатории,
выходя из нее только для борьбы с фабрикантами, не признающими  требований
санитарии. Но он быстро убедился, что его  работу  в  точности  определить
невозможно - придется делать понемногу все дела, какие для него  придумают
доктор Пиккербо, газеты или первый попавшийся житель Наутилуса.
   Ему  предстояло   умиротворять   разговорчивых   избирателей,   которые
приходили и жаловались на все - от запаха,  источаемого  канализацией,  до
вечеринок  с   пивом   у   соседей;   предстояло   диктовать   в   конторе
корреспонденцию  обидчивой   стенографистке,   представлявшей   собою   не
Девушку-Работницу, а Милую Девицу, Которая  Работает;  давать  материал  в
газеты; покупать скрепки для бумаг, мастику для полов и бланки для отчетов
- все как можно дешевле; помогать по мере надобности двум врачам городской
больницы, работавшим на половинном окладе; командовать  сестрами  и  двумя
санитарными  инспекторами;   ругаться   с   Компанией   вывоза   отбросов;
арестовывать или по меньшей мере отчитывать всех, кто плюет  на  тротуары;
лететь на  "форде"  наклеивать  плакаты  на  стены  домов,  где  появилась
заразная  болезнь;  строгим  оком  ученого  следить   за   эпидемиями   от
Владивостока до Патагонии и не допускать (неясно, какими способами), чтобы
эти эпидемии приближались к Наутилусу и убивали землевладельцев и  вносили
замешательство в деловую жизнь города.
   Будет и кое-какая лабораторная работа: анализы  молока,  Вассерман  для
частнопрактикующих  врачей,  изготовление  вакцин,  проверка   мазков   на
дифтерию.
   - Все понятно, - сказала Леора, когда они одевались к обеду у Пиккербо,
- служба потребует у  тебя  не  больше  двадцати  восьми  часов  в  сутки,
остальное же время тебе милостиво разрешается тратить на  научную  работу,
если никто не помешает.
   Дом доктора Пиккербо и миссис Альмус Пиккербо на ощетинившейся  шпилями
Западной  Стороне  являл  собою  Настоящий  Старозаветный  Дом.  Это   был
деревянный  особняк  с  башенками,   качелями,   гамаками,   с   замшелыми
развесистыми деревьями, с жидковатым  газоном  и  сыроватой  беседкой,  со
старым каретным сараем, утыканным по гребню крыши  железными  шипами.  Над
воротами красовалось наименование: "ПУТНИКАДОХНИ".
   Мартин и Леора попали в  сумятицу  приветствий  и  дочек.  Восемь  юных
Пиккербо,  от  хорошенькой  девятнадцатилетней   Орхидеи   до   пятилетних
двойняшек, нахлынули пенной волной дружественного любопытства и  старались
говорить все сразу.
   Хозяйка дома, полная женщина,  имела  вид  озабоченно  успокоенный.  Ее
уверенность, что все идет как нельзя лучше, находилась в постоянной борьбе
с сознанием, что на свете многое идет как нельзя хуже. Она расцеловалась с
Леорой, пока Пиккербо тряс Мартину руку, точно работал насосом. У Пиккербо
был свой особый способ, здороваясь - вдавливать вам в руку  большой  палец
очень сердечно и очень больно.
   Он тотчас перекрыл голоса даже своих восьми дочерей  речью  о  Домашнем
Гнезде.
   - Вот вам живой пример Здоровой Семьи.  Взгляните,  Эроусмит,  на  этих
рослых, крепких девочек. Ни одного дня своей жизни  они  не  болели...  за
редкими исключениями, и если их мать страдает  мигренью,  то  это  следует
приписать пренебрежению диетой с ранних лет,  ибо  ее  отец  был,  правда,
церковным старостой и почтенным джентльменом старого закала, можно сказать
образцом джентльмена, другом Натаниеля Магфорда,  которому  мы  более  чем
всякому другому  обязаны  не  только  основанием  Магфорд-колледжа,  но  и
заветами неподкупной честности  и  трудолюбия,  легшими  в  основу  нашего
современного процветания, но он понятия не имел о диете и санитарии,  а  я
всегда полагал...
   Гостям представили дочерей: Орхидею, Вербену, Розу, Жонкилию, Гиацинту,
Нарциссу и двойняшек Акацию и Гладиолу.
   Миссис Пиккербо вздохнула:
   - Мне кажется, было бы слишком банально назвать их моим сокровищем -  я
не терплю всякие ходячие выражения, которые употребляет каждый встречный и
поперечный, правда? - но наши девочки, в самом деле, сокровище для матери,
и мы с доктором иногда жалеем... Понятно,  раз  уж  мы  начали  давать  им
цветочные имена, нужно было продолжать, но если  бы  мы  сразу  сообразили
тогда назвать их по драгоценным камням, подумайте, какие прелестные  имена
можно бы подобрать: Агата, Камея, Сардоникса, Берилла,  Топаза,  Аметиста,
Смарагда и Хризопраза - как он, хризопраз, да?  Или  хризотил?..  Впрочем,
люди и без того часто поздравляют нас,  что  мы  так  удачно  их  назвали.
Знаете,  девочки  наши  прямо  знамениты:  газеты  постоянно  помещают  их
фотографии, и у нас своя собственная  женская  бейсбольная  команда  семьи
Пиккербо - только теперь доктору  приходится  играть  самому,  так  как  я
немного располнела...
   Дочки отличались друг от  друга  только  возрастом.  Все  румяные,  все
белокурые, все хорошенькие, пылкие и музыкальные и не просто  невинные,  а
кричаще целомудренные. Все восемь посещали  Конгрегациональную  воскресную
школу и состояли либо в ХАМЖе [Христианская  ассоциация  молодых  женщин],
либо в герлскаутах; все они "обожали" пикники;  и  все,  кроме  пятилетних
двойняшек, могли, без запинки приводить наизусть  новейшие  статистические
данные о вреде алкоголя.
   - В самом деле, - сказал доктор Пиккербо, - мы считаем, что наши пташки
- удивительные дети.
   - Несомненно! - выдавил из себя Мартин.
   - Но что самое замечательное - они  помогают  мне  распространять  идею
"Mens Sano in Corpus Sano" [правильно: "Mens sana in corpore  sano"  -  "В
здоровом теле здоровый дух" (лат.)]. Мы с миссис Пиккербо научили их  петь
хором дома и перед  публикой,  и,  как  организацию,  мы  их  зовем  Октет
Здравиэт.
   - В самом деле? - подхватила Леора, когда стало  очевидно,  что  Мартин
окончательно потерял дар речи.
   - Да, и, прежде чем я сойду в могилу, я надеюсь сделать имя  "Здравиэт"
популярным по всей нашей старой Америке, от края и до края, и вы  увидите,
как сонмы счастливых юных женщин понесут крылатую весть  в  каждый  темный
уголок  страны.  Сонмы  Здравиэт!   Прелестных,   целомудренных,   горящих
энтузиазмом, прекрасно  играющих  в  баскетбол!  Говорю  вам,  они  сумеют
расшевелить ленивых и упрямых! Распутники и сквернословы  устыдятся  перед
ними и вступят на стезю благопристойности. Я даже сложил боевую песню  для
хоров Здравиэт. Хотите послушать?

   Юный девичий румянец отвратит наверняка
   От бутылки злостных пьяниц, от колоды - игрока.
   Не позволит он злодею всех распутством обольщать,
   Не позволит ротозею прямо под ноги плевать.
   Всех отучим от порока! Жизни свет! Здоровья цвет!
   Встаньте, мистер Лежебока, к вам приходит Здравиэт.

   Но, конечно, важная задача - и я один  из  первых  выступил  поборником
этой идеи - учредить в Вашингтонском кабинете должность министра  здоровья
и евгеники...
   Нарастающая волна этого красноречия пронесла их через умопомрачительный
обед. Радушно приговаривая: "Бросьте, бросьте, дружок, нельзя отказываться
от добавки, вы здесь в Обители Гостеприимства!"  -  Пиккербо  так  начинил
Мартина и Леору жареной уткой, бататом и мясным пирогом в сахаре, что  они
чувствовали себя не на  шутку  больными  и  сидели,  выкатив  остекленелые
глаза. Но самому Пиккербо, казалось, все было  нипочем.  Разрезая  утку  и
уписывая пирог, он  продолжал  ораторствовать,  пока  столовая  со  старым
ореховым буфетом, Христом работы Гофмана и ковбоями  кисти  Ремингтона  не
исчезла в тумане, оставив его одного на эстраде  перед  кувшином  воды  со
льдом.
   Он, однако, не всегда витал в облаках.
   - Доктор Эроусмит, говорю вам, наше счастье, что мы можем  зарабатывать
на жизнь, честно прилагая все свои старания к тому, чтобы делать здоровыми
и дееспособными жителей этого мужественного города. Я мог бы  выколачивать
частной практикой десять тысяч в  год,  и  меня  уверяли,  что  в  области
искусства рекламы я с моим талантом к этому  искусству  зарабатывал  бы  и
больше, однако я счастлив (и моя дорогая  жена  и  дети  тоже  счастливы),
получая четыре тысячи жалованья. Подумайте, мы работаем  в  деле,  где  мы
ничем не должны торговать, кроме честности, благопристойности  и  братства
людей!
   Мартин видел, что Пиккербо говорит вполне искренне, и только охвативший
его при этом открытии стыд не позволил ему  вскочить,  схватить  Леору  за
руку и с первым товарным поездом уехать из Наутилуса.
   После обеда младшие девочки роем окружили Леору и  принялись  наперебой
ласкаться к ней. Пришлось Мартину взять близнецов на колени  и  рассказать
им сказку. Близнецы были на редкость тяжелые,  но  еще  тяжелее  был  труд
изобретения фабулы. Перед тем как их отправили  спать,  Октет  Здравиэт  в
полном составе  спел  знаменитый  гимн  здоровью  (слова  доктора  Альмуса
Пиккербо), который Мартину предстояло еще не  раз  услышать  на  блестящих
общественных торжествах в Наутилусе. Гимн был написан  на  мотив  "Боевого
гимна республики", но так как голоса у близнецов были сильные и необычайно
пронзительные, впечатление получалось вполне своеобразное.

   Погнался ты за счастьем, погнался за деньгой!
   А долг перед Америкой работать над собой?
   Ум освежай гимнастикой и улицу мети,
   И за своим здоровьем старательно следи.
   В нем залог прогресса!
   Здоровый дух - в чистом теле,
   Здоровый дух - в чистом теле,
   Здоровый дух - в чистом теле,
   Мы крикнем все, как один!

   Отправляясь спать, близнецы продекламировали  на  прощанье  -  как  они
недавно декламировали на конгрегациональном фестивале  -  одно  из  мелких
лирических стихотворений своего папаши:

   Что щебечет пташка, дети,
   Под окошком на рассвете?
   "Папа, мама, тетя - все
   В милом Нау-тилу-се
   Здоровье пусть хранят.
   Виват! Виват! Виват!

   - А теперь, мои пупси-мупси, в кроватку и  бай-бай!  -  сказала  миссис
Пиккербо. - Вы не находите, миссис Эроусмит, что они прирожденные актрисы?
Нисколько не боятся публики... и  так  увлекаются  искусством...  Если  не
Бродвей, то, может быть,  другие,  более  утонченные  нью-йоркские  театры
будут рады их ангажировать, и возможно, их призвание -  облагородить  нашу
сцену. Ну, мупси-пупси, марш!
   В отсутствие матери остальные  девицы  исполнили  короткую  музыкальную
программу.
   Вербена, вторая по старшинству,  сыграла  пьеску  Шаминада.  ("Мы  все,
конечно, любим музыку и пропагандируем ее среди  местных  жителей,  но  из
всей  семьи,  пожалуй,  только  Верби   обладает   подлинным   музыкальным
талантом".) Однако самым  неожиданным  номером  явилось  соло  Орхидеи  на
корнете.
   Мартин не смел поднять глаза на Леору. Он не был шокирован  корнетом  -
отнюдь нет; в Элк-Милзе, в Уитсильвании и даже, как ни странно,  в  Зените
самые добродетельные женщины сплошь и р