анием  "Чувства",
сошедшую  всего  несколькими  неделями  раньше   с   мольберта   Серхио,
последнего романтического увлечения Сесара, которую  рекомендовал  Менчу
сам антиквар, целомудренно - надо отдать ему должное - отводя  при  этом
глаза.
   - В любом случае, я ее продам, - с покорным  видом  вздохнула  Менчу,
когда подруги уже несколько минут простояли у картины. - В конце  концов
все продается. Просто невероятно.
   - Сесар тебе очень благодарен, - сказала Хулия. - И я тоже.
   Менчу неодобрительно сморщила нос.
   - Вот это меня и раздражает больше всего. Что ты, ко  всему  прочему,
еще и оправдываешь  выходки  твоего  приятеля-антиквара.  Этому...  этой
старой перечнице уже пора бы немного угомониться.
   Хулия угрожающе потрясла кулаком перед носом подруги.
   - Не смей его трогать! Ты ведь знаешь: Сесар - это святое.
   - Знаю, знаю, детка. Вечно ты носишься со своим Сесаром - всю  жизнь,
сколько я тебя знаю... - Она раздраженно покосилась на творение  Серхио.
- Ваши отношения по зубам только психоаналитику, да и у него через  пять
минут полетят все пробки. Так и представляю, как вы  там  развалитесь  у
него на диване и запоете ему  про  этого  вашего  Фрейда  со  всеми  его
вывертами: "Видите ли, доктор,  когда  я  была  маленькой,  мне  не  так
хотелось  приласкаться  к  отцу,  как  потанцевать  вальс  вот  с   этим
антикваром. Правда,  он  к  тому  же  еще  и  голубой,  но  меня  просто
обожает..." Хорошенькая история, детка!
   Хулия взглянула на подругу безо всякого желания улыбнуться в ответ на
ее слова.
   - Ты что-то перебарщиваешь сегодня. Тебе отлично  известно,  какие  у
нас с ним отношения.
   - Ну, я же за вами не подглядываю.
   - Тогда катись  ко  всем  чертям.  Ты  прекрасно  знаешь...  -  Хулия
прервала сама  себя  и  сердито  фыркнула,  злясь,  что  позволила  себе
сорваться. - Все это чушь собачья. Когда ты начинаешь говорить о Сесаре,
мне всегда в конце концов приходится оправдываться.
   - Потому что ваши с ним отношения - дело темное, детка. Помнишь, ведь
даже когда ты была с Альваро...
   - Оставь в покое Альваро! И меня тоже. Занимайся лучше своим Максом.
   - Мой Макс, по крайней мере, дает мне то, что  мне  нужно...  Кстати,
что там насчет этого шахматиста, которого вы выудили бог  знает  откуда?
Мне безумно хочется посмотреть на него.
   - На  Муньоса?  -  Хулия  не  могла  сдержать  улыбки.  -  Ты  будешь
разочарована. Он совсем не твой тип... Да и не мой... - Она  задумалась:
ей еще ни разу не проходило в голову пытаться описать его  внешность.  -
Он выглядит как мелкий чиновник из черно-белого фильма.
   - Но он же разобрался в этой истории с ван  Гюйсом.  -  Менчу  лукаво
подмигнула в знак восхищения способностями шахматиста. - Значит, у  него
все-таки есть хоть какой-то талант.
   - Иногда в нем появляется настоящий блеск... Но  не  всегда.  Знаешь,
вот ты его видишь уверенным, мыслящим четко, как машина, и  вдруг  через
секунду он гаснет у тебя на глазах.  И  тогда  замечаешь,  что  воротник
рубашки у него  довольно  потрепанный,  черты  лица  просто  никакие,  и
начинаешь думать, что наверняка он из таких  мужиков,  у  которых  вечно
воняют носки...
   - Он женат?
   Хулия пожала плечами. Взгляд ее был устремлен на  улицу,  видневшуюся
сквозь витрину с парой картин и какой-то декоративной керамикой.
   - Не знаю. Он не  из  тех,  у  кого  душа  нараспашку.  -  Она  снова
остановилась, размышляя над собственными только что сказанными  словами.
И обнаружила, что об этом она тоже никогда не задумывалась, ибо  до  сих
пор Муньос интересовал ее не столько как человек, сколько  как  средство
для решения задачи. Ведь только накануне, вечером,  незадолго  до  того,
как она обнаружила в  решетке  домофона  адресованный  ей  конверт,  она
мельком увидела кусочек его души и чуть приоткрыла ему навстречу свою. -
Я бы сказала, что он  женат.  Или  был  женат...  В  нем  заметны  следы
разрушений, причинять которые умеют только женщины.
   - А как он Сесару?
   - Сесару он симпатичен. Думаю, он кажется ему забавным. Сесар  с  ним
весьма учтив - правда, временами эта  учтивость  отдает  иронией...  Как
будто, когда Муньос начинает блистать, анализируя какой-нибудь  ход,  он
чувствует укол ревности. Но, как только Муньос отводит взгляд от  доски,
он опять становится совсем никаким, и Сесар успокаивается.
   Хулия остановилась. Странно... Она продолжала смотреть сквозь витрину
на улицу  и  вдруг  на  другой  стороне,  у  тротуара,  увидела  машину,
показавшуюся ей знакомой. Где она ее видела раньше?
   Проехал автобус, заслонив собой машину. Беспокойство, отразившееся на
лице Хулии, привлекло внимание Менчу.
   - Что-нибудь случилось?
   Хулия покачала головой, даже не зная, что ответить.  Сразу  вслед  за
автобусом проехал грузовик и остановился у светофора, так что ей не было
видно, стоит ли машина по-прежнему у противоположного тротуара.  Но  она
успела разглядеть ее. Это был "форд".
   - Что случилось?
   Менчу  смотрела  то  на  подругу,  то  на  улицу,  не  понимая,   что
происходит. А Хулия застыла неподвижно, чувствуя  пустоту  во  рту  и  в
желудке (ощущение, ставшее слишком знакомым за последние дни),  до  боли
напрягая глаза, словно надеясь усилием воли проникнуть  взглядом  сквозь
грузовик и рассмотреть, стоит ли еще там "форд". Синий "форд".
   Ее охватил страх. Она почувствовала,  как  он  медленно,  как  лавина
муравьев, расползается по всему телу, начинает  стучать  в  висках  и  в
венах на запястьях. "В конце концов, - подумала она, - вполне  возможно,
что кто-то следит за мной. Следит уже давно, еще с тех  пор,  как  мы  с
Альваро... Синий "форд" с затемненными стеклами".
   И вдруг  она  вспомнила.  Синий  "форд",  припаркованный  у  тротуара
напротив почтового агентства. Синий "форд", проезжающий на красный  свет
в то дождливое утро на перекрестке у бульвара.  Синяя  тень,  мелькавшая
временами под ее окнами, или на ее улице, или на  проспекте,  когда  она
пересекала его... А что, если это одна и та же машина?
   - Хулия, детка! - Теперь Менчу казалась по-настоящему  встревоженной.
- Ты прямо позеленела.
   Грузовик  все  еще  стоял  перед  светофором.   Может,   это   просто
совпадение. На свете сколько угодно синих "фордов" с  темными  стеклами.
Хулия шагнула к витрине, шаря  рукой  в  кожаной  сумочке,  висевшей  на
плече. Альваро  в  ванне,  под  струей,  хлещущей  из  открытых  кранов.
Оттолкнув пальцами пачку  сигарет,  зажигалку,  пудреницу,  она  наконец
нащупала рукоятку "дерринджера" и стиснула ее, ощущая какое-то радостное
облегчение и одновременно яростную ненависть к этой,  сейчас  невидимой,
машине, воплотившей в себе тень самого отчаянного ужаса. "Сукин  сын,  -
подумала она,  и  рука  ее,  сжимавшая  в  сумочке  рукоятку  пистолета,
задрожала от страха и гнева. - Сукин сын, кто бы ты ни был, хоть  сейчас
и очередь черных делать ход, я, я научу тебя играть в шахматы, я  покажу
тебе..." И, не обращая внимания на ошалевшую, вытаращившую глаза  Менчу,
Хулия выскочила на улицу, стиснув зубы и сверля  взглядом  грузовик,  за
которым прятался синий "форд". Она проскользнула между  двумя  машинами,
припаркованными у тротуара, как раз в тот момент, когда зажегся зеленый.
Увернувшись от бампера, она с полным равнодушием услышала, как взвыл  за
спиной клаксон, чуть не вытащила "дерринджер" прямо посреди улицы  -  от
нетерпения, потому что грузовик еще не сдвинулся с места, и  наконец,  в
облаке бензиновых паров и выхлопных газов, добежала до  противоположного
тротуара - как раз вовремя, чтобы увидеть, как синий  "форд"  с  темными
стеклами и номером, оканчивающимся на ТН, удаляется  вверх  по  улице  и
растворяется в потоке машин.

IX. Ров восточных ворот

   АХИЛЛ: Что же происходит, если вы обнаруживаете  картину  внутри  той
картины, в которую вошли?
   ЧЕРЕПАХА: Именно то, чего вы, наверное, и ожидали: я проникаю  внутрь
этой картины-в-картине.
   Д.Р.Хофштадтер

   Ты и вправду переборщила, дорогая, -  заметил  Сесар,  накручивая  на
вилку спагетти. - Представляешь?.. Честный и добропорядочный  гражданин,
как обычно, останавливает у светофора свою такую же  обыкновенную  синюю
машину, сидит себе за  рулем,  и  вдруг  к  нему  подлетает  симпатичная
девушка, разъяренная, как василиск, и ни с того  ни  с  сего  собирается
влепить ему пулю в лоб... - Он обернулся к Муньосу! словно призывая себе
в поддержку его уравновешенность и благоразумие. - Так можно кого угодно
довести до разрыва сердца, не правда ли?
   Шахматист перестал катать пальцами по скатерти хлебный шарик, но  так
и не поднял глаз.
   - Но она же не влепила ему пулю  в  лоб,  -  негромко  и  безразлично
ответил он. - Машина ведь уехала раньше.
   - Что ж, логично. - Сесар протянул руку к бокалу розового вина. -  На
светофоре уже зажегся зеленый.
   Хулия положила вилку и  нож  на  край  тарелки,  рядом  с  нетронутой
лазаньей . Она  почти  бросила  их,  и  стук
приборов заставил Сесара кинуть на нее укоризненный взгляд поверх своего
бокала.
   - Послушай, - резко проговорила она, - машина стояла там еще до того,
как на  светофоре  зажегся  красный,  и  улица  была  свободна...  Точно
напротив галереи, понимаешь?
   - На свете сотни таких машин, дорогая.  -  Сесар  осторожно  поставил
бокал на стол, промокнул губы и кротко улыбнулся. - А может,  -  добавил
он,  понижая  голос  до  многозначительного  шепота,  каким,   наверное,
произносили свои пророчества сивиллы, - это  один  из  обожателей  твоей
добродетельной   подруги   Менчу...   Очередной   мускулистый   альфонс,
собирающийся свергнуть с трона Макса. Или что-нибудь в том же духе.
   Хулию охватило  глухое  раздражение.  Ее  выводило  из  себя,  что  в
критические моменты Сесар имел обыкновение укрываться за броней ядовитой
агрессивности, жаля сам, но оставаясь неуязвимым. Однако она  не  хотела
давать волю  своей  злости,  ввязываясь  с  ним  в  спор.  Тем  более  в
присутствии Муньоса.
   - А может, -  возразила  она,  вооружившись  надлежащим  терпением  и
мысленно сосчитав до пяти, - этот  "кто-то"  увидел,  что  я  выхожу  из
галереи, и решил смыться. Так, на всякий случай.
   - Ну уж это, по-моему, совсем невероятно, дорогая моя. Честное слово.
   - Если бы тебе в свое время  сказали,  что  в  один  прекрасный  день
Альваро будет валяться с  разбитой  головой,  как  кролик,  ты  бы  тоже
сказал, что это невероятно. Но видишь...
   Антиквар  поджал   губы,   как   будто   задетый   столь   неуместным
напоминанием, и жестом указал на тарелку Хулии:
   - Твоя лазанья, наверное, совсем остыла.
   - К черту лазанью. Я хочу знать, что ты об этом думаешь.
   Сесар взглянул на Муньоса, но тот безучастно  продолжал  катать  свой
хлебный шарик. Тогда антиквар положил руки на край стола  -  симметрично
по бокам тарелки - и устремил глаза на вазочку с двумя гвоздиками, белой
и красной, украшавшую центр стола.
   - Возможно, да, возможно, ты права. - Его брови изогнулись, как будто
в душе у него  боролись  требуемая  Хулией  откровенность  и  те  теплые
чувства, которые он испытывал к ней. - Это ты хотела услышать?  Ну  вот,
пожалуйста. Я это сказал. -  Его  голубые  глаза  взглянули  на  нее  со
спокойной нежностью, без тени сардонической усмешки, искрившейся  в  них
все это время. - Должен сознаться, что  эта  история  с  синим  "фордом"
тревожит меня.
   Хулия яростно воззрилась на него.
   - В таком случае, можно узнать, какого черта  ты  тут  целых  полчаса
изображал из себя идиота? - Она стукнула костяшками пальцев по столу.  -
Ладно, не говори,  сама  знаю.  Папочка  не  хочет,  чтобы  его  девочка
беспокоилась, да? Конечно, мне будет спокойнее, если я спрячу  голову  в
песок, как страус... Или как Менчу.
   - Набрасываться на человека только  потому,  что  он  показался  тебе
подозрительным - так вопросы не решают, принцесса... А кроме того,  если
твои подозрения оправданны, это может оказаться даже опасным. Я  имею  в
виду - опасным для тебя.
   - При мне же был твой пистолет.
   - Надеюсь, мне никогда не придется сожалеть о том,  что  я  дал  тебе
этот "дерринджер". Это не игра. В реальной жизни у негодяев тоже  бывают
при себе пистолеты... И некоторые из этих негодяев играют в шахматы.
   И, как всегда, слово  "шахматы",  подобно  кнопке  включения,  вывело
Муньоса из его апатии.
   - В конце концов, - пробормотал он, ни к кому конкретно не обращаясь,
- шахматы - это комбинация враждебных импульсов...
   Оба взглянули на него с удивлением: сказанное им  не  имело  никакого
отношения к теме их разговора. А  Муньос  смотрел  в  пространство,  как
будто еще не совсем вернулся из долгих странствий по неведомым далям.
   - Мой многоуважаемый друг, - проговорил Сесар, немного  задетый  этим
неожиданным вмешательством, - я ничуть  не  сомневаюсь  в  абсолютной  и
сокрушительной правоте ваших слов, однако мы были бы счастливы, если  бы
вы высказались менее лаконично.
   Муньос повертел в пальцах хлебный шарик. Сегодня  на  нем  был  синий
пиджак давно вышедшего из моды фасона и темно-зеленый  галстук;  кончики
воротника рубашки, мятые и не слишком чистые, торчали кверху.
   - Я не знаю, что сказать вам. - Он потер подбородок тыльной  стороной
ладони. - Я  все  последние  дни  думаю  об  этом  деле...  -  Он  снова
поколебался, будто ища подходящие слова. - О нашем противнике.
   - Так же, полагаю, как и Хулия. Или как я.  Мы  все  думаем  об  этом
ничтожестве...
   - Но по-разному. Вот вы назвали его  ничтожеством,  а  ведь  это  уже
предполагает субъективную оценку... Что нам нисколько  не  помогает,  а,
напротив, может увести наше внимание в сторону от  действительно  важных
моментов. Я  стараюсь  рассматривать  его  как  бы  сквозь  призму  того
единственного, что нам известно о нем: его шахматных  ходов.  Я  имею  в
виду... - Он провел пальцем по  запотевшему  стеклу  своего  нетронутого
бокала и на мгновение замолчал, словно  это  движение  отвлекло  его  от
главной мысли его монолога. - Стиль игры отражает личность  играющего...
Кажется, я как-то уже говорил вам об этом.
   Хулия, заинтересованная, наклонилась к нему.
   - Вы хотите сказать, что в течение всех этих дней серьезно размышляли
об убийце как о личности?.. Что теперь вы его знаете лучше?
   Знакомая смутная улыбка бегло скользнула по  губам  Муньоса.  Но  его
взгляд - Хулия видела - был абсолютно серьезен. Этот человек никогда  не
иронизировал.
   - Существуют различные типы шахматистов. - Он прищурил  глаза,  точно
разглядывая что-то вдали - некий знакомый ему мир, находящийся вне  стен
этого ресторана. - Кроме стиля игры  каждый  обладает  теми  или  иными,
сугубо личными, чертами, отличающими его от других.  Например,  Стейниц,
играя, имел привычку тихонько  напевать  что-нибудь  из  Вагнера;  Морфи
никогда не смотрел на  своего  соперника  до  самого  решающего  хода...
Некоторые бормочут что-то по-латыни или какой-нибудь бессмысленный набор
слов... Это просто  способ  снять  напряжение,  разрядиться.  Они  могут
проявляться перед тем, как шахматист сделает ход, или после,  у  каждого
по-разному. Но так поступают почти все.
   - И вы тоже? - спросила Хулия. Шахматист  чуть  помялся,  прежде  чем
ответить:
   - В общем-то... да.
   - И что же вы говорите?
   Муньос уперся взглядом в собственные руки, не перестававшие разминать
хлебный шарик.
   - "Поехали в Шурландию на тачке без колес".
   - "Поехали в Шурландию на тачке без колес"?..
   - Да.
   - А что означает "Поехали в Шурландию на тачке без колес"?
   - Да ничего. Просто  я  бормочу  это  сквозь  зубы  или  проговариваю
мысленно перед решающим ходом - прежде чем прикоснуться к фигуре.
   - Но это же совершенная бессмыслица...
   - Я знаю. Но эти жесты или присказки, даже бессмысленные,  связаны  с
манерой игры.  И  они  тоже  могут  послужить  источником  информации  о
характере соперника... Когда необходимо проанализировать стиль игры  или
характер  самого  игрока,  любая  мелочь  может  пригодиться.  Например,
Петросян был просто помешан на обороне, остро чувствовал  опасность;  он
только и  занимался  тем,  что  выстраивал  защиту  от  возможных  атак,
зачастую еще до того, как его противнику приходила мысль атаковать...
   - Параноик, - сказала Хулия.
   - Ну вот, видите, это совсем не трудно...  В  игре  могут  отражаться
эгоизм, агрессивность,  мания  величия...  Взять  хотя  бы  Стейница:  в
шестьдесят лет он утверждал, что поддерживает прямую  связь  с  Господом
Богом и что может выиграть у  него,  дав  фору  в  одну  пешку  и  играя
черными...
   - А наш незримый соперник? - спросил Сесар, слушавший  со  вниманием,
так и не донеся до губ взятый со стола бокал.
   - Он сильный шахматист, - не колеблясь, ответил Муньос. -  А  сильные
шахматисты  часто  бывают  людьми  сложными...  В  настоящем  шахматисте
развивается особая интуиция на  верные  ходы  и  чувство  опасности,  не
дающее ему совершать ошибки. Это  что-то  вроде  инстинкта,  словами  не
объяснишь... Когда такой игрок смотрит  на  доску,  он  видит  не  нечто
статичное, а поле,  в  котором  сталкивается  и  пересекается  множество
магнетических сил: в том числе и те,  что  он  несет  в  себе  самом.  -
Несколько секунд он смотрел на лежащий на скатерти хлебный шарик,  затем
переложил его на другое место - осторожно,  словно  крошечную  пешку  на
воображаемой  доске.   -   Он   агрессивен   и   любит   рисковать.   Не
воспользоваться ферзем, чтобы прикрыть своего короля... И это  блестящее
использование черной пешки и  затем  черного  коня,  чтобы  держать  под
угрозой белого короля, отложив на потом, чтобы помучить  нас,  возможный
размен ферзей... Я хочу сказать, что он...
   - Или она... -  перебила  его  Хулия.  Шахматист  с  сомнением  пожал
плечами.
   - Не знаю, что и думать. Некоторые женщины хорошо играют  в  шахматы,
но таких очень мало... В данном случае в ходах нашего противника  -  или
противницы - проглядывает известная  жестокость,  а  кроме  того,  я  бы
сказал, любопытство несколько  садистского  характера...  Как  у  кошки,
играющей с мышью.
   - Давайте подведем итоги. - И Хулия начала  загибать  пальцы.  -  Наш
противник, вероятно, мужчина или, что менее вероятно, женщина;  личность
весьма уверенная в себе, с агрессивным и жестоким характером, в  котором
просматривается что-то вроде  садизма  древних  римлян,  наблюдавших  за
боями гладиаторов. Верно?
   - Думаю, да. И он любит опасность. Сразу бросается в  глаза,  что  он
отвергает классический подход к игре,  согласно  которому  за  тем,  кто
играет черными, закреплена роль обороняющегося. Кроме того, он  обладает
хорошо развитой  интуицией  относительно  ходов  соперника...  Он  умеет
ставить себя на место другого.
   Сесар сложил губы так, словно хотел восхищенно свистнуть, и  взглянул
на Муньоса с еще большим, чем прежде, уважением. А шахматист снова сидел
с  отсутствующим  видом,  точно  его   мысли   опять   блуждали   где-то
далеко-далеко.
   - О чем вы думаете? - спросила Хулия. Муньос ответил не сразу.
   - Да  так,  ничего  особенного...  Зачастую  на  доске  разыгрывается
сражение не между двумя шахматными школами, а между двумя философиями...
Между двумя мировоззрениями.
   - Белое и черное, не так ли? - привычно, как давно заученное наизусть
стихотворение, подсказал Сесар. - Добро и зло, рай и  ад  и  все  прочие
восхитительные антитезы в том же роде.
   - Возможно.
   Муньос сопроводил свой ответ жестом, которым словно бы признавал свою
неспособность проанализировать данный вопрос  с  научной  точки  зрения.
Хулия взглянула на его высокий, с залысинами, лоб, на запавшие глаза.  В
них, пробиваясь сквозь усталость, горел тот огонек, что так  завораживал
ее, и она подумала: через сколько секунд или минут  он  снова  погаснет?
Когда у него вот так загорались глаза, она испытывала настоящий  интерес
к этому человеку, желание заглянуть ему в душу,  прорваться