тучи.  А  повернувшись,
чтобы продолжить свой путь, она увидела Макса. Она почти  столкнулась  с
ним на середине лестницы.  На  нем  была  толстая  матросская  куртка  с
поднятым воротником, подпиравшим косичку,  в  которую  он  собирал  свои
длинные волосы, глаза опущены,  как  у  человека,  пытающегося  избежать
нежелательной встречи.
   - Вот так сюрприз! -  проговорил  он,  улыбаясь  своей  самоуверенной
хищноватой улыбкой, сводившей с ума  Менчу,  после  чего  произнес  пару
банальностей насчет переменчивой погоды и количества  народа  на  рынке.
Вначале он ничего не говорил относительно причины своего  прихода  сюда,
но Хулия заметила в нем некоторую настороженность:  он  словно  опасался
чего-то или кого-то. Возможно, Менчу, поскольку, как он  пояснил  позже,
они договорились встретиться поблизости от этого  места.  Кажется,  речь
шла  о  покупке  по  случаю  каких-то  рам,  которые  после   надлежащей
реставрации (Хулия сама неоднократно занималась подобной работой)  могли
быть с успехом использованы в галерее Роч.
   Макс  был  несимпатичен  Хулии,  и  она   объясняла   это   ощущением
неловкости, которое всегда  испытывала  в  его  присутствии.  Даже  если
отвлечься от отношений, соединявших его с ее подругой, в нем было  нечто
неприятное; она почувствовала  это  с  первого  момента  их  знакомства.
Сесар,  наделенный  тонкой,  безошибочной,  почти   женской   интуицией,
говорил, что в Максе на  фоне  прекрасно  скроенного  тела  есть  что-то
неопределенное, низкое, проглядывающее в неискренней манере улыбаться  и
в дерзости, с какой он смотрел на Хулию. Встречаться  глазами  с  Максом
было не слишком приятно, но, когда Хулия, отведя глаза, уже  забывала  о
его  взгляде,  она  вдруг  снова  чувствовала  его  на   себе:   хитрый,
подстерегающий, уклончивый и одновременно неотрывный. Это был не  взгляд
"вообще",  который,  поблуждав  без  определенной  цели  по   окружающей
обстановке, спокойно возвращается к тому же человеку или  предмету  (так
смотрел Пако Монтегрифо), а один из тех, которые ощущаешь на себе  почти
физически - так он пристален, когда смотрящий думает, что его  никто  не
замечает, но который скользит прочь при  малейшем  признаке  внимания  к
нему. "Взгляд человека,  собирающегося,  как  минимум,  украсть  у  тебя
кошелек", - сказал однажды Сесар, имея в виду любовника Менчу. И  Хулия,
которая, услышав эти слова, изобразила на лице неодобрение, про себя  не
могла не признать их правоты и точности.
   Были и еще кое-какие неприятные моменты.  Хулия  знала,  что  в  этих
взглядах просвечивает нечто большее, чем простое любопытство.  Уверенный
в своей физической привлекательности, Макс в отсутствие Менчу или за  ее
спиной зачастую вел себя вполне определенным  образом.  Любые  сомнения,
какие могли возникнуть на этот счет,  рассеяла  одна  вечеринка  в  доме
Менчу. Время было за полночь, и разговор становился все  более  ленивым,
когда хозяйка ненадолго вышла из комнаты,  чтобы  принести  льда.  Макс,
наклонившись к столику с напитками, взял стакан Хулии и отпил  из  него.
Вот, собственно, и все, и на том бы дело и  кончилось,  но  Макс,  ставя
стакан на стол, взглянул, облизывая губы, прямо в глаза Хулии и  цинично
усмехнулся: жаль, мол, что нет времени на большее. Разумеется, Менчу  ни
о чем не знала, а Хулия скорее отрезала бы себе язык, чем  заговорила  с
ней об этом. К тому же весь эпизод,  пересказанный  вслух,  выглядел  бы
просто смешным. Начиная с того вечера  она  всегда  держалась  с  Максом
подчеркнуто презрительно, что выражалось в манере говорить с ним,  когда
это  оказывалось  неизбежным.   Преднамеренно   холодно,   чтобы   сразу
установить дистанцию, когда они случайно встречались, вот  как  сегодня,
лоб в лоб и без свидетелей.
   - У меня еще уйма времени до встречи с Менчу, - сказал он, так и тыча
в лицо Хулии своей самодовольной улыбкой, которую она так ненавидела.  -
Не хочешь выпить рюмочку?
   Она пристально  взглянула  на  него,  нарочито  медленно  выговаривая
слова:
   - Я жду Сесара.
   Улыбка Макса стала еще шире. Он прекрасно знал, что и антиквар ему не
симпатизирует.
   - Жаль, жаль, - пробормотал он. -  Нам  с  тобой  так  редко  удается
встречаться вот так, как сейчас... Я имею в виду - наедине.
   Хулия только подняла брови  и  огляделась  вокруг,  как  будто  Сесар
должен был вот-вот появиться.  Проследив  за  ее  взглядом,  Макс  пожал
плечами под своей матросской курткой.
   - Мы с Менчу договорились встретиться вон там, возле статуи  солдата,
через  полчаса.  Если  хочешь,  потом,  попозже,  можем   пойти   выпить
что-нибудь. - И после  преднамеренно  затянутой  паузы  многозначительно
закончил: - Вчетвером.
   - Посмотрим, что скажет Сесар.
   Она смотрела ему вслед, на широкую спину, покачивающуюся среди толпы,
пока не потеряла его из виду. Так  же,  как  и  при  других  встречах  с
Максом, она испытывала неловкость и досаду оттого, что не сумела должным
образом поставить его на место: как будто, несмотря  на  ее  отказ,  ему
все-таки удалось на шаг приблизиться к миру, принадлежащему  только  ей,
как тогда, в случае со стаканом. Сердитая на себя, хотя и не зная точно,
в  чем  себя  упрекнуть,  она  закурила  другую  сигарету   и   глубоко,
раздраженно затянулась. "Бывают моменты, - подумала она, -  когда  я  бы
отдала что угодно, лишь бы стать достаточно сильной,  чтобы  без  особых
проблем расквасить Максу эту его смазливую морду, морду сытого жеребца".
***

   Прежде чем зайти в кафе,  она  с  четверть  часа  бродила  по  рынку,
прислушиваясь к выкрикам продавцов и разговорам вокруг, чтобы  отвлечься
от своих дум, однако морщинки на лбу у  нее  не  разглаживались,  взгляд
по-прежнему был обращен внутрь себя. О Максе она уже забыла, но мысли ее
шли по замкнутому кругу. Фламандская доска,  смерть  Альваро,  шахматная
партия - мысли об этом все время возвращались, как наваждение, и ставили
перед ней вопросы, ответа на которые она найти  не  могла.  Вероятно,  и
невидимый игрок также находился здесь,  поблизости,  среди  этих  людей,
наблюдая за ней  и  исподволь  планируя  свой  следующий  ход.  Опасливо
оглянувшись вокруг, Хулия  нащупала  сквозь  кожу  лежавшей  на  коленях
сумочки пистолет Сесара. Это был абсурд, доходящий  до  жестокости.  Или
жестокость, доходящая до абсурда.
   Пол в кафе был деревянный, столики -  допотопные:  мрамор  и  кованое
железо. Хулия попросила стакан лимонада и сидела, глядя  в  затуманенное
стекло, тихо-тихо, пока не увидела  сквозь  покрывавшие  его  мельчайшие
капельки нечетко обрисовавшийся силуэт антиквара. Тогда она рванулась  к
нему навстречу, словно ища утешения, да и на самом деле это  было  почти
так.
   - Ты все  хорошеешь,  -  встретил  ее  шутливым  комплиментом  Сесар,
остановившись посреди улицы и уперев руки в бока. - Как только тебе  это
удается, девочка?
   - Ладно,  угомонись.  -  Она  вцепилась  в  его  руку  с  невыразимым
ощущением облегчения. - Мы не виделись всего час.
   - Вот об этом и речь, принцесса.  -  Антиквар  понизил  голос,  точно
собираясь сообщить некую тайну.  -  Из  всех  известных  мне  женщин  ты
единственная, которая способна стать еще красивее  всего  за  шестьдесят
минут... Если ты обладаешь каким-то секретом, как это делается,  то  нам
следовало бы запатентовать его. Честное слово.
   - Идиот.
   - Красавица.
   Они направились вниз по улице, к тому месту, где стояла машина Хулии.
По дороге Сесар рассказывал ей об успешной операции, которую ему  только
что удалось провернуть: речь шла о  картине  "Скорбящая  Божия  Матерь",
которая вполне может сойти за работу Мурильо , если  покупатель  окажется
не слишком требовательным, и о секретере в стиле "Бидермейер", с  личным
клеймом Виринихена,  датированном  1832  годом,  правда,  состояние  его
оставляет  желать  лучшего,   но   зато   это   подлинник,   и   хороший
столяр-краснодеревщик сумеет  привести  его  в  порядок.  Одним  словом,
весьма удачные приобретения, причем по вполне разумной цене.
   -  Особенно  секретер,  принцесса.  -  Сесар,  довольный  совершенной
сделкой, покачивал зонтик на руке. - Ты же знаешь, есть такой социальный
класс - да благословит его Господь, - который просто жить не  может  без
кровати,  принадлежавшей  Евгении  Монтихо  , или бюро, на котором Талейран
подписывал свои фальшивки... А еще есть новая  буржуазия,  состоящая  из
parvenus, для которых, когда они вознамериваются подражать этому классу,
самым вожделенным символом их триумфа  является  Бидермейер...  Они  вот
прямо так приходят к  тебе  и  требуют  Бидермейера,  не  уточняя,  чего
конкретно хотят:  стол  ли,  шкаф  ли  -  им  все  равно.  Им  требуется
Бидермейер, сколько бы это ни стоило. Некоторые даже  слепо  верят,  что
бедный господин Бидермейер - лицо историческое,  и  страшно  удивляются,
видя на мебели другую подпись... Сначала они растерянно улыбаются, потом
начинают подталкивать друг друга локтями и тут же задают вопрос:  а  нет
ли у  меня  другого,  настоящего  Бидермейера...  -  Антиквар  вздохнул,
несомненно, в знак сожаления о тяжелых временах. - Если бы не их чековые
книжки, честное слово,  я  многим  говорил  бы  chez  les  grecs  .
   - Иногда, насколько мне помнится, ты именно так и поступал.
   Сесар испустил еще один вздох, придав лицу горестное выражение:
   -  Бывало,  бывало,  дорогая.  Меня  частенько   подводит   характер:
временами я не справляюсь со своими  скандальными  наклонностями...  Как
доктор Джекилл и мистер Хайд. Спасает то,  что  теперь  почти  никто  не
владеет французским достаточно хорошо.
   Они подошли к машине Хулии, припаркованной в каком-то переулке, в тот
момент, когда девушка рассказывала о своей встрече с Максом.  При  одном
упоминании этого имени Сесар нахмурил брови под  кокетливо  заломленными
полями шляпы.
   - Я рад, что не столкнулся с этим альфонсом, - сердито заметил он.  -
Что, он по-прежнему делает тебе коварные намеки?
   - Да в общем-то почти нет. Думаю, в глубине души он побаивается,  что
Менчу узнает.
   - И перестанет кормить и одевать: вот что его  больше  всего  пугает,
подонка этакого. - Сесар обошел машину, направляясь к правой  дверце,  и
вдруг остановился: - Смотри-ка! Нас оштрафовали.
   - Не может быть!
   -  Сама  посмотри.  Вон  за  дворник  засунута  бумажка.  -  Антиквар
раздраженно стукнул кончиком зонта об асфальт. - Это же надо  -  посреди
рынка! И полиция хороша: вместо того чтобы ловить преступников и  всякую
шушеру, как, собственно, ей и положено, занимается тем, что  развешивает
уведомления о штрафе... Какой позор!  -  И  повторил  громко,  вызывающе
оглядываясь по сторонам: - Какой позор!
   Хулия отодвинула пустой баллончик из-под аэрозоля, оставленный кем-то
на капоте машины,  и  взяла  бумажку:  точнее,  не  бумажку,  а  кусочек
плотного картона размером с визитную карточку. И застыла на  месте,  как
громом  пораженная.  Заметив  это,  Сесар  взглянул   ей   в   лицо   и,
встревоженный, почти подбежал к ней:
   - Девочка, ты так побледнела... Что с тобой?
   Прошло несколько секунд, прежде чем  она  смогла  ответить,  а  когда
заговорила, то не узнала собственного голоса. Она испытывала невыносимое
желание броситься бежать - все равно куда, лишь  бы  там  было  тепло  и
надежно, чтобы можно было спрятать голову, закрыть глаза и почувствовать
себя в безопасности.
   - Это не штраф, Сесар.
   Она держала в пальцах карточку, и у антиквара вырвалось ругательство,
абсолютно невообразимое в устах такого воспитанного  человека,  как  он.
Потому что на карточке со зловещим лаконизмом, машинописным шрифтом, уже
хорошо знакомым обоим, значилось:

   ...а7:Лb6.

   Хулия, точно оглушенная, оглянулась, чувствуя,  что  у  нее  начинает
кружиться  голова.  Переулок  был  безлюден.   Единственным   человеком,
находившимся поблизости, была торговка образками и распятиями,  сидевшая
на складном стульчике метрах в двадцати от машины и явно отдававшая  все
свое внимание людям, проходившим мимо ее товара, разложенного  прямо  на
земле.
   - Он был здесь, Сесар... Ты понимаешь?.. Он был здесь.
   Она сама почувствовала, что в ее голосе нет удивления: только  страх.
И - осознание этого накатывало на нее волнами отчаяния - то был  уже  не
страх  перед  неожиданным,  а  сковывающий  ужас,   окрашенный   мрачной
покорностью  судьбе;  как  будто  таинственный  игрок,  его  близкое   и
угрожающее  присутствие  превратились  для  нее   в   некое   неизбежное
проклятие, жить с которым ей предстояло до конца своих дней. "Даже если,
- вдруг отчетливо и горько подумала она, - жить мне еще долго".
   Сесар, переменившись в лице, вертел в руках карточку.  От  возмущения
он мог только бормотать:
   - Ах, негодяй... Мерзавец... Подонок...
   Внезапно мысли Хулии переключились на баллон от аэрозоля, стоявший на
капоте "фиата". Она взяла его, чувствуя, что двигается, как во сне, и  с
некоторым трудом, но все же сумела вникнуть в то, что было  написано  на
его этикетке. Недоуменно покачав головой, она протянула  баллон  Сесару.
Еще одна нелепица.
   - Что это? - спросил антиквар.
   - Спрей для починки проколов в шинах... Надо надеть  его  головку  на
ниппель. Это такая белая паста, которая заклеивает прокол изнутри.
   - А что этот спрей делает на твоем "фиате"?
   - Хотела бы я это знать.
   Они принялись осматривать шины. Обе левые оказались в полном порядке,
и Хулия обошла машину, чтобы проверить остальные две. И тут вроде бы все
было в порядке, но,  когда  Хулия  уже  собиралась  забросить  баллончик
куда-нибудь подальше, ее внимание  привлекла  одна  деталь:  на  ниппеле
правого заднего колеса крышечка была отвинчена, а на ее  месте  виднелся
пузырек белой пасты.
   - Кто-то подкачивал эту шину, - заключил Сесар,  растерянно  переводя
взгляд с колеса на пустой баллон. - Может, она проколота?
   - Нет. Когда мы оставили здесь машину, никаких проколов  не  было,  -
ответила   девушка,   и   они   переглянулись,   исполненные    недобрых
предчувствий.
   - Лучше не трогай ее, - посоветовал Сесар.

***

   Продавщица образков не заметила ничего. Народу тут ходит  много,  так
что нужен глаз  да  глаз,  пояснила  она,  поправляя  лежащие  на  земле
распятия, иконки Богородицы и святого Панкратия. В сторону переулка  она
и не смотрела. Может, и проходил кто, но немного: человека три-четыре за
последний час.
   - А вам никто особенно не запомнился? - Сесар, сняв шляпу, наклонился
поближе к торговке: пальто, наброшенное на плечи, зонтик  под  мышкой  -
вот настоящий кабальеро, наверное,  подумала  женщина,  хотя,  возможно,
этот шелковый платок на шее и выглядел несколько вызывающе  на  человеке
его возраста.
   - Да вроде нет... - Торговка поплотнее завернулась в  свою  шерстяную
шаль и нахмурила брови, силясь припомнить. - Кажется, проходила какая-то
сеньора... И пара молодых людей.
   - Как они выглядели?
   - Ну вы же знаете, как они все выглядят. Кожаные куртки, джинсы...
   В голове у  Хулии  зашевелилась  совершенно  нелепая  идея.  В  конце
концов, за последние дни границы возможного значительно расширились.
   - А вы не видели никого в матросской куртке?  Молодого  человека  лет
двадцати восьми - тридцати, высокого, волосы собраны в косичку...
   Макса торговка не припоминала. А вот на  женщину  обратила  внимание,
потому что та остановилась перед ней, разглядывая товар, и она подумала,
что эта сеньора собирается что-нибудь купить.  Она  была  светловолосая,
средних лет, хорошо одета. Но чтобы такая дама  хулиганила  около  чужой
машины - нет, вот это уж нет, она явно не из таких. На ней был плащ.
   - И солнечные очки?
   - Да.
   Сесар серьезно взглянул на Хулию.
   - Сегодня нет солнца, - сказал он.
   - Я вижу.
   - Может, это та самая, что посылала тебе документы.  -  Сесар  сделал
паузу, и взгляд его стал жестким. - Или Менчу, - закончил он.
   - Не говори глупостей.
   Антиквар покачал головой, приглядываясь к проходившим мимо людям.
   - Ты права. Но ведь ты-то сама подумала о Максе.
   - Макс... это другое дело. - Помрачнев, Хулия окинула взглядом улицу:
а вдруг там все еще бродит Макс или блондинка в плаще? И  от  того,  что
она увидела, не только слова застыли у нее  на  устах,  но  и  сама  она
содрогнулась,  как  от   удара.   Нигде   не   было   женщины,   которая
соответствовала бы описанию торговки, но на углу,  среди  брезентовых  и
пластиковых крыш  палаток,  виднелся  припаркованный  автомобиль.  Синий
автомобиль.
   На таком расстоянии Хулия не могла определить, "форд" это или нет, но
внутри у нее словно что-то взорвалось. Отойдя  от  продавщицы  образков,
она, к удивлению Сесара, сделала несколько шагов по тротуару  и,  обойдя
столики  двух-трех  торговок  с  разложенной  на  них  разной   чепухой,
остановилась, неотрывно глядя в сторону  угла.  Она  даже  привстала  на
цыпочки. Да, это был синий "форд" с затемненными стеклами. Номера  Хулия
не могла рассмотреть, но - сумбурно мельтешило у нее в голове -  слишком
уж много совпадений для одного утра: Макс,  Менчу,  картонная  карточка,
заткнутая за дворник  ветрового  стекла,  пустой  баллончик,  женщина  в
плаще, а теперь еще и эта машина, уже давно  превратившаяся  в  основной
образ ее кошмаров. Она почувствовала, что у нее начинают дрожать руки, и
сунула их а. карманы куртки. Она услышала за спиной приближающиеся  шага
антиквара, и это придало ей храбрости.
   - Это та машина, Сесар. Понимаешь?.. Кто  бы  это  ни  был,  он  там,
внутри.
   Сесар ничего не ответил. Он медленно снял шляпу, вероятно сочтя,  что
она неуместна при том, что сейчас могло произойти, и посмотрел на Хулию.
Никогда еще она не любила его так, как в  эту  минуту:  с  этими  плотно
сжатыми тонкими  губами,  решительно  устремленным  вперед  подбородком,
прищуренными голубыми глазами,  в  которых  вдруг  появился  непривычный
суровый блеск. Все его худое, тщательно выбритое лицо было напряжено, на
впалых щеках, по бокам нижней челюсти, ходили  желваки.  Он  может  быть
гомосексуалистом, прочла Хулия в этих глазах, он может быть человеком  с
безупречными манерами, абсолютно не склонным к насилию, но уж  никак  не
трусом. Во всяком случае, если дело касается его принцессы.
   - Подожди меня здесь, - сказал он.
   - Нет. Мы пойдем вместе. - Она с нежностью взглянула на него. Однажды
она поцеловала его в губы - шутливо, играя, как в детстве.  В  настоящий
момент ей захотелось сделать это еще раз, - но теперь  уже  безо  всяких
игр. - Ты и я, мы с тобой.
   Она сунула руку в сумочку  и  постучала  пальцами  по  "дерринджеру".
Сесар  невозмутимо,  спокойно,  словно  собираясь  выбрать   прогулочную
трость, сунул зонтик под мышку и, подойдя к одной  из  палаток,  взял  с
прилавка внушительных размеров железную кочергу.
   - С вашего разрешения, - бросил он оторопевшему торговцу, суя  ему  в
руку первую попавшуюся купюру,  вынутую  из  бумажника.  Затем  спокойно
повернулся к Хулии:
   - Один раз в жизни, дорогая, позволь мне пройти первым.
   И они направились к машине, укрываясь за  палатками,  чтобы  не  быть
замеченными: Хулия - с правой рукой, глубоко засунутой в сумочку,  Сесар
- с кочергой в правой, шляпой и зонтом  в  левой  руке.  Сердце  девушки
колотилось изо всех сил, когда  она  разглядела  номерной  знак  машины.
Сомнений больше не было: синий "форд", темные стекла, буквы ТН. Во рту у
нее было сухо, желудок словно бы сжался. Ей мельком припомнилось: те  же
самые ощущения испытывал капитан Питер Блад перед абордажем.
   Они добрались до угла, и там все произошло  очень  быстро.  Тот,  кто
сидел в машине, опустил стекло  со  стороны  водителя,  чтобы  выбросить
окурок. Сесар бросил  на  тротуар  зонтик  и  шляпу,  поднял  кочергу  и
двинулся в обход  машины  к  ее  левой  стороне,  готовый,  если  нужно,
перебить всех пиратов или кто бы там ни оказался. Хулия, стиснув зубы  и
чувствуя, как кровь стучит в  висках,  рванулась  вперед