торого   подозревают   в   двух
убийствах... Но он настаивает: говорит, что не станет давать официальные
показания, пока не повидается с вами. И  его  адвокат,  -  казалось,  он
вот-вот не удержится и выскажет вслух все, что думает  о  представителях
этой профессии, - тоже согласен.
   - Как его нашли?
   - Это было нетрудно. Вчера вечером мы разослали его приметы  повсюду,
в том числе на контрольно-пропускные пункты на границах и  в  аэропорты.
Сегодня утром он был опознан пограничниками в аэропорту Барахас,  откуда
собирался вылететь в Лиссабон по фальшивому паспорту. При задержании  он
не оказал сопротивления.
   - Он сказал вам, где картина?
   - Он не сказал абсолютно ничего. - Фейхоо поднял толстый указательный
палец с  квадратным  ногтем.  -  Ну,  разумеется,  кроме  того,  что  он
невиновен. Такие заявления нам здесь частенько  приходится  выслушивать:
это нечто  вроде  обязательной  программы.  Но  когда  я  предъявил  ему
показания свидетелей -  таксиста  и  консьержа,  он  сломался.  И  начал
просить адвоката... Тогда же он потребовал и встречи с вами.
   Сделав приглашающий жест в сторону двери, он вывел ее из  кабинета  и
провел по коридору до другой двери, охраняемой полицейским в форме.
   - Я буду здесь - на случай, если понадоблюсь. Он  настаивал  на  том,
чтобы встретиться с вами без свидетелей.
   Дверь за спиной девушки заперли на ключ. Макс сидел на одном из  двух
стульев, привинченных к полу с обеих сторон стоявшего посередине комнаты
деревянного стола. Окон в комнате не было,  не  было  и  другой  мебели:
только грязные стены, покрытые чем-то вроде больших матрацев.  На  Максе
был мятый свитер, рубашка с  расстегнутым  воротом,  волосы  растрепаны,
косичка расплетена, несколько длинных прядей свисали ему на глаза и уши.
Руки, лежавшие на столе, были скованы наручниками.
   - Здравствуй, Макс.
   Он поднял голову и долгим взглядом посмотрел на Хулию. Под глазами  у
него были темные круга, он выглядел растерянным, утомленным,  как  после
долгой и трудной работы, так и не принесшей желанного результата.
   - Наконец-то хоть одно  дружеское  лицо,  -  произнес  он  с  усталой
иронией и кивнул в сторону второго стула.
   Хулия предложила  ему  сигарету,  которую  он  закурил  с  жадностью,
приблизив лицо к протянутой ею зажигалке.
   - Зачем ты хотел меня видеть, Макс?
   Прежде чем ответить, он некоторое время смотрел  на  нее.  Что-то  он
тяжеловато дышит, отметила про себя  Хулия.  Он  больше  не  походил  на
молодого красавца-волка, скорее, на  загнанного  в  свою  нору  кролика,
слышащего приближение хоря. Может быть, полицейские били  его,  подумала
про себя Хулия. Хотя синяков вроде не видно. Нет, теперь уже  больше  не
бьют задержанных. Больше не бьют.
   - Я хочу предупредить тебя, - сказал он.
   - Предупредить меня?
   Макс ответил не сразу. Он курил со скованными руками, держа  сигарету
перед лицом.
   - Она была уже мертва, Хулия, - тихо проговорил он. - Это не я. Когда
я вошел в твою квартиру, она была уже мертва.
   - Как тебе удалось войти? Это она открыла тебе дверь?
   - Я же сказал, она была мертва... во второй раз.
   - Во второй раз? Значит был еще и первый?
   Положив локти на стол,  Макс  стряхнул  пепел  с  сигареты  и  подпер
небритый подбородок большими пальцами обеих рук.
   - Погоди... - Он почти выдохнул это слово;  казалось,  он  смертельно
устал. - Лучше я расскажу все с самого начала... -  Он  снова  поднес  к
губам сигарету, затянулся и, прищурив глаза, выпустил струю дыма.  -  Ты
знаешь, как Менчу обозлилась на Монтегрифо. Она металась  по  дому,  как
зверь в клетке, ругалась, угрожала...  Кричала:  "Он  ограбил  меня,  он
ограбил меня!" Я  постарался  успокоить  ее,  мы  стали  говорить  более
разумно. И мне пришла в голову одна идея.
   - Какая идея?
   - У меня есть кое-какие связи. Люди, способные вывезти из страны все,
что угодно. Вот я и сказал Менчу, что неплохо бы  свистнуть  ван  Гюйса.
Сначала она просто взбесилась: орала на меня, ругалась,  все  толковала,
что вы с ней подруги, ну и так далее... Потом поняла, что тебе от  этого
вреда не будет. Страховка покрыла бы  все,  что  надо,  а  что  касается
процента, который ты должна была получить от продажи картины... ну,  тут
мы что-нибудь придумали бы. Потом.
   - Я всегда знала, что ты абсолютный сукин сын, Макс.
   - Да. Возможно. Но это не имеет никакого значения... Главное то,  что
Менчу приняла мой план. Она должна была сделать так, чтобы  ты  привезла
ее к себе. Пьяную, накачанную... ну, в общем, ты знаешь. Правда, я и  не
предполагал, что она так здорово справится с этой ролью... На  следующее
утро, когда ты уйдешь, я  должен  был  позвонить  -  узнать,  все  ли  в
порядке. Так я и сделал, а потом поехал к тебе. Мы упаковали доску таким
образом, чтобы не было заметно, что это она. Менчу  дала  мне  ключи,  я
взял их... Я должен был поставить машину внизу, на улице, и вернуться за
ван Гюйсом. А после того, как я  уйду  с  картиной,  Менчу  должна  была
задержаться, чтобы устроить пожар.
   - Какой пожар?
   - У тебя дома. - Макс нехотя усмехнулся. - Это входило  в  программу.
Мне жаль...
   - Что?!.. -  Хулия,  возмущенная,  потрясенная,  ударила  кулаком  по
столу. - И ты еще  смеешь...  Ах,  Боже  мой,  какое  благородство!..  -
Усилием воли взяв себя в руки, она обвела глазами стены,  чтобы  немного
успокоиться, затем снова посмотрела на Макса. - Вы оба, наверное, просто
с ума сошли: нормальным такого не придумать.
   -  Мы  были  в  здравом  уме  и  продумали  все  до  мелочей.   Менчу
инсценировала бы какой-нибудь несчастный случай: ну,  скажем,  не  очень
хорошо загасила окурок -  с  кем  не  бывает?  А  при  таком  количестве
растворителей и красок, как у тебя там... Мы решили, что она постарается
выдержать у тебя в доме как можно дольше, а потом  выскочит,  задыхаясь,
вся в дыму и в истерике, и начнет звать  на  помощь.  Как  бы  скоро  ни
приехали пожарные, полдома успело  бы  выгореть  дотла...  -  Он  как-то
виновато пожал плечами, словно извиняясь за то, что все  вышло  не  так,
как было запланировано. - И никто на свете не сумел бы доказать, что ван
Гюйс не сгорел вместе со всем  остальным.  Ну  а  потом  -  сама  можешь
догадаться... Я собирался продать картину в Португалии  владельцу  одной
частной коллекции, с которым у меня уже бывали дела... Помнишь,  как  мы
встретились с тобой на рынке? Так вот, как раз перед  этим  мы  с  Менчу
переговорили с посредником... Конечно, Менчу  пришлось  бы  отвечать  за
пожар,  устроенный  в  твоем  доме,  но,  поскольку  это  считалось   бы
несчастным случаем, да к тому же вы с ней подруги, вряд ли ей бы  сильно
досталось. Ну, был бы крупный разговор с домовладельцами, ну,  заплатила
бы сколько-нибудь - вот и все. А с другой  стороны,  она  говорила,  что
просто мечтает увидеть, какую рожу состроит Пако Монтегрифо.
   Хулия недоверчиво покачала головой.
   - Менчу была неспособна на такое.
   - Менчу была способна на все, - возразил Макс. - Так же, как и  мы  с
тобой.
   - Ты просто сволочь, Макс.
   - Теперь уже это не имеет никакого значения. -  Макс  прикрыл  глаза,
опустил плечи. - Важно вот что: у меня  ушло  примерно  полчаса  на  то,
чтобы пригнать машину и поставить ее на твоей улице.  Помню,  туман  был
густой, я никак не мог найти, где припарковаться, и все время смотрел на
часы: а  вдруг  тебе  взбредет  в  голову  вернуться  пораньше...  Было,
наверное, около четверти первого, когда я снова поднялся к тебе. На этот
раз не звонил: открыл сам, твоими ключами. Менчу  лежала  в  прихожей  -
лицом вверх, глаза открыты. Сначала я подумал:  наверное,  просто  сдали
нервишки, вот и хлопнулась в обморок. А потом, когда наклонился,  увидел
этот кровоподтек на горле...  Она  была  мертва,  Хулия.  Мертва...  еще
совсем теплая... Я чуть не  рехнулся  от  страха.  Я  понял,  что,  если
позвоню в полицию, мне потом придется долго  объясняться...  Так  что  я
швырнул ключи  на  пол,  закрыл  дверь  и  бросился  вниз  по  лестнице,
перепрыгивая через четыре  ступеньки.  Думать  о  чем-то  я  был  просто
неспособен. Ночь проторчал  в  какой-то  гостинице:  от  ужаса  глаз  не
сомкнул, только ворочался с боку на бок. Утром рванул в аэропорт...  Что
было дальше, ты знаешь.
   - Когда ты видел Менчу мертвой, картина была еще там?
   - Да. Это было единственное, на что я взглянул, кроме... кроме нее...
Доска лежала на диване, завернутая в газеты и обмотанная клейкой лентой,
я сам ее туда положил. - Макс с горечью усмехнулся. - Но забрать ее  мне
не хватило смелости. И без нее, подумал, проблем достаточно.
   - Но ты говоришь, что Менчу лежала в прихожей, а  мы-то  нашли  ее  в
спальне... Ты видел платок у нее на шее?
   - Не было у нее никакого платка. Просто голая шея и  кровоподтек.  Ее
убили ударом по горлу, по самому кадыку.
   - А бутылка?
   Макс раздраженно дернул плечом.
   - И ты туда же... Легавые только и делают, что допытываются, зачем  я
ей засунул туда бутылку. А я знать не знаю ни о какой чертовой  бутылке,
клянусь тебе. - Он поднес к губам окурок и жадно затянулся, а глаза  его
поверх сигареты смотрели на Хулию тревожно и подозрительно. - Менчу была
мертва, вот и все.  Ее  убили  ударом  по  горлу.  Я  к  ней  вообще  не
прикасался, тем более никуда не перетаскивал. Да и пробыл-то я  у  тебя,
наверное, меньше минуты... Похоже, это сделал кто-то другой, потом.
   - Когда "потом"? Ты же говорил, что убийца к тому времени уже ушел.
   Макс наморщил лоб, силясь припомнить.
   - Не знаю. - Он явно недоумевал. - Может,  он  вернулся  после  моего
ухода. - И тут он побледнел, словно внезапно поняв что-то. - Или,  может
быть... - Хулия заметила, как дрожат его скованные руки, -  может  быть,
он все это время находился там...  Спрятался  где-нибудь...  И  поджидал
тебя.

***

   Они решили разделиться, чтобы действовать скорее и эффективнее.  Пока
Хулия ходила к Максу и затем пересказывала услышанное от  него  главному
инспектору  (который  при  этом  даже   не   попытался   скрыть   своего
скептицизма),  Сесар  и  Муньос  всю  вторую  половину   дня   посвятили
расспросам соседей. Уже под вечер все трое собрались в  старом  кафе  на
улице Прадо, за круглым мраморным столиком. История, поведанная  Максом,
была, что называется, разобрана по косточкам  и  детально  обсуждена  во
всех подробностях. Чашки давно опустели, в пепельнице, стоящей посредине
стола, росла гора окурков.  Собеседники,  окутанные  дымом,  наклонялись
друг к другу и говорили шепотом, едва  слыша  один  другого  сквозь  гул
голосов, доносившийся  с  соседних  столиков.  Они  выглядели  как  трое
заговорщиков.
   - Я верю Максу, - заключил наконец Сесар. - В том,  что  он  говорит,
есть смысл. В общем-то, вся эта история с похищением  картины  вполне  в
его духе, но я не могу себе представить, чтобы он оказался  способен  на
все остальное... Бутылка джина - это уж слишком, дорогие мои.  Даже  для
такого типа, как  он.  С  другой  стороны,  теперь  мы  знаем,  что  там
появлялась и женщина в плаще. Лола Бельмонте, Немезида или черт ее знает
кто.
   - А почему не Беатриса  Остенбургская?  -  спросила  Хулия.  Антиквар
укоризненно посмотрел на нее.
   - Такого рода шутки в данном случае, по-моему, абсолютно неуместны. -
Он беспокойно поерзал на  стуле,  взглянул  на  все,  еще  бесстрастного
Муньоса и - то ли в шутку,  то  ли  всерьез  -  скрестил  пальцы,  чтобы
отогнать  любой  призрак,  могущий  вертеться  поблизости.  -   Женщина,
бродившая вокруг твоего дома, была из плоти и крови... Во всяком случае,
я надеюсь, что это так.
   Он пришел на встречу сразу же после разговора с консьержем  из  дома,
соседнего с домом Хулии. Консьерж знал Сесара в лицо, поэтому  рассказал
все, что мог. Например, то, что между двенадцатью и  половиной  первого,
заканчивая подметать  тротуар  перед  своим  подъездом,  он  видел,  как
высокий молодой человек с длинными  волосами,  заплетенными  в  косичку,
вышел  из  подъезда  дома  Хулии  и  направился   вверх   по   улице   к
припаркованной у края тротуара машине. Однако  немного  позже  -  тут  в
голосе антиквара  прорвалось  сдерживаемое  волнение,  как  если  бы  он
рассказывал какую-нибудь захватывающую  светскую  историю,  -  возможно,
через четверть часа, забирая с улицы пустой мусорный бак, консьерж  чуть
не столкнулся с блондинкой в плаще и темных очках... Повествуя об  этом,
Сесар  понизил  голос,  предварительно  окинув  настороженным   взглядом
соседние столики, как будто таинственная женщина могла сидеть  за  одним
из них. Консьерж, по  его  собственным  словам,  не  рассмотрел  ее  как
следует, потому что она прошла дальше по улице, в  том  же  направлении,
что и молодой человек с косичкой... Не мог он с уверенностью  утверждать
и то, что женщина вышла именно из подъезда Хулии. Просто, подняв  бак  и
повернувшись к дому, он оказался с ней лицом к лицу.  Нет,  полицейским,
допрашивавшим его утром, он не рассказывал об этом, потому что его ни  о
чем таком не спрашивали. Да, в  общем-то,  добавил  консьерж,  почесывая
висок, он и сам-то даже не вспомнил бы  ни  о  молодом  человеке,  ни  о
блондинке в очках, не спроси его об этом дон Сесар.  Нет,  насчет  того,
был ли у нее в руках пакет или сверток, он тоже  затрудняется  ответить.
Он просто видел светловолосую женщину,  которая  шла  по  улице.  Больше
ничего.
   - На улице, - заметил Муньос, - полным-полно светловолосых женщин.
   - В плащах и темных очках? - возразила Хулия. - Это могла  быть  Лола
Бельмонте. Я в это время была у дона Мануэля, и ни ее, ни ее  мужа  дома
не было.
   - Нет-нет, - почти перебил ее Муньос. - В полдень вы уже были у меня,
в шахматном клубе. Мы бродили по улицам около часа, а к вам пришли в час
или чуть позже. - Он посмотрел на Сесара, и тот ответил  ему  понимающим
взглядом, что не укрылось от внимания Хулии. - Если убийца ждал вас, то,
видя, что вы не возвращаетесь, он был вынужден изменить свой  план.  Так
что он взял картину и ушел. Может быть, это спасло вам жизнь.
   - Почему он убил Менчу?
   -  Возможно,  он  не  ожидал  встретить  ее  там   и   просто   убрал
нежелательную свидетельницу. Может, он  и  не  собирался  съедать  ладью
черной королевой... Не исключено, что это просто блестящая импровизация.
   Сесар негодующе поднял бровь.
   - Ну знаете ли, дорогой мой, по-моему, "блестящая" - это уж слишком.
   - Называйте, как вам угодно. Изменить тактику  прямо  по  ходу  дела,
применить вариант, более соответствующий ситуации, и  оставить  рядом  с
телом карточку с записью предлагаемых  ходов...  -  Шахматист  помедлил,
обдумывая сказанное. - Я успел взглянуть на нее. Надпись сделана  не  от
руки, а напечатана на пишущей машинке - на "Оливетти" Хулии, как  сказал
Фейхоо. И никаких отпечатков пальцев. Тот, кто  сделал  это,  действовал
спокойно, но быстро и четко. Как часы. На мгновение девушке вспомнилось,
каким был Муньос  несколько  часов  назад,  когда  они  ожидали  прихода
полиции. Ни к чему не прикасаясь, ничего  не  говоря,  он  опустился  на
колени возле тела  Менчу  и  принялся  рассматривать  визитную  карточку
убийцы так же внимательно и бесстрастно, как смотрел на шахматную  доску
в своем клубе имени Капабланки.
   - Все-таки не понимаю, зачем Менчу открыла дверь...
   - Она подумала, что это Макс, - предположил Сесар.
   - Нет, - возразил Муньос. - У Макса был ключ - тот самый, который  мы
нашли на полу, войдя в квартиру. Она знала, что это не Макс.
   Сесар вздохнул, вертя на пальце перстень с топазом.
   - Меня не удивляет, что полиция так вцепилась в Макса, -  сказал  он,
хмурясь. - Просто больше уже  некого  подозревать.  Если  так  пойдет  и
дальше, скоро некого будет и  убивать...  А  если  сеньор  Муньос  будет
продолжать  строго  руководствоваться  своими  дедуктивными   системами,
знаете, что получится?..  Вы  представляете  себе?  Вы,  дражайший  мой,
стоите в  окружении  трупов,  как  в  последнем  действии  "Гамлета",  и
приходите к неизбежному выводу: "Я - единственный, кто остался в  живых,
следовательно, по логике вещей, если исключить невозможное, то есть всех
этих покойников, то убийца - это я..." И сдаетесь полиции.
   - Это еще не аксиома, - заметил Муньос. Сесар неодобрительно взглянул
на него.
   - Что убийца - это  вы?..  Прошу  прощения,  дорогой  друг,  но  этот
разговор  приобретает  опасное  сходство  с  диалогом   двух   пациентов
сумасшедшего дома. У меня и в мыслях не было возводить на вас...
   - Я не это имел в виду. - Шахматист рассматривал свои руки,  лежавшие
на столе по обе стороны пустой чашечки из-под кофе. - Я говорю о том,  о
чем вы упомянули минуту назад: что больше уже некого подозревать.
   - Только не говорите мне, - недоверчиво пробормотала Хулия, -  что  у
вас есть свои соображения на этот счет.
   Муньос поднял глаза и взглянул прямо в глаза  Хулии.  Потом  негромко
прищелкнул языком и склонил голову набок.
   - Возможно, - ответил он.
   Хулия горячо принялась выпытывать у него, в чем дело, но  ни  ей,  ни
Сесару  не  удалось  вытянуть  из  шахматиста  ни  слова.  Он  сидел   с
отсутствующим видом, уставившись на поверхность стола между неподвижными
кистями  лежащих  на  нем  рук,  как  будто  видя  в  разводах   мрамора
таинственные  движения  воображаемых  фигур.  Временами  по  его   губам
пробегала, как тень, смутная улыбка, за  которой  он  всегда  скрывался,
когда не желал выходить на контакт с внешним миром.

XIII. Седьмая печать

   ... В огненном просвете он  увидел  что-то  нестерпимо  страшное,  он
понял ужас шахматных бездн...
   В.Набоков

   Разумеется, - сказал  Пако  Монтегрифо,  -  это  прискорбное  событие
никоим образом не повлияет на нашу договоренность с вами.
   - Благодарю вас.
   - Совершенно не за что. Мы знаем, что вы не имеете никакого отношения
к случившемуся.
   Директор "Клэймора" нанес визит Хулии в ее мастерской в музее  Прадо,
воспользовавшись  -  как  он  пояснил,  неожиданно  появившись  там,   -
назначенной встречей с директором музея по поводу  приобретения  картины
Сурбарана, предложенной его фирме. Он застал девушку за  работой:  Хулия
как раз вводила  порцию  клеящего  состава,  приготовленного  на  основе
костного клея и меда, под пузырь отслоившейся краски на  триптихе  Дуччо
ди Буонинсеньи. Оторваться от дела в этот момент она не  могла,  поэтому
лишь торопливо  кивнула  Монтегрифо  в  знак  приветствия  и  продолжала
плавным  нажимом  пальца  выдавливать  содержимое  шприца.   Аукционист,
казалось, был весьма рад тому, что застал ее врасплох, -  как  выразился
он сам, сопровождая свои слова ослепительнейшей улыбкой;  он  присел  на
один из столов, закурил сигарету и принялся наблюдать за девушкой.
   Хулия,  чувствуя  себя  неловко  под   его   внимательным   взглядом,
постаралась закончить  поскорее.  Прикрыв  обработанный  участок  куском
вощеной бумаги, она положила сверху мешочек  с  песком,  следя  за  тем,
чтобы он плотно прилегал к поверхности картины. Потом, вытерев  руки  об
испачканный разноцветными пятнами краски халат, взяла из пепельницы  еще
дымившуюся сигарету, успевшую наполовину обратиться в пепел.
   - Просто чудо, - сказал Монтегрифо, кивком  указывая  на  картину.  -
Начало четырнадцатого века, не так ли? Маэстро ди Буонинсеньи,  если  не
ошибаюсь.
   - Да. Музей приобрел этот триптих несколько месяцев  назад.  -  Хулия
критическим взглядом окинула  свою  работу.  -  У  меня  были  кое-какие
проблемы с золотой стружкой, которой отделан  плащ  Богородицы:  местами
она отлетела.
   Монтегрифо  наклонился  над  триптихом,  изучая  его  с   пристальным
вниманием профессионала.
   - В любом случае вы великолепно справились с работой, - заключил  он,
закончив осмотр. - Впрочем, как всегда.
   - Спасибо.
   Аукционист бросил на Хулию взгляд, исполненный грустной симпатии.
   - Хотя, конечно, - проговорил он, - его не сравнить с