уда вы знаете, что последний ход был сделан черными?
   - Но это же ясно  как  день.  Достаточно  взглянуть  на  расположение
фигур. И на игроков. - Муньос указал  на  Фердинанда  Остенбургского.  -
Этот, слева, который играет черными и сидит лицом к художнику  -  или  к
нам, - более расслаблен, даже несколько рассеян, как будто его  внимание
обращено не столько на доску, сколько на зрителя... - Муньос  указал  на
Роже Аррасского. - А этот  изучает  только  что  сделанный  первым  ход.
Видите, как он сосредоточен? - Он опять склонился над своим чертежом.  -
Кроме того, есть еще  один  способ  проверить  это.  В  сущности,  мы  и
воспользуемся этим методом. Он называется "ретроспективный анализ".
   - Какой анализ?
   - Ретроспективный. Он  состоит  в  том,  чтобы,  исходя  из  позиции,
сложившейся на доске, реконструировать партию  в  обратном  направлении,
чтобы выяснить, каким образом сложилась именно  данная  ситуация...  Это
нечто вроде игры назад, если так вам более  понятно.  Принцип  индукции:
начать с результатов, чтобы докопаться до причин.
   - Как у Шерлока Холмса,  -  заметил  Сесар,  явно  заинтересовавшийся
услышанным.
   - Да, примерно.
   Хулия, обернувшись, недоверчиво смотрела на Муньоса. До  этой  минуты
шахматы были для нее всего лишь игрой, одной  из  многих,  разве  что  с
более сложными правилами, чем, скажем,  в  домино,  и  потому  требующей
больше сосредоточенности  и  ума.  Поэтому  ее  так  поразило  отношение
Муньоса к фламандской доске. Было совершенно очевидно, что  изображенное
на ней трехплановое - зеркало, комната, окно - пространство,  в  котором
жило запечатленное Питером ван Гюйсом мгновение и  в  котором  она  сама
однажды  испытала  нечто  вроде  головокружения  благодаря   оптическому
эффекту,  созданному  талантом  художника,  Муньосу  (который  до  этого
момента не знал почти ничего ни о картине, ни о  странных  сопутствующих
обстоятельствах) хорошо знакомо. Казалось, он чувствует себя в  нем  как
рыба в воде, абстрагируясь от времени и персонажей -  вообще  от  всего,
что не имеет отношения к шахматам, - как будто он разом схватил и принял
расположение фигур и самым естественным образом вошел в  игру.  А  кроме
того, чем больше Муньос погружался в  нарисованную  партию,  тем  меньше
оставалось в нем скованности, молчаливости и смущения и  тем  в  большей
степени он превращался в того бесстрастного,  уверенного  игрока,  каким
Хулия  впервые  увидела  его  в  клубе  имени  Капабланки.  Точно   одно
присутствие шахматной доски придавало этому угрюмому,  малообщительному,
внешне безликому человеку уверенность и решительность.
   - Вы хотите сказать, что возможно восстановить, до самого начала, эту
партию, изображенную на доске?
   Муньос слегка пожал плечами - как всегда, бесстрастно и невозмутимо.
   - Не знаю, удастся ли до самого  начала...  Но,  думаю,  восстановить
несколько ходов нам удастся. - Он взглянул на картину так,  будто  вдруг
увидел ее в новом свете, и повернулся к Сесару: - Полагаю, именно на это
и рассчитывал художник.
   - Вот вы и должны это выяснить, - ответил  антиквар.  -  Узнать,  кто
съел коня.
   - Белого коня, - уточнил Муньос. - Из игры выведен только один конь.
   - Элементарно, - отозвался Сесар  и  добавил  с  улыбкой:  -  Дорогой
Ватсон.
   Шахматист проигнорировал шутку либо не захотел  принять  ее:  чувство
юмора явно не входило в число его достоинств. Хулия подошла к  дивану  и
села  рядом  с  антикваром,  зачарованная  происходящим,  как  маленькая
девочка. Муньос уже закончил чертить диаграмму и теперь положил ее перед
ними.
   - Вот, - начал объяснять он, - позиция, изображенная на картине:



   - Как видите, каждой клетке  соответствуют  определенные  координаты,
что позволяет легче следить за расположением и  перемещением  фигур.  Мы
сейчас видим доску как бы глазами того игрока, что справа...
   - Роже Аррасского, - подсказала Хулия.
   - Роже Аррасского или нет -  в  данном  случае  это  не  суть  важно.
Главное то, что, глядя на доску с этой стороны, мы  нумеруем  клетки  по
вертикали от одного до восьми - по  мере  отдаления,  а  по  горизонтали
обозначаем их буквами - от a до h. - Объясняя, он указывал карандашом. -
Существуют и другие, более техничные, классификации, но  боюсь,  что  вы
запутаетесь.
   - Каждый значок соответствует фигуре?
   - Да. Это принятые обозначения  фигур:  видите,  одни  белые,  другие
черные. Здесь, внизу, я указал, какой из них соответствует каждый знак:



   - ...Таким образом, даже если вы очень мало понимаете в шахматах, вам
будет легко понять, что, например, черный король находится на клетке а4.
И что, к примеру, на клетке fl стоит белый слон... Вам понятно?
   - Абсолютно, - кивнула Хулия. Муньос продолжил свои объяснения:
   - До сих пор мы занимались фигурами, находящимися на доске.  Но,  для
того чтобы проанализировать партию,  необходимо  разобраться  и  в  тех,
которые уже выведены из игры. То есть съедены. - Он взглянул на картину.
- Как зовут того, что слева?
   - Фердинанд Остенбургский.
   - Так вот, Фердинанд Остенбургский, который играет  черными,  съел  у
своего противника следующие белые фигуры:



   - ...То есть: слона,  коня  и  две  пешки.  Роже  Аррасский,  в  свою
очередь, съел у своего соперника вот эти фигуры:



   - ...В  общей  сложности  четыре  пешки,  ладью  и  слона.  -  Муньос
задумался, глядя на диаграмму. - Если смотреть на  эту  партию  с  точки
зрения преимущества, то оно на стороне белых: ладья, пешки и так  далее.
Однако, если я правильно понял, вопрос заключается не в преимуществе,  а
в том, кто - то есть какая фигура - съел белого коня. Очевидно, что  это
сделала одна из черных фигур: это ясно  даже  воробью.  Но  тут  следует
двигаться без поспешности, шаг за шагом, с самого начала. - Он  взглянул
на Сесара, потом на Хулию, словно извиняясь за сказанное. -  Нет  ничего
более обманчивого, чем очевидный факт. Этот  логический  принцип  вполне
приложим и к шахматам: то,  что  кажется  очевидным,  далеко  не  всегда
является тем, что произошло или  вот-вот  произойдет  на  самом  деле...
Короче говоря, наша задача состоит  в  том,  чтобы  выяснить,  какая  из
черных фигур, еще находящихся в игре или уже выведенных  из  нее,  съела
белого коня.
   - Или кто убил рыцаря, - уточнила  Хулия.  Муньос  сделал  уклончивый
жест:
   - Меня это уже не касается, сеньорита.
   - Можете называть меня просто Хулия.
   - Ну, так меня это уже не касается, Хулия... - Он вгляделся в  листок
со схемой с таким выражением, как будто там был записан сценарий беседы,
нить которой он потерял. - Думаю, вы  заставили  меня  прийти  сюда  для
того, чтобы я сказал вам, какая фигура съела этого коня. Если в процессе
этого исследования вам обоим удастся прийти  к  каким-либо  выводам  или
разгадать какую-то загадку - отлично. - В его взгляде  появилось  больше
уверенности, словно он черпал ее в своих шахматных познаниях. - В  любом
случае, этим должны заниматься вы. Я - всего  лишь  случайный  гость.  Я
ведь просто шахматист, и все. Сесар нашел его слова резонными.
   - Я ничего не имею против такого расклада. - Он повернулся к Хулии. -
Он будет анализировать ходы, а мы -  находить  для  них  соответствующее
толкование. Это называется - работать в команде, дорогая.
   Кивнув, она закурила еще одну сигарету и затянулась. Ей было  слишком
интересно, чтобы заострять внимание на подобных формальных мелочах.  Она
положила свою руку на руку Сесара, ощутив мягкое  и  равномерное  биение
его пульса на запястье, потом уселась на диван и закинула ногу на ногу.
   - Сколько времени нам понадобится? Шахматист почесал  плохо  выбритый
подбородок.
   - Не знаю. Полчаса, неделя... Все зависит от обстоятельств.
   - От каких?
   - От многих. От того, насколько мне  удастся  сосредоточиться.  И  от
того, повезет мне или нет.
   - Вы могли бы начать прямо сейчас?
   - Конечно. Я уже начал.
   - Ну так вперед!
   Но в этот  момент  зазвонил  телефон,  и  шахматную  партию  пришлось
отложить.

***

   Потом, много позже, Хулия уверяла, что  она  предчувствовала,  о  чем
пойдет речь, хотя сама же признала, что очень легко утверждать  подобные
вещи a posteriori .
   Уверяла она также, что в тот момент четко осознала,  как  ужасно  все
осложняется. На самом деле, как она вскоре поняла,  осложнения  начались
значительно раньше  и  успели  переплестись  необратимо,  хотя  до  того
момента и не проявлялись в своей самой  неприятной  форме.  В  общем-то,
можно сказать, они начались еще в тысяча  четыреста  шестьдесят  девятом
году, когда тот наемник, вооруженный арбалетом, - темная пешка, чье  имя
кануло во тьму веков,  чтобы  никогда  не  всплыть  из  нее,  -  натянул
смазанную жиром  тетиву  своего  оружия  и  укрылся  поблизости  от  рва
восточных ворот остенбургского замка, терпеливо, как  охотник,  поджидая
человека, за жизнь которого ему было заплачено позвякивавшими  теперь  в
его кошельке золотыми монетами.
   Вначале полицейский не  произвел  на  Хулию  слишком  уж  неприятного
впечатления,  учитывая  данные  обстоятельства  и   то,   что   он   был
полицейским; хотя факт его  принадлежности  к  группе  по  расследованию
преступлений, связанных  с  предметами  искусства,  похоже,  не  намного
отличал его от других его коллег. Влияние мира, в котором протекала  его
профессиональная деятельность, сказывалось - если сказывалось -  лишь  в
преувеличенно вежливой манере произносить  "добрый  день"  и  "садитесь,
пожалуйста" и в довольно сносно  завязанном  галстуке.  Кроме  того,  он
говорил неторопливо, не слишком подавляя собеседника, и часто, впопад  и
невпопад, кивал, как бы соглашаясь с его словами; хотя Хулии  так  и  не
удалось понять, что это у него:  тик,  профессиональный  прием,  имеющий
целью внушить доверие допрашиваемому, или стремление дать понять, что он
уже напал на след. А вообще это был толстый, небольшого роста человек  в
коричневом костюме и с забавными длинными, на мексиканский манер, усами.
Что же касается искусства как такового, главный инспектор Фейхоо скромно
считал себя любителем: он коллекционировал старинные кинжалы.
   Хулия узнала  обо  всем  этом  в  кабинете  полицейского  участка  на
Пасео-дель-Прадо в первые же пять  минут,  последовавших  за  изложением
главным  инспектором  Фейхоо  некоторых  мрачных   подробностей   смерти
Альваро. Профессора  Ортегу  нашли  в  ванной  с  разбитым  черепом:  он
поскользнулся, принимая душ.  Это  был  прискорбный  факт.  Может  быть,
поэтому инспектор, казалось, страдал не меньше  Хулии,  рассказывая  ей,
при каких обстоятельствах труп был  обнаружен  уборщицей.  Однако  самое
неприятное (тут Фейхоо некоторое время колебался, выбирая слова,  прежде
чем сокрушенно взглянуть на девушку, будто приглашая ее  задуматься  над
горькой человеческой долей) состояло в том, что медицинское обследование
выявило кое-какие тревожные детали: не  представлялось  возможным  точно
установить, была ли  эта  смерть  случайной  или  насильственной.  Иными
словами, не исключено (инспектор  дважды  повторил  не  исключено),  что
причиной перелома основания  черепа  явился  удар,  нанесенный  каким-то
твердым предметом, ничего общего не имеющим с ванной.
   - Вы имеете в виду, - Хулия, не веря своим ушам, оперлась на стол,  -
что кто-то мог убить его, пока он принимал душ?
   Полицейский изобразил на лице выражение, явно имевшее  целью  убедить
ее воздержаться от слишком далеко идущих суждений.
   - Я только сказал,  что  это  не  исключено.  Результаты  визуального
осмотра и первичной аутопсии укладываются в версию о несчастном  случае.
В общих чертах.
   - В общих чертах?.. О чем вы говорите?
   - О том, что мы имеем. О некоторых  деталях  -  таких,  как  характер
перелома, положение трупа...
   В общем, это технические подробности, в которые я предпочитаю вас  не
посвящать, но которые  приводят  нас  в  некоторое  недоумение.  Другими
словами, разумные сомнения.
   - Это просто смешно.
   - Я почти согласен с вами. - Мексиканские усы сочувственно обвисли. -
Но, если эти сомнения получат подтверждение,  сложится  совершенно  иная
картина: профессор Ортега был убит ударом в затылок...  После  чего  его
могли, раздев, перенести в ванну  и  включить  воду,  чтобы  имитировать
несчастный случай... В настоящий момент проводится  еще  одно  врачебное
обследование, поскольку есть вероятность, что покойный получил не  один,
а два удара: первый - чтобы свалить его, второй - чтобы  убедиться,  что
он мертв. Разумеется, - Фейхоо откинулся на спинку стула и, сложив руки,
кротко взглянул на девушку, - это не более чем гипотеза.
   Хулия  продолжала  смотреть  на  своего  собеседника,  как   человек,
чувствующий, что над ним зло подшутили. Ее мозг  отказывался  воспринять
услышанное, непосредственно соотнести  Альваро  с  тем,  о  чем  говорил
инспектор Фейхоо. Какой-то  голос  внутри  нее  самой  нашептывал,  что,
несомненно,  тут  просто  произошла  ошибка,  путаница;   наверняка   ей
рассказывают о ком-то другом. Ведь это  же  абсурд  -  представить  себе
Альваро - того самого, которого она так  хорошо  знала,  -  убитым,  как
кролик, ударом в затылок, голым, с открытыми глазами,  под  льющейся  из
душа ледяной струей. Это  просто  глупо,  этого  не  может  быть...  Она
мысленно спросила  себя:  интересно,  успел  ли  сам  Альваро  отметить,
насколько нелепо все происходящее.
   - Давайте попробуем представить себе на мгновение, -  заговорила  она
после недолгого раздумья, - что эта смерть не была случайной...  У  кого
могли быть причины, чтобы убить его?
   - Очень хороший вопрос, как говорят в кино... - Полицейский  прикусил
нижнюю губу, придав  лицу  выражение  профессиональной  осторожности.  -
Откровенно говоря, даже не представляю себе, у  кого  бы  могли  иметься
такие  причины.  -  Он  сделал  короткую  паузу  и  устремил  на   Хулию
безмятежно-честный (слишком уж честный, чтобы  быть  искренним)  взгляд,
как бы говоря: вот, смотрите, я раскрываю перед вами все свои  карты.  -
Вообще-то я надеюсь на ваше сотрудничество в этом вопросе.
   - На мое? Почему?
   Инспектор нарочито медленно окинул взглядом всю ее, с головы до  ног.
Его любезность исчезла, а в глазах читался некий едва скрытый грубоватый
интерес, намекающий на возможность причастности Хулии к происшедшему.
   -  Вы  находились  в  определенных  отношениях  с  покойным...  Прошу
простить, но моя служба налагает  некоторые  неприятные  обязанности.  -
Однако, судя по самодовольной усмешке, пробивавшейся сквозь густые  усы,
в  этот  момент  упомянутые  обязанности  не  казались  ему  слишком  уж
неприятными. Инспектор сунул руку в  карман,  извлек  коробок  спичек  с
названием известного ресторана на этикетке и движением, претендующим  на
галантность, поднес огонек к сигарете, которую Хулия только что сунула в
рот. - Я имею в виду ваш... вашу... та... историю. Я  не  ошибся  -  она
действительно имела место?
   - Имела, имела. - Хулия,  прищурив  глаза,  яростно  выдохнула  струю
дыма. Она испытывала неловкость  и  раздражение.  Он  сказал  "историю",
сведя к этому простому слову целый отрезок жизни, рана от  которого  еще
кровоточила. И наверняка, подумала она, этот толстый  вульгарный  тип  с
идиотскими усами усмехается про себя, оценивая взглядом качество товара.
А подружка  покойничка-то  -  ничего  себе,  в  самом  соку,  бросит  он
коллегам, когда они спустятся в служебный бар выпить по кружке  пива,  я
бы и сам с удовольствием... хе-хе...
   Однако другие аспекты нынешней ситуации беспокоили  ее  куда  больше.
Альваро был мертв. Возможно,  убит.  Сама  она,  как  это  ни  абсурдно,
находилась в полицейском участке, и  имелось  достаточно  разных  темных
моментов, которые она не понимала. А непонимание некоторых  вещей  порой
оказывается весьма опасным.
   Она чувствовала, что  все  тело  ее  напряжено  до  дрожи,  словно  в
ожидании нападения. Она  взглянула  на  Фейхоо:  вся  его  любезность  и
добродушие исчезли без следа. То был просто тактический  прием,  сказала
она себе. Однако, стараясь быть объективной, решила,  что  у  инспектора
имеются свои соображения и причины для того, чтобы вести  себя  подобным
образом. В конце концов, он всего-навсего полицейский, выполняющий  свою
работу, такой же тупой и вульгарный, как и любой другой. Она  попыталась
взглянуть на дело его глазами. С его точки зрения,  она,  Хулия,  вполне
подходящая  подозреваемая:  бывшая  подружка   покойника.   Единственная
ниточка, находящаяся у него в руках.
   - Но эта история уже в прошлом. - Хулия стряхнула пепел с сигареты  в
девственно чистую пепельницу на столе Фейхоо, в которой лежали  скрепки.
- Она закончилась год назад... Вам бы следовало быть в курсе.
   Инспектор, облокотившись на стол, наклонился поближе к ней.
   - Да, - произнес он почти доверительным тоном, который,  по-видимому,
должен был убедить ее, что они работают в одной команде и что он  на  ее
стороне. Потом улыбнулся, и его улыбка,  казалось,  относилась  к  некой
тайне, которую он намеревался хранить самым  ревностным  образом.  -  Но
ведь вы встречались с ним три дня назад.
   Хулии удалось скрыть свое удивление. Она смотрела на  полицейского  с
видом человека, который только что  услышал  неимоверную  глупость.  Ну,
разумеется, Фейхоо побывал на факультете. Любая секретарша  или  швейцар
могли сказать ему, что Хулия появлялась там. С другой стороны, у нее  не
было причин скрывать цель своего визита.
   -  Я  ездила  к  нему  за  информацией  по  поводу   одной   картины,
реставрацией которой я сейчас занимаюсь. - Ее удивило,  что  полицейский
ничего не записывает, и она предположила, что это  является  частью  его
метода: люди всегда говорят свободнее, когда считают, что их  слова  тут
же рассеиваются в воздухе. - Мы беседовали около часа в его  кабинете...
впрочем, думаю, это вам отлично известно. Более  того:  мы  договорились
встретиться позже, но больше я его не видела.
   Фейхоо вертел в руках коробок спичек.
   - О  чем  вы  тогда  говорили,  если  вы  не  сочтете  меня  чересчур
нескромным?.. Надеюсь, вы, принимая во внимание ситуацию,  простите  мне
вопросы такого... гм... личного характера. Уверяю вас, я задаю их только
потому, что так положено.
   Не отвечая, глядя ему прямо в глаза,  Хулия  затянулась  сигаретой  и
лишь потом медленно покачала головой.
   - Похоже, вы держите меня за идиотку. Полицейский чуть выпрямился  на
стуле, сощурив глаза:
   - Простите, я не понимаю, что вы имеете в виду...
   - Сейчас я вам скажу, что я имею в виду.  -  Хулия  резким  движением
впечатала свою сигарету в кучку скрепок, проигнорировав жалобный взгляд,
который Фейхоо метнул на пепельницу. -  У  меня  нет  абсолютно  никаких
причин, чтобы не отвечать на  ваши  вопросы.  Но  вот  что:  прежде  чем
продолжить, прошу вас сказать мне, что все-таки произошло с  Альваро,  -
поскользнулся он или...
   - Вообще-то... - с некоторой запинкой произнес Фейхоо, - вообще-то  я
не располагаю неопровержимыми...
   - Ладно, тогда тема закрыта. Но если  вы  считаете,  что  со  смертью
Альваро не все ясно, и просто стараетесь "разговорить" меня, то  я  хочу
выяснить сейчас же, что это у нас с вами  -  просто  беседа  или  же  вы
допрашиваете меня в качестве  подозреваемой...  Потому  что,  если  дело
обстоит именно так, я либо немедленно уйду,  либо  потребую  присутствия
адвоката.
   Полицейский примирительно поднял руки ладонями вверх.
   - Ну, об этом еще рано говорить.  -  Он,  криво  улыбаясь,  ерзал  на
стуле,  как  будто  снова  подбирая  нужные  слова.  -  Официально  пока
считается, что с профессором Ортегой произошел несчастный случай.
   - А если ваши хваленые медики в конце концов докажут обратное?
   - В таком случае... - Фейхоо сделал неопределенный жест,  -  в  таком
случае на вас падет не больше подозрений, чем на любого другого из  тех,
кто