сь,  чтобы она могла  оглянуться. Я
был полон до краев и ее беспредельной близостью, и своим  подавленным жела-
нием; а она вдруг посмотрела мне прямо в глаза и произнесла:
      -- Гордон тоже знает, что вы здесь живете.
      -- А знает он, что я чувствую? -- спросил я.
      -- Не знаю. Он не говорил.
      Мне так хотелось пройти  эти  оставшиеся полмили: такой короткий путь
для машины и как далеко он может завести... Мое тело горело... пульсировало
от жажды... и я вдруг ощутил, что непроизвольно стискиваю зубы.
      -- О чем вы думаете? -- спросила она.
      -- Ради Бога... черт возьми, вы  прекрасно знаете, о чем я думаю... и
мы сию же минуту возвращаемся в Клэфем.
      Она вздохнула.
      -- Да. Наверное, мы должны вернуться.
      -- Что значит... наверное?
      -- Ну, я... --  Она остановилась. -- Я хотела сказать только,  что мы
должны. Простите... я просто... на минуту... почувствовала искушение.
      -- Как в Аскоте? -- спросил я.
      Она кивнула.
      -- Как в Аскоте.
      -- Только  здесь и сейчас, -- сказал я, -- у нас есть место, и время,
и возможность на что-нибудь решиться.
      -- Да.
      -- И что мы собираемся делать... Ничего. -- Полувопрос, полуутвержде-
ние; полнейшая невозможность.
      -- Что  мы мучаемся? -- вдруг вспыхнула  она. --  Почему мы не  можем
просто завалиться в вашу кровать и провести приятный часок? Почему  надо во
все на свете впутывать эту чертову честь?
      Мы прошли по дороге туда,  где  я  оставил  машину, и я поехал на юг,
тщательно соблюдая  ритуал остановки у светофора;  на всем пути  до Клэфема
они таращили на меня круглые красные глаза.
      -- Было очень приятно, -- сказала Джудит, когда мы подкатили к крыль-
цу ее дома.
      -- Мне тоже.
      Мы вошли внутрь, точно расстались, и только когда я увидел,  как улы-
бается  ни  о  чем не подозревающий Гордон, я осознают, что не смог бы вер-
нуться сюда, если бы все обернулось иначе.
      В тот же день  был обед, и Пен снова вынырнула из  своих неотмеренных
пилюль. Я рассказал про свой визит  к Кальдеру. Пен, как можно было предви-
деть, живо заинтересовалась и сказала,  что  она бы дорого дала, чтобы  уз-
нать, какой такой декокт был в холодильнике.
      -- Что такое декокт? -- поинтересовалась Джудит.
      -- Отвар вещества в воде. Если вы распускаете вещество в  спирте, это
тинктура.
      -- Сколько надо прожить, чтоб во всем этом разобраться!
      Пен рассмеялась.
      -- К вопросу о лекарствах: как насчет карминатива, анодина и вермифу-
га? Они так роскошно перекатываются на языке...
      -- А что они означают? -- вмешался Гордон.
      -- Избавляет от газов, избавляет от боли, избавляет от глистов.
      Гордон рассмеялся вместе со всеми.
      -- Давайте примем немного тинктуры виноградного анодина. -  - Он под-
лил вина в наши  стаканы. -- Вы серьезно верите, Тим, что  Кальдер исцеляет
лошадей прикосновением?
      -- Я  уверен,  что он в это верит, -- задумчиво сказал я. -- Не знаю,
позволяет ли он наблюдать. И даже  если позволит, что можно увидеть? Не ду-
маю, что он говорит  лошадям: "Вам нужно побольше спать и гулять  на возду-
хе".
      Джудит удивилась:
      -- Вы говорите так,  будто хотели бы, чтоб это было правдой.  Да ведь
Гордон и Гарри воспитали вас как Фому неверующего!
      -- Кальдер  производит впечатление, --  сознался я. -- И его поместье
тоже. И гонорар, который он берет. Он не мог бы назначать такие высокие це-
ны, если бы не получал реальных результатов.
      -- Он выписывает травы из-за границы? -- спросила Пен.
      -- Я не спрашивал.
      -- Почему вы так думаете? -- заинтересовался Гордон.
      -- Ну... -- Пен подумала. -- Кое-что из того, о чем упоминал Тим, до-
вольно экзотические вещи.  Желтокорень -- иначе гидрастис, говорят, в прош-
лом им лечили практически  все, что только может прийти в голову,  но нынче
он в основном используется в микроскопических  дозах  для  глазных  капель.
Должно быть, импортируется из Америки. А  фо-ти-тьенг  --  это  Hydrocotyle
asiatica minor, также называемый эликсиром долголетия, -- этот растет, нас-
колько мне известно,  в  тропических джунглях на Дальнем  Востоке.  Я вот о
чем: по-моему, если лошадей пользуют  подобными  снадобьями,  то это должно
широко практиковаться.
      Если на меня  произвел впечатление Кальдер, то, возможно, еще большее
-- Пен.
      -- Не знал, что аптекари так здорово разбираются в травах.
      -- Я просто интересовалась, изучала их свойства, -- возразила она. --
О старинных снадобьях очень скупо упоминается на официальных фармацевтичес-
ких курсах, и  почему-то  даже о  дигиталисе  и пенициллине мало  сведений.
Большинство аптек не  торгуют  непредписанными лекарственными травами, но я
торгую, и, честно говоря, они помогают куче народу.
      -- А вы сторонница чесночных припарок на детские пятки при судорожном
кашле? -- спросил Гордон.
      Оказалось, что нет. Мы посмеялись.
      -- Если кто-то  верит в Кальдера,  -- решительно заявила  Джудит,  --
пусть верит в него, и в чесночные припарки, и во все вместе взятое.
      Мы вчетвером  провели вместе приятный день и вечер,  и когда Джудит и
Гордон отправились спать, я проводил Пен до ее дома, куда  она отправлялась
каждую ночь, и свежий воздух улицы наполнил мои легкие.
      -- Вы  ведь возвращаетесь домой завтра, так? --  спросила она, шаря в
поисках ключей.
      Я кивнул.
      -- Утром.
      -- Мы хорошо позабавились. -- Она наконец нашла ключи и вставила один
из них в замок. -- Не хотите зайти?
      -- Нет... Немного пройдусь.
      Она отперла замок и встала в дверях.
       -- Спасибо за змея... он так блестел. И давайте распрощаемся, хотя я
догадываюсь, что, если Джудит выдержит, я еще вас увижу.
      -- Выдержит что? -- спросил я.
      Она поцеловала меня в щеку.
      -- Спокойной ночи. И верите или нет, но травка, известная  под назва-
нием "цветок страсти", помогает от бессонницы.
      Насмешка повисла  в воздухе, как  улыбка Чеширского Кота. Пен вошла в
дом и закрыла за собой дверь, а я беспомощно остался  стоять  на крыльце, и
мне очень хотелось позвать ее обратно.


      ГОД ВТОРОЙ: ФЕВРАЛЬ

      Ян Паргеттер был убит первого февраля, примерно в час дня.
      Я узнал о его смерти от  Кальдера. В тот вечер меня что-то подтолкну-
ло, и я позвонил ему, чтобы запоздало поблагодарить за прием, пригласить на
ответный обед в Лондон и порасспрашивать, как ему понравилось турне по Аме-
рике.
      -- Кто?  -- непонимающе отозвался он,  когда я представился.  -- Кто?
Ах, Тим... Слушайте, я не могу сейчас говорить, я просто не в себе... Погиб
мой друг, я больше ни о чем думать не могу.
      -- Простите, -- не очень уместно сказал я.
      -- Да... Ян Паргеттер... но вы, наверное, его не знаете...
      На этот раз я вспомнил сразу. Ветеринар. Большой, надежный; рыжеватые
усы.
      -- Я встречался с ним, -- сказал я, -- у вас дома.
      -- Правда? Ах,  да. Меня это  так оглушило не  могу  сосредоточиться.
Слушайте, Тим, позвоните в другой раз, ладно?
      -- Да, конечно.
      -- Дело не только в том, что он много лет был моим другом, -- продол-
жал он. -- Я просто не знаю... Я правда не знаю, что будет без  него с моим
делом. Он посылают мне столько лошадей... такой хороший друг... я совершен-
но оглушен...  Слушайте, позвоните потом... мне  жаль, Тим. --  Он дрожащей
рукой положил трубку, и она тренькнула.
      В тот момент мне показалось, будто он хотел сказать, что Ян Паргеттер
погиб при каком-то несчастном случае, и только на следующий день, когда мне
на глаза попалась заметка в газете, я осознал разницу.
      "Ян Паргеттер, хорошо известный, весьма уважаемый ветеринарный хирург
Ньюмаркета, вчера утром был найден мертвым в своем доме. Полиция подозрева-
ет ограбление. Утверждают, что Паргеттер получил повреждение черепа. Из до-
ма исчезли определенные медикаменты. Тело Паргеттера было обнаружено миссис
Джейн Халсон, приходящей горничной. Ветеринар проживал  со  своей  женой  и
тремя маленькими дочерьми, все  они  отсутствовали дома во время нападения.
Миссис Паргеттер, как сообщили ночью, очень страдает, и  ей прописаны седа-
тивные средства".
      Сколько же таких немногословных печальных  сообщений,  подумал  я,  и
сколько скорбящих, потерявших близких. Это был первый из моих знакомых, ко-
торого убили, и несмотря на то, что наше знакомство было совсем непродолжи-
тельным, меня очень расстроила его смерть. И если меня настолько  выбила из
колеи смерть случайного встречного, как же, подумал я,  можно вообще прийти
в себя, :если убьют того, кого  хорошо знал и любил. Как тогда справиться с
гневом? Смириться с жаждой мести?
      Я, конечно же, читал высказывания мужей и жен,  которые "не ожесточи-
лись" после убийства  супруга,  и никогда не мог  этого  понять. Смерть Яна
Паргеттера вызвала во мне ярость по отношению к тому, кто  самонадеянно ре-
шил, что имеет право убить человека.


      Благодаря Аскоту и Сэнд-Кастлу  мой  доселе дремавший интерес к скач-
кам, казалось, окончательно готов был пробудиться, и этой  зимой я потратил
три или  четыре субботы, чтобы съездить в Кемптон  или Ньюбери и посмотреть
скачки с препятствиями. С Урсулой Янг мы уже были в  приятельских отношени-
ях, и именно от этой бодрой, хорошо информированной лошадиной свахи я полу-
чил больше сведений о Яне Паргеттере и его смерти.
      -- Выпьете? -- предложил я в Кемптоне, прячась в поднятый воротник от
пронизывающего ветра.
      Она посмотрела на часы (сколько я  ее видел, она ничего не делала, не
сверившись со временем) и согласилась пропустить глоток. Виски для нее, ко-
фе для меня, как и в Донкастере.
      -- Теперь признайтесь, -- потребовала  она,  крепко  стиснув стакан и
крича мне в ухо сквозь общий  гул бара, набитого такими же продрогшими кли-
ентами, жаждущими  согреться изнутри, -- когда  вы задавали все  те вопросы
про паи на жеребцов, имелся в виду Сэнд-Кастл?
      Я улыбнулся, но  не  сказал ни слова, усердно  заслоняя  свой кофе от
толчков соседских локтей.
      -- Видимо, так, -- заключила она. -- Смотрите -- вон  столик. Быстрей
за него.
      Мы уселись в углу, а  над  нашими головами грохотал бар, и  кабельное
телевидение транслировало  повтор решающих моментов прошлых заездов. Урсула
приблизила свою голову к моей.
      -- Вот это выкинул номер Оливер Нолес!
      -- Вы одобряете? -- поинтересовался я.
      Она кивнула.
      -- Он с одного хода попал в дамки. Быстро соображает. Толковый мужик.
      -- Вы его знаете?
      -- Да. Частенько встречались на торгах. Он женат на воображале, кото-
рая бросила его ради канадского миллионера или кого-то еще, и,  может быть,
еще поэтому он метит в  экстра-класс;  просто, чтоб ей доказать. --  Урсула
жестко улыбнулась. -- Она сделала ему по-настоящему больно. Надеюсь, у него
все получится.
      Она отпила  половину своего виски, и  я заговорил про  Паргеттера. Ее
лицо исказилось от гнева, такого же, какой чувствовал я сам.
      -- Его никогда не бывало дома по вечерам, он вечно спасал жизнь како-
го-нибудь средненького  жеребенка с коликами.  Ну что за скотство! Он домой
за полночь пришел, а убийца был  уже в доме, наверное, тащил все, что попа-
дало под руку. Понимаете, жена Яна  с детьми гостила у матери. Полиция счи-
тает, убийца думал, что дом опустел на всю ночь. --  Ее  передернуло. -- Он
ударил Яна по затылку медной лампой,  взял ее со стола в гостиной. Схватил,
что попалось. Не обдумывая заранее.  Так  по-дурацки...  -- Она разволнова-
лась, как,  наверное, каждый, кто  его знал.  -- Вот горе-то!  Он ведь  был
по-настоящему  хорошим  человеком, хорошим врачом, все его  любили.  И  вот
из-за такой ерунды, да и то впустую... Полиция нашла кучу серебра и украше-
ний, завернутых в одеяло. Оно валялось  там же, в комнате. Они считают, что
вор перепугался и бросил все, когда Ян вернулся  домой... пересмотрели весь
дом, и пропал только его чемоданчик с инструментами  и кое-какие лекарства,
которые он брал с собой в тот вечер... не из-за чего убивать... даже нарко-
ману. Ничего там такого не было. -- Она замолчала и перевела взгляд на свой
почти опустевший стакан, и я предложил ей повторить.
      -- Нет, спасибо, пожалуй,  одной  достаточно. А то разнюниться тянет.
Понимаете, мне нравился Ян. Он был стоящим человеком. Удавила бы эту тварь,
которая его убила!
      -- Думаю, Кальдер Джексон разделяет ваши чувства, -- сказал я.
      Она подняла взгляд. Ее лицо,  отлично  сохранившееся  для  пятидесяти
лет, исполнилось неподдельного участия.
      -- Кальдеру будет страшно недоставать Яна. Не так  много вокруг вете-
ринаров, которые не только пускают целителя на свой порог, но  и обращаются
с ним как с коллегой. У  Яна не было профессиональной ревности. Это большая
редкость. Очень хороший человек. От этого еще хуже.
      Мы вновь вышли на промозглый ветер, и я в тот день проиграл пять фун-
тов, о чем Лорна Шиптон обязательно наябедничала бы дядюшке Фредди, если бы
узнала.
      Две недели спустя по приглашению Оливера Нолеса я еще раз посетил его
хозяйство в Хартфорд-шире, и хотя снова было воскресенье и еще стояла зима,
атмосфера в поместье разительно  изменилась.  Там, где раньше все погружено
было в тихую зимнюю спячку, теперь пробудилась недремлющая  суета и рвение;
где рассеянно бродили по загонам матки с жеребятами, теперь неспешно разгу-
ливали толпы кобыл с огромными животами.
      Посев приближался к жатве. Жизнь поспела,  вот-вот  она  появится  на
свет, а во тьму упадут новые  семена. Я не был, строго говоря, сельским ре-
бенком (десять акров лесистого холма в Суррее), и для меня  рождение живот-
ных оставалось  чудом и праздником; для Оливера Нолеса,  по его словам, это
служило постоянным источником беспокойства, прибылей и потерь.
      -- Полагаю, -- откровенно сказал он, сопровождая меня  в первый боль-
шой двор, -- что к одной  вещи я мысленно не подготовился: к значению жере-
бят, которые должны будут здесь родиться.  Я имею в виду... -- Он обвел ру-
кой терпеливые головы, выглядывающие  над  рядами нижних дверок. -- ...Этих
кобыл предназначали для лучших жеребцов. У них легендарные родословные. Они
-- история. -- Его  благоговение было почти ощутимо. -- Вы понимаете,  я не
сознавал, сколько  тревог они мне  принесут. Мы всегда старались делать для
жеребят все,  что могли, мы ведь обязаны, но  если какой-нибудь умирал, это
не было трагедией. А с этими... -- Он виновато улыбнулся. -- Мало, оказыва-
ется, просто приобрести Сэнд-Кастла. У нас должна быть  очень прочная репу-
тация, чтобы нам доверяли содержание элитных племенных кобыл.
      Мы с ним прогуливались вдоль ряда денников, и он описывал мне в дета-
лях происхождение каждой кобылы, к которой мы подходили, и жеребенка, кото-
рого она  вынашивает, и даже на мой непросвещенный  взгляд это звучало так,
словно все  победители Дерби и Оукса  за прошедшую половину  столетия имели
отношение к грядущему поколению.
      -- У меня не было сложностей с продажей номинаций СэндКастла,  -- го-
ворил хозяин. -- Даже 'по сорок тысяч фунтов. Я мог выбирать в какой-то ме-
ре, какую кобылу принять. Так странно было отказываться от кобыл, которых я
считал неподходящими!
      -- Нет ли искушения, -- ненавязчиво  поинтересовался  я,  --  продать
больше сорока мест? Чтобы... э-э... принять сверх нормы взнос... не облага-
емую налогом наличность... по-тихому?
      Его это скорей позабавило, чем оскорбило.
      -- Не скажу, что  такого не делают ни на одном из  существующих заво-
дов. Но  я не буду делать этого с Сэнд-Кастлом, по крайней мере; в этом го-
ду. Он еще слишком молод. И еще не проверен, разумеется.  Некоторые жеребцы
даже и сорока кобыл не выдерживают... и осторожные  заводчики имеют обыкно-
вение заглядывать в генеалогическое древо,  но  в  происхождении этого коня
нет и намека на то, что  он может оказаться бессильным и неплодовитым. Я бы
не взялся за все это, если бы имел хоть какие-то сомнения.
      Казалось, он больше старается подбодрить  себя,  чем  меня; как будто
размах и  ответственность его обязательств только  сейчас дошли до  него, а
дойдя, напугали. Я почувствовал легкую дрожь тревоги, но заглушил ее, успо-
каивая себя тем, что прошедший огонь  и воду жеребец стоил продажной цены и
его можно  в случае чего  продать вновь,  не потеряв ничего.  В этой  мошне
деньги банка хранились надежно.
      Время было более раннее, чем в мой прошлый визит, --  одиннадцать ут-
ра, и видно было, что прибавилось работников: они чистили денники  и носили
корм и воду.
      -- Я был вынужден дополнительно нанять людей, --  сухо отчитался Оли-
вер Нолес. -- Временно, на сезон.
      -- Трудно вербовать рабочую силу? -- спросил я.
      -- Да  нет. Я  каждую весну так делаю. Хороших  оставляю на весь год,
если они остаются, конечно: эти ребята приходят и уходят, когда  им вздума-
ется, -- те, которые не женаты. Я придерживаю ядро, а прочих на осень и зи-
му посылаю красить заборы и тому подобное.
      Мы не спеша прошли во второй двор, где увидели тыльную  часть Найдже-
ла, который заглядывал в денник, перегнувшись через нижнюю дверцу.
      -- Помните Найджела? --  сказал  Оливер. -- Моего управляющего конюш-
ней?
      Найджел, как я заметил, был надлежащим образом поощрен.
      -- А Джинни, -- поинтересовался я, пока мы гуляли, -- она сегодня до-
ма?
      -- Да, она где-то тут. --  Он оглянулся кругом, точно ожидая, что она
материализуется при  звуке своего имени, но этого не  произошло. -- Как там
дела, Найджел? -- окликнул хозяин.  Кустистые  брови  Найджела вынырнули из
денника и нацелились на нас.
      -- Флорадора уже ест, -- сообщил он, указывая на поднадзорную леди; в
голосе его слышалось облегчение. -- А Паттакейк еще тужится. Я как раз туда
возвращаюсь.
      -- Мы тоже пойдем, -- сказал  Оливер. -- Если вам интересно, -- доба-
вил он, вопросительно обернувшись ко мне.
      Я кивнул и пошел с  ними  по проходу в третий, меньший  прямоугольный
двор для жеребят.
      И здесь,  где  когда-то  было  пусто,  теперь решительно зашевелилась
жизнь. Денник, к которому Найджел нас подвел, был больше обычного  и высте-
лен толстым слоем соломы.
      -- Жеребята обычно рождаются ночью, -- сказал Оливер,  и Найджел кив-
ком подтвердил. -- Она начала около полуночи. Она просто лентяйка,  да, де-
вочка? -- Он похлопал бурый крестец.  -- Всегда тянет. Каждый год та же ис-
тория.
      -- Ее не кСэнд-Кастлу прислали? -- спросил я.
      -- Нет. Это одна из моих,  -- сказал Оливер. -- Жеребенок от Летопис-
ца.
      Мы покрутились рядом несколько  минут,  но с Паттакейк не происходило
изменений. Найджел, нежно  прощупывая опытными руками вздутость под ее реб-
рами, сказал, что она, видимо, справится  через час и что он пока останется
с ней. Оливер и я двинулись  вперед, мимо пока еще запертого случного сарая
и дальше, по тропе между двух небольших загонов ко двору жеребцов. Все, как
и раньше, блистало дотошной опрятностью.
      В одном из  загонов  высился четырехногий силуэт, смиренно опустивший
голову.
      -- Длиннохвостый, -- сказал  Оливер.  -- Получает больше воздуха, чем
травы, ясное дело. Земля еще не прогрелась, и новая трава не выросла.
      Наконец мы подошли  к последнему двору,  и там был  он,  высокородный
Сэнд-Кастл; он выглядывал из стойла, как обыкновенная лошадь.
      "Кто знает", -- подумал я. Все было здесь: и гордое спокойствие арис-
тократической головы, и любопытный взгляд, и  настороженно вставшие торчком
уши, но я не узнавал в нем того удивительного создания, которое видел в Ас-
коте. Я вдруг понял, что больше  никто и никогда не увидит этот стрелой ле-
тящий огонь, эту высокую доблесть, от которой перехватывало  горло; и каза-
лось постыдным, что его принудили отречься от своего дара в надежде, что он
передаст его другим.
      Парень с  метлой сметал кро