о на  прошлой неделе, что она во веки веков бла-
годарна Кальдеру Джексону, который украл у них дело.
      -- Вряд ли он украл его, -- мягко возразил я. -- Ну, вы знаете, что я
хочу сказать. Если вы  такой зануда, скажите лучше. -- Она хихикнула.  -- А
Мэгги наконец купила себе кое-что из одежды, и я за нее рада.
      Мы вошли  во двор, заглянули в  денники, и Джинни  извлекла последние
морковины и приласкала обитателей, и кобыл, и подросших  жеребят, и погово-
рила с ними, и все они приветливо тянулись к ее рукам, нежно обнюхивая ее и
пофыркивая. Вокруг нее был мир, она была в мире, и там, где она находилась,
утихала растущая боль.


      ГОД ТРЕТИЙ: АПРЕЛЬ

      Отправившись, как обычно, за "Что Происходит...", Алек вернулся с бу-
кетом желтых тюльпанов, и теперь они  стояли у него на столе в пивной круж-
ке, излучая сиянье весны, прямые, как гвардейцы.
      Гордон писал заметки; почерк его  сделался  еще  мельче. Двое старших
коллег считали дни до пенсии. Жизнь офиса; обычный день.
      Мой телефон  зазвонил, и я,  не отрываясь от письма человека, который
выращивал помидоры и просил продлить ему ссуду (поскольку ему вот сию мину-
ту понадобилась новая теплица величиной в пол-акра), не сразу нашарил труб-
ку.
      -- Это Оливер Нолес, -- сказал голос. -- Это вы, Тим?
      -- Привет, -- тепло отозвался я. -- Как у вас, все в порядке?
      -- Нет.
      Слово прозвучало болезненно резко, и я весь подобрался мысленно и фи-
зически.
      -- В чем дело?
      -- Вы  можете приехать?  -- спросил он, не отвечая  прямо. -- Я очень
обеспокоен. Я хочу с вами поговорить.
      -- Что ж... Воскресенье вас устроит?
      -- Вы можете приехать сегодня? Или завтра?
      Я мысленно прикинул объем работ и число деловых встреч.
      -- Давайте тогда завтра вечером. Если дело касается банка.
      -- Дело касается банка. -- Тревога в его голосе была слышна совершен-
но отчетливо и с легкостью сообщалась мне.
      -- Вы не можете сказать, в  чем проблема? -- спросил я. -- Сэнд-Кастл
в порядке?
      -- Не знаю, -- был ответ. -- Поговорю с вами, когда вы приедете.
      -- Но, Оливер...
      -- Слушайте, --  прервал  он. -- Сэнд-Кастл в  добром  здравии, он не
сбежал и ничего не натворил. Сложно  объяснить по телефону. Мне нужен ; ваш
совет, вот и все.
      Больше он ничего не сказал и  оставил меня с заглохшей трубкой в руке
и мерзким осадком неопределенности в душе.
      -- Сэнд-Кастл? -- спросил Гордон.
      -- Оливер говорит, что он в добром здравии.
      -- Эта лошадь застрахована от всего -- и на чудовищную сумму, так что
особо не тревожьтесь, -- отмахнулся  Гордон.  --  Это что-нибудь малозначи-
тельное.
      По голосу судя, это отнюдь не было малозначительно, и когда я на сле-
дующий день  оказался на конном  заводе, выяснилось, что значило это много.
Оливер выскочил навстречу мне, когда я только подрулил к стоянке  перед фа-
садом, и  на его  лице были явственно видны глубокие  морщины, которых я не
помнил.
      -- Заходите, -- сказал  он, стиснув мою руку. -- Я серьезно  боюсь. Я
не знаю, что мне делать.
      Мы прошли в дом, в контору-гостиную, и он указал мне на кресло.
      -- Сядьте и прочтите. -- Он подал мне письмо. Никаких "прекрасная по-
года" и  "как поживает Джинни";  только эта отрывистая команда. Письмо было
датировано 21-м апреля.
      "Дорогой Оливер!
      Я не выражаю недовольства, поскольку, заплатив взнос, получаешь всего
лишь шанс, но вынуждена сообщить вам, что жеребенок Сэнд-Кастла у  моей ко-
былы Стальной Пружины родился с половиной уха. Это  самочка, кстати говоря,
и, полагаю,  на ее  скорости это не скажется, но  ее внешний вид безнадежно
испорчен. Очень печально.
      Надеюсь увидеть вас в ближайшее время на торгах. Ваша Джейн".
      -- Это очень плохо? -- хмуро  спросил я. Вместо ответа он молча подал
мне второе письмо. Оно гласило:
      "Уважаемый м-р Нолес!
      Вы просили  сообщить вам, как  пройдут роды у моей кобылы Жирандетты,
которая вам так пришлась по душе. Она благополучно произвела на свет чудес-
ного жеребенка мужского пола, но, к несчастью, он умер через шесть дней. Мы
сделали вскрытие, и выяснилось, что у  него  были  деформированы  сердечные
клапаны, что-то наподобие врожденного порока сердца.
      Это большой удар для меня, в денежном смысле тоже, но  что поделаешь,
такова жизнь. Искренне ваш,
      Джордж Пейдж".
      -- А теперь это, -- сказал Оливер и подал мне третье письмо.
      Бланк со штампом  хорошо известного и весьма уважаемого конного заво-
да; само письмо короткое, бесстрастное.
      "Уважаемый сэр!
      Жеребенок женского пола рожден 31 марта от Корн.
      Производитель: Сэнд-Кастл. Деформированы передние ноги. Уничтожен".
      Я вернул Оливеру письма и с растущим предчувствием спросил:
      -- Насколько часты вообще такие уродства?
      Оливер сдавленно произнес:
      -- Случаются. Иногда случаются. Но эти письма -- еще не все. Было два
телефонных звонка  -- один этой ночью. Еще два  жеребенка погибли от порока
сердца. Еще два! Всего пятеро с отклонениями. --  Черные зрачки-впадины ус-
тавились на  меня. -- Это уже слишком. -- Его передернуло. -- А что же дру-
гие тридцать пять? Надеюсь... надеюсь, им больше...
      -- Если вы ничего не слышали, значит, они определенно в порядке.
      Он безнадежно покрутил головой.
      -- Кобылы разбросаны по всей стране. Они приносят жеребят там, где им
предстоит следующее спаривание. Никакой обязательной причины  нет, чтоб уп-
равляющие конными  заводами сообщали мне,  когда родился жеребенок и как он
выглядит. То есть некоторые поступают так из любезности, но они не обязаны,
как и я. В смысле как владелец кобылы, а не менеджер жеребца.
      -- Да, понимаю.
      -- Так что могут быть и  другие жеребята с деформациями... просто я о
них не слышал.
      Последовала долгая напряженная пауза; в мои банковские мозги медленно
закрадываются холодный ужас. На лбу  Оливера  выступила  испарина, угол рта
задергался: он попытался разделить свою тревогу на двоих и вместо  того уд-
воил ее.
      Телефон внезапно зазвонил, заставив нас обоих подпрыгнуть.
      -- Ответьте, -- попросил хозяин. -- Пожалуйста.
      Я открыл  было рот, желая возразить, что это  всего лишь обычный зво-
нок, звонить могут по любому поводу; потом просто поднял трубку.
      -- Оливер Нолес? -- спросила трубка.
      -- Нет... Это его помощник.
      -- Ага. Так вы передадите ему сообщение?
      -- Да, конечно.
      -- Скажите ему, что Патрик О'Марр ему звонил, из Лимбэллоу, Ирландия.
Уловили?
      -- Да, -- сказал я. -- Продолжайте.
      -- Это про жеребенка,  что у нас родился три или четыре  недели тому.
Наверное, лучше  будет мистеру Нолесу  узнать, что нам пришлось его уничто-
жить, и я прошу прощения за скверные новости. Вы слушаете?
      -- Да, -- сказал я, чувствуя пустоту в животе.
      -- Бедняга малыш родился вроде  как  со  свернутым копытом. Ветеринар
сказал, что оно может выпрямиться через неделькудругую, но  оно не выпрями-
лось. Мы сделали  рентген, оказалось, что  путовая кость и  роговой  башмак
сросшиеся и  недоразвитые. Ветеринар сказал, что  им уже не  развиться пра-
вильно и  малыш ходить не сможет, что уж говорить о скачках. А так был чуд-
ный пацан, по всем прочим статьям. В общем, я звоню потому, что мистеру Но-
лесу, ясное  дело, хочется, чтобы  первый приплод от Сэнд-Кастла принес ему
славу, так я объясняю, что наш малыш не годится. Пинк Родес, так кобылу зо-
вут. Скажете  ему, ладно? Пинк Родес. Ее здесь  будут случать с Даллатоном.
Чудная кобылка. У нее все прекрасно, передайте мистеру Нолесу.
      -- Да, -- сказал я. -- Мне очень жаль.
      -- Ну, дело такое. -- Окультуренный ирландский акцент не выдавал осо-
бого отчаяния. -- Хозяин кобылы убивается, это уж точно, да ведь у него на-
верняка есть страховка на случай рождения мертвого или уродца, так что все-
го и делов -- подождать год и попытать счастья еще разок.
      -- Я передам мистеру Нолесу, --  сказал я. -- И спасибо, что дали нам
знать.
      -- Сожалею и вообще, -- откликнулся голос. -- Ну, всякое бывает.
      Я медленно положил трубку, а Оливер тупо сказал:
      -- Еще один? Только не еще один.
      Я кивнул и пересказал ему все, что сообщил Патрик О'Марр.
      -- Значит, шесть, -- отрывисто буркнул Оливер. -- А Пинк Родес... это
та кобыла, которую вы видели с Сэнд-Кастлом ровно год назад.
      -- Да? --  Я мысленно вернулся к тому величественному бракосочетанию,
обещавшему так много. Несчастный  маленький  жеребенок, зачатый в радости и
родившийся со сросшимся копытом.
      -- Что же мне делать? -- пробормотал Оливер.
      -- Достаньте страховой полис Сэнд-Кастла.
      Он смотрел на меня, не видя.
      -- Нет, с кобылами. У нас здесь сейчас все кобылы, которые в этом го-
ду намечены для Сэнд-Кастла. Они все ожеребились, кроме одной, и  почти все
уже покрыты. То есть...  уже на подходе второй приплод, и если  они... если
все они... -- Он остановился, точно язык отказывался ему повиноваться. -- Я
не спал ночь.
      -- В первую очередь, -- повторил я, -- надо просмотреть полис.
      Он протянул руку к шкафу и безошибочно выдернул из плотного ряда ско-
росшивателей нужный документ, многостраничное дело, отпечатанное частью ти-
пографским способом, частью на машинке. Я раскрыл его и обратился  к Оливе-
ру:
      -- Как насчет кофе? Это затянется надолго.
      -- Ох. Да, конечно. -- Он неуверенно огляделся кругом. --  Где-то тут
что-то было к обеду. Пойду воткну  вилку. -- Он помолчал, затем добавил для
ясности: -- Кофеварка.
      Я знал состояние, когда язык говорит одно, а мысли прикованы к друго-
му.
      -- Хорошо, -- сказал я. -- Отлично.
      Он кивнул; его  мыслительный механизм давал перебои, и я догадывался,
что, когда  он доберется до кухни, ему придется  долго вспоминать, зачем он
туда шел.
      Страховой полис был составлен на профессиональном жаргоне, непонятном
клиенту, и до отказа напичкан труднопроизносимыми  словами и предложениями,
чей смысл был ясен лишь тому, кто посвятил этому жизнь.  По  этой причине я
читал его с большой осторожностью, медленно, внимательно, от  слова до сло-
ва.
      Там было множество определений "несчастного случая" и оговорено число
ветеринарных врачей, с которыми необходимо проконсультироваться, дабы они в
письменном виде представили свои заключения, прежде чем Сэнд-Кастл (в даль-
нейшем именуемый "жеребец") по необходимости должен будет подвергнуться гу-
манной ликвидации  по той или  иной причине. Были оговорены виды переломов,
отдельно поименованы кости, которые не поддавались заживлению, а также упо-
мянуты возможные повреждения  мышц, нервов и сухожилий, не дающие основания
для ликвидации,  исключая те степени  сложности, при которых жеребец в дей-
ствительности не может стоять.
      Помимо  вышеозначенных  оговорок  жеребец считался застрахованным  на
случай смерти от любых естественных причин, на случай гибели в аварии, если
произойдет непредвиденный побег (эту возможность следовало всемерно предот-
вращать, грубая небрежность служила основанием для отказа), на случай смер-
ти в огне при пожаре конюшни, на случай смерти, умышленно причиненной чело-
веком. Он был полностью застрахован на случай умышленной или случайной кас-
трации, на случай этого же повреждения,  причиненного ветеринаром, действу-
ющим из лучших побуждений. Он был застрахован по скользящей шкале на случай
бесплодия, вопрос о его полной стоимости мог встать, если он на сто процен-
тов оказывался бесплодным (результаты лабораторных тестов не считались дос-
таточно убедительными).
      Он был застрахован против случайного или умышленного отравления, про-
тив импотенции, наступившей в результате перенесенного несмертельного забо-
левания, против недееспособности или фатальных телесных повреждений, причи-
ненных ему другой лошадью.
      Он был застрахован против  объектов,  падающих с неба, против механи-
ческих объектов, могущих наехать на него на земле, против деревьев, могущих
на него свалиться, против скрытых ям, могущих оказаться у него под копытом.
      Он был застрахован  против  любого мыслимого несчастья, кроме одного.
Он не был застрахован против выхода  из бизнеса изза появления у его потом-
ства врожденных аномалий.
      Появился Оливер,  неся на подносе  две кухонные кружки, в которых был
чай, не  кофе. Он поставил поднос на стол и взглянул на мое лицо, но, похо-
же, его отчаяние уже трудно было усугубить.
      -- Итак, -- сказал он, --я не застрахован на случай владения здоровым
сильным жеребцом, к которому никто не будет посылать своих кобыл.
      -- Не знаю.
      -- Да... Я уже вижу. -- Он слегка вздрогнул. -- Когда составлялся по-
лис, шесть  человек -- я,  двое ветеринаров, помимо самих страхователей, --
пытались учесть любую  случайность... предохраниться от нее. Мы внесли туда
все, что могло прийти в голову. -- Он сглотнул. --  Никто...  никто и поду-
мать не мог о целом поколении жеребят-уродцев.
      -- Верно, -- сказал я.
      -- То  есть заводчики по желанию обычно страхуют  своих кобыл и жере-
бят, чтобы возместить взнос за жеребца,  но не всегда -- это дорого. А я...
я заплатил громадные деньги...  и  одноединственное... только одно, чего мы
не могли предусмотреть... не могли представить... оно и случилось.
      Полис, на мой взгляд, был чересчур детализирован. Можно было написать
что-то вроде: "любой фактор, ведущий к тому, что конь не может быть исполь-
зован в целях племенного разведения"; но, видимо, у страхователей не подня-
лась бы рука подписать бумагу, дающую возможность для  разночтений и интер-
претаций. В любом  случае вред был причинен. Всеохватывающие полисы слишком
часто не имеют в виду того,  что в них написано, и никакая страховая компа-
ния не выплатит страховку, если сможет этого избежать.
      Моя кожа стала липкой на  ощупь.  Три  миллиона фунтов, принадлежащих
банку, и  два миллиона, собранных по подписке у  частных лиц, завязаны были
на лошадь, и если Оливер не сможет расплатиться, именно мы потеряем все.
      Я рекомендовал эту ссуду. Генри ввязался в авантюру, Вэл и Гордон вы-
разили желание, но именно мой доклад  дал ход делу. Я мог предвидеть обсто-
ятельства не  больше, чем Оливер, но  давило жуткое ощущение  личной ответ-
ственности за беду.
      -- Что мне делать? -- повторил он.
      -- С кобылами?
      -- Со всем вместе.
      Я не  смотрел на него. Несчастье,  которое для банка  означало потерю
лица и глубокую прореху в прибылях, а для частных вкладчиков -- болезненную
финансовую неудачу, для Оливера Нолеса было тотальным крушением.
      Если Сэнд-Кастл не сможет оправдать расходы; Оливер станет банкротом.
Его дело  не было компанией с  ограниченной ответственностью, а  значит, он
потеряет свой завод, своих лошадей, свой  дом; все, чем владел. К нему, как
и к  моей матери, придут судебные исполнители, вынесут  мебель, и все нажи-
тое, и книги, и игрушки Джинни... Я мысленно встряхнулся и сказал:
      -- Во-первых, не надо  суетиться.  Сохраняйте спокойствие и никому не
говорите того,  что сказали мне.  Дождитесь новых известий о жеребятах... с
изъянами. Я проконсультируюсь с другими директорами "Эктрина", и посмотрим,
можно ли будет потянуть время. В смысле... Я ничего не  обещаю,  но мы, на-
верное,  попробуем  приостановить выплату ссуды, пока не рассмотрим  другие
возможности.
      Оливер растерялся.
      -- Какие возможности?
      -- Ну... скажем, новые анализы. К примеру, если первоначальный анализ
семени Сэнд-Кастла был проведен небрежно, можно  будет  доказать,  что  его
сперма всегда была в некотором смысле неполноценной, и  тогда страховой по-
лис вас прикроет. По крайней мере, есть хороший шанс.
      Страхователи, подумалось мне, в этом случае предъявят иск той лабора-
тории, где первоначальные анализы  были  признаны безупречными, но это была
проблема Оливера, а не моя. Главное, что он слегка приободрился и рассеянно
отхлебнул чаю.
      -- А кобылы? -- спросил он.
      Я покачал головой.
      -- Вы должны  честно сказать их владельцам, что Сэнд-Кастл непригоден
к делу.
      -- И вернуть взносы, -- уныло сказал он.
      -- Хм.
      -- Сегодня  он покрыл двух, -- вздохнул Оливер. -- Я ни о чем не ска-
зал Найджелу. Понимаете, это  он  занимается расписанием случек. Он большой
специалист насчет кобыл, он знает, когда они восприимчивей всего. Я полага-
юсь на его суждение, а сегодня  утром он доложил мне, что две кобылы готовы
для Сэнд-Кастла. Я просто кивнул. Чувствовал себя мерзко. Но ничего  ему не
сказал.
      -- И сколько еще осталось, э-э... непокрытых?
      Он сверился со списком, слегка шевеля губами.
      -- Та, которая еще не ожеребилась, и... еще четыре.
      Я оцепенел. Тридцать пять кобыл несли это семя.
      -- Кобылу, которая  должна  ожеребиться, -- безжизненно произнес Оли-
вер, -- в прошлом году случили с Сэнд-Кастлом.
      Я вытаращился на него.
      -- Вы хотите сказать... что один из его жеребят родится здесь?
      -- Да. -- Он потер лицо рукой. -- Со дня на день.
      За дверью послышались  шаги, и влетела Джинни с вопросительным: "Па?"
Тут же она заметила меня, и ее лицо осветилось.
      -- Привет! Ой, как здорово. Я и не знала, что вы приедете.
      Я поднялся, чтобы тепло поприветствовать ее, как обычно, но она сразу
почувствовала что-то не то.
      -- В чем дело? -- Она  посмотрела мне в глаза, перевела взгляд на от-
ца. -- Что произошло?
      -- Ничего, -- сказал он.
      -- Папа, ты врешь. -- Она вновь повернулась ко мне. -- Объясните мне.
Я ведь вижу, случилось что-то плохое.  Я больше не ребенок. Мне уже семнад-
цать.
      -- Я думал, что ты в школе, -- сказал я.
      -- Я оттуда ушла. В конце прошлого семестра.  Никакого смысла возвра-
щаться туда на лето, если все, что меня интересует, здесь.
      Она выглядела гораздо увереннее, как будто школьница была куколкой, а
теперь из  нее вылупилась бабочка  и расправила крылья. Красоты, по которой
она так страдала, пока не прибавилось, но в ее лице  чувствовался характер,
и оно отнюдь не было невыразительным. Она всю жизнь будет привлекать внима-
ние, подумалось мне.
      -- Так что? -- повторила Джинни. -- Что произошло?
      Оливер с отчаянием махнул рукой и сдался.
      -- Рано или поздно ты все  равно узнаешь. -- Он сглотнул. --  Некото-
рые жеребята от Сэнд-Кастла... небезупречны.
      -- Как это -- небезупречны?
      Он рассказал ей про всех  шестерых  и показал письма. От лица  Джинни
медленно отливала кровь.
      -- Ох, папа, нет! Нет. Не может быть. Только не СэндКастл. Не это чу-
до!
      -- Сядь, -- предложил я, но она вместо этого бросилась ко мне, уткну-
лась лицом в мою грудь и отчаянно прижалась. Я обнял ее, поцеловал в макуш-
ку и утешил, как мог, на время.
      На следующее утро, в пятницу, я  вернулся в офис и, слегка скрипя зу-
бами, доложил  Гордону о результатах моего  визита к Оливеру.  Он несколько
раз повторил "Бог мой!", и Алек  оторвался от своего стола и тоже слушал, и
глаза его за  стеклами  золотой оправы на этот  раз  были серьезны, светлые
ресницы медленно мигали, смешливые губы жестко сжались.
      -- Что ты будешь делать? -- спросил он, когда я закончил.
      -- Честно говоря, не знаю.
      Гордон пошевелятся, его рука еле заметно вздрогнула на бумагах; приз-
нак подавляемой тревоги.
      -- Полагаю, в первую очередь, -- сказал он, -- следует известить Вэла
и Генри. Хотя остается загадкой, чем  может тут помочь любой из нас. Как вы
говорите, Тим, нам не следует пока что признавать ситуацию непоправимой, но
я не  могу представить, чтобы  в будущем какой-нибудь владелец элитной пле-
менной кобылы решился послать ее к Сэнд-Кастлу. А вы, Тим? Вы можете?
      Я покачал головой.
      -- Нет.
      -- Вы правы, -- заключил Гордон. -- Никто не пошлет.