, насчет меня.
Вы не скажете маме и папе, а? Ну пожалуйста, не говорите!
      Я посмотрел  в глаза  юноше и увидел, что в  них осталась тревога, но
исчез первоначальный  панический страх. Похоже,  он сознавал, что я вряд ли
потащу его за решетку, но вот насчет остального уверен не был.
      -- Наверное, они должны знать, -- сказал я.
      -- Нет! -- Его мгновенно охватило смятение. -- У них было столько за-
бот, а я чуть не сделал еще хуже, только вы меня остановили, а потом я стал
просыпаться весь в поту, когда представил, что бы стало с ними, и я получил
хороший урок: ничего доброго не добьешься, убивая людей, можно только испо-
ганить жизнь своим родным.
      После долгой паузы я сказал:
      -- Ладно. Не буду им рассказывать.
      И да поможет мне Господь, подумал я, если он когда-нибудь  нападет на
кого-то еще, потому что первая попытка сошла ему с рук.
      Облегчение, казалось, обессилило его почти так же, как  и тревога. Он
заморгал, отвернулся и стал смотреть туда, где участники  состязания в тре-
тий раз заходили на  прямую, на этот раз собравшись с силами  для финишного
рывка. Опять  возносилась и падала  волна над дальними барьерами, но теперь
единый гребень разбился на множество  брызг,  слитная  группа растянулась в
цепочку.
      Я вновь полюбовался  вблизи  поражающим воображение взлетом лошадей и
жокеев, и от зависти мне захотелось самому вскочить в седло; но, как и Але-
ку, мне  захотелось слишком  поздно. У меня были сила  и здоровье... но мне
было тридцать три.
      Лошади галопом пронеслись к аплодирующим трибунам, а мы  с Рикки мед-
ленно побрели  им вслед. После признания он  был тих  и спокоен; ему  стало
легче, когда он излил душу.
      -- Что ты теперь думаешь о Кальдере Джексоне? -- спросил я.
      Он выдавил из себя кривую усмешку.
      -- Ничего особенного. Все  это было безумие. То есть не его  же вина,
если папа упрям, как осел.
      Я это проглотил.
      -- То есть ты хочешь  сказать,  по-твоему, твой отец мог сам  послать
лошадь к нему?
      -- Да,  думаю,  мог бы, как и хотела мама. Но он сказал, что это глу-
пость и одно разорение. Вы не знаете моего папу, он если уж вбил себе в го-
лову, то просто бесится, когда  кто-то  начинает спорить, и он накричал  на
нее, а это несправедливо.
      -- Если бы твой отец послал лошадь к Кальдеру Джексону,  -- задумчиво
сказал я, -- скорее всего она бы до сих пор принадлежала ему.
      --Да я не думаю, что он этого не понимает. Конечно, это правда, но он
и под страхом смерти этого не скажет.
      Наши ноги путались в густой траве; я спросил его, откуда  Кальдер или
Дисдэйл могли узнать, что Индийский Шелк болен. Он пожал плечами.
      -- Из газет. Он должен был  быть фаворитом на приз Короля Георга VI в
День Дарения, но, конечно, не участвовал, и пресса разнюхала почему.
      Мы  вновь  подошли ко входу в  закрытые  трибуны, прошли внутрь, и  я
спросил, где Рикки живет.
      -- В Экснинге, -- ответил он.
      -- Где это?
      -- Под  Ньюмаркетом. -- В  его взгляде опять затрепетали опасения. --
Вы правда не скажете?
      -- Правда, -- успокоил я. -- Только... -- Я слегка  нахмурился, поду-
мав о тепличных условиях, в которых растят его родители.
      -- Только что?
      Я слегка изменил курс.
      -- Чем ты сейчас занимаешься? Все еще учишься в школе?
      -- Нет,  закончил, вот когда сдал экзамены. То  есть надо было сдать.
Сейчас тебя ни на какую нормальную работу не примут без этих бумажек.
      -- Ты разве работаешь не у отца? Должно быть, он услышал в моем голо-
се оттенок облегчения, потому что впервые за все время широко улыбнулся.
      -- Нет, я подумал, что это  плохо скажется на его характере, да и во-
обще не хочу быть тренером, одна нервотрепка, вот что.
      -- А кем хочешь?
      -- Да  вот изучаю электротехнику на  одной фирме рядом  с Кембриджем.
Учеником устроился, вот. -- Он опять улыбнулся. -- А лошади  --  это не для
меня. -- Он печально покачал головой и торжественно заявил тоном  юного Со-
ломона:
      -- Лошади разбивают вам сердце.


      ГОД ВТОРОЙ: НОЯБРЬ

      К моему несказанному  восторгу,  мультипликатор вышел в козыри. Двад-
цать его рисованных фильмов шли по телевидению весь месяц, по будням, в са-
мое подходящее для такого рода юмора время -- семь вечера, коща старшие де-
ти еще не спят, а родители отдыхают после работы. Вся страна сидела и хихи-
кала, а запыхавшийся мультипликатор звонил и требовал увеличить ссуду.
      -- Мне  нужна приличная студия, а не этот  перекрашенный амбар. И еще
художники, и дизайнеры, и звукооператоры, и оборудование.
      -- Отлично.  -- Я  вклинился в первую же брешь.  -- Напишите все, что
вам требуется, и подъезжайте ко мне.
      -- Вы можете  вообразить,  -- сказал он таким  голосом,  будто сам не
мог, -- они купят столько фильмов, сколько я смогу сделать! Никаких ограни-
чений! Прямо умоляют, чтобы я не останавливался... Говорят: пожалуйста, ра-
ботайте!
      -- Очень рад за вас, -- искренне сказал я.
      -- Вы заставили меня поверить в  себя, -- сказал он. -- Вы это сдела-
ли. Мне столько отказывали, и  я  уже  упал  духом, но когда вы ссудили мне
деньги для начала, из меня будто пробку вышибли. Идеи просто валом пошли.
      -- И как, еще идут?
      -- Спрашиваете! У меня вчерне готовы следующие двадцать серий, мы над
ними работаем, а потом я начну новую партию.
      -- Кошмар, -- сказал я.
      -- Оно так, братишка, жизнь поразительная штука. --  Он положил труб-
ку, оставив меня улыбаться в пространство.
      -- Мультипликатор? -- спросил Гордон.
      Я кивнул.
      -- Взвился, как ракета.
      -- Поздравляю. --  Искренняя теплота и веселое удовольствие звучали в
его голосе.  Он благородный человек,  подумал я. Нельзя причинить ему боль.
-- Похоже, он выходит на мировой уровень.
      --  Дисней,  Ханна Барбера, владыки наших сердец, --  продекламировал
Алек с того конца комнаты.
      -- Хороший бизнес для банка. -- Гордон посветлел. -- Генри  будет до-
волен.
      В самом деле, доставить удовольствие Генри было нашей общей целью.
      -- Согласись, Тим, --  заявил Алек, -- что ты и сам  порядочная раке-
та... так в чем секрет?
      -- Поджигаешь фитиль и немедленно смываешься, -- ответил  я, будучи в
духе; он скомкал черновик и швырнул в меня, но промахнулся.
      Вскоре он вышел по  обыкновению  за шестью экземплярами "Что Происхо-
дит...", раздал пять из них и вскоре уже сидел развалясь  на  своем стуле и
со вкусом смаковал шестой.
      Разоблачительные колонки, к счастью, со времени пятипроцентного скан-
дала обходили "Эктрин" стороной, но, как выяснилось, некоторые наши коллеги
не были столь удачливы.
      -- Знаете ли вы, -- заговорщически начал Алек, -- что коекто из сосе-
дей-финансистов имеет маленький гешефт на стороне? Менеджеры по инвестициям
дают платные советы брокерам.
      -- Откуда сведения? -- Гордон оторвал взгляд от гроссбуха.
      Алек помахал газетой.
      -- Евангелие от сороки.
      -- Евангелие означает "благая весть", -- сказал я.
      -- И все-то тебе известно. --  Он ехидно покосился на меня и принялся
читать вслух: -- "Вопреки распространенному мнению, отнюдь не все так назы-
ваемые менеджеры в торговых банках отличаются корпоративным аристократичес-
ким благородством". --  Он зыркнул исподлобья.  -- Ну-ка, повтори,  что  ты
сказал. --  И продолжал читать:  -- "По нашим сведениям, четверо менеджеров
из одного такого учреждения уютно дополняют свой средний заработок, частным
порядком переправляя фондовые средства трем биржевым  брокерам. Имена будут
раскрыты в нашем следующем номере. Читайте эту же страницу".
      -- Такое случалось и раньше, -- философски заметил Гордон. -- И будет
случаться потом. Искушение есть всегда. -- Он нахмурил брови. -- Тем не ме-
нее меня удивляет, что их старшие управляющие и директора этого  не замеча-
ли.
      -- Зато теперь заметят, -- хихикнул Алек. -- Это уж точно.
      -- Да это чертовски легко, -- размечтался я. -- Заложить  в компьютер
программу, отслеживающую жульничество, и мы сможем предупредить распростра-
нение поветрия в "Эктрине".
      -- Это возможно? -- удивился  Гордон.  --  Мм... Сделать объединенную
программу, в которую заносится каждая сделка отдела инвестиций с любым бир-
жевым брокером, со всеми подробностями, и тогда проверить  легко. Любую не-
ожиданность можно будет засечь
      -- Но это же дикая работа, -- сказал Гордон.
      Я покачал головой.
      -- Не  думаю. Я там приручил  программиста, могу его  загрузить, если
хотите.
      -- Давайте поговорим с остальными. Посмотрим, что они скажут.
      -- Отдел инвестиций вскинется, -- сказал Алек. --  Начнутся вопли ос-
корбленной добродетели.
      -- Это защитит их от подобных инсинуаций. -- Гордон указал  на листки
"Что Происходит...".
      Правление согласилось,  и в результате  я два дня просидел с програм-
мистом, сооружая плотину против возможных утечек.
      Гордону в эти дни вроде бы хуже не становилось, его болезнь внешне не
прогрессировала.  Что  он чувствовал внутри, узнать было трудно,  поскольку
сам он не говорил и терпеть не мог, когда его спрашивали. Но в те несколько
раз, когда я видел Джудит после  Пасхи, она говорила, что ему настолько хо-
рошо, насколько можно было надеяться.
      Лучшим из этих случаев было июльское воскресенье, когда Пен устраива-
ла в  своем клэфемском доме  прием; предполагался обед на открытом воздухе,
но лето расстроило планы  холодным  ветром. Внутри оказалось намного прият-
нее, поскольку Пен приготовила подписанные  карточки  с  местами за длинным
обеденным столом и посадила  меня рядом с Джудит, а Гордона по  правую руку
от себя.
      Остальные гости запомнились смутно, в большинстве это были врачи раз-
ных специальностей или фармацевты, подобно хозяйке. Джудит и я, вежливо пе-
ремолвившись с соседями  по сторонам, большую часть времени беседовали друг
с другом, ведя два разговора одновременно, один вслух, один на языке взгля-
дов; и прекрасно друг друга понимали.
      Когда большая часть гостей покинула дом, Гордон, Джудит  и я остались
пособить Пен с уборкой того, что она определила как "за семь обедов -- один
ответ".
      То был  день,  когда представилась естественная возможность коснуться
друг друга, когда  поцелуи и объятия, самые теплые, соответствовали случаю,
когда весь  мир мог наблюдать за Джудит и мной и не видеть между нами ниче-
го, кроме прочной и спокойной дружбы: день, когда мне, как никогда, отчаян-
но захотелось быть с ней рядом.
      С тех  пор я видел ее еще дважды; оба раза она заходила за Гордоном в
банк, поскольку  они вместе куда-то собирались.  Оба раза я  выкраивал пять
минут, чтобы побыть с ней, напряженно держась в рамках любезности -- просто
сослуживец Гордона, занимающий  разговором его жену, пока сам Гордон разде-
лывался с делами.
      Жены, как правило, не приходили в банк: мужья обыкновенно присоединя-
лись к ним там, куда они направлялись. Во второй раз Джудит сказала:
      -- Я не хочу часто так делать. Я просто хотела  увидеть  вас, если уж
вы оказались поблизости.
      -- Я  всегда здесь,  -- сказал я. Она кивнула.  Она была сдержанной и
спокойной, как всегда, одетая в скромное, но изящное голубое платье, откры-
вающее жемчуга. Каштановые волосы блестели, глаза сияли, нежные губы трону-
ла улыбка; и было в ней врожденное и неосознанное очарование.
      -- Я иногда... ну... испытываю жажду, -- сказала она.
      -- А я так постоянно, -- шутливо сказал я.
      Она сглотнула.
      -- Просто бывает момент...
      Мы стояли в вестибюле, не касаясь друг друга, в ожидании Гордона.
      -- Просто  увидеть тебя... -- Она словно не  была уверена, понимаю ли
я, но я понимал.
      -- То же самое со  мной,  --  признался  я. -- Иногда думаю: прийти в
Клэфем, постоять под  окнами... Просто увидеть,  как ты идешь  в  булочную.
Просто увидеть тебя, хоть на мгновение.
      -- Ты серьезно?
      -- Но я не прихожу. Ты ведь можешь послать за хлебом Гордона.
      Она тихонько хихикнула, помня, что находится в банке;  тут появился и
муж, на ходу торопливо сражаясь с рукавами пальто. Я бросился помочь ему, а
он сказал жене:
      -- Прости, дорогая, застрял на телефоне, знаешь, как это бывает.
      -- Я была очень рада, -- она поцеловала его, -- поболтать с Тимом. --
Великолепно. Ну, мы готовы?
      Они отправились к своим вечерним радостям, помахали на прощанье и ос-
тавили меня тщетно разрываться на части.


      Однажды в ноябре Гордон сказал в офисе:
      -- Не хотите ли  прийти в воскресенье к нам на обед?  Джудит говорит,
что уже сто лет вас по-настоящему не видела.
      -- С радостью.
      -- Джудит сказала, что придет Пен.
      Пен, моя подруга. Моя дуэнья.
      -- Отлично, -- решительно сказал я. -- Чудесно.
      Гордон  удовлетворенно  кивнул и пожаловался, что, увы, не  получится
повторить прошлое Рождество, они с Джудит так радовались тогда. Они собира-
ются к его сыну и  невестке  в  Эдинбург,  давно обещали; к сыну от первой,
давно покойной жены и внукам, двойняшкам семи лет.
      -- Вы повеселитесь, -- сказал я с завистью.
      -- Это маленькие горластые бандиты.
      Зазвонил его телефон, тут же звякнул мой, и  заимодавство пошло своим
чередом. Надо бы и мне, подумал я, стать почтительным сыном и провести Рож-
дество с  матерью  в Джерси, как она хотела, и мы будем смеяться и играть в
трик-трак, и я, как обычно, опечалю ее тем, что не привезу с собой подругу,
предполагаемую производительницу маленьких бандитов.
      -- Почему же, милый, -- как-то спросила она меня несколько  лет назад
почти с отчаянием, -- ты не  выберешь одну из этих вполне приличных девушек
и не женишься на ней?
      -- Ни с одной из них я не хотел бы провести всю свою жизнь.
      -- Но ты же спишь с ними?
      -- Да, мама.
      -- Ты чересчур привередлив.
      -- Должно быть, так.
      -- Ты не можешь вечно оставаться одиноким, -- недовольно сказала она.
-- У  других сыновья умеют заводить себе постоянных  подруг, иногда живут с
ними многие годы, хоть и не женятся, так почему ты не можешь?
      Я улыбнулся подстрекательству к тому, что когда-то называлось грехом,
поцеловал ее и сказал ей, что предпочитаю жить один, но  когда-нибудь найду
совершенную девушку и полюблю навеки; и  вот не успел я оглянуться, как на-
шел ее, замужем за другим.
      Подошло воскресенье,  и  я  отправился  в  Клэфем, отведать привычной
горькой сладости.
      За обедом я  на  пробу упомянул,  что  видел мальца, который  пытался
убить Кальдера, и они  отреагировали так живо, как я и ожидал.  Гордон ска-
зал:
      -- Вы, конечно же, сообщили в полицию?
      А Джудит добавила:
      -- Он опасен, Тим.
      Я покачал головой.
      -- Нет. Не думаю. Надеюсь, что  нет. -- Я криво улыбнулся и рассказал
им все про Рикки Барнета и Индийского Шелка, и давление  обстоятельств, ко-
торое привело к попытке применить нож. -- Не думаю, что он повторит что-ли-
бо подобное. Он уже так вырос  после этого, что чувствует себя другим чело-
веком.
      -- Надеюсь, что вы правы, -- вздохнул Гордон.
      -- Подумать только, что Индийского Шелка  купил  именно  Дисдэйл,  --
сказала Пен. -- Разве не странно?
      -- Притом, что  он утверждал, будто  стеснен в средствах,  и  пожелал
продать места в ложе в Аскоте, -- добавила Джудит.
      -- М-м... -- сказал я. --  Но после того, как Кальдер вылечил лошадь,
Дисдэйл чуть не сразу ее продал и получил немалую прибыль, как я понял.
      -- В этом весь Дисдэйл, -- осуждающе сказал Гордон. --  Отчаянно рис-
ковать, ставить на карту все до последнего гроша, хватать добычу,  если по-
везет,  и  быстро смываться. -- Он  усмехнулся.  -- К Аскоту, по-моему,  он
спустил всю прибыль с Индийского Шелка и остался при своих. Люди его склада
легко наживают тысячи и так же легко их теряют.
      -- Он должен испытывать колоссальную  веру  в  Кальдера, -- задумчиво
сказала Пен.
      -- Не  такую уж колоссальную. Пен, -- сказал  Гордон. -- Вдвое больше
того, что живодер заплатил бы за тушу.
      -- А ты бы купил умирающую лошадь? -- спросила Джудит. -- То есть ес-
ли бы Кальдер сказал, мол, купи, и я ее вылечу, ты бы ему поверил?
      Гордон с нежностью взглянул на нее.
      -- Я не Дисдэйл, дорогая; не думаю, чтобы я ее купил.
      -- И  именно так, -- подчеркнул я, --  Фред Барнет лишился Индийского
Шелка. Он думал, что  могущество Кальдера -- один обман, и не  захотел швы-
ряться такими деньгами, только чтобы это проверить. Но Дисдэйл захотел. Ку-
пил лошадь и,  по-видимому,  заплатил Кальдеру... который похвастался своим
успехом по телевидению и чуть не был убит за это.
      -- Вся эта история -- ирония  судьбы, -- сказала Пен, и мы продолжили
несвязную дискуссию за кофе.
      Я остался до шести, потом Пен ушла в свою лавочку  --  она работала в
воскресенье вечером, -- а Гордон к  этому времени устал, и я поехал домой в
Хэмпстед в обычном состоянии послеДжудит: полу-насытившийся-полуголодный.
      К концу ноября по приглашению Оливера Нолеса я отправился на еще один
воскресный обед, на этот раз на конный завод в Хартфордшире.
      Ничего удивительного,  что  это  оказался  один  из школьных выходных
Джинни и  она появилась и свистнула Сквибсу, который  семенил за мной через
дворы.
      -- А  вы  знаете,  что у нас здесь было в мае сто двадцать две кобылы
одновременно? -- похвасталась она.
      -- Немало, -- поразился я.
      -- Получилось  сто четырнадцать жеребят,  и только одна кобыла и двое
жеребят умерли. Просто невероятный рекорд, правда?
      -- Твой отец -- большой мастер.
      -- Как и Найджел, -- нехотя признала она. -- Отдадим ему должное.
      Не удержавшись, я улыбнулся.
      -- Его сейчас здесь нет, -- сказала Джинни. -- Он вчера поехал в Май-
ами, валяться на солнышке.
      -- Найджел?
      Она кивнула.
      -- Он каждый год в это время уезжает. Говорит, что набирается сил пе-
ред зимой.
      -- И всегда в Майами?
      -- Ему там нравится.
      Поместье вновь было таким, каким я увидел его впервые: тот  же стылый
холод ноября, то  же неспешное, тихое созревание. Джинни, уютно закутавшись
в пухлую куртку, выдала нескольким кобылам в первом дворе морковки  из кар-
мана и повела меня без  задержки  мимо пустых загонов, мимо второго  двора,
двора жеребят и случного сарая.
      Наконец мы, как  всегда, очутились на дворе жеребцов, где любопытство
заставило обитателей выглянуть наружу, едва они заслышали наши шаги. Джинни
с отцовским апломбом одарила их морковками и лаской, и Сэнд-Кастл милостиво
позволил ей погладить его по храпу.
      -- Он  сейчас тихий, -- сообщила она. -- В это время года он на пони-
женном питании.
      Я почувствовал, какая масса знаний скрывается за простыми словами.
      -- Чем ты собираешься заниматься, когда окончишь школу?
      -- Вот этим, разумеется. -- Она потрепала жеребца по шее. -- Помогать
папе. Как его ассистент.
      -- И больше ничего?
      Она помотала головой.
      -- Я люблю жеребят. Я вижу,  как они рождаются, и слежу, как они рас-
тут. И не хочу ничего другого и не захочу никогда.
      Мы покинули жеребцов  и прошли между загонами, населенными кобылами и
жеребятами, по тропинке к Уотчерлеям. Сквибс трусил впереди  и метил столбы
ограды. Хозяйство соседей, чье ветхое  состояние  я  только мельком увидал,
погнавшись за сбежавшими пятью  миллионами,  оказалось нынче почти таким же
опрятным, как и метрополия; покраска была явно обновлена,  и бурьян напрочь
исчез.
      -- Папа  не выносит беспорядка, --  сказала Джинни, когда  я прошелся
насчет чистки оружия. -- Уотчерлеям правда крепко повезло, что папа и арен-
ду выплачивает, и хозяйство приводит в порядок, и нанимает их присматривать
за животными в конюшне. Может, Боб и ворчит немного, что он себе не хозяин,
но Мэгги говорила мне тольк