им, а его взгляд метался с  одного лица
на другое, встречая только  равнодушную оценку, и недоверие, и ни в  ком ни
на йоту восхищения.
      -- Я не убивал ее, --  сказал он хриплым и неожиданно тоненьким голо-
сом. -- Это не я. Честное слово, не я. Это он. Он это сделал.
      -- Кто? -- спросил я.
      -- Кальдер. Мистер Джексон. Он это сделал. Он, а не я. -- Он уставил-
ся  на  нас  с безумным отчаянием. -- Слушайте, я вам правду говорю, как на
духу. Ничего я ее не убивал, это все он.
      Вайфолд скучным голосом  проговорил, что Шон имеет право хранить мол-
чание и все, что он скажет,  может быть записано и использовано против него
в качестве свидетельства, но тот не  хитрил, и страх его был слишком велик.
Его придуманный мир рассыпался на глазах,  реальность оказалась невообрази-
мей. Я обнаружил, что верю каждому его слову.
      -- Понимаете, мы не знали, что  она там. Она слушала, как мы говорим,
а мы  не знали. И когда я понес эту дрянь в общежитие, девочка двинулась за
мной, мистер Джексон увидел ее  и  ударил.  Я  не видел, как он это сделал,
правда не видел, но когда я вернулся, он там стоял рядом с ней, а она лежа-
ла на земле, и я сказал, что это дочка хозяина. Он даже не знал, понимаете.
Но он сказал, что это еще хуже, что она дочка хозяина, потому что она, дол-
жно быть, стояла тут в  тени  и  слушала,  а потом побежала бы и рассказала
всем и каждому.
      Слова,  объяснения,  оправдания хлынули из него с лицемерной  поспеш-
ностью, и Вайфолд, спасибо ему, не пытался ввести поток в рамки официальной
канцелярщины и заявлений по протоколу. Полицейский в форме теперь сидел по-
зади Шона и строчил в блокноте, записывая, как я догадывался, только суть.
      -- Я вам не верю, -- раздраженно сказал Вайфолд. -- Чем он ее ударил?
      -- Огнетушителем, -- сказал Шон. -- Он возил его в машине, понимаете,
и всегда держал под рукой. У  него просто шиза была насчет пожаров. Никогда
не позволял курить даже рядом с конюшнями. А этот Найджел... -- на миг вер-
нулась презрительная ухмылка, -- ребята курили  на сеновале, представляете,
прямо у него за спиной. Он и не думал, что может случиться.
      -- Огнетушитель... -- Вайфолд с сомнением покачал головой.
      -- Ну  да. Точно. Одна из этих красных  штучек, примерно такой длины.
-- Шон суетливо показал руками дюймов пятнадцать. -- С таким рыльцем навер-
ху. Он держал его в руке,  этак помахивал. Джинни лежала ничком на земле, и
я спросил: "Что вы натворили?", а он сказал, что она подслушивала.
      Вайфолд фыркнул.
      -- Так оно и было, честное слово, -- дернулся Шон.
      -- Что она подслушивала?
      -- Мы говорили про эту дрянь, понимаете.
      -- Шампунь?
      -- Ну да.  -- Он, казалось,  только на секунду  слегка  встревожился,
когда об этом упомянули. -- Я сказал ему, понимаете, что оно действует, по-
тому что как раз утром родился жеребенок с половиной ноги, и Найджел пытал-
ся замять  дело,  только к вечеру он был уже не в себе и проболтался одному
из ребят, так что все узнали. Так я сказал мистеру  Джексону,  а он говорит
-- отлично, потому что мы об этом только услышали, и в газетах тогда еще не
было ни  звука.  И он уже горевал, что доза неправильная или еще что. В об-
щем, я передал ему про жеребенка  с половиной ноги, а он засмеялся, понима-
ете, он был такой довольный и сказал, что этак я  могу  дать последнюю пор-
цию, те шесть бутылочек, что он привез, а затем сматываться.
      Оливер был очень бледен, на лбу выступил пот и стиснутые кулаки побе-
лели. Челюсти он плотно сжал, пытаясь сохранить контроль над собой,  и слу-
шал все, не прерывая и не комментируя.
      -- Я взял шесть бутылочек, понес в общежитие, а там гляжу -- их пять.
Так я вернулся посмотреть, где уронил, но забыл, понимаете, потому что уви-
дел, как он стоит там над Джинни и говорит, что  она  подслушивала. А потом
он велел  мне  сесть  в  машину, отвез в деревню и высадил у бара, где были
другие ребята,  и  получилось, что я не мог быть на том месте и убить дочку
хозяина, понимаете? А про бутылку, которую уронил, я вспомнил, только когда
мы ехали в деревню, но подумал,  что ему это не понравится. И прикинул, что
найду ее, когда  вернусь, но так и не нашел. Я не думал, что это имеет зна-
чение, потому  что никто  не знал, для чего она,  просто собачий шампунь. И
все равно я не собирался использовать эти последние бутылки, знал ведь, что
вокруг Джинни кутерьма поднимется. Но если  б я не пошел за той бутылкой, я
бы не попал опять на то место  и не  увидел бы,  что он ее убил, понимаете.
Это не я ее убил. Это не я.
      По его мнению, тут он мог бы и остановиться, но Вайфолд и Оливер, а с
ними и я считали, что он рассказал далеко не все.
      -- Вы говорите, -- сказал Вайфолд, -- что вы возвращались  из деревни
вместе с остальными конюхами, зная, что должны найти?
      -- Ну да.  Только  Дэйв и Сэмми, понимаете,  они  вернулись раньше, и
когда я  подошел,  там была уже "скорая" и все такое, и я просто держался в
тени.
      -- Что  вы сделали с остальными  пятью бутылками шампуня?  -- спросил
Вайфолд. -- Мы обыскали все комнаты в общежитии. Нигде ни следа шампуня.
      Подавляющий страх, вызвавший у Шона вспышку возбужденной словоохотли-
вости, потихоньку стал увядать, но он ответил, лишь слегка поколебавшись:
      -- Я  отнес  их вниз к дороге и бросил в канаву. Это было после того,
как они поехали в больницу. -- Он повел подбородком в сторону меня и Оливе-
ра. -- Немного я струхнул, правда, когда Дэйв сказал, что  она разговарива-
ла.  Но  я  был рад, что успел избавиться от этой штуки, когда она все-таки
умерла и кругом пошли все обнюхивать.
      -- Вы можете показать мне эту канаву? -- спросил Вайфолд.
      -- Ну да, ясно, могу.
      -- Хорошо.
      -- Вы хотите сказать, -- облегченно вздохнул Шон, -- вы мне верите?..
      -- Нет, я не хочу этого сказать, -- жестко ответил Вайфолд. -- Я хочу
узнать, как вы обычно использовали шампунь.
      -- Ага. --  Отголосок наглости ловкача; развязное движение плеч, кри-
вая улыбка. -- Да там делов-то -- всего ничего. Мистер Джексон показал мне,
как надо. Просто я затыкал сливное отверстие в раковине кофейным фильтром и
поливал его шампунем, и шампунь весь протекал насквозь, а эта дрянь застре-
вала в фильтре, и я просто  вытаскивал его и замачивал в баночке, в льняном
масле, которое брал  в кормохранилище. А  потом просто подмешивал  масло  в
корм кобыле, если я за ней  ухаживал, или давал отстояться, а потом выскре-
бал чайной ложкой и  клал в яблоки, если кобылы чужие. Мистер  Джексон меня
научил. Сущая ерунда -- вся эта штука.
      -- Скольким кобылам вы это давали?
      -- Точно не знаю. Несколько дюжин, если прошлый  год считать. Некото-
рых я пропускал. Мистер Джексон сказал, лучше пропустить, чем попасться. Он
советовал больше полагаться на масло. Сказал, что слишком много яблок могут
заметить. --  Опять появилась некоторая  тревога. -- Слушайте, теперь я вам
все рассказал и вы знаете, что я ее не убивал. Правда ведь?
      Вайфолд бесстрастно спросил:
      -- Как часто мистер Джексон привозил вам бутылки с шампунем?
      -- Он не привозил. То есть у меня под кроватью их была целая сумка. Я
привез их с собой, понимаете, когда переехал, как в прошлом году. Но в этом
году я поиздержался, так сказать,  так  что позвонил ему как-то вечером  из
деревни и попросил достать. Так что  он сказал, что подъедет к задним воро-
там в воскресенье, в девять вечера, когда ребята будут внизу, в пабе.
      -- Он не пошел бы на такой риск, -- скептически сказал Вайфолд.
      -- Но так и было.
      Вайфолд покачал головой. Шон уже откровенно запаниковал.
      -- Он там был! -- почти закричал он. -- Он был. Он был.
      Вайфолд все еще выглядел нарочито неубежденным и сказал Шону, что бу-
дет лучше, если тот сделает официальное признание, а сержант его  запишет и
даст ему подписать, когда он, то есть Шон, удостоверится, что там правильно
представлено все то, что он нам уже сказал. Шон смятенно согласился.
      Вайфолд кивнул сержанту, открыл дверь и предложил нам с Оливером вый-
ти. Оливер, стиснув челюсти, вывез меня наружу. Довольный Вайфолд сказал по
обыкновению без обиняков:
      -- Вот,  мистер Нолес, так умерла ваша дочь,  и вы счастливее других.
Этот сопляк правду  говорит. Гордится собой, как и большинство проходимцев.
Хочет, чтобы весь мир про него узнал. -- Он небрежно  пожал  руку Оливеру и
коротко кивнул мне. И вернулся к своим нераскрытым ужасам, к  газетам, жаж-
давшим его крови, к другим отцам, задыхавшимся от слез.
      Оливер вывез меня в окружающий мир,  но не повез туда, где должен был
ожидать меня наемный шофер. Я обнаружил, что мы незапланированно свернули в
маленький парк, где Оливер вдруг бросил меня у первой скамейки  и, шатаясь,
побрел прочь.
      Я смотрел на его спину,  застывшую,  прямую,  солдатскую,  исчезающую
среди кустов и деревьев. В горе, как и во всем другом, он был аккуратен.
      На  дорожку  выкатился мальчишка на роликовых коньках, крутанулся  на
месте и замер передо мной.
      -- Хотите, я вас повезу? -- спросил он.
      -- Нет. Но все равно спасибо.
      Он оценивающе  осмотрел меня. --  Как вы заставляете его ехать прямо,
когда у вас только одна рука?
      -- Никак. Я описываю круг и возвращаюсь туда, откуда начал.
      -- Я так и думал. -- Он был серьезен. -- Как земной шар.
      Он оттолкнулся одной ногой  и уехал на другой, и тут же,  твердо сту-
пая, вернулся Оливер.
      Он сел на скамейку рядом со мной. Глаза слегка покраснели,  но внешне
он был спокоен.
      -- Простите, -- сказал он чуть погодя.
      -- Она умерла счастливой, -- сказал я. -- Это лучше, чем ничего.
      -- Почему вы думаете?
      -- Она слышала, что они сделали. Она подобрала шампунь, который выро-
нил Шон. Она бежала сказать вам, что все в порядке, что Сэнд-Кастл здоров и
вы не потеряете свой завод. В  тот миг, когда она умерла, она, должно быть,
была полна радости.
      Оливер поднял лицо к светлому летнему небу.
      -- Вы так думаете?
      -- Да.
      -- Тогда и я буду в это верить, -- сказал он.


      ГОД ТРЕТИЙ: ОКТЯБРЬ

      Гордону вот-вот должно было исполниться шестьдесят,  возраст, в кото-
ром все вынуждены покидать "Эктрин", хотят они того или нет.  Деньгами дви-
гают молодые мозги, в них быстрее шевелятся извилины,  говорил Поль Основа-
тель, и его концепция все еще была законом в нашем банке.
      Гордон, разумеется, жалел, но  сожаление,  по-моему, уравновешивалось
чувством облегчения.  Он уже три года сражался с  болезнью Паркинсона и за-
вершал возложенные на него труды, с честью глядя в лицо  внутреннему врагу.
Он заводил разговор о том, что  ждет не дождется, когда у него появится до-
суг, и что они с Джудит собираются при первой возможности отправиться в пу-
тешествие. Однако перед тем он должен полежать в больнице и пройти обследо-
вание.
      -- Это утомительно, -- говорил Гордон, -- но они хотят сделать анали-
зы и укрепить мое здоровье перед путешествием.
      -- Очень разумно, -- сказал я. -- Куда вы едете?
      Он расплылся в улыбке.
      -- Я всегда хотел посмотреть Австралию. Знаете, я там никогда не был.
      -- Я тоже.
      Он кивнул, и мы продолжили  наши  обычные занятия в ладу и  согласии,
которых достигли за столько лет. Мне будет его недоставать. Его самого, по-
думал я,  а  еще  -- не будет больше вестей о Джудит, свиданий с ней... Дни
летели галопом, приближался  день его рождения,  и у него  становилось  все
легче на душе, а у меня -- все тяжелее.
      Проблемы Оливера перестали быть каждодневной темой обсуждения за обе-
дом. Несогласный директор вынужден был признать, что даже непоколебимые ре-
путации не всегда  могут устоять перед хорошо спланированным злодейством, и
бросил намекать на мое участие в деле. Особенно после того, как Генри своим
мягким голосом с железными прожилками прошелся насчет защиты банковских де-
нег, когда того не требуют обязанности.
      -- И здравый смысл, -- пробормотал мне на ухо Вэл. -- Слава Богу.
      Состояние дел Оливера было  широко  освещено Алеком в "Что Происходит
Там, Где Не Должно Происходить" благодаря  исчерпывающей информации, просо-
чившейся от одного из директоров "Эктрина", то есть от меня.
      Многие  ежедневные  газеты обходили эту тему стороной, поскольку  Шон
еще находился  под следствием и  дело об отравлении кобыл ожидало судебного
разбирательства. Газетка Алека со своим обычным пренебрежением к секретнос-
ти сумела  довести  до  сведения  всех  промышленников-коннозаводчиков, что
Сэнд-Кастл является бесспорно  надежным капиталовложением и что ни один же-
ребенок, родившийся нормальным, не несет в себе порочных генов.
      "Что до кобыл, покрытых в этом  году, -- продолжала газета, -- то это
чистая лотерея -- произведут они на свет нормальных  жеребят или уродливых.
Заводчикам рекомендуется дождаться появления  жеребят,  ведь приблизительно
пятьдесят шансов  из ста, что они  родятся нормальными. Заводчикам,  у чьих
кобыл родятся уродцы  или неполноценные жеребята, будет, насколько мы пони-
маем, возмещен взнос за жеребца и оплачены прочие расходы. Индустрия разве-
дения племенных лошадей все еще вырабатывает линию поведения в связи с этим
исключительным случаем. Между тем бояться нечего.  Потенция, плодовитость и
репутация Сэнд-Кастла остались при нем. Обращайтесь без промедления за мес-
том в программе следующего года".
      Спустя два дня после появления заметки Алек самолично  позвонил мне в
офис.
      -- Ну, как тебе? -- спросил он.
      -- Грандиозно.
      -- Издатель говорит, что его распространителям  в Ньюмаркете оборвали
все телефоны -- требуют все новых экземпляров.
      -- Гм, -- сказал я. --  Я бы, скажем, достал список всех заводчиков и
агентов по  родословным и лично -- анонимно, разумеется,  -- разослал бы им
копии твоей статьи, с позволения твоего издателя.
      -- Делай и не спрашивай его позволения, -- сказал Алек. -- Его, веро-
ятно, это устроит. Обещаю, что мы не подадим на тебя в суд за нарушение ав-
торских прав.
      -- Огромное спасибо, -- сказал я. -- Ты просто великий человек.
      -- Погоди, вот посмотришь на следующую статью! Я над ней сейчас рабо-
таю. "Чудеса Сделай-Сам", вот как она называется. Уловил?
      -- Отлично.
      -- Покойник жаловаться не будет, -- бодро заявил Алек. --  Надеюсь, я
хоть правильно называю все эти снадобья.
      -- Я пришлю тебе список, -- забеспокоился я.
      -- Наборщики, -- хмыкнул он, -- все равно дров наломают. Взять только
этот сульфаниламид.
      -- Как-нибудь надо нам встретиться, -- смеясь, сказал я.
      -- Ага. Выпить-закусить. Отметим дело.
      В  следующем  выпуске появилась его статья о  самодельных  чудесах  и
вдребезги разбила репутацию Кальдера, а также  немало продвинула восстанов-
ление репутации  Сэнд-Кастла.  В  очередном  выпуске  прогремел третий гонг
(Сэнд-Кастл непоколебим!), и Оливер  благодарно  сообщил, что доверие к его
жеребцу и к его конному заводу опять окрепло. Две трети номинаций уже заня-
ты, а на остальные продолжают поступать заявки.
      -- Один из заводчиков, чья кобыла сейчас жеребая,  угрожает подать на
меня в суд  за недосмотр, но ассоциация чистопородного разведения старается
его отговорить. Да он ничего все  равно не сделает, пока не приговорят Шона
и  пока  не  родится жеребенок, и я молю Бога, чтобы уж он-то оказался нор-
мальным.
      С точки зрения банка его дела наладились. Правление согласилось прод-
лить срок  ссуды  еще на три года, и Вэл, Гордон и я разработали шкалу про-
центов, по которой Оливер мог расплачиваться без ущерба для себя.  В конеч-
ном  счете  все опиралось на жеребца,  но  если его потомство докажет,  что
унаследовало его быстроту, Оливер в конце концов достигнет  успеха и уваже-
ния, которых добивался.
      -- Но давайте, -- однажды с улыбкой заявил Генри, доедая  жареную ба-
ранину, -- давайте не будем становиться завсегдатаями скачек.


      Как-то в понедельник утром Гордон сообщил в офисе, что вчера повстре-
чал Дисдэйла -- они обедали в ресторане, который нравился им обоим.
      -- Он очень смутился при виде  меня, -- сказал Гордон. -- Но я должен
был  с  ним  поговорить. Он в самом деле не знал, вы понимаете, что Кальдер
такой  плут.  Он  сказал, что ему не верилось, до сих пор с трудом верится,
что исцеления не были исцелениями и что Кальдер действительно убил двух че-
ловек. Он был очень подавлен, насколько это возможно для Дисдэйла.
      -- Наверное, -- осторожно сказал я, -- вы не спросили  его, случалось
ли раньше, что они с Кальдером покупали, лечили и продавали  заболевших ло-
шадей? До Индийского Шелка?
      -- Спросил, в точности как вы  подумали. Но он говорит -- нет. Индий-
ский Шелк был первым, и Дисдэйл довольно уныло сказал, что, видимо. Кальдер
и Ян Паргеттер не могли  видеть,  как затраченное время и усилия  пропадают
впустую. И когда Ян Паргеттер не смог уговорить Фреда Барнета  обратиться к
Кальдеру, Кальдер подослал Дисдэйла просто купить лошадь.
      -- И это отлично сработало.
      Гордон кивнул.
      -- А еще Дисдэйл  сказал, что Кальдер, как и сам Дисдэйл,  был ошара-
шен, узнав, что именно "Эктрин" ссудил средства для  покупки Сэнд-Кастла. В
газетах об  этом не упоминалось.  Дисдэйл попросил передать вам, что, когда
он сообщил Кальдеру о том, чьи  на самом деле деньги, Кальдер принялся пов-
торять "О Господи" и весь вечер ходил из угла в угол, и выпил гораздо боль-
ше обычного. Дисдэйл не понимал, в чем дело, и Кальдер не собирался ему го-
ворить, но Дисдэйл  думает, что Кальдера  совесть мучила. Ведь  он  наносил
удар по "Эктрину", а Экт-рин спас ему жизнь.
      -- Дисдэйл,  -- сухо заметил я, -- все  еще пытается оправдать своего
кумира.
      -- И  свое восхищение им, -- согласился Гордон.  -- Но, возможно, это
правда. Дисдэйл говорит, что Кальдер действительно вас любил.
      Любил. И прощения просил, и едва не убил. Все вместе.


      Свобода движений постепенно  возвращалась;  с плеча и руки наконец-то
сняли фиксирующую повязку, и благодаря физиотерапевтическим процедурам, уп-
ражнениям и массажу медленно восстанавливалась и сила.
      С лодыжкой дела обстояли не так хорошо. Прошло более четырех месяцев,
но я все еще был вынужден носить повязку, правда, теперь это был не гипс, а
система из  алюминия и ремней,  позволяющих немного двигать ногой. Никто не
обещал, что я когданибудь смогу встать на лыжи, пока что даже для небольших
прогулок требовалась  трость. Вернувшись в свой дом в  Хэмпстеде, я до того
устал прыгать по  ступенькам, что наконец  снял себе отдельную  квартиру  с
лифтом, возносящим меня ввысь, и гаражом в цокольном этаже; и считал, что в
тот день, когда я туда въехал на своей машине, жизнь коренным образом изме-
нилась  к  лучшему: автоматическое переключение скоростей и никакой  работы
для левой лодыжки.
      За день или два до того,  как Гордона должны были положить в больницу
на обследование, он походя упомянул, что Джудит собирается забрать его пос-
ле работы  из банка и вместе с ним поехать в больницу, где он останется но-
чевать, чтобы в пятницу с утра начать делать анализы.
      В пятницу вечером она заберет его домой, и весь -уик-энд он будет от-
дыхать, и в офис вернется в понедельник.
      -- Буду рад, когда все это  закончится, -- сказал он. -- Ненавижу все
эти иголки и когда тебя таскают туда-сюда.
      -- Когда Джудит поместит вас в больницу, не согласится ли  она пообе-
дать со мной, прежде чем вернется домой? -- спросил я.
      Во взгляде Гордона мелькнула искорка; идея пустила корни.
      -- Думаю, она не откажется. Я ее спрошу.
      На следующий день  он сообщил, что Джудит обрадовалась предложению, и
мы с ним договорились, что она оставит его в больнице, а потом присоединит-
ся  ко  мне  в приятном ресторане, который мы оба хорошо знали. И еще