яхты  на
теплых морях или Рождество в Альпах. Злодеем в те дни был мой дядя, который
время от времени обрушивался на Нас, изрекая Зловещие Пророчества и требуя,
чтобы его брат (мой отец) подыскал себе работу.
      Однако отец не мог изменить свою природу и начать "делать деньги". Да
и в любом случае он по-настоящему  не приспособился бы ни к какому делу; не
привыкнув трудиться, он тихо презирал тех, кто привык. Его никогда не утом-
ляла бесцельная легкость его жизни, и если он не заслужил ничьего уважения,
то и ненависти ничьей  не  вызвал. Слабовольный, милый, нерасчетливый чело-
век, он был неплохим отцом. Больше он никем не был.
      Он умер внезапно от сердечного приступа, когда мне было девятнадцать,
и с этого момента Зловещие Пророчества неотвратимо начали  сбываться. Они с
матерью жили  на капитал, полученный в наследство от  деда, и большую часть
его уже растратили. Оставшегося хватало, чтобы обеспечить мне  учебу в кол-
ледже; хватало с оглядкой, чтобы мать скромно жила на проценты. Не хватало,
чтобы финансировать ее привычные пари, ставки и заклады, от которых  она не
хотела или не могла отказаться.
      Большая  часть  Зловещих Пророчеств осталась без внимания; я  пытался
остановить поток, воздвигнуть плотину,  брался  за любую работу, но течение
все уносило к букмекеру, и наконец в дверь постучали кредиторы.
      За двадцать пять лет мать, как оказалось, выбросила на ветер  чуть не
полмиллиона фунтов; все пошло на лошадей: фаворитов и аутсайдеров. Это дол-
жно было внушить мне отвращение к скачкам, но странным образом  не внушило.
Я помнил, как были счастливы они с отцом, принося друг другу радость; и кто
скажет, что это не стоит растраченных денег?
      -- Хорошие новости? -- спросил Алек, присматриваясь к моему лицу, без
сомнения, отражавшему двойственные чувства. -- Гордону стало лучше.
      -- Хм. Так и должно быть,  -- рассудительно протянул Алек. -- Три не-
дели на грипп... -- Он ухмыльнулся. -- Долгонько чтото.
      Я уклончиво хмыкнул.
      -- Вот обрадуются все, когда он вернется, правда?
      Я бросил взгляд на его  довольную,  насмешливую  физиономию и увидел,
что он понимал не хуже меня:  когда Гордон вернется и вновь вступит во вла-
дение королевством, я совсем не обрадуюсь. Взявшись за работу Гордона и от-
фыркавшись после первого захватившего дух нырка, я обнаружил, что мне будто
впрыснули здоровую дозу бодрости и силы; обнаружил, что бегаю вверх по лес-
тнице через две ступеньки, и распеваю в ванной, и вообще выказываю все сим-
птомы влюбленности;  и, как многие  влюбленные, боюсь, что все погубит воз-
вращение мужа. Я подумал, сколько же мне придется выжидать второго подобно-
го шанса и окажусь ли я в следующий раз на высоте.
      -- Не  думай, будто я не замечаю,  -- сказал  Алек, и его  ярко-синие
глаза засияли за стеклами в золотой оправе.
      -- Что замечаешь? -- спросил Руперт, поднимая голову от бумаг, на ко-
торые он тупо уставился полтора часа назад.
      Смерть и  похороны его милой жены  остались позади, но  бедный Руперт
все еще тускло смотрел в пространство и обыкновенно  слишком поздно улавли-
вал суть разговора. Он вышел на работу  два дня  назад и  за эти два дня не
написал ни  единого письма,  ни разу не позвонил по  телефону, не принял ни
одного решения.  Из сострадания нужно было дать  ему время,  и мы с  Алеком
продолжали исподтишка делать всю работу за него, чего он не осознавал.
      -- Ничего, -- сказал я.
      Руперт отрешенно кивнул и вновь опустил взгляд. Безутешное горе прев-
ратило его в робота. Я, наверное, никого не любил так мучительно. И, навер-
ное, надеялся никогда не полюбить.
      Джон, также недавно возвратившийся, но из отпуска, еще пылал огненным
загаром и с трудом приспосабливался  втискивать  потрясающие  детали  своих
сексуальных похождений в краткие  моменты,  когда Руперт выходил в умываль-
ную. Ни  Алек, ни я не верили Джоновым сагам, но Алек по крайней мере нахо-
дил их  забавными, а я нет. Таилась в  них некая доля женоненавистничества,
как будто  каждый раз, похваляясь,  что овладел женщиной (вправду или нет),
Джон давал выход своей злости. Собственно, он не  пользовался словом "овла-
деть". Он говорил "трахнуть", "завинтить", "поиметь  телочку".  Мне  он  не
слишком нравился, а он считал меня самодовольным педантом; мы были неизмен-
но вежливы  друг  с  другом  в  офисе и никогда не ходили вместе на ленч. И
только он, единственный  из всех нас, действительно нетерпеливо ожидал воз-
вращения Гордона, потому что не умел скрыть своего смятения: а вдруг именно
я займу опустевшее "свято место", заступив дорогу самому Джону.
      -- Конечно, если бы я был здесь... -- повторял он по крайней мере раз
на дню; и Алек докладывал, что  Джон вроде бы слышал, как Почти-Равный Гор-
дону сказал в коридоре, что теперь  ставка на него, Джона, и работу Гордона
отберут у меня и передадут ему.
      -- Это он говорил?  -- удивленно переспросил я. --Ну да. И  еще наме-
кал, что это сам Старик  дал тебе  зеленый свет и Джон ничего не мог с этим
поделать. Здорово надулся наш Дон Жуан. Говорит, что это все потому, что ты
есть ты, и все тут.
      -- Пошел он в задницу.
      -- Только в твою, а не в мою!
      Алек негромко  фыркнул в конторскую книгу,  потом засел за  телефон и
принялся искать вкладчиков, которые согласились бы дать деньги на установку
канализационного и водоочистного оборудования в Норфолке.
      -- Тебе известно,  -- словоохотливо заявил он, продолжая набирать но-
мера, -- что в Западном Берлине довольно много  ферм, использующих нечисто-
ты, и что они платят восточным берлинцам за вывоз отходов?
      -- Нет,  не известно. -- Да мне было и не интересно, но Алек по обык-
новению был набит бесполезной информацией и обожал ее распространять.
      -- Восточные берлинцы берут деньги и вываливают кучи  дерьма в чистом
поле. Непереработанного, имей в виду.
      -- Заткнись, -- сказал я.
      -- Я это видел, -- сказал он. -- И нюхал. Редкая мерзость.
      -- Может быть, это  были удобрения, -- сказал я, -- но  тебя-то зачем
носило в Восточный Берлин?
      -- Свидание с Нефертити.
      -- У нее правда один глаз?
      -- Боже мой, ну да, так в этом же  и весь  шик! Да...  алло... --  Он
пробился к своему предполагаемому денежному  источнику  и  принялся  долго,
подробно и с  явным  удовольствием объяснять, как необходимо дополнительное
оборудование для  переработки  грязного  потока, который убивает окружающую
среду. -- Разумеется,  никакого риска, это же управление водными ресурсами.
-- Он послушал. -- Так я  могу на вас рассчитывать? Отлично. -- Он деловито
черкнул в  блокноте и  вежливо попрощался. -- Ну, с  этим все. Верняк дело.
Экология и все такое. Ерунда сентиментальная.
      Я  подровнял  пачку бумаг своего дела, которое  трудно  было  назвать
"верняком", и отправился к Вэлу Фишеру; по счастью, тот оказался  в большом
офисе почти один.  Генри  Шиптон, видимо, пустился в  одно  из своих частых
странствий по другим департаментам.
      -- По поводу мультипликатора, -- сказал я. -- Можно посоветоваться?
      -- Возьмите стул. -- Вэл кивнул и гостеприимно помахал рукой, и я сел
возле него, разложил бумаги и принялся рассказывать, как я две  недели тому
назад провозился три часа с очень уверенным в себе художником.
      -- Ему отказали сначала в местном банке, потом в трех  других фирмах,
таких, как наша, -- сказал я. -- У него нет имущества, которое можно реали-
зовать за долги, нет гарантий. Он снимает квартиру и все никак не купит ма-
шину. Если мы субсидируем его, придется просто поверить ему на слово.
      -- Предпосылки? -- спросил Вэл. -- Происхождение?
      -- Очень приличное. Сын крупного торговца. Почитался в художественной
школе оригинальным талантом: я говорил с директором. В банке у  него откры-
тый счет, но управляющий сказал, что глава фирмы не даст  субсидию, сколько
он запрашивает.  Последние два года  он работал на студии, выпускающей рек-
ламные ролики. Там сказали, что он хороший специалист и в своем деле разби-
рается. Они знают о его желании работать самостоятельно, считают, что он на
это способен, и не хотят его потерять.
      -- Сколько ему лет?
      -- Двадцать четыре.
      Бэл одарил меня  взглядом  типа "охо-хо", зная, как  и  я, что именно
возраст  мультипликатора  прежде всего вызвал отрицательный ответ в  других
банках.
      -- Что ему нужно? -- спросил Бэл, но выглядел он так, будто уже решил
отказать.
      -- Студия,  оборудованная  надлежащим  образом. Средства, чтоб нанять
десять художников-копировщиков, учитывая, что может пройти  год, прежде чем
будет закончен хоть один фильм и можно ожидать  получения прибыли. Средства
на поощрение. Средства ему на жизнь. Вот примерные подсчеты.
      Вэл склонился над бумагами, моментально привел в порядок мелкие акку-
ратные черты лица, выпятил ровные темные усики и наморщил лоб,  отчего выг-
нутые дугой брови задрались к черной челке.
      -- Почему вы ему сразу не отказали? -- наконец спросил он.
      -- Гм... Посмотрите на  его рисунки. -- Я открыл другую папку  и рас-
стелил перед ним буйно расцвеченную череду  листов, представлявших портреты
двух персонажей и их забавную историю. Я понаблюдал за утомленно-мудрым ли-
цом Бэла, пока он пересматривал листы; увидел пробуждающийся интерес, услы-
шал смех.
      -- Вот  именно, -- сказал я. -- Пф. -- Он откинулся на спинку стула и
окинул меня оценивающим взором. -- Уж  не хотите ли вы сказать, что мы дол-
жны за него взяться?
      -- Оно, конечно, рискованно, и  никаких  гарантий. Но я бы сказал  --
да. Разумеется, на всякий случай надо приставить к  нему опытного бухгалте-
ра, который  следил бы за состоянием дел и  сообщал, стоит ли финансировать
дальнейшее расширение.
      -- Хм. -- Он поразмыслил какое-то время, поглядывая на рисунки, кото-
рые все еще казались мне забавными, хотя я за две недели насмотрелся на них
достаточно. -- Ну, не знаю. Больно уж пальцы у него веером.
      -- Может,  это режутся  крылья? -- кротко спросил я,  и в глазах Бэла
мелькнула веселая искорка. Он выровнял стопку рисунков и  вложил их обратно
в папку.
      -- Оставьте это, хорошо? -- сказал он. -- Я поговорю с Генри во время
ленча. -- И у  меня мгновенно возникло неловкое чувство, что они  будут об-
суждать не только и не столько мультипликатора, сколько основательность мо-
их суждений.  Если они сочтут меня глупцом,  я в  два счета окажусь  позади
Джона в очереди на повышение.
      Однако в половине пятого зазвонил  мой  внутри-офисный  телефон, и на
другом конце провода был Вэл.
      -- Зайдите и заберите ваши  бумаги,  -- сказал он. -- Генри  говорит,
что целиком  полагается на  ваше решение. Так что пан  или пропал -- решать
вам.


      Первый раз появившись на Королевских скачках в Аскоте, человек, в за-
висимости от его взгляда на  мир,  испытывает  либо восторженное изумление,
либо пуританское негодование.  Либо душа воспаряет при виде изумрудных тра-
вяных дорожек, бесчисленных цветников,  ярких  платьев, игривых шляп и эле-
гантных мужчин  в  пристойно-сером, либо возмущается презренным мотовством,
легкомыслием и клеймит позором шампанское с земляникой, пока  в мире кто-то
голодает.
      Я, несомненно,  принадлежал к жизнелюбам:  и по воспитанию, и по нак-
лонностям. Так уж  случилось, что Королевские  скачки в Аскоте  были  един-
ственным событием в мире скачек, из которого мои  родители неизменно исклю-
чали меня. Три из четырех  дней  праздника детей на Королевскую трибуну  не
допускали, а  мать в данном  случае интересовали не столько ставки, сколько
возможность повращать-ся в обществе. Школа,  твердо  повторяла  она  каждый
год, должна быть на первом месте; правда, в другие дни эта строгость как-то
забывалась. Так что  я испытывал ощущение двойного праздника, проходя через
ворота в воскрешенном  отцовском наряде и прокладывая путь через возбужден-
ную толчею к указанной верхней закрытой трибуне.
      -- Добро пожаловать  на представление! -- бодро сказал Гордон, вручая
мне бокал с пузырящимся напитком, а Джудит в желтом шелке, мурлыкая от удо-
вольствия, воскликнула:
      -- Ну, разве не здорово?
      -- Изумительно.
      Я и вправду так  думал.  Загоревший и поздоровевший Гордон представил
меня хозяину ложи.
      -- Дисдэйл, это Тим Эктрин. Он работает в банке. Тим -- Дисдэйл Смит.
      Мы обменялись рукопожатием.  Рука Дисдэйла была пухлая и горячая, как
и его тело, и лицо.
      -- Рад познакомиться, -- сказал он. -- Вам уже нашли? Отлично. Знако-
мы с моей женой? Беттина, солнышко, поздоровайся с Тимом.
      Он положил  руку на талию девушки более чем  вдвое моложе его самого.
На девушке было обтягивающее белое в черный горошек  платье, низко вырезан-
ное на груди и спине. Еще была широкая черная шляпа, прекрасная кожа и неж-
ная отработанная улыбка.
      -- Привет, Тим, -- сказала она. -- Я так рада, что вы пришли!
      Ее голос, по-моему,  походил на все остальное: эффектный, хорошо пос-
тавленный, неестественно мелодичный и все-таки еле заметно отдающий сточной
канавой.
      Сама ложа была приблизительно пять на три ярда, большую часть  ее за-
нимал обеденный стол на двенадцать персон. Одну стену целиком заменяло окно
с видом на зеленый скаковой круг; за стеклянной  дверью начинались ступени,
ведущие вниз  на обзорный балкон.  Стены ложи были по-домашнему обиты блед-
но-голубой рединой; пушистый  голубой ковер, розовые цветы и картины созда-
вали атмосферу роскоши, на что ушло гораздо меньше средств, чем могло пока-
заться. В ложах, в которые я  по пути заглядывал, стены большей частью были
покрашены строителями в универсальный маргариновый  колер,  и  я  мимоходом
прикинул, у кого из них такой хороший вкус -- у Дисдэйла или у Беттины.
      Генри Шиптон  и его жена стояли в проеме  балконной двери, глядя один
внутрь, другая наружу, как двуликий  Янус.  Генри  приветствовал меня через
всю комнату, приподняв бинокль, а у Лорны, как всегда, был такой вид, слов-
но она заметила чью-то оплошность.
      Лорна Шиптон, высокая, невыносимо самоуверенная и одетая этим цветис-
тым днем в глухое серое платье  от дорогого портного, была женщиной, от ко-
торой презрение струилось как поток. Казалось, она не знала, что  слова мо-
гут ранить, и не видела причин не обнародовать во всеуслышание невеликодуш-
ные мысли. Я встречал ее примерно  столько же раз, сколько и Джудит Майклз,
и по  большей  части в тех же обстоятельствах, и если я подавлял в себе лю-
бовь к  одной, то по отношению к другой  мне приходилось скрывать раздраже-
ние. Естественно, судьба распорядилась так, что из них  -двоих именно Лорна
Шиптон оказалась моей соседкой по столу.
      Остальные гости прибыли после меня. Дисдэйл  и Беттина приветствовали
их возгласами и поцелуями, потом  устроили  что-то  вроде общего невнятного
представления, но имена были незамедлительно забыты. Дисдэйл решил, что бу-
дет меньше толкотни, если  все усядутся, так что занял свое место  во главе
стола, а Гордон сел напротив, спиной к окну. Когда оба устроили вокруг себя
своих гостей, оказалось, что два места свободны: одно рядом с Гордоном, од-
но с края Дисдэйла.
      Лорна Шиптон сидела справа от  Гордона,  затем я; слева от него  было
свободное место,  потом Генри, за ним Джудит. Девушка  справа от меня почти
все время просидела отвернувшись, разговаривая с пригласившим ее Дисдэйлом,
так что, хоть я хорошо .изучил ее спину и плечо в голубом шифоне, я так ни-
когда и не узнал ее имени.
      Смех,  болтовня,  изучение расписания заездов, то и дело  наполняемые
бокалы; Джудит в шляпе с. желтыми шелковыми розами; Лорна, извещающая меня,
что моя визитка выглядит несколько тесноватой.
      -- Осталась от отца, -- пояснил я.
      -- Очень глупый человек!
      Я вытаращил на нее глаза, но она явно не собиралась  меня оскорблять,
она просто выразила свое мнение.
      -- Прекрасный день для скачек, -- сказал я.
      -- Вы должны были  быть на работе. Вы знаете, что вашему  дяде Фредди
это не понравится. Я уверена, что,  когда он выручил вас, он поставил усло-
вие, чтобы  вы и ваша  мать держались  подальше от ипподромов.  А вы  снова
здесь! Это плохо, очень плохо. Я, разумеется, обязана буду ему сообщить.
      Меня всегда поражало, как Генри ее терпит. Да и всех, кого ни возьми,
поражало, как он на ней женился. Однако он, по супружеской привычке, уловил
голос жены с другого конца стола и дружелюбно пояснил:
      -- Фредди знает, что Тим здесь, дорогая. Мы с Гордоном  добились, как
говорится, временной  отмены обета. -- Он с улыбкой  подмигнул мне. -- Гнев
Господень предотвращен.
      -- О-о! --  разочарованно протянула Лорна  Шиптон, и я  заметил,  что
Джудит с трудом удерживается от смеха.
      Дядя Фредди,  экс-вице-председатель,  ныне  в отставке, еще настолько
принадлежал банку, что там всегда чувствовалось его незримое присутствие. Я
знал, что он имеет обыкновение два-три  раза в неделю звонить Генри и выяс-
нять, как  идут дела; но лишь из  накопившегося интереса,  а не из  желания
вмешаться. И, конечно, однажды настояв на своем, он больше никогда  не вме-
шивался в жизнь матери и мою.
      В этот момент прибыл  последний  гость Дисдэйла. Было такое впечатле-
ние, что его появление сопровождается пением незримых фанфар; он вошел нем-
ного театрально, точно ожидая  торжественной  встречи и сознавая свое право
на нее. Дисдэйл вскочил на ноги, приветствуя гостя, и дружески  хлопнул его
по спине.
      -- Кальдер, вот здорово! Знакомьтесь, это Кальдер Джексон.
      Последовали восхищенные  взвизги  гостей  Дисдэйла  и вежливые улыбки
гостей Гордона.
      -- Кальдер Джексон! -- Дисдэйл  оглянулся  на стол. -- Вы знаете,  он
просто волшебник.  Возвращает лошадей к жизни.  Да вы, должно  быть, видели
его по телевизору.
      -- О да, -- отозвался Гордон. -- Разумеется.
      Дисдэйл просиял и вернулся к  гостю,  который  с показной скромностью
упивался комплиментами.
      -- Кто это, он сказал? -- вопросила Лорна Шиптон.
      -- Кальдер Джексон.
      -- Кто?
      Гордон покачал головой, явно неосведомленный. Он вопросительно поднял
брови, обернувшись  ко мне, но я также незаметно  качнул головой. Однако мы
прислушались и вскоре поняли.
      Кальдер  Джексон  был невысокий человек с прической, рассчитанной  на
то, чтобы ее замечали. Рассчитанной в буквальном смысле, как я догадывался.
У него была масса темных кудрей, оттененных благородной сединой, у шеи сос-
триженных на нет, но свободно и мягко спадающих с макушки на лоб; бороду он
оставил расти узкой каймой от висков по всей линии подбородка.  Борода тоже
была густая и вьющаяся,  но почти белая от седины. В анфас  его обветренное
лицо было  обрамлено кудрями; в профиль он выглядел  так, будто носил шлем.
"Или ведерко для угля", -- непочтительно подумал я. В любом случае раз уви-
дишь, никогда не забудешь.
      -- Это просто дар, -- возразил он кому-то. Была в его голосе какая-то
острота, более властная, чем громкость: легкий простонародный акцент, но не
определишь откуда; уверенность, рожденная успехом.
      Девушка, сидящая рядом со мной, была в экстазе.
      -- Как  чудесно, что мы  с вами встретились! Столько всяких слухов...
Скажите, ну пожалуйста, скажите нам, в чем ваш секрет!
      Кальдер Джексон ласково оглядел ее, его взгляд на мгновение скользнул
от нее ко мне и тут же вернулся обратно. Меня он спокойно списал со счетов,
поскольку я не представлял интереса, но девушке любезно сообщил:
      -- Здесь нет секрета,  моя  дорогая. Никакого секрета! Просто хороший
корм, хороший уход и несколько  проверенных  веками  лекарственных трав. И,
конечно... ну... приложить руки...
      -- Но как, -- воскликнула девушка, -- как вы это делаете с лошадьми?
      -- Я просто... прикасаюсь к ним. -- Он обезоруживающе улыбнулся. -- А
потом приходит время, я  чувствую, что они