оит в повиновении.
     Уесли Рендалл наслаждался.
     -- Видите вон ту машину, справа? В ней сидят двое людей, и  один из них
что-то говорит по мобильному телефону. Держу пари, он говорит о вас...
     Покрасневшее лицо  Маллена  резко  повернулось  в Рендаллу.  Инспектору
вдруг показалось, что  этот хлыщ продолжает издеваться над ним. На мгновение
Рендалл испугался, и потому продолжал более быстро, чем ему хотелось:
     --  Пару  дней  назад я попал под колпак  паре частных  детективов.  Не
уверен, что знаю, о чем речь --  возможно,  одна из моих  подружек оказалась
замужем, и ее муж решил измерить длину своих рогов. В любом случае, теперь у
меня всегда есть, по крайней мере, двое  свидетелей на каждую секунду  моего
расписания. У  задней  двери  стоит  вторая машина,  --  не  верите,  можете
взглянуть. Впрочем, вы же сами пришли оттуда, так что должны помнить.
     Краска  медленно отливала от лица инспектора, он лихорадочно размышлял.
Дело получило слишком  большую огласку,  а  Уесли Рендалл был близким другом
Кларенса  Картера,  который прошлым вечером стал миллионером  благодаря пуле
скрывшегося снайпера.
     Необходимо  было как  можно быстрее принять решение  -- то ли рисковать
поспешным арестом и  последующим громким  провалом,  то  ли  позволить этому
клоуну насмехаться над полицией и тщательно проверить его версию.
     Уесли Рендалл отошел от окна и весело посмотрел на инспектора. Он хотел
было добавить что-нибудь насчет того,  что,  дескать, зеленщики, горничные и
полицейские всегда  заходят в  приличные  дома с черного хода, но по зрелому
размышлению решил этого не делать.
     --  Полагаю,  мне пора позвонить  своему адвокату,  -- с  рассеянностью
пробормотал Рендалл.  --  Ее  зовут Франсуаза  Дюпон. Может,  вам доводилось
слышать это имя.
     В тот день инспектор  Маллен мог бы написать самую  пламенную в историю
Америки речь о коррупции и подкупленном правосудии.
     Над Лос-Анджелесом медленно разгорался диск солнца.

        3

     Здание  Альфреда Джей Ховитцера находится в самом центре Лос-Анджелеса,
однако, мало кому известно о том, что оно вообще существует.
     Его  ежедневно  видят  сотни  тысяч  людей, которые  проезжают  мимо  в
собственных автомобилях,  торопливых желтых такси или  солидных  озабоченных
городских автобусах. Однако ни у кого из них обычно не находится времени для
того, чтобы присмотреться к  стройному  голубому небоскребу,  с безразличной
холодностью отражающему жаркие лучи калифорнийского солнца, и задуматься над
тем, кто расположился за глянцевой непрозрачностью его поверхности.
     На  этом  здании  нет  таблички,  которая  могла  бы  помочь  праздному
пешеходу, вздумай он полюбопытствовать о предназначении этого небоскреба, --
одного  из  сотен  таких  же,  разбросанных на  все стороны  света вокруг по
деловому центру Л.А. Стекло, бетон,  стиль хай-тех, деловые люди  с  черными
обтекаемыми  кейсами  и  деловые  женщины  с  толстыми и тонкими черными  же
папками  --  женщины всех возрастов,  с  аккуратно уложенными волосами  всех
цветов и оттенков, и все, как одна, напрочь лишенные сексуальности.
     Это  деловой  центр  мегаполиса, здесь  каждый занимается  бизнесом,  и
никому нет дела до других.
     Единственная  надпись  крупными  буквами гласит "Здание  Альфреда  Джей
Ховитцера", и это никому ни о чем не говорит.
     Никому, кроме немногих.
     Большие  неуклюжие  лопасти тяжелого вентилятора лениво  разгоняли  под
потолком влажный тугой воздух. Я следил за их  движением и размышлял, почему
Джеффри Теннисон не поставит себе кондиционер.
     Я  сидел в  большом удобном  кресле на пятьдесят восьмом  этаже  здания
Ховитцера, и за окном  мне приветливо улыбались соседние небоскребы. Размеры
комнаты в несколько раз превосходили необходимые.
     Это был один  из  тех кабинетов,  какие можно  найти  в  каждом большом
небоскребе. Их  набирается  не более нескольких десятков на всю эту огромную
блестящую  коробку.  Они бывают  обставлены по-разному --  консервативно или
современно,  с  толстыми  коврами  или  паркетным  полом,  большими  шкафами
мореного дерева,  от нижней до верхней полок заставленных книгами в  дорогих
переплетах  --  или  с  открытыми  стеклянно-металлическими  стеллажами,   в
которых, как на витрине, красуются мексиканские безделушки.
     Но есть в этих  кабинетах  нечто особенное, нечто, что  их  об®единяет,
делает теми, что они есть --  сердцем сияющего небоскреба, сердцем  делового
центра  огромного  мегаполиса.  И  в  этом  отношении  здание  Альфреда Джей
Ховитцера  также  ничем  не  отличалось  от  десятков  своих  соседей, гордо
вздымающих плоские крыши в небо над Лос-Анджелесом.
     Возможно,  такие  кабинеты  отличает  атмосфера   власти.  Напряженной,
сосредоточенной  деятельности,  когда  миллионы людей, аппаратов  и долларов
день за днем, минута  за минутой исполняют величественную  симфонию, которой
дирижируют из этого кабинета.
     А возможно, дело  в  ином.  Скорее, они созданы даже  не  для  работы с
восьми утра до шести вечера -- хотя единственное, о чем могут  думать  люди,
занимающие их,  это  работа.  Такие кабинеты предназначены  для  того, чтобы
провести в нем всю свою жизнь  -- жизнь без остатка. И кресла в  них служат,
чтобы  на  них сидеть,  а  не для  напоминания  посетителям о  необходимости
поскорее встать и заняться чем-нибудь полезным.
     Вершина  вершины -- вот  что  располагается на пятьдесят восьмом  этаже
здания Альфреда  Джей Ховитцера. А еще там ужасно жарко, потому что  Джеффри
Теннисон не признает кондиционеров.
     --  Как  поживает ваш  отец,  Майкл, -- Теннисон  широко  и  приветливо
улыбнулся, энергично протягивая мне руку.
     Я встал без особой прыти и пожал ее.
     За  долгие   годы  дипломатической  работы  на  самых  верхних  облаках
политического  мироздания  Джеффри  Теннисон  научился  делать  свою  улыбку
искренней вне зависимости от того, к кому и по какому поводу он обращался.
     -- Недавно он спрашивал о вас, -- ответил я, вновь опускаясь в кресло.
     Я лгал, и Теннисон понимал это.
     Заданный мне вопрос должен был быть расценен следующим образом. Если бы
не положение, которое занимают в обществе ваш  отец и Джейсон Картер,  этого
разговора бы никогда  не было.  Поэтому я  буду вам очень  признателен, если
ничто из сказанного  в  пределах этого  кабинета  не  пересечет его порог...
Благодарю вас.
     Дипломаты умеют ценить время, когда им это выгодно.
     Я подумал, что секрет неизменной искренности моего собеседника  состоит
в умении построить фразу.
     Франсуаз не  стала подниматься,  и Теннисон  несколькими шагами пересек
комнату, слегка склонился  над ней  и  тоже подал руку. Все же она не  стала
вставать.
     Где-то  вдалеке застрекотал факс. Вертолет дорожной  полиции  завис над
перекрестком в нескольких кварталах от небоскреба.
     -- Я не хочу отнимать у вас время, Джефф, -- напомнил я.
     -- Конечно,  -- Теннисон обернулся, заложил  руки в карманы и посмотрел
на меня исподлобья.
     -- Вы хотите знать все положение  в  Юго-Восточном бассейне или  же вас
интересует только это государство?
     -- Только оно, -- ответила Франсуаз.
     Теннисон  хмыкнул, подошел к своему столу и взгромоздился на его  край.
Вентилятор под потолком заработал слегка быстрее.
     --  Поганая  история была с  этой страной, Майкл, -- задумчиво произнес
Теннисон,  ни  к кому конкретно не обращаясь. -- Френки.  Единственное,  что
утешает в этой  связи Капитолий -- так это то, что газетчики не  удосужились
раскрутить  по  этому  поводу  скандал  вроде  вьетнамского.  Это  было   бы
неприятно. К счастью, тогда все были заняты войной в Панаме.
     -- Кто предложил ввести войска в эту страну? -- спросил я.
     Теннисон вновь набычился, что-то обдумывая.
     -- Несколько  сенаторов,  Майкл.  Если  вас  заинтересуют  подробности,
можете  поднять в библиотеке Конгресса материалы о  запросе Эммерсона-Фарго.
Впрочем, вы не найдете там ничего интересного ...
     Император  приехал в  Вашингтон,  и его  люди  развили  там  энергичную
деятельность.  Это был их последний шанс, и  им не хотелось его упускать. Им
удалось  склонить  на свою сторону группу  политиков. Бернард Эммерсон. Доун
Фарго. Несколько других.
     Они  аргументировали  свое  предложение   тем,  что  американский  орел
нуждается в хорошем плацдарме под боком у коммунистического Китая...
     Джеффри  Теннисон, по-видимому,  никак  не собирался комментировать это
утверждение.   Однако   его  выразительное  лицо  на  мгновение   недовольно
скривилось,  а  потом  сосредоточенно нахмурилось,  не оставляя ни  малейших
сомнений относительно позиции своего владельца.
     -- Это на самом деле так? -- спросила Френки.
     --  Это спорный  вопрос, Франсуаза, -- задумчиво ответил  Теннисон, как
будто у него самого  еще  не сложилось  определенного  мнения. -- Нет ничего
плохого в  том, чтобы контролировать как можно больше стран по всему  свету.
Но с этим связано множество расходов. Самая главная проблема состоит  в том,
что слишком часто военное присутствие США в какой бы то ни было стране ведет
к такому количеству дипломатических  осложнений, что все наше предполагаемое
преимущество  сходит  на   нет.  В  конце   концов,  мы  же   не  собираемся
перебрасывать в Пекин отряды морских котиков каждый второй понедельник...
     Джеффри  Теннисон был специалистом  по  дипломатическим  конфликтам,  а
особенно по их улаживанию. Сидя  на пятьдесят восьмом  этаже здания Альфреда
Джей  Хофитцера  в  центре Лос-Анджелеса, он пристально следит за интересами
Соединенных Штатов  в Восточной  Азии, Австралии и Океании. Правда, не  могу
сказать, находит ли он время и на Антарктиду.
     Теннисон подчиняется непосредственно президенту США.
     Вертолет дорожной полиции исчез, и  я  не заметил, в  какую сторону  он
улетел.  Наш  собеседник  соскользнул  с края стола  и уставился в  пустоту,
пролистывая перед собой страницы прошлых событий.
     -- Для русских это  был вопрос принципа, -- продолжал Джефф.  -- К тому
времени они выводили войска из Афганистана.
     Отклонить просьбу о помощи  со стороны  повстанцев значило  для Советов
навсегда подорвать  свой  престиж  в глазах стран  третьего мира.  Это  было
равносильно самоубийству. Но вводить туда свои войска они тоже уже не могли.
     На  этот  раз  они не  стали этого делать. Могу  утверждать это с почти
полной  уверенностью  --  ни  один  советский  эмиссар  не  присутствовал  в
интересующей вас стране во время вооруженного конфликта.
     Русские поступили умнее и проще. Большая часть бронетехники и самолетов
были переброшены туда прямо  из Афганистана.  Мы не  смогли ни предотвратить
этого, ни предать огласке. В тот момент Панама занимала все наши силы.
     Я знал, что в свое время Джеффри Теннисон резко  выступал против  ввода
американских вооруженных сил в  район Панамского  канала.  Но  я  никогда не
стремился узнать, почему именно.
     --  У повстанцев  была груда советского железа,  причем самых последних
моделей.  А  у  нас  --  несколько  необстрелянных  батальонов   и   никакой
необходимости вести  эту  войну.  Поэтому  мы  предпочти  ее проиграть. Пару
месяцев назад эти бодряки открыли в Вашингтоне свое посольство, и  теперь их
дипломаты раскланиваются с  теми самыми сенаторами, что выступили с проектом
ввода к ним войск.
     --  Насколько  я понимаю,  теперь положение  несколько  изменилось,  --
произнесла Франсуаз.
     Теннисон согласно  хмыкнул. Он положил  левую руку  себе  на  грудь,  и
подпер подбородок правой ладонью.

        4

     -- После того, как Советский Союз перестал существовать, -- задумчиво и
немного отстраненно  произнес Джеффри  Теннисон. Казалось,  он  рассказывает
старую сказку, -- установившийся несколько лет назад повстанческий режим уже
больше не чувствует себя в безопасности и не решается  противоречить странам
большой семерки. А у нас нет никаких оснований, чтобы беспокоить их.
     -- У вас  их не было до того момента, как один  из посланных ими тайных
агентов  начал  убивать  американских  граждан прямо  на улицах,  --  жестко
произнес я. -- Кстати, как к этому относится господин Фарго?
     Теннисон широко улыбнулся. Его зубы покрывал легкий желтоватый налет, а
улыбка получилась несколько жестокой.
     -- В настоящее время  Доун  Фарго  собирается баллотироваться  на новый
срок, и ему не хотелось бы напоминания о прошлых ошибках, если вы это имеете
в  виду... Однако  могу вас уверить  --  человек,  который известен  вам под
именем доктора  Бано,  наверняка  действует в  одиночку. У  них  не  было ни
времени,   ни   денег,   чтобы  создать   в   нашей   стране   разветвленную
разведывательную  сеть   или  перекупить  чью-либо  другую.  Мне  доподлинно
известно о том,  что несколько лет назад они  пытались  приобрести  агентуру
Восточной Германии, -- но французы предложили больше.
     Франсуаз резко встала и сделала несколько размашистых шагов по комнате.
У меня начало создаваться впечатление, что небрежно самоуверенный тон нашего
собеседника несколько раздражает ее. К тому же моя  партнерша  еще не совсем
оправилась  после  недавних  слов  Джейсона  Картера,  больно   ранивших  ее
самолюбие.
     Франсуаз сказали, что она не принадлежит к высшему обществу Калифорнии.
     -- Вы полагаете,  что посольский  корпус не оказывает помощи Бано  ? --
спросил я.
     --  Ни  в  коем  случае,  --  в  голосе  Теннисона  звучала уверенность
человека, который уже двадцать восемь лет занимается изучением заданного ему
вопроса. -- Они для  этого  слишком трусливы.  Плести заговоры,  разыгрывать
мелкие  интриги,  выкрадывать государственные  секреты  --  это  да.  Однако
позволить впутать  себя в историю с  убийством, а тем более, убийством столь
влиятельных  в  Америке  людей -- ни одни дипломат  не запачкает этим своего
вечернего костюма.
     -- Если они так вас  боятся,  вы могли бы как-нибудь потоньше намекнуть
послу  этой  страны,  что  американские граждане прекрасно  обойдутся и  без
присутствия в Штатах мистера Бано.
     Я обернулся. Голос Франсуаз был холоден ровно настолько, как и подобает
при  разговоре с  малознакомым  человеком, который  оказывает тебе  услугу и
рассчитывает на  ответную любезность,  но  не с твоей  стороны, а  от твоего
партнера.
     Мне  стало  интересно, поймет ли Теннисон, что Франсуаз  обиделась, и я
стал  пристальнее следить за выражением его лица. Мне показалось, что он так
и не понял.
     -- Завтра же  я  вылетаю в Вашингтон,  -- на  этот раз Джеффри Теннисон
выглядел озабоченным,  и  это  чувство не было притворным.  --  Переговорю с
послом при  первой возможности. Вы совершено правы -- такие эскапады следует
пресекать как можно раньше. Если допустить с ними малейшую слабинку ...
     Теннисон запнулся, над чем-то раздумывая, и не стал продолжать далее. В
мыслях он наверняка уже намыливал физиономию посла.
     Со  своего  места  мне  было  прекрасно  видно, что подбородок Франсуаз
упрямо  выставлен вперед,  а полные  губы слегка приоткрыты. Наш  собеседник
раздражал  ее все  больше  и  больше, и я мог представить,  как  эгалитарные
настроения  медленно поднимаются в  душе моей  партнерши. Правда, она еще не
успела  прийти к окончательному решению,  то  ли разыграть перед  Теннисоном
оскорбленное достоинство простолюдинки по отношению к погрязшему в декадансе
аристократу, то ли предстать перед ним настоящей дамой из высшего общества и
унизить пренебрежением.
     По счастью,  из  нас двоих  хотя  бы  я  никогда  не  подвержен  ничему
подобному.
     Теннисон тем  временем  не  замечал ничего вокруг  и хранил  задумчивое
молчание.
     --  Не хочется  отрывать  вас он приятных мыслей, Джефф, --  недовольно
скривившись,  произнес я.  --  Но мне бы  все  же было  бы приятно  получить
несколько четких ответов на прямо поставленные вопросы. Вы еще не разучились
говорить о том, о чем вас спрашивают ?
     Теннисон  неискренне  рассмеялся.  Смех получается  у  него  хуже,  чем
улыбки. На мгновение лицо Франсуаз перекосилось.
     -- Это профессиональное, -- прояснил он, вновь усаживаясь на край стола
и скрещивая руки на груди. -- Буду рад помочь.
     Я не стал даже делать вид, что верю в это.
     -- Насколько я понял,  завтра же  вы устроите большую  бурю в маленьком
посольстве наших друзей из  Юго-Восточной Азии, -- произнес я. -- После чего
они публично откажутся от человека,  которого  мы знаем под  именем  доктора
Бано, и станут  слезливо уверять вас в  своей полной непричастности  к любым
грязным делам от Нью-Мексико до северной оконечности Аляски.
     Джеффри Теннисон благодушно улыбнулся,  и мне это не понравилось. Он не
был сегодня  именинником, поэтому мне требовалось от него нечто большее, чем
самодовольная улыбка.
     У меня начало создаваться впечатление,  что  мой собеседник ненавязчиво
старается  прекратить разговор,  добившись  ничего,  а  это  никак  меня  не
устраивало. Я  прекрасно  понимал,  что,  когда сам  Теннисон  обратится  за
ответной услугой, его просьба вовсе не  окажется скромной, поэтому следовало
на него надавить.
     Бросив  взгляд  на  Франсуаз, я понял, что  в ее голове  вертятся те же
мысли, а самодовольство Теннисона только подливает масла в огонь.
     Я произнес:
     -- И мне, и вам много раз приходилось слышать заверения, подобные этим.
Политики большую часть  своей жизни  занимаются только тем, что делают такие
заявления, поэтому  я не сомневаюсь,  вам и на этот раз без труда удастся их
получить.  Однако  слова  посла  будут  стоить  даже  меньше,  чем  обещания
кандидата накануне выборов. Что вы собираетесь делать дальше? Ситуация стала
слишком опасной, Джефф, и простых политических заверений более недостаточно.
Несколько человек уже погибло.
     -- Дальше? --  Теннисон подпер  подбородок  правой  ладонью.  --  Будет
сделано самое главное  --  мы  покажем  этим бодрячкам,  что никто не  может
безнаказанно хозяйничать  в  Америке.  Уверяю  вас, это  произведет  на  них
впечатление.
     "  Мы  покажем  "!  Даже  в  частных разговорах Джеффри  Теннисон не  в
состоянии  отделить  себя  от многомиллионной  американской  нации,  которую
увенчивает  гордо  расправивший  крылья  орел.  Возможно,  это  у  него тоже
профессиональное.
     -- Я  не  вижу,  как  это  может разрешить  ситуацию, -- резко  бросила
Франсуаз.
     Все-таки она очень сильно обиделась.
     Джеффри Теннисон поднял на нее глаза, и в  них я прочитал изумление. На
этот раз  нашему собеседнику  не приходилось разыгрывать какие бы то ни было
чувства. Бедняга искренне не  мог понять, почему голос моей партнерши звучит
так недовольно. Ведь он был такой душкой, этот Теннисон.
     Сам виноват.
     -- Это  даст  вам  гарантию  того,  что режим  не станет посылать новых
эмиссаров после разоблачения Бано, -- произнес Теннисон  тоном воспитанной в
патриархальных  традициях  добропорядочной  матери  многодетного  семейства,
которой бросили в лицо, что она содержит публичный дом.
     Это было так непохоже на Джеффа, что я не смог сдержать улыбки.
     -- Мне кажется, именно  этого вы от меня хотели, -- продолжал Теннисон,
который так  и не оторвал  глаз от своей обидчицы.  -- После того,  как этот
человек  будет  арестован,  он  уже  не  сможет  представлять  ни  для  кого
опасности, а люди,  пославшие его,  не  предпримут и малейшей попытки, чтобы
вызволить его из-за решетки. Единственная опасность,  которая может угрожать
вашему клиенту, состоит в  том,  что вслед  за одним агентом обычно посылают
второго и  так далее до  тех пор, пока  миссия не  будет выполнена. И именно
этого я намерен не допустить.
     -- Но это не означает, что вы сможете заставить режим отозвать Бано? --
быстро  спросил  я,  стараясь  успеть  до  того,  как  Франсуаз  и  Теннисон
окончательно рассорятся,  станут спорить из-за игрушек  и  делить  пе