.
     Чай остыл, и снежинки больше не играют.
     Пояс  подался. Он  стаскивает с  нее  шортики, для этого ему приходится
полностью  сойти с дивана. Он смотрит,  как она лежит перед ним  и бесстыдно
предлагает себя. Кора не замечает своей позы, ничего, что происходит с  ней.
Он бросает на пол  шорты, потом наклоняется над  ней,  чтобы снять  трусики.
Опять что-то говорит.
     Пальцы Коры продолжают впиваться  в ладонь, глаза направлены к потолку.
Прощай, новая  жизнь, прощай  все, о чем она мечтала.  Дура,  дура, Можно ли
было мечтать о таком.
     Он приподнимает ее ноги, совлекая трусики,  мимоходом сбрасывает на пол
туфли.  Его  руки  слегка  подрагивают  от   нетерпения,  член   воинственно
вздымается вверх.
     Она не видит ничего.
     Он вновь наклоняется над ней, тяжело дышит, агрессивно  улыбается.  Еще
какие-то слова. Он касается  ее, целует,  проводит пальцами здесь и там. Она
инертно отвечает ему, она к этому привыкла, она профессионалка.
     Просто сейчас ей очень тяжело.
     Краем глаза он замечает, что ногти девушки  глубоко впились в ладонь. А
я хорош, думает он. Вскоре и эта мысль куда-то пропадает.
     Грудь, бедра, ягодицы. Обнаженное женское тело.
     Коре кажется, что у нее остановилось сердце.
     Его ладони властно опускаются на ее  холодные бедра,  раздвигают их. Он
ложится  на  нее  всем телом, его изнывающий  от  желания член погружается в
женскую плоть. Ее ноги  обхватывают его так же, как она это делала множество
раз -- с ним и  с другими. Он стонет  и начинает ритмично двигаться. Его лоб
покрыт потом.
     У него нет времени даже для любовной игры.
     Горячий  напряженный  член поршнем  ходит  внутри  тела  девушки.  Кора
чувствует это -- и больше ничего. Как она могла поверить в волшебную сказку?
Сказку со счастливым концом, сказку о Золушке?
     Он продолжает, его тело  то приближается к ней, то удаляется снова. Она
не вскрикивает, даже не постанывает. Она молчит.
     Еще  несколько  движений, и горячая  струя вырывается из его члена.  Он
медленно замирает, на его губах играет довольная улыбка. Как же он хорош. Он
откидывается на диван рядом с ней. Несколько минут молчит.
     -- Кора, девочка моя, -- наконец произносит он. -- Ты прекрасна.
     Потом добавляет:
     -- Знаешь, я думаю снять для тебя квартирку -- получше этой. Небольшую,
конечно. Рядом с  каким-нибудь супермаркетом, чтобы тебе не надо было далеко
ходить. Если потребуется: сможешь брать такси, и все такое --  я буду давать
тебе деньги.
     Кора продолжает молчать. Ей  кажется,  что она стоит одна на опустевшем
перроне, и холодный осенний ветер  бьет ей прямо в лицо. Поезд,  на  который
она не успела, медленно исчезает вдали, и никто не машет ей из вагона, никто
не кричит ей: "Кора, поторопись, а-то опоздаешь".
     Ты дура, Кора.
     Еще несколько  минут  Кларенс в  блаженстве лежит  на  подушках,  потом
встает  и нагибается, чтобы вытащить  из-под холодного  тела любовницы  свою
рубашку.
     -- Мне пора, -- говорит он. -- Я потом позвоню.
     На глазах девушки стоят слезы.
     И снежинки больше не играют.

        8

     Вот  так  и получилось,  что  в  десять  часов пятьдесят две минуты  до
полудня  я оказался  стоящим в  центре  огромного  полутемного и на редкость
закуренного помещения.
     Это и был бар, в котором заправляет Хэл.
     Его владелец стоял прямо напротив меня и довольно скалил гнилые зубы.
     --  Если ты  вызвал  меня  только для того, чтобы я  не  забыл, как  ты
выглядишь, -- хмуро произнес я, --  то можешь не беспокоиться. У  меня  есть
твоя фотография, и я ношу ее в жилетном кармане. Так что случилось?
     В тот же момент  я узнал, что случилось! Однако  это  не  принесло  мне
никакого удовольствия.
     Там, где, как мне только что показалось,  была только грязная стена, из
пропахшего  спиртным  воздуха  выступил  человек  в  кичливом  костюме  и  с
сигаретой в зубах.
     -- Теперь мне все понятно, -- не  без ехидства произнесла Франсуаз. Она
еще припоминала  мои  давешние похождения.  --  Так вот  кого  ты  пригласил
погостить.
     -- Приятное утро, мистер Медисон, -- я сделал все, чтобы мой собеседник
понял  --  я  не собираюсь  протягивать ему  руки.  -- Надеюсь,  вам и вашим
ребятам понравился город. Захотелось небольшой экскурсии?
     Медисон перебросил мятую сигарету из одного конца рта в другой.
     -- Не хотелось беспокоить вас,  мистер Амбрустер, -- ответил он.  -- Да
вот пришлось.
     Хэл выступил сбоку от него и пояснил:
     -- Это ребята с восточной окраины. Что-то тут не поделили.
     --  Держись  подальше,  старина  Хэл,  --  раздался голос  откуда-то из
глубины зала. -- Иначе придется стрелять через тебя. Говорят, это больно.
     Ага. В  дальнем углу на  стуле сидит парень, и в  руках у него  что-то,
мало напоминающее поварешку.
     -- В  баре остался последний пряник,  и вы не  смогли его  поделить? --
спрашиваю я,  осторожно  поворачиваясь. Вот  ведь сволочь,  Хэл,  мог  бы  и
намекнуть, что здесь будет жарко.
     Свалился же мне на голову этот Медисон. Может, Френки права и я не умею
выбирать  себе  друзей?  А  ведь  так здорово получилось с Перкинсом  и  его
подружкой.
     Проклятье.
     -- Глупо получилось,  мистер Амбрустер, --  поясняет Хэл. -- Так, слово
за слово.  Потом  из-за девчонки  поспорили.  Разбили бутылку  --  об голову
одного с окраины. Знаете, как ведь бывают. Вот, ждали вас.
     Приятно  слышать. Мог  бы  и  пережить, если бы разобрались  без  моего
участия. Медисон тоже хорош надо было называть мое имя.
     -- Парни с континента не умеют себя вести, -- раздается голос откуда-то
из-за спины  человека  на  стуле.  --  Начали  дебоширить. Мы  уж тут хотели
пристрелить парочку, так, для острастки.
     Франсуаз осторожно отступает от меня, тоже чуть разворачивается. Теперь
мы  с  ней стоим практически спина к спине. Говорят,  это помогает,  когда в
тебя стреляют со всех сторон, но я еще не пробовал.
     Сколько же  их тут? У Медисона было не больше тех четырех, с которыми я
имел  счастье познакомиться в Сиэтле. Но и ребята с восточной окраины тоже в
одиночку не ходят.
     -- Я понял, что  чем-то  могу здесь помочь, ребята?  -- спрашиваю  я. В
этом зале ничего не видно -- полуподвал.
     -- Этот хлыщ сказал, что он -- ваш гость, Амбрустер, -- говорит тот же,
чьего лица я не вижу.
     Можно было бы и мистер; хорошо хоть, что для разнообразия хлыщ достался
не мне.
     -- И вот теперь мы не знаем, что делать с  ними, -- продолжает  тип. --
То  ли выслушать  их извинения  -- на  коленях -- то ли пристрелить вместе с
вами... Как считаете?
     -- Неудобно получилось, -- извиняется Медисон. -- Право.
     А ведь все то время, пока мы добирались  сюда, ему пришлось стоять, а в
спину  ему смотрело дуло обреза. Я бы не хотел оказаться на его месте  в тот
момент, когда я в первый раз не поднял трубку.
     --  Я не  хотел  вас  беспокоить, мистер  Амбрустер, в самом  деле,  --
говорит Хэл. -- Но они настаивали, клиент всегда прав...
     Надо что-то сказать, чтобы продолжить беседу. Я  произношу первое,  что
приходит мне в голову:
     -- Девчонка-то хоть была ничего?
     Слышу, как Франсуаз позади меня фыркает.
     -- Это Мира.
     А  вот и она, сидит  у стойки,  бесстыдно  заложив ногу за ногу. Ничего
особенного, вообще ничего -- и это  злит меня  больше  всего. Мало  у них  в
Сиэтле, что ли, девчонок... Та же Ким была гораздо лучше ее.
     --  Нехорошо  лапать чужих  девочек, -- поясняет  предводитель  ребят с
восточной. -- Особенно таким хлыщам, как  этот.  И  сигаретка  в зубах -- не
слышал, что курить вредно.
     Я делаю  несколько  шагов и  приближаюсь к  Мире. Она смотрит  на меня,
скаля лошадиные зубы. Сложно понять,  чем от нее пахнет -- дешевым виски или
дешевым одеколоном.
     -- Приятно, когда парни ссорятся из-за тебя? -- спрашиваю я.
     -- Пусть сперва заплатят, -- отвечает она.
     Молодец, детка. Вот и выход. На время будет, о чем поболтать.
     --  Сколько  тебе  предложил  парень  с сигаретой?  --  интересуюсь  я,
подсаживаясь к ней. Теперь бы вовремя успеть завалиться за стойку.
     -- Он -- ничего. Ко мне подкатил рэппер.
     -- Хватит  трепаться,  Амбрустер,  -- кричит тип,  что окопался  позади
стула. -- Иначе я сам приму решение.
     Как  же.  Ты ведь  меня  боишься,  иначе  давно  перестрелял  бы  ребят
Медисона.  Но, услышав мое имя, ты испугался. Теперь  самолюбие не дает тебе
возможности отступить.
     Только не пристрели меня сдуру, кретин.
     -- Эй, Джаггер, сколько ты ей предложил? -- кричу я в темноту.
     Почему я назвал это имя? Джаггер ведь не рэппер. Ладно, какая разница.
     Слышу голос высокого  вертлявого  негра,  той  ночью в Сиэтле  он стоял
около Медисона. Почему-то  я уверен, что в руке он сжимает ствол и целится в
предводителя восточных.
     -- Двадцать баксов. Это вполне прилично.
     -- Прилично будет, -- парирует предводитель восточных.
     Он говорит не только это, но мне не хочется повторять его слова.
     Я чувствую,  что струйки пота  стекают вниз под моей рубашкой. Франсуаз
стоит сбоку. Она молчит, правильно, -- это мужской разговор.
     Вернее,  равноправие  между  мужчинами и  женщинами в  нашей стране уже
достигнуто, но только не в таких вот кварталах.
     Мира поднимает ко мне раскрашенное лицо и спрашивает:
     -- А сколько предложишь ты?
     Разве не восхитительно?
     В глубине зала намечается движение. Неужели Хэл  не мог  зажечь  полный
свет?  Или  они  уже  перебили все лампочки?  Огромный  детина в разорванной
рубашке подходит ко мне, ствол его пистолета направлен мне в голову.
     --  Пристрелим их,  и дело с концом,  -- говорит  он. --  Нельзя, чтобы
парни с континента вмешивались в наши дела.
     Все  это  глупо,  --  глупо  донельзя.  И  именно в  глупости  ситуации
необходимо искать ее решение.
     -- А ты ведь не вожак восточных, -- кричу я почти наугад.
     Попадание. В самом деле, если парень возглавляет серьезную группировку,
ему нет смысла устраивать разборку в полупустом баре.
     -- Глава восточных две недели лежит в больнице с  переломанной шеей, --
радостно поясняет Хэл. -- Говорят, не выживет.
     А ведь я должен был это знать. Теперь все просто, и я смотрю на часы.
     -- Сколько здесь твоих ребят? -- спрашиваю я у Медисона.
     -- Все четверо, но Стив в отключке.
     Гигант  с пистолетом недоуменно смотрит в ту сторону, где находится его
главарь, он не понимает, что происходит.
     В круге  света  стоим мы с  Франсуаз, Медисон, Хэл и  громила.  Мира  и
парень на стуле выступают из тьмы, больше никого не видно.
     -- Помнишь  историю с  заместителем мэра? -- спрашиваю  я. --  Комиссар
тогда дважды заезжал к дону Джузеппе.
     Все в Лос-Анджелесе знают эту историю.
     -- И знаешь, к кому поехал брюнет Чезаре, чтобы уладить конфуз? Ко мне,
приятель... И я уладил.
     Я лгу,  так  как  не имел никакого  отношения к скандалу с заместителем
мэра. Но  при упоминании этих имен  парень в  противоположном углу зала явно
еще  больше  испортил  воздух бара. Если он  действительно  хочет возглавить
восточную группировку,  он не  сможет  позволить себе  обижать  друзей таких
серьезных бизнесменов.
     А дон Джузеппе не захочет ссориться со мной из-за шпаны.
     Несколько минут длится молчание.
     -- Будем стрелять? -- спрашиваю я.
     Возможно, это ошибка, может, я перегибаю палку.
     Мира  довольно  скалит  лошадиные  зубы.  Что-то  кажется  ей  донельзя
смешным. Почему этот парень молчит?
     -- Мы уходим, -- наконец резко произносит он.
     Гигант  с  пистолетом отходит обратно  в  темноту,  человек  с  обрезом
поднимается  со  стула  и  тоже  исчезает.  Теперь  они  будут искать других
неудачников, чтобы продемонстрировать на них свою крутизну.
     Возможно,  мне еще придется  встретиться с этим  придурком, но  уже как
настоящим предводителем восточных.
     -- Вижу, здесь все уважают вас, мистер Амбрустер, -- вкрадчиво  говорит
Медисон.
     Он до  сих пор  не  знает,  держат ли  его на мушке. Ничего,  пойдет на
пользу.
     -- Есть за что, -- отвечаю я, и направляюсь к двери.
     Я выгляжу усталым и меланхоличным,  как и положено герою. На самом деле
я думаю только об одном. Вернее, уже ни о чем не думаю.
     Я слышу позади себя голос Миры, она болтает о чем-то с рэппером.
     Вот кретины.


        9

     В жизни  Гарды Бейкер  было два героя.  Первым по списку  шел я, второе
место занимал инспектор Маллен. С моей точки зрения, это говорило о том, что
вкус нашей секретарши нуждается  в серьезном  исправлении; Франсуаз  же была
уверена, что ее вкус никуда не годится.
     Инспектор Маллен был  нужен  нам  для ареста  доктора Бано. Озабоченный
Джеффри  Теннисон, тряся блестящим кейсом, полчаса назад отбыл в  Вашингтон.
Для этого ему пришлось отложить все текущие дела,  однако  я был уверен, что
последующая благодарность Джейсона  Картера  с лихвой окупит все неудобства,
которые причинили Джеффу перемены в его расписании.
     Дело было за малым -- арестовать человека, который был нам известен под
именем доктора Бано,  и  раз и  навсегда положить конец покушениям  на семью
потомственных банкиров. По крайней  мере, со стороны агентов установившегося
на родине драгоценностей режима.
     Именно для этого и  был необходим  инспектор Маллен. Сцена  ареста Бано
должна была пройти  со всеми возможными  в таких случаях атрибутами, которые
так любят жадная  до  дешевых сенсаций  пресса и обладающая  невзыскательным
вкусом публика.
     Во-первых, были необходимы полицейские  машины -- штук пять, не меньше;
им выпадала  ответственная  роль  приехать на  место  событий,  громко  гудя
сиренами  и  вертя разноцветными лампочками  на крышах. Во-вторых, следовало
позаботиться о том, чтобы сцена  задержания  попала  в новости,  по  крайней
мере, трех-четырех телекомпаний.  Наручники  крупным  планом,  арестованный,
вздымающий  руки  в  тщетной  попытке   скрыть  лицо,  штампованные  вопросы
репортеров.
     В-третьих, было необходимо решительное заявление со стороны официальных
властей,  и  именно  этим  должен  заниматься  сейчас  в Вашингтоне  Джеффри
Теннисон. По крайней мере, именно к  этому он  обещал немедленно приступить,
как только его самолет приземлится в столице нашей благословенной страны.
     А раздуть крупный  скандал  вокруг ареста какого-нибудь  человека можно
только при помощи полиции. Поэтому в то утро мы  ожидали  прихода инспектора
Маллена.
     Я расстелил на  своем  столе огромную карту Лос-Анджелеса и сопоставлял
расположение улиц с указаниями, которые получил  накануне от доктора Бано. Я
был уверен, что наш друг из Юго-Восточной Азии сможет неплохо позаботиться о
своей  безопасности, поэтому уже успел исчеркать карту в нескольких  местах.
Почему-то в тот момент это представлялось мне необходимым.
     --  Не думаю,  что  нам придется  выгружать ящик  именно  в том  месте,
которое Бано указал в качестве исходного, -- задумчиво бормотал я, несколько
раз обводя карандашом и без того жирный круг на карте. -- Уверен, что сам он
и близко  не  подойдет  к  тому  месту.  Отсюда  ведет широкий  проспект  по
направлению  к деловому центру, далее две небольшие улочки соответственно на
северный и восточный окраины  города, а  в  нескольких кварталах -- выезд на
хайвей.
     Франсуаз сидела в своем кресле, разложив  перед собой длинные ноги. Она
ожидала  чашку  кофе, которую Гарда обыкновенно  приносила ей  именно  в это
время.
     Я достал из ящика линейку и начал вымерять расстояние.
     -- Если бы ты была агентом, Френки, -- спросил я, не  поднимая  головы,
--  и  было бы необходимо  тайно вывезти из страны огромный тяжелый ящик, то
какой бы ты выбрала маршрут?
     Главной проблемой являлся выбор между аэропортом и побережьем.  Если бы
Бано удалось зафрахтовать  частный  самолет, то,  спустя несколько часов, он
был бы  уже за пределами территории США.  Однако отследить все  аэропорты не
так уж  сложно, кроме того, чтобы ни писали газеты, нелегально пересечь нашу
границу по воздуху не столь просто, как по воде.
     Останови  Бано  свой  выбор  на побережье, он  получит к  своим услугам
несколько километров береговой линии, множество судов всех типов и размеров,
а  также возможность перегрузить  ящик на свой корабль, который  прибудет из
Юго-Восточной Азии и будет ждать поближе к краю  нейтральных вод. Это займет
никак не больше нескольких  минут, и вот уже Джейсон  Картер сможет до конца
своих дней лить слезы по поводу нарушенного слова.
     Острие  моего  карандаша  воинственно  зависло над  картой,  я  не  мог
остановить свой  выбор на одном из  двух  вариантов  -- хайвей  или северная
окраина.
     Поскольку  Франсуаз никак  не  отреагировала на мой  первый вопрос, мне
пришлось повторить его.
     --  Я   думаю,  Майк,  --   моя  партнерша   в   глубокой  задумчивости
рассматривала  кончики своих туфель,  и по выражению  ее лица было ясно, что
думает она совершенно не о том, о чем положено.
     Наверняка о кофе.
     И это в тот момент, когда решается судьба всего предприятия, в которое,
между прочим, именно Франсуаз меня и втянула.
     -- Мне  кажется, ты  без достаточной серьезности относишься к тому, что
должно произойти сегодня днем, -- окрысился я.
     Возиться  с  картой  мне  надоело, я постепенно приходил к  выводу, что
единственным результатом моих изысканий будет затупившийся карандаш.
     --  Если мы  не  поймаем этого человека,  над нами  будет смеяться  все
Западное побережье. Мы должны основательно подготовиться.
     Развивать свою  мысль далее  я не стал, поскольку сам  довольно  смутно
представлял, в чем именно  должна была выразиться наша подготовка. На всякий
случай  я  демонстративно  перевернул  карту и стал делать вид, что исследую
береговую  линию,  хотя  на  самом  деле  даже  не  пытался  что-нибудь  там
разобрать.
     Франсуаз блаженно  откинулась на спинку своего кресла, ее  длинные руки
были заложены за голову, глаза полузакрыты. Мне оставалось только гадать, то
ли  она  предвкушает  утренний  кофе,  то ли  вспоминает  о  том, как  ловко
поставила на место Теннисона.
     --  Мы  станем думать  об  этом, когда настанет время,  -- безразличным
голосом сказала она. -- Сейчас мы  ничего не можем решить.  Маллен расставит
своих людей,  и  будет  держать  связь с  дорожной  полицией. Наблюдением  с
воздуха займутся несколько вертолетов. Пока необходимо отойти от  проблемы и
отдохнуть.
     Я  бросил  на  свою  партнершу  грозный  взгляд.  Она  явно  не  желала
осознавать всю серьезность сложившейся ситуации! Надо было нам брать на себя
ответственность за эти чертовы побрякушки. Тем не менее, моя толстушка снова
была права, и это раздражало меня еще больше.
     Я уже собирался сложить  карту, как вдруг мне в голову пришла блестящая
мысль, --  а  что, если измерить,  какое  место на  побережье, пригодное для
погрузки на судно большого ящика, ближе всех находится к полосе  нейтральных
вод. Я понимал, что это бессмысленная затея, но Франсуаз откинулась на своем
кресле с таким безмятежным видом,  что я вновь взял линейку и начал прилежно
водить ею по карте.
     Именно поэтому я пропустил момент, когда Маллен вошел в кабинет.
     Когда я осознал, что в комнате  раздаются мужские шаги и поднял голову,
Гарда  уже стояла в  дверях и пожирала  инспектора глазами. Я  не  знал, что
произошло   между   ними   по  пути  сюда,   однако  щеки  нашей  секретарши
раскраснелись, рот  был приоткрыт, а в руках у инспектора была чашечка кофе,
которая, без сомнения, предназначалась Франсуаз.

        10

     -- Доброе утро, инспектор, -- хмуро бросил  я,  опираясь на стол обеими
руками.
     Пусть знает, что пока он развлекается в Беверли-Хиллз, гоняя по участку
Уесли Рендалла, кое-кто в этом городе все же находит время на работу.
     Инспектор  что-то  буркнул,  не