людьми  -
неприметная, скромная северная  весна?  Куда  отходят  мысли  о комсомоле  и
программе партии? Почему весной так пахнет земля, даже истерзанная городским
асфальтом? И почему весной наша душа так охотно заполняется верой и надеждой
от одного мимолетно брошенного взгляда?
     Варя  даже не  сразу  заметила,  что  девочки оставили  ее,  они  вдруг
занялись  какими-то своими  очень  важными делами,  далекими  от  комсомола.
Валентине  Семеновне  стало  трудно  собирать   класс   на  политинформации,
собрания,  классные  часы.  Не только  мальчики, но и  девочки вдруг  начали
дерзить, а  многие вообще сидели на уроках с отсутствующими,  как у Варвары,
раскрасневшимися  лицами.  Через класс  полетели  белые флаги  записок, а на
школьном дворе застрекотали звонки велосипедов доморощенных эквилибристов. И
почему-то  именно этой весной особенно громко заколотилось Варькино сердце и
принялось звать за собой: "Лети-м! Лети-м!" Пусть и  лететь-то будущим летом
ей было уже некуда. После долгой уральской зимы  в их класс хозяйкой входила
весна.

x x x
     В начале мая родители Варьки получили новую большую квартиру, и они  до
сих  пор  жили  в  ней  на  неразобранных  узлах.   Занятия  в  школе  почти
закончились, и после  уроков к  ней  неожиданно  пошел  Волков  с объемистым
свертком. С осени они, кажется, и не разговаривали ни разу.
     - Вот,  Ткачева,  это тебе  на новоселье. Надеюсь,  краны у  вас там  в
порядке?
     - В порядке пока. А что это, Волков?
     - Дома  откроешь. Эта просто такая  вещь,  мне она  ни к чему, а тебе -
сгодится.
     - Краденая вещь-то?
     - Естественно, но там, где  она была раньше,  ею почти не пользовались,
она там была совсем ничья. Вот я и подумал, что там ей будет одиноко...
     - Ладно, Волков, еще раз спасибо.
     - Короб  с родителями  уезжает в другой  город, у него отец военный, он
прошлым  летом туда с матерью ездил. А теперь вот они перебираются насовсем.
Я к нему на проводы ходил, погрузиться помог, так он адрес твой новый просил
узнать.
     - Да зачем ему мой адрес? Хочешь, так запиши...
     - Ты в восьмой класс в другую школу пойдешь?
     - Нет, я, наверное, вообще школу брошу,  не могу больше,  по  правде не
могу.
     -  Не пори  горячку,  Ткачева,  все  будет хорошо, ты закончишь, школу,
потом институт... А мне бы ПТУ, какое никакое закончить.
     Дома Варя  обнаружила  в пакете практически  новую книгу  "Мифы Древней
Греции" с гравюрами  Гюстава Доре. Правда, первой  и  семнадцатой  страниц в
книге  не  оказалось, потому  что городские библиотеки на них обычно ставили
свои незатейливые экслибрисы.

x x x
     В начале июня Варя объявила  родителям,  что  вместе с Любой уходит  из
школы и поступает учиться на водителя троллейбуса. Родители заперли ее дома,
телефон  отключили и стали срочно искать выход из сложившейся  ситуации. Но,
как это часто бывает, сама жизнь дает нам решение самых сложных проблем.

     ВАРЬКУ ПРИЗНАЮТ ВУНДЕРКИНДОМ

     В  городе,  где  жила  Варя,  была  отличная  школа,  которая по  праву
считалась  элитарной.  Здесь  обучались  уникумы,  победившие  на  различных
олимпиадах,  ребята   из   приписанных  к  школе  домов  и  дети   партийных
руководителей города.  Ни  к одной  из  перечисленных категорий  Варвара  не
относилась, но совершенно  неожиданно родителям  Вари вдруг удалось устроить
ее в эту школу.  С троллейбусным ПТУ это не шло ни  в какое сравнение!  Варя
никогда  не попала бы туда, если  бы  у ведущей учительницы математики  этой
школы  не прорвало бы  унитаз. Высокие партийные начальники, чьи дети у  нее
обучались,  или бедные  интеллигентные родители  небольшого числа  одаренных
детей,  этот вопрос  решить не могли.  Да  и  не могла  гордая  неприступная
математичка  признаться  им  в своей  сугубо бытовой  проблеме. Жизнь бедной
учительницы  на четвертом  этаже  крупнопанельного дома стала  невыносимой и
лишенной    житейского   смысла.   Одна    из    приятельниц    учительницы,
протезировавшаяся у Вариной мамы,  со смехом рассказала ей об этой трагедии.
На  борьбу  с  канализационной  стихией  срочно  был  снаряжен  Варин  отец,
занимавший  тогда  пост  начальника  строительного управления  и  имевший  в
подчинении более полутора тысяч человек. Вооружившись югославским компактом,
пара дюжих  молодцов из  папиного управления  за полчаса  устранила  вонь  и
создала из  суетного кошмара  благоустроенный рай. Варвара  была  немедленно
признана одаренным ребенком и принята без  экзаменов в  математический класс
школы.
     Придя  в   класс,  который   был   собран   из   детей   руководства  и
немногочисленных   действительных   любителей    математики,    Варя   стала
задумываться,  а  представляют ли  их родители, что  такое математика? Может
быть  они,  в  своем  заблуждении,  спутали  ее  с  чем-то  увлекательным  и
интересным?  Но  она  была   верна  хуторской  привычке  ломать  работу,   а
преподаватели еще толком в ней не разобрались, поэтому вели себя так же, как
и с другими.  Варьке стукнуло пятнадцать! Наступила юность -  пора познания.
Девочка внимательно схватывала те знания, которые  к  тому времени  накопили
люди. Но если в прошлые века они  наивно стремились познать суть, истоки, то
сейчас  они были  более  прагматичными. Знания, преподаваемые  Варе в школе,
были лишь следствиями высоких теорем, отвергнутых людьми без доказательств.
     Учителя старались дать детям  знания  на уровне лучших  в стране вузов,
поэтому   на    идеологическую   обработку,   диспуты,   классные   часы   и
политинформации  времени  не  оставалось. Они были  весьма  профессиональны,
работали с огоньком, выжимая из детей последние соки. Варя приходила в школу
к  8  утра, и только в седьмом часу вечера после обязательных факультативных
уроков  ее  покидала. Поэтому  вся ее юность проходила  в этой школе,  где к
учебе  относились не  как  к  тонкому тихому делу,  а как к борьбе. Это даже
зажигало.
     Школа непременно  собирала  все первые места  на  всех  без  исключения
городских олимпиадах, получала призы и поощрения даже на союзных конкурсах и
смотрах. Поэтому совершенно никого не покоробило то, что Варвара на конкурсе
чтецов,  куда  ее  допустили без  всякой опаски,  прочла кусок  из  "Баллады
Редингской  тюрьмы" Уайльда. К ней тут  же подошла  учительница литературы и
деловито  включила  в  какой-то  клуб  любителей  поэзии  для  подготовки  к
поэтической   олимпиаде   союзного   значения,   предупредив   об   огромной
ответственности перед  школой  и  ее  педагогическим  коллективом.  От этого
Варькина любовь  к  поэзии  несколько  увяла  на полгода  вперед. Конечно, к
литературе  и истории  Варя имела большую склонность, но  естественнонаучная
направленность  школы  обязывала  ее  кропотливо  погружаться  в математику,
физику, химию.  Варя оказалась  даже на хорошем счету  не только потому, что
здесь от нее вдруг потребовался нестандартный ход мыслей. Стандартно мыслить
ее безуспешно пытались приучить три последних года. Но  еще она единственная
из  класса  с  удовольствием  бралась  делать  доклады  практически  по всем
предметам, а это для некоторых детей  было уже непосильной нагрузкой. Для ее
докладов учителя специально выделяли целый урок  и садились слушать вместе с
детьми  за  свободную  парту.  Варя открывала  для них  предмет совершенно с
другой стороны, она  рассказывала как очевидец событий, которым впоследствии
давали совершенно иную окраску и направленность в школьных учебниках.
     Она твердо  знала,  что  впервые  Пастер  задумался о  некоторых вещах,
принесших  ему в последствие всемирную славу, еще в юности, только приступив
к  изучению  медицины.  Он  любил  все  подсчитывать, был  очень бережлив  к
деньгам.  А  эта блестящая  мысль  его  осенила,  когда  он  проанализировал
количество   летальных   исходов   при   родах,   принимаемых   акушерами  и
студентами-медиками.  Эти  гады,  оказывается,  плохо  промывали  руки после
обязательного при  изучении  медицины препарирования  трупов  и  заносили  в
родовые пути трупный яд! Вот где лежали истоки его открытия!
     Но  на вопрос учительницы о том, откуда она это  узнала, Варька чуть не
брякнула,  что  ей  это сказал  сам Пастер.  Но она  вовремя спохватилась  и
промямлила, что  забыла  название  той книжки. Потом она стала  без зазрения
совести ссылаться на Большую Советскую Энциклопедию, которую все равно никто
не  читал.  Нет,  со  школой ей совершенно неожиданно  повезло.  Даже  физик
искренне смеялся, когда она толком не смогла ответить  на вопрос, откуда она
знает,  что  перед попыткой  измерения  скорости  света опытным  путем  один
немецкий  профессор  скушал  глазунью  из  пяти  яиц  и  побил  прислугу  за
прокопченный кофейник.
     - Понимаете, Владлен  Иванович, пятерка была для него всегда счастливым
числом. А,  кроме того,  он решил, что  бегать с фонарями будут его голодные
студенты, а он,  на полный желудок, будет стоять с зеркалом или хронометром.
Но он был очень аккуратным, и взбеленился из-за кофейника, подумав, что этой
ночью вот так  же,  из-за чьей-то недобросовестности у  него может сорваться
доклад на ихнем научном обществе.
     - Нет, Варвара, ты не виляй! Ты прямо  скажи: это так и было написано в
Большой  Советской Энциклопедии? Ой,  уморила! Давай,  я  тебе тоже  пятерку
поставлю, раз это такое счастливое число для всех физиков.
     Среди преподавателей  она считалась неисправимой фантазеркой и  детской
врушей, но они полагали,  что  делу это  не вредит. Это был краткий период в
советской педагогике, когда считалось, что  фантазия  способствует  развитию
творческих способностей.  И класс, обычно  шумный,  замирал на  ее докладах,
погружаясь  в  историю. Дети  сидели  задумчивые,  вслушиваясь  в  волнующие
отголоски времен в своих душах.
     Почти круглосуточное пребывание в школьных стенах кроме призов и грамот
за успешное формирование нового человека  приносило  и некоторые другие,  не
совсем  приятные  плоды, которые  школа щедро  собирала  по  переменкам.  Со
звонком  учителя мгновенно ретировались, девочки тоже скидывали все с парт в
портфели   и  стремительно  покидали   класс.  Там  начиналось   буйство  не
выбегавшихся,   незагруженных  посильной  физической  работой  подростков  с
переворачиванием парт,  разрушением стульев, перестрелкой чужими портфелями.
После звонка  девочки входили в класс только после  учителя. Однажды посреди
перемены  туда  неосмотрительно  сунулась  Варька и  приняла  на  себя  удар
находившегося  в   свободном  парении   портфеля   какого-то   математически
одаренного гада.
     Учеба так увлекла  ее, что она даже не  сразу  заметила этого странного
мальчика, сидевшего на  последней парте. Только однажды, когда его вызвали к
доске,  у нее  почему-то сжало сердце и забилась, заболела душа. Больше  его
она  уже  не  выпускала  из виду.  Именно  он  насторожился  и  презрительно
усмехнулся  на  ее  докладе   про  Пастера,  когда  она  не  смогла  сказать
учительнице правду.  Она  была готова  поклясться, что и  ему известно,  чем
Большая Советская Энциклопедия отличается  от  призрачного шепота в сумерках
наступающей  ночи.  И  еще  она,  несомненно,  уже  где-то  встречала  этого
крупного, мрачноватого парня с безликой  фамилией Иванов.  Вот только  где и
когда?  На переменках  Иванов  пытался  слиться  с бездумным диким  весельем
одноклассников. Он скакал вместе с ними по партам, участвовал в побоищах или
вел  с  ними скучные,  утомительные разговоры о  марках, фантастике, сложных
заданиях по тригонометрии  и зажигательных бомбах. Но  Варя видела, что,  не
смотря  на  все  это, Иванов  вызывает  у  них  неясное  ощущение  страха  и
преклонения.  С  этими  чувствами  бунтующие  подростки,  конечно,  пытались
бороться, но в спорах и словесных стычках Иванов легко выигрывал, иногда без
нужды   показывая   свое   интеллектуальное  превосходство.  Поэтому   между
мальчиками  частенько  происходили  физические стычки. В этих драках  Иванов
проявлял  какую-то  взрослую ожесточенность, нападая  на  будущего,  еще  не
проснувшегося от сна детства антипода. Иванов был блестящим учеником по всем
предметам. Однако ему, зачастую несправедливо, из мелочных  придирок учителя
ставили  двойки.  Конечно,  стыдно,  но  ее  радовало,  что в  новом  классе
нашелся-таки  человек  гораздо  более Варькиного  раздражавший  учителей. Им
никак не удавалось  поставить  его на  свое место, он и так твердо стоял  на
своем, воспринимая окружающее с  высокомерной холодной  усмешкой. Но в своих
ответах он никогда не допускал Варькиных оплошностей, на все вопросы он имел
четкие ссылки на самые фундаментальные пособия,  которые,  очевидно,  изучал
достаточно серьезно.
     Вообще-то  в  это время  Варька  стала  проявлять  заметный  интерес  к
противоположному  полу,  этим  объяснялся   и  возникший  у  нее  интерес  к
собственному гардеробу. Но, поскольку она  проводила практически весь день в
школе, то выбор ее был ограничен, в  основном,  одноклассниками. Позади Вари
сидел  полноватый  мальчик  Олег.  Ей казалось,  что  она  слышит его  тихие
трусоватые мысли, в которых он никак не мог для себя решить - влюбляться ему
в Варю или нет?  Его  и тянуло  к ней и  что-то останавливало.  Эти терзания
мальчика то трогали, то раздражали Варю. Неужели ему даже в любви были нужны
гарантии? Олег боялся, что став слишком зависимым от нее, раскрывшись ей, он
будет уязвимым  и смешным в глазах окружающих. Как будто  он  был закрыт для
нее  или  неуязвим! Как будто  любовь  могла быть для кого-то  унизительной!
Иногда он ей  даже звонил  по телефону  и просил почитать  свои  стихи  - он
подсмотрел, что Варька что-то там пишет такое столбиком. Слушая ее стихи, он
только шумно сопел и вздыхал. А однажды он стащил ее промокашку,  на которой
она долго что-то писала  на уроке химии.  Варя обернулась и увидела, что  он
был  потрясен написанным. Ее  это даже  удивило.  Она никогда не думала, что
старинная  боевая  песня, переложенная  ею на  современный язык, так  тронет
этого явного самовара. Олег робко  посмотрел на нее  и вернул  промокашку. С
этого дня он навсегда оставил ее в покое, может быть к лучшему для себя.

     Ой-я! А-ой!
     Выберу день и сражусь я с тобою,
     Враг - ты по мне!
     К солнцу с рассветом я встану спиною,
     Спина к спине!

     Панцирь воловьей продубленной кожи,
     Не защитит!
     Натиск сдержать мой тебе не поможет
     Из дерева щит!
     Ой-я! А-ой!

     ПОЧТОВЫЙ РОМАН

     У нее  накопилось  уж  целых  два  письма от Леньки,  а  она ему все не
отвечала. Она  понимала,  какой  это подвиг для  Леонида  - написать корявым
прыгающим подчерком две  странички в клетку. Для нее они вообще были  полной
неожиданностью,  как  снег  на  голову.  Их  еще  надо  было  пережить,  как
землетрясение. Что это там с ним вообще приключилось?
     Ленькины  письма  вносили  некоторую   сумятицу   в   стройную  систему
Варькиного жизненного устройства,  давшуюся ей  с таким трудом. "Никто ей не
нужен,  потому  что она  никому  не  нужна. Да  и сами-то они себе-то нужны?
Убогие!",  - именно такие скромные мысли были написаны на физиономии Варвары
два последних месяца, когда от Леонида вдруг пришло еще одно письмо. Варвара
поняла, что все это  входит в какую-то систему, а с системами  на математике
ее приучили обращаться осторожнее.

     Здравствуй, Варя!
     Мы переехали  хорошо. Сами добирались  поездом,  а  вещи приехали через
полтора  месяца.  Кое-что пришлось  оставить,  но книгу Стругацких,  которую
Волков передал от тебя, я  положил в свой рюкзак и читал всю дорогу. Спасибо
тебе  большое. Это  твой брат ее  немножко порвал?  Ты не расстраивайся, там
всего  две  странички  вырваны  в  самом  начале. Варя!  Ты не  верь никому,
особенно девочкам, что ты - плохая, ты очень хорошая.  Они тебя не понимают.
Я  теперь в  новой  школе учусь. Папу  моего  давно перевели, но мы  с мамой
оставались  на  месте из-за  школы  и ее  работы. Восьмой класс тоже закончу
здесь. Папа думал, что ему до нашего приезда квартиру  дадут, но дали только
общежитие офицерское. А скоро  его вообще на точку  сошлют, мы с мамой опять
одни останемся  в общаге, поэтому папа  с мамой все время ругаются. Я думаю,
что им мешаю жить по  человечески,  это трудно,  когда на всех одна комната.
Здесь с квартирами  очень  туго,  но мне осталось  уже недолго,  после школы
сразу пойду в  военное училище, как  папа,  а там  буду жить в  казарме.  Ты
напиши мне письмо и пришли фотографию, а то мы после седьмого класса даже не
сфотографировались. Совсем не знаю о чем еще написать, вроде больше нечего.
     Леонид.

     Здравствуй, Варя!
     Ты не пишешь, Волков только в самом начале  сентября сообщил, что ты из
нашего класса ушла вместе с Любой, но, вроде, не в троллейбусное депо. Как у
тебя дела с  пением? Я до сих  пор помню, как мы в  шестом классе пели песню
про Москву,  а ты солировала: "Дорогая  моя столица, золотая  моя Москва!" Я
тогда  решил  стать военным,  чтобы  всех вас защищать.  Здесь  самое лучшее
десантное училище, я хочу туда поступить.  А всю осень я ходил  в аэроклуб и
несколько  раз  прыгал  с парашютом.  Теперь  я  знаю,  как  это  летать без
самолета. Волков тоже  теперь  не пишет ничего, наверно,  его  уже  все-таки
посадили.  Я может как-то не так все  пишу,  да и некогда мне теперь, но мне
очень  хочется,  чтобы ты написала. А то, как будто и не  учились мы столько
лет вместе. Я тебя с первого класса помню. А ты?  Впрочем, что я все о себе,
да о себе. Ты-то как? Напиши.
     Леонид.

     И Варя  села писать  Леониду письмо,  потому что вдруг  устыдилась, что
совсем его не помнит с первого класса. Ей казалось, что он появился где-то в
классе пятом, а, может, в шестом? Она не привыкла  откладывать дела и письма
надолго,  но  с  письмом  Леньке  все  тянула  и тянула  так,  что потом уже
писать-то стало как-то неприлично. Ведь о некоторых вещах, которые волновали
ее по  настоящему, написать было просто невозможно, даже стыдно. Как всегда,
о наболевшем у Варьки сложились такие строчки:

     "Беспокоит и тревожит,
     Да и страшно мне порою,
     Что две узкоглазых рожи
     Всюду шастают за мною".

     Дальше она  хотела бы написать  о своих  сложных  ощущениях,  вызванных
внезапным  появлением в  ее жизни  двух призраков мужского  рода самой дикой
наружности, но они ей просто не дали этого сделать. Когда она в задумчивости
грызла  пластмассовую  ручку, проверяя рифмы,  за ее спиной раздался громкий
смех - один из  призраков покатился с хохоту, тыча пальцем  в ее писанину, а
вот  второй сочувственно и внимательно  поглядел ей прямо в глаза.  Когда же
они  появились  возле  нее?  Ночью  она  иногда  просыпалась  от  их  тихого
гортанного пения и долго слушала длинные баллады на чужом языке. Хуже всего,
что она их  прекрасно понимала,  гораздо  лучше, чем  ребят из своего нового
класса.  При этом она  совершенно не  могла  понять то, что было  написано в
Уставе  комсомола, слова  у  нее  никак не наполнялись  смыслом, она даже не
смогла запомнить и определить  задачи этой организации. На молодость списать
это было  нельзя, Варя  знала, что и  в старости она никогда  не  сможет так
гладко  шпарить  про  политику,  как  освобожденный  секретарь  их  комитета
комсомола.  На  собраниях  ее  старались  ни  о  чем  таком  не  спрашивать,
загруженная математикой  девочка как-то брякнула в  классе, что  комсомол им
всем, конечно, нужен, как кованая узда  коням, чтобы, в случае чего, губы до
ушей растянуть. Но  исподволь ее стали усиленно готовить к вступлению в ряды
ВЛКСМ, потому что ей, как никому, очень была нужна кованая узда.
     А вот песням призраков про то, как жены побежденного императора, взяв в
руки  детей, бросаются  с корабля  в бурный поток, исполняемым на черт знает
каком языке, она иногда даже была готова подтянуть. Два воина, шед