кого?  Мама  права,  куда  ей  податься-то  без  комсомола?  Только  коров
колхозных осеменять. Вот все-таки надо ей научиться у Иванова выдержке и еще
вот этому... как его? Ну, вот когда он чуть прогнулся перед Мариной, был уже
готов ей поддакнуть, подыграть. Наверно, она так все равно не сможет... Нет,
никогда она  так  не  сможет... И  самым страшным для  нее была  эта  Сашина
податливость, готовность  ее  предать.  Конечно, он  сошлется  на  то, что у
других папы - во-о-он кто!  Им все можно! А ему надо с низов пробиваться. Но
Клевкина  тоже,  можно сказать, в  капусте нашли,  а он  какой-то другой.  И
рефреном всей пронесшейся над ее головой кутерьмы в ушах  все звучали строки
Уайльда про то, что каждый, кто на свете жил, любимых убивал...

     ЗМЕЯ ПОДКОЛОДНАЯ

     Уже  с  конца  второй  четверти  все  Варькины одноклассники  бросились
завоевывать похвальные грамоты по предметам, поэтому  им стало  совсем не до
митингов.  Учителя  привычно  завинчивали  гайки  перед  экзаменами, поощряя
возросший интерес  к среднему  баллу.  А поскольку каждый  теперь боролся за
свой балл, школа была гарантирована от спонтанных переходов к революционному
возбуждению масс.
     В тот день, когда Варька  взяла  очередной  доклад по биологии, она был
страшно зла. Похвальная  грамота по биологии была нужна  ей, как кошке пятая
нога.  Но  так уж получилось. Вначале  декабря  брат  потребовал,  чтобы она
написала  стихи про зиму так, как будто бы это он написал. В конкурсе стихов
у них  в школе разыгрывался комплект  шариковых ручек,  оформленных  в  виде
гладкоствольных винтовок  их знаменитого  оружейного  завода, и  Серега  уже
нашел  на него покупателя  в  параллельном классе. Варька два дня изнывала в
творческих мучениях и выдала, наконец, такой стих:

     "Лето кончилося вдруг...
     Все белым-бело вокруг.
     Веселятся, скачут дети -
     Снег укутал все на свете!
     Любопытными носами мы прижалися к стеклу:
     Не покажутся ли сани?
     Не услышим ли мы сами
     Колоколец перестук?
     Дед Мороз! Твои подарки
     Ждали даже летом жарким!
     С Новым годом, Дед мороз!
     Доставай-ка, что принес!"

     Серега  стих одобрил, а  комиссия  решила,  что в  нем  звучит  излишне
меркантильный,  частнособственнический  интерес к Новому году. Короче,  приз
брату  не  дали, но  обязали  писать стихи  в  школьную  стенную  газету. Он
поставил перед Варькой вопрос о возмещении материального ущерба. Они лаялись
два дня. Помирились при активном вмешательстве мамы на условии, что до конца
года Варька будет  за этого засранца писать сочинения и доклады по зоологии.
Разница   между  биологией   и   зоологией,  с   маминой  колокольни,   была
незначительной, что,  собственно и вынудило Варьку проявить интерес к  этому
предмету. После второго ее доклада Серега заранее предвкушал научный триумф.
     Но в тот  день она просто была зла. И как зла! Накануне Иванов  посреди
урока послал ей билет в кино, а потом на других уроках  он присылал еще  три
или четыре записочки с напоминанием о том, что вечером  они  идут  в кино. У
Вари тогда уже был другой мальчик, конечно, не Клевкин, но он тоже несколько
раздражал  ее. Ходить совсем  без мальчика уже было  как-то  неприлично, тем
более что  у него,  в отличие от  Клевкина, были  деньги  от продажи папиных
марок,  и  они  весело  кутили  уже на второй  кляссер.  Мальчик  этот  умел
вставлять дюбеля, ремонтировать выключатели и безропотно ходил по магазинам.
Поэтому Варя  с  большой выгодой использовала его в домашнем хозяйстве. А от
Иванова  решительно  не  было никакой  пользы, он не  умел  даже  прочистить
засорившийся сифон.
     И  почему она решила пойти в тот вечер с Ивановым? Глупая надежда опять
шепнула ей, что вдруг сегодня Иванов решил стать человеком и за все попросит
прощения? А она его как раз сегодня и не простит!
     Они шли тихим зимним вечером,  падал пушистый снежок, Саша был особенно
внимательным. В фойе кинотеатра он  угостил  Варю чем-то сладким,  развлекал
ее, шутил почти без издевки. Но  когда  они прошли в зал, выяснилось, что их
места  расположены в  разных  концах  зрительного зала.  Саша  был  в  своем
репертуаре, он оставил ее одну  в  тот момент, когда  был  по настоящему  ей
нужен. Фильм  оказался достойным его  шуточки -  какие-то  "Жнецы" с толстой
развратной бабенкой в главной роли. Варя, возвращаясь домой одна, всю дорогу
себя ругала! Ну, как можно было ему верить? Он же никогда не остановится, он
всегда  будет  пытаться унизить  ее  за что-то  неведомое  ей.  Неужели  его
все-таки так задело, что у нее когда-то была кроватка, а у него - табурет?
     И  вот, когда  учительница  по биологии попросила  добровольцев сделать
доклад о  змеях и  применении змеиного яда, Варя  первая рванулась с  места.
Обидеть девушку  может  каждый, назвать  ее  змеей  подколодной... Ничего! У
девушек  тоже  ядовитые  зубки имеются! Варя знала,  что Иванов за ее спиной
только бессильно выдохнул, когда  она  активно выразила желание сделать этот
доклад. Она  знала  и как подать  этот материал, нутром чуяла. Биологичка  с
удовольствием  дала ей эту тему,  но заранее предупредила, что литературы по
змеям мало,  а книги  изобилуют  специальными терминами на  латыни, что Варе
надо бы постараться,  чтобы  доклад получился живой,  с изюминкой. Но именно
это и входило сейчас в Варькины  планы. Ее невидимые спутники от Иванов тоже
не  были в восторге.  Они,  похоже, знали о  нем гораздо больше, чем она. Но
спрашивать у них об Иванове для Варьки было зазорно. Кто они такие? Они даже
не  люди!  И их неожиданное  ликование по  поводу  доклада  о змеях было  ей
неприятно, подпортило и без того поганое настроение.

     Ночью они втроем были  в  местечке  возле Каира в гостях у  коричневого
дяденьки с морщинистыми руками, испещренными синими  точками змеиных укусов.
Он был кем-то вроде потомственного сторожа в тамошнем серпентарии. Воин, что
помоложе, уверял ее  знаками, что это самое лучшее место для изучения  змей.
Гадов дедок  ловил не только в Сахаре, но и в городе мертвых - мусульманских
мавзолеях, которые окружали Каир, подбираясь  вплотную к жилым массивам.  До
утра  она  слушала  неторопливую  речь  старика,  которую  почему-то  хорошо
понимала. Он был  семнадцатым по счету змееловом в своем роду, в обязанности
которого входил не только отлов змей, но и сбор драгоценного змеиного яда. А
раньше, они должны были еще, и  готовить специальный состав отравы  для нужд
высокородных особ.  И  когда какой-то его  предок  принес  такой  яд  одному
правителю,  то тот, прежде  чем принять его  самому, испытал его действие на
прапрапра и еще восемь раз прадедушке рассказчика...

     -  Раньше  змеиный яд добавляли в  жвачку из маковых зерен,  получалась
такая  пастилка. Древние  думали, что  человек засыпает  от опиумного мака и
практически не  чувствует действия  яда. Смерть  раньше была  делом трудным.
Телевизоров  и  проигрывателей не  было,  поэтому чужая  смерть  была  самым
захватывающим развлечением.  И  каждый мечтал  не умереть, а просто  уснуть.
Считалось,  что  такие пастилки и дают самую  легкую смерть. Но яд  песчаной
гадюки действовал гораздо быстрее  опиума.  Человек вдруг чувствовал ледяной
холод,  который сковывал его обручами. Смерть  была действительно скорой, но
вовсе не такой  легкой. А, главное, потом что-то происходило  с  душой после
смерти...  Она  никак  не  могла  освободиться  от  этого  холода...  Холода
вечности...
     - Достаточно, Варя! Садись на место! Открываем тетради...
     - А что потом, Ткачева? Что после смерти-то? Что потом?
     - Суп с котом, Клевкин! Прекрати! Варя, садись!
     -  Вас,  Светлана  Ивановна,  наверно,  в  прошлой жизни  змеиным  ядом
отравили! Какая-то Вы холодная... Вас такие вещи совсем не интересуют?
     - Замолчи, Клевкин! Ой, зарекалась я, Варвара, больше  тебя не слушать!
Хорошо так про  виды змей и состав ядов  доложила,  но про убийство  змеиным
ядом, про холод вечности ты явно хватила через край. Я ведь тебя просила про
лечение! Про лечение змеиным ядом!
     - Она про лечение и рассказала. Самое лучше лечение, окончательное!
     - Ну, ты пожалеешь еще, Клевкин!  Посмотри,  Ткачева, все же с  ума  от
твоих змей посходили! Иванов, ты  что? Спать улегся? Подними голову и смотри
на доску! Ой,  что это с ним? Иди, Иванов, в туалет, умойся,  приведи себя в
порядок... Иди!  А тебе этого,  Варвара, я не прощу! Так и знай! На экзамене
по химии я  сижу в  комиссии, я  тебя  там  в такой холод вечности окуну!  Я
никому не позволю свои уроки срывать!
     Варька даже не могла предположить, что на Иванова это  произведет такое
впечатление. Нет, она, конечно, надеялась, что впечатление будет сильным, но
чтобы такое! Плакать от обычного рассказа о  змеях! Хотя сама она тоже часто
плакала из-за него. Слезу из  нее могла вышибить только неожиданная  сильная
душевная  боль,  причинить которую Иванов был  большой мастер.  Но когда она
сделала больно ему, ей тут же стало опять его жаль...

x x x
     В  сумерках они  снова принялись ее куда-то  звать, бурно жестикулируя.
Младший даже попытался ей что-то сказать,  но старший грубо его оборвал. Они
всем  видом показывали, что  есть кто-то, с кем  ей очень важно встретиться,
поговорить. Варя  и сама понимала,  что нужно с  кем-то  посоветоваться. А о
снах и призраках она никому  не говорила, кроме папы. Но папа только страшно
напугался за нее и  попросил больше об этом никому не рассказывать, а  то ее
не только  не примут  в институт,  но и посадят  в психушку  и  будут колоть
уколами до тех пор, пока она сама не станет призраком.

     Они  привели  ее к немолодому бритому мужчине в апельсиновом халате. Он
был  совершенно  нерусский,  сидел,  вывернув коленки, и совсем не удивился,
когда  увидел Варьку.  Беседа  была содержательной, правда, Варька так и  не
поняла о чем. Этот,  к кому они ввалились среди ночи,  не ответил ни на один
ее прямой вопрос, но все сворачивал разговор на  какие-то фрагменты, которые
бесполезно красть или отнимать силой.
     - Долгие  лунные  ночи я размышлял  над тем, что тебя гнетет, Обезьяна.
Сам  я  только пытаюсь  подняться над страстями,  но  ты -  человек страсти.
Удерживать тебя бесполезно. Допускаю, что этот фрагмент  необходим  тебе для
восполнения духовной памяти. Но если  утраченный фрагмент  действительно так
важен  в  твоем кармическом  цикле,  провидение,  как  правило,  предоставит
возможность  его  изъятия.  Но  только  возможность. Нет  гарантии,  что  ты
получишь  его.  Передача,  насколько я  знаю,  определяется  временем суток,
циклом Луны  и полной добровольностью  владельца  фрагмента.  Это часть  его
души, но и кусок твоей души одновременно.
     Как это сделать? Не знаю. Знаю только,  что любой энергетический  обмен
происходит  между людьми  в  период  совокупления,  поэтому так  опасна  для
человеческой   души   продажная  любовь  или  совокупление  без  внутреннего
влечения. Существуют и  какие-то более тонкие  механизмы изъятий фрагментов,
но  они  основаны  на магических обрядах и, поверь,  гораздо опаснее первого
способа.  Лучше  всего  здесь  плыть  по  течению, держась ближе  к  берегу.
Идеально  было бы  научиться  управлять  течением событий,  их  естественным
ходом. Но ты - не Будда, хотя и он испытал на себе власть провидения.
     Для тебя  вопрос даже не в том, как изъять фрагмент. Вопрос  в том, как
поступить после. Ты только человек, поэтому дополнительная боль (а  фрагмент
- это всегда боль) может поднять со дна твоей души такую муть, что ты можешь
не  сомкнуть змею,  а напротив  - пробудить ее, создать новый виток кармы на
давно  пережитом  фрагменте....  Почему-то тебе  дан еще один шанс,  великая
возможность. Милость богов  к  тебе безгранична. Но  никто не сможет тебе  в
этом  помочь, это  только  твой путь. И  прошу  тебя, не искушай  меня своим
появлением  вновь,  я уже  не твой  вассал,  Обезьяна. От тебя  веет холодом
вечности...

     В ПОИСКАХ УТРАЧЕННОГО

     Перед окончанием  школы Варю  усиленно  обрабатывали  родители.  Она не
хотела их огорчать своим выбором, хотя знала, что, только уехав из дому, она
будет счастливой. Из дому надо вообще уезжать вовремя. Родители в свое время
уехали и прожили замечательные студенческие годы. Но теперь они  хотели жить
за Варю.  Мама пригрозила,  что денег  не даст  даже  на билет.  Варя всегда
старалась, чтобы все проблемы решались в семье мирным путем, поэтому сдалась
и поступила на строительный факультет института у них в городе.
     Саша  поступил  в  МГУ  на  экономический  факультет.  Ему  не  хватало
нескольких  баллов, но  его  приняли.  Здесь  единственный  раз в жизни  ему
помогла  его  безотцовщина,  ему за  его неприютность добавили полтора бала.
Браво табуреточникам! Он не мог не похвастать своим успехом перед Варей и не
посмеяться над ее выбором института и будущей профессии. После его отъезда у
них завязалась  какая-то  вялая,  натянутая переписка. Возникла она на почве
возобновления их странных бесплодных отношений любви-ненависти. А может там,
в  Москве Иванову  стало  до  такой степени плохо,  что  он вспомнил о Варе.
Затосковав в своем  городе, осенью Варя поехала в  Москву. Папа даже устроил
ей командировку,  обязав  провести патентный поиск в библиотеках Москвы  для
будущей  ее научной работы по  набивным сваям. Ей  это, по  правде,  было до
лампады.  Она,   конечно,   ехала   ради  Саши.   Ее  все  тянула   к   нему
недосказанность, неясность.
     Ее рабство  продолжалось. Никакая  это  не любовь, это гораздо сильнее.
Любовь  -  это запах свежего  снега, гуаши  и акварели,  это  вкус  ирисок и
подмороженных персиков, это чей-то  неясный шепот в ночи. От любви не пахнет
кровью.
     Уже подлетая к  Москве, в самолете она  ощутила рвотные спазмы,  накаты
темных провалов. В магазине,  куда  она  вышла  из  гостиницы, она  потеряла
сознание у мясного  отдела. Хотя  она была вполне выносливой девушкой отнюдь
не субтильной конституции, ее доканал  запах запекшейся крови и истерзанного
мяса. Она  чувствовала, что пропахла им вся.  Вечером второго дня пребывания
Саша  пригласил ее  к  себе в общежитие МГУ. Варя  очень любила танцевать, а
Саша  объяснил,  что  сегодня вечером  у них будет замечательная дискотека с
множеством музыкальных новинок.
     У  нее  сразу  возникло неприятное чувство пустоты  и  досады, когда он
почти  криминально  протащил  ее  через  вахту, затеяв какой-то спор с тремя
дюжими вахтерами.
     - Понимаешь,  теперь  тебе отсюда до  утра не  выйти,  до  окончания их
смены. На дискотеку, естественно, тоже.  Конечно, его соседа  так же до утра
не ожидалось. Саша стал лихорадочно раздеваться. Он подошел к застывшей Варе
и обнял ее, прижавшись оголенным  торсом.  В этот  момент как будто  сбылись
какие-то ее давние кошмары. Что-то вновь нахлынуло на нее,  она отстранилась
от Саши  и прошлась  по комнате. Вроде  все складывалось  так, что лучше  не
придумаешь. Вот он - на блюдечке, вынимай любые фрагменты, какие в нем есть,
но  Варька  поняла, что у  них действительно ничего не может быть. И никакой
энергетический обмен с этим полуголым дураком ей не нужен.
     -Вот,  значит,  как  ты тут живешь. А-а,  Чехова  читаешь! Ты лучше бы,
милый,  что-нибудь  по  сексу  почитал, тогда бы хоть знал, что вначале надо
попытаться раздеть женщину, прежде чем оголяться самому.
     -  Ну,  я же прочел твой роман про индейца, ничего более сексуального я
не читал.
     - Да, это хорошее пособие.  Но читал  ты его невнимательно. Похоже, что
ты все  учел  в своем  плане,  даже то,  что  при твоем возможном насилии  я
кричать  не  буду,  иначе  мое  присутствие  здесь будет  запротоколировано,
бумажку  пошлют в  мой институт, и тогда начнется для  меня там  веселенькая
жизнь. Мой индеец учитывал  как раз другое!  Он планы осуществлял так, чтобы
женщина орала от страсти, радости жизни и наслаждения!
     - И  сама сдирала  с  него штаны  из оленьей  кожи и мокасины!  Читали,
читали...  Поверь, у  меня все тоже самое, что и  у твоего  индейца,  только
мокасины я сам снял.
     -  Ну, и сиди так, а мне не жарко, я и в пальто могу  до утра,  как  на
вокзале.
     - Ты хочешь сказать, что не догадывалась на какие танцы шла?
     -  Почему... Но я  была достаточно наивна, чтобы  предположить,  что ты
все-таки выведешь меня на эти танцы.
     - Чтобы ты там сняла там кого-нибудь себе?
     -  Хотя  бы  присмотрела. Я полагала,  что,  такой  как ты, обязательно
выжмет  из  ситуации  все,  что   можно.  Ты  обязательно  должен  был  меня
продемонстрировать, показать себя эдаким разухабистым самцом.
     - А я уже сделал это!  Ты не поняла, с кем мы поднимались на лифте? Это
были ребята с нашего потока.
     - Хм... Саш, ты ведь смотришь на меня только как на проходной вариант?
     - Верно.
     - И все делаешь так, чтобы у меня не возникало никаких иллюзий на  свой
счет. Но я ведь тебе не продавалась, и ты мне ничего не платил.
     - Я  думал, что ты хочешь меня, что же ты все эти годы бегала  за мной,
как собачка?
     -  Не  преувеличивай. А,  кроме того,  одно дело хотеть любви, другое -
опуститься до  того,  что у нас  сейчас с тобой. Просто я вижу в тебе нечто,
чего нет в других. И  мне так нужно  это нечто, но  вот я стою в  пальто,  и
раздеваться мне не хочется.
     - Ничего, ночь длинная, я подожду.
     - Околеешь без штанов-то до утра. Топят у вас тут неважно.
     Варя сняла пальто,  сапоги и легла  на продавленную студенческую койку.
Ей было тошно. Почему с ним всегда  так?  А с другими она и поговорить-то не
может.
     Как  только  она чувствовала полную, почти безграничную близость с ним,
как тут  же со дна души вставала непреодолимая  горечь...  И сам  Саша  - то
неприступно  высокомерен,  то,  захлебываясь от  какой-то животной нежности,
начинает  гладить  ее,  как  маленькую, по голове. Варьке  вдруг  захотелось
прижаться к нему и плакать, плакать  у него на груди, ее так давно  никто не
жалел! Саша  устроился  на кровати в  ее ногах, и Варьку снова окатила волна
холода  и  отторжения.  Нет,  она не  испытывала никакого  влечения к такому
близкому  и  доступному  сейчас  Саше.  И   они  опять  затеяли  свой  вялый
беспредметный спор о том, кто из них кого любит.
     -  Варь,  ну,  давай,  попробуем... Ляг  ко  мне, когда  мы  еще  будем
вместе...
     - Слушай, я ничего не хочу! Ты сам во всем виноват.
     - Ляг! Почему ты не хочешь помочь мне?
     - Изнасиловать себя? Но ты ведь  у нас такой умный, ты считаешь, что со
мной  можно и без любви. Давай, действуй! Но  без меня!  А я -  "не  подниму
парчовых  туфель  к пологу, не встану, словно львица, над воротами"! С какой
стати? По любви, так я давно бы уже под тобой была!
     -  Варя-я! Я  очень  тебя  хочу!  Я  хочу,  чтобы  ты была  моей первой
женщиной!
     - Тоже мне, царь Соломон! Если  бы я по тебе не видела, какой ряд жен и
наложниц ты соберешь, то, может, и встала бы с ними, а так...
     - Ты считаешь, что  у  меня плохой вкус? Действительно,  плохой,  раз я
решил начать с тебя.
     - Саш, у тебя ведь был план? Был! И  я, в принципе,  допускала, что  за
танцы у нас с тобой будут. Ну, и что вышло-то?
     -  Варь,  ты  повернись ко  мне  и трепи,  что хочешь, только  может ты
немного помолчишь?
     -  Сашенька,  как  же  ты  в  экономике  страны  планы партии  собрался
осуществлять, если  своего маленького планчика осуществить не можешь? Ну,  и
вздрогнет наше плановое хозяйство от таких плановиков!
     - Вот гадина!
     - Шурик! А давай просто дружить?
     До утра  он так и не оделся. Когда Варя раздевалась на ночь, он даже не
отвернулся. Она замоталась в одеяло, но  ноги все  равно мерзли, потому  что
Саша их гладил и буровил постель, его все время приходилось отпинывать, а от
этого холодный воздух проникал под одеяло.
     Они  долго болтали  о  своей юности, много смеялись,  никог