его стоит пара в школе не в восемь тридцать, как в
институте, а  прямо  с  восьми утра. Единственным  спасением для него сейчас
была эта пара часов полного забвения где-нибудь на последней парте... Только
надо  вызвать к  доске  эту...ну,  такую...  Ну,  есть там  у них такая... с
развитой грудью...

x x x
     Вообще-то Марина думала, что Варька не посмеет больше прийти в школу, и
в таких вещах она редко ошибалась. Но утром Варя все-таки вошла в класс.
     - Ну, можно два урока заниматься своими делами! Опять будет этот цирк с
тупыми  животными, - громко  сказала Марина  своей подруге. Обычно  она была
более  остроумна,   но  шутки,   заготовленные   ею,  касались   сегодня  не
присутствия, а отсутствия  Варьки. Нет,  Варвара была положительно тупа. Уже
после  двух  двоек  ей  следовало  бы  просто  прогуливать эти уроки,  любой
разумный  человек  поступил бы  именно  так. Но продолжать  ходить и ходить,
получать эти двойки и получать, стоять по два урока и стоять... Дура!
     Варя молча сидела  за  своей партой и смотрела только в  свою тетрадку,
под глазами у нее залегли темные  круги.  Ни на чьи вопросы она не отвечала,
даже  Ларисе,  которая участливо спросила ее о  самочувствии.  Все  привычно
встали, когда в класс вошел Вячеслав Алексеевич. Варька, не садясь за парту,
молча направилась к доске  и  взяла в  руки кусочек  мела.  Класс зашелся  в
смехе, Вячеслав  Алексеевич, чувствуя какой-то подвох, посмотрел на  Варьку,
но  она  стояла  очень сосредоточенная,  опустив глаза. Он пожал плечами  и,
продиктовав  ей  очередную  задачу  из  методички,  отправился  досыпать  за
последнюю парту. Класс  бесновался как всегда. Проснулся Вячеслав Алексеевич
от  гулкой  тишины,  прерываемой  только   тихими  просьбами  к   Варе  чуть
подвинуться и  не загораживать доску. Весь класс торопливо списывал  с доски
Варькино решение. Оно было абсолютно верным, просто классическим. Что-что, а
уж  такие вещи  математические детки  чуяли и без  двух пропущенных  лекций.
Гордость Вячеслава  Алексеевича была несколько уязвлена, поэтому он дал Варе
еще  одну задачу,  потом еще одну, еще...  Условия он уже придумывал  сам на
ходу, но и Варька с ходу  выдавала решения. Появились первые смешки, а потом
класс грохнул,  но  не над Варькой, а над ним.  Нет,  он  не был глупцом! Он
выжал   буквально  все   из   совершенно  безнадежной  для  себя   ситуации.
Повернувшись к классу, он громко сказал: "Я знал, что Варя талантливее  всех
вас! Знал!  Но никак  не  получалось  у меня  раскрыть ее...  И вот  ракушка
раскрылась сама собой, а там - ослепительная жемчужина! Варвара, я исправляю
все твои двойки на пятерки. Дай, я пожму твою руку..."
     Дети смотрели  на  него с обожанием, его справедливость  вызвала у  них
наивный восторг.  Но едва  он прикоснулся к белой от мела Варькиной ладошке,
как тут же отдернул руку, потому что в его ушах раздался кошмарный гортанный
вопль того дикого азиата, который снился ему всю ночь.
     Варя не  обратила на  его чествование никакого внимания, она торопилась
на свое место. Только бы успеть! В его хвалебной речи прозвучало одно гадкое
слово - "ракушка". Вернее, слово это было очень опасным, оно являлось крайне
удачным для вечных,  прилипавших на  всю жизнь  кличек. Если она  сейчас  не
опередит  Марину, то скорая на  язык соперница непременно воспользуется этим
случаем,  чтобы окончательно  свести с нею счеты. Но Марине  было пока не до
острот,  она  тоже  торопилась списать последнюю  задачу,  которую  Вячеслав
Алексеевич  уже стирал  с  доски.  Он  наконец-то  решил  дать  детям  новый
материал. Повернувшись  лицом к доске, он услышал, как Варька громко сказала
Марине: "Ну, что списала? Ракушка...пустая! Приоткрытая!"
     Она  успела, успела! Теперь не  она, а Марина  навсегда стала для  всех
параллельных  классов  "ракушкой",  причем некоторые, после  той  истории  с
Толиком, вкладывали в словцо и иной, скабрезный смысл.

     АМОРАЛЬНЫЕ МЫСЛИ

     Раз в неделю Варя садилась писать письмо Леониду. Такая у нее сложилась
традиция. Письма за раз не получались, она долго их переписывала, исправляла
ошибки. А всю неделю она записывала все важные, на ее взгляд, мысли, которые
приходили ей в  голову. Думалось почему-то особенно хорошо  на стереометрии.
Но с математикой эти мысли не особенно вязались.
     В комсомол в старой школе Варьку так и  не приняли, поэтому  в новой ей
навязали массу  поручений, в  основном, по художественной части.  Рука у нее
была набита,  и  она  на мах выдавала  двухметровые лозунги и  стилизованные
контуры Кремля. Она все думала,  почему  даже в их математической школе  так
много  внимания уделяется  этой самой  политической грамотности и моральному
кодексу строителя коммунизма? Бабушка рассказывала, как ее  брат Григорий по
слогам вслух читал в курятнике передовицы из  районной газеты, потому как из
хаты  его  с  этим  чтивом  выставила  жена.  Так у  них куры нестись  тогда
перестали. А что про людей говорить, если инструкторши из райкома комсомола,
которые к ним школу ходят, сплошь незамужние... И к чему такая мораль?
     Поэтому   одно  из  писем   Леньке  она  посвятила   полному  отрицанию
общепринятой  морали.  Самой  ей  это  письмо  очень  понравилось,  она  так
растрогалась, что  даже  подарила  Ларисе  от чистого сердца транспортир  из
готовальни, украденной когда-то Волковым.

     Здравствуй, Леня!
     Две недели оформляли школу к выборам. Каждый уголок кумачом занавесили.
А кто же это читать-то станет? Никто!  Призывы, в принципе, хорошие, но  вот
когда это все  идет под  давлением сверху,  то  мораль  эта вызывает  только
внутреннее стеснение,  неудобство.  Как  будто  у  тебя  прямо в классе вшей
нашли. У меня самой даже несколько лозунгов сложилось на эту тему. Например:
"Мораль на  государственном уровне  -  есть  полное моральное разложение  на
уровне бытовом!"
     Государство все пытается  втолковать нам  свою  мораль, даже  не  самую
худшую  и далеко не новую. Но эти моральные принципы  изложены, так путано и
расплывчато, так оторваны от нашей жизни  и людской  природы, что становятся
заведомо  невыполнимыми.  Я   тут   кодекс   моральных  принципов  строителя
коммунизма читала, так там десять принципов.  А чем друг от друга отличаются
- так и не  поняла. Мне бабушка смертных грехов называла всего  семь штук, а
тут - десять!
     Нет, принципам возможно следовать только в том случае, если их немного,
ну,  не  больше трех-четырех.  И сформулированы они кратко -  как догма, как
приказ. И  нечего было огород  городить со  всей этой  марксистско-ленинской
философией, которая  в нашей  жизни - не  пришей кобыле  хвост называется. И
бабушка говорит,  что никто из людей после Нагорной проповеди  ничего нового
не  сообщит, а  все  партейные народ  учить берутся, потому, как работать не
хотят. Но  вот меня что тревожит,  ведь  Иисус никому свою проповедь не стал
навязывать силком, почему же они-то  так в  глаза со своей моралью лезут? На
истории учитель нам сказал, что Иисус - первый  коммунист. Но те, когда хлеб
на  всех делили, того,  кто этот  хлебушек  вырастил,  не спрашивали!  А что
вышло-то? Никого ведь не осчастливили поделенные на всех богатства... И даже
не потому, что человек не может поделить все поровну, по справедливости, его
природа  внутренняя  для  этого  не  назначена,  хоть   крохи   к  рукам  да
прилипнут...
     Но Иисус мог всех накормить семью хлебами, потому  что только от сердца
оторванная горбушка может насытить голодного. Каждый,  по  промыслу Божьему,
должен делать выбор только за себя.  А они за нас думать лезут.  И очевидно,
что и выбор между Добром и Злом для любого человека разбивается на множество
мелких,  незначительных,  с виду,  шагов, которые надо  совершать ежедневно,
ежечасно и  только за себя! Но, знаешь, удивляет, что  многие люди, понимая,
что давненько уже бредут не в ту  сторону, при этом ссылаются на Время,  как
будто  оно когда-то было иным! Времена,  дескать, таковы, поэтому  и  мы вот
такие!
     У  одного английского писателя я вычитала такую мысль,  которая и будет
моим моральным выбором на все времена: "Добро - всегда добро, даже, если ему
никто не  служит. Зло -  всегда зло, даже, если все кругом злы". Именно так!
Иначе куда-то уходит, ускользает смысл жизни. Ведь какой-то смысл был в том,
что мы пришли в этот мир?
     С уважением Варя.

     ВАРЬКИНО РАБСТВО

     Откуда он взялся этот Иванов? Теперь Варьке приходилось  совсем туго. В
ней  появилась неуверенность, скованность в движениях и поступках. Теперь ей
надо было соизмерять их не только с мнением двух призрачных азиатов, которое
явно  читалось  на  их  высокомерных  узкоглазых  физиономиях,  но и  с  тем
пристальным оценивающим взглядом, что внимательно следил за ней с  последней
парты.  Иванова  звали Александр, но  к нему  иногда обращались и  несколько
глумливо  - Шура. Варька так его  бы назвать  не могла,  она слишком  хорошо
понимала, что скрывается за коренастой  фигурой с непропорционально длинными
руками.  Когда  мальчики  хотели  его  обидеть,   то  именно  эта  кажущаяся
непропорциональность  его  внешности  была  предметом  насмешек.   При  всей
приземистости облика Иванов был одним из самых высоких мальчиков в классе. И
по тому, как именно его настороженно изучали редкими  острыми взглядами  два
призрака,  Варька  догадывалась,  что  за  угловатой  внешностью  скрывается
опасный противник, настоящий воин с кошачьей грацией и неутомимостью в бою.
     Казалось,  эти  два призрака  только  и  пытались внушить  ей: "Держись
подальше от него! Спасайся!  Не подходи к нему близко!" Но напрасно. К своей
шестнадцатой весне Варя окончательно решила для себя, что Иванов и  есть тот
самый ее  единственный человек. Да, из  всех он один был  ей  по  настоящему
интересен.  А чем именно интересен, она старалась не задумываться. Хотя и  к
умозаключению об  исключительной важности  для нее  этого  юноши  она пришла
путем долгих  логических  выводов. Оставалось  только полюбить  его  на  всю
оставшуюся  жизнь,  как  водится, но  именно это  почему-то никак Варьке  не
удавалось.   Она   восхищалась   его  глубокими   ответами  на  уроках,  его
высокомерным   взглядом,   его   пренебрежительным  отношением  к   классным
мероприятиям, к мнению учителей и однокашников, но любить его  только за это
она не могла. И еще это тихое тоскливое чувство, которое шевелилось где-то у
Варьки в глубине души... Оно останавливало ее, шептало,  что  никогда она не
сможет повелевать Ивановым или быть хотя бы на равных, не будет она даже его
вассалом, и только рабская доля уготована ей этой душой. Но, смущавший Варю,
голос заглушался мощными толчками юной крови  в  висках. Нет,  она  не будет
одинока!  Не будет  она больше одна!  И пусть  Варька  даже  не  знала,  как
подступиться к этому самому Иванову, она твердо взяла курс на его покорение.
Любить, так любить Иванова, а  не Игоря, который каждую перемену прятался от
девочек в туалете. К черту! Ей шестнадцать лет, и скоро  весна! А весной она
обязательно полетит, и у нее будет этот странный интересный друг!

x x x
     Был теплый весенний вечер, Варя вышла из школы задумчивая. Она никак не
могла  взлететь. Может быть она  делает что-то не  так? Или она  неправильно
выбрала  палку,  доверившись своему  чутью?  Вдруг  кто-то, подошедший к ней
сзади,  взял портфель из ее рук. Она оглянулась и увидела Иванова, а поодаль
остолбенело маячил весь их класс вместе с Мариной.
     Они прыгали через  лужи, мягко светило садившееся солнце,  отражаясь  в
стеклах домов,  и Варе  впервые за много-много лет не было одиноко. Под звон
капели и забавную болтовню началось Варино рабство.

     Это была не тривиальная дружба и детская любовь, которой  можно было бы
с умилением посвятить оставшуюся часть повествования. Иванов сделал Варькину
жизнь мучительно разнообразной. Когда Варя сидела, надувшись, он подходил и,
ласково заглядывая  ей в глаза, о чем-то заговаривал  с  ней, ждал ее  после
школы, но  как только Варька  воспаряла в уверенности особой  значимости для
него,  он, к  неописуемой  радости ракушки  -  Марины,  резко  обрывал с ней
знакомство.
     И выражался при этом  как-то странно: "Неужели ты  сама не  чувствуешь,
что  у нас  с тобой никогда не  может  ничего  быть?" Варя тоже  чувствовала
что-то  подобное,  поэтому  твердо  решала  больше  к  нему  не подходить  и
постараться  быть гордой. Но на следующий день  он, как ни  в чем не бывало,
опять был  рядом. Он не давал ей сосредоточиться,  обдумать что-то  важное в
отношении его. Опять начиналась эта  петрушка  - жестокий любовный  поединок
без всякой любви. Никакой определенности в их отношениях  не наступало. Варя
сама себя не понимала, но что-то помимо ее воли властно тянуло к нему. И еще
он, в отличие  от  других, почему-то  так хорошо ее понимал!  Хотя каждую ее
мысль он жестко анализировал и цинично высмеивал.
     Бывая у нее  в  гостях, Иванов решительно  отвергал ее попытки угостить
его даже чаем. Варя откуда-то помнила, что все древние народы придерживались
правила  не  делить трапезу  с  врагом. Но какой же  она  ему враг?  Она так
молода, свежа, хороша собой! Конечно, они просто  обязаны любить друг друга,
а иначе тогда зачем все это? Во всех книгах и кино это выглядело именно так,
как у  них:  встретились, поняли друг друга, полюбили! Что поняли-то? Что же
ей  надо  было  понять? Иванов  тянул  ее  времечко,  а  Варя  все не  могла
расстаться с надеждой его покорить.
     Как-то Иванов сидел у нее в комнате. Он уже по-свойски  приходил к ней,
не  согласовывая  время визитов, но  Варя  была  рада  ему. Он был неизменно
интересен. В  тот день ему  попался на  глаза зеленый  плюшевый альбом, и он
внимательно   изучал  Варины   детские   фотографии.   Дойдя  до   натуры  в
никелированной кроватке,  где  она  провела все  младенчество,  он с желчным
сарказмом неожиданно обрушился на это простенькое фото.
     - Ах, мы росли принцессами, у  нас кроватки были с плюшевыми накидками!
Оно и видно, что выросло!
     Варька смеялась, но он был весьма серьезен.
     - А я, милая  барышня, кроватки не имел! Нас тогда отец бросил, поэтому
я в это время спал в табуретке!
     -  Саша, именно поэтому нас мучают непреодолимые противоречия!  Но если
бы я знала, какое влияние на меня окажет младенческое пребывание в кроватке,
то я бы лучше спала в табуретке!
     С этих пор он, почему-то, если она что-то не понимала  или говорила, по
его мнению,  не  то,  он попрекал ее этой  пресловутой  кроваткой. Они часто
ругались,  и  Варя  насмешливо  звала   его  "табуреточником",  а  он  ее  -
"принцессой на панцирной сетке".
     Однажды  они сидели, как обычно, у нее в комнате. Сумерки сгустились, и
у  Варьки  необыкновенно зажглись ее зеленые глаза. Саша вдруг схватил ее  и
стал  грубо  целовать  прямо в  рот.  Конечно,  Варя давно мечтала  об  этом
моменте, ждала его. Из разговоров с девочками она  знала,  что эта гадость и
означает   окончательную  победу.  Но   происходившее  с   ней  было  просто
омерзительно. Все внутри нее умерло,  окаменело,  она хотела  только одного,
чтобы  Иванов  скорее ушел. Ей было плохо и  на следующий день, поэтому  она
даже не расстроилась, когда Иванов вдруг опять перестал с ней здороваться.
     Их  совместные  хождения  по   мукам   стали  известны   всему  классу.
Неунывающая Марина громко  хохотала  над  тем, что наконец-то Варвара  нашла
такого же дурака,  перед которым ей и юбчонку-то  задирать бесполезно  -  он
смотреть  не  хочет!  Действительно,  Саша и Варя были  с  ярко  выраженными
отклонениями, и роман их был с ярко выраженным приветом.

x x x
     - Саша, я красивая?
     - Да, так себе...
     - Так что же ты опять пришел, целуешь меня?
     - У тебя на лице  написано, что ты  хочешь, чтобы я тебя поцеловал. Мне
просто очень жаль тебя и очень скучно.
     - Значит, это просто  жалость и желание  развеяться... Странно, ведь  я
тебя тоже целую из жалости, я себя понять не могу! И тебе  совсем-совсем это
неприятно?
     - Мне все равно.
     - Ты либо лжешь,  либо хочешь сделать мне больно. Можешь радоваться, ты
причинил мне боль.
     - А ты бы хотела сама  причинить боль мне? Со мной у тебя этот номер не
пройдет! Тебе меня на крючок не подцепить! Не разжалобить!
     - Послушай, почему  ты можешь быть добрым  со всеми, только не со мной?
Что же ты все ходишь ко мне?
     - Хорошо, завтра я пойду к Марине.
     - Иди куда хочешь...
     - А ты забавная!
     -  Нет, милый, я не только забавная,  я еще красивая, чувственная!  И я
все в тебе слышу! Ты просто  трус! Как же  ты боишься боли,  которую я  могу
тебе причинить!  Какая-то  в  тебе  любовь-то странная... И любить хочешь, и
мучить!
     -  А  тебе  - нет? Ну,  признайся, ведь это  ты хотела  бы  сейчас меня
терзать. Ты бы меня в мелкий шашлык изрубила, если бы я только выказал перед
тобой слабость!
     - Нет, я бы, наверно, обрадовалась, потом  тоже сильно полюбила тебя. Я
в этом уверена, я полгода внушаю себе  к тебе любовь,  изо всех сил стараюсь
полюбить!
     - Врешь! Ты с  первого дня следишь за мной!  Ты  еще  тогда влюбилась в
меня, как  кошка! А теперь ты за мной бегаешь, ждешь у школы, напрашиваешься
на эти дурацкие проводы. Если бы ты знала, как ты надоела мне!
     -  Что-о?  Ты  ведь...  ведь  сам  сегодня пришел ко мне... Я  тебя  не
звала... Я не хотела... Уходи-и...
     - Ах, эти вечные  твои  слезы! То она смеется, то плачет...  Не  плачь,
пожалуйста,  ну, не реви... Я не  хотел, Варя, не надо... Ну, успокойся, вот
платок,  вытри слезы,  давай,  поговорим о  чем-нибудь  другом,  что тебя на
любовь-то все тянет?
     - Я же  не  старуха  еще, Саша!  Сам меня  целует,  вот меня и тянет на
любовь...  Не надо, пусти.  Сначала он  обижает,  а потом, как маленькую, по
головке гладит!
     - Нет, ты не старуха... Варя... Ты очень даже не старуха. Знаешь, в тот
день, когда я подошел к тебе... Мне в тот день Столбов сказал, что, наверно,
решится ходить за тобой. Разве за старухой он бы решил ходить?
     - И ты пошел, мой портфель выхватил, чтобы  Столбику помешать? Как было
бы славно,  если бы сейчас  я  сидела  с  милым  простым Столбиком!  Ой, мне
больно, волосы... волосы отпусти!

x x x
     - Ты сегодня такую глупость сказала на литературе...
     - Какую?
     -  Ну,  когда  мы  разбирали  партийность  в  литературе  и  значимость
исторического подхода,  ты вдруг  брякнула,  что  эти  ужасные  исторические
картины  выгодны  партии только  в  том, что  все  начитаются,  например,  о
крепостном  праве  и  жить  без  парткомов не  захотят.  Как  ты выразилась,
"забоятся"!
     -  Что думала, то и  сказала! Сам-то даже  меня боишься,  любовной боли
струсил!  Все  вы трусы! Вы только другим  не боитесь больно делать!  А я не
боюсь говорить, что думаю! И никакой мне партком для этого не нужен!
     - Вот, именно! Я все  не  могу понять, что у тебя за котелок на плечах,
что такие мыслишки варит?
     - Какой есть.
     -  Да,  уж!  А помнишь,  как  ты  весь  класс  насмешила  со своими "ка
градусов"?  Не знать в твоем возрасте, что эта  приставка обозначает не  "ка
градусов", а "такой-то и компания", вообще смешно!
     -  Неужели вам  больше не над чем смеяться в жизни? Ведь вокруг столько
смешного, но вы  боитесь на это  глаза поднять! Да, я этого не знала! Я ведь
живу  сама по себе, только книжки читаю, я уверена, что и родители мои этого
не  знают.  Мне  и  говорить-то  не  с  кем  было  до тебя,  вот глупости  и
получаются, когда я рот раскрываю.
     - Ну, наконец-то ты со мной согласилась! Причем, как ты точно заметила,
у тебя всегда получается глупость, как только  ты раскрываешь  рот! Надеюсь,
ты  теперь  понимаешь,  что я  никак  не  могу тебя  любить?  Пробовал  - не
получается! Никакой логики,  мысли,  только  дикие  чувства,  которые  ты  и
высказать-то не можешь. Смешно, м