коровы из-под хвоста кукарекать.
     - Тебе надо еще раз попытаться вступить в партию!
     - Это еще зачем?
     - Если ты  будешь беспартийной,  то тебя  никогда не выберут заведующим
кафедрой.
     -  Мама, мама... Позвони Андрею, выйди  за Королева, вступи в партию...
Знаешь, я ведь уже старовата для помоста,  а ты  все  норовишь продать  меня
подороже для моей же пользы.
     Варя  пожалела,  что  сказала  это,   потому  что  у  мамы   болезненно
искривилось лицо, а в глазах опять появилось выражение бесконечной муки. Чем
она-то могла утешить ее? Ну, не та она девочка, о которой ее мама видит сны!
Не бывает такого второй раз! Господи, почему же Ты не лишил ее этих осколков
старой памяти, жалящих  Душу? Каждую ночь на  полную Луну  Варина мама звала
свою девочку, но она уже была там, куда наш зов не доходит...
     Вот кто знал, как продавать себя, так это ее мама! Сама-то она в партию
не  вступала и  за  подонка  замуж не пошла.  Но  ей  довелось продаваться в
буквальном смысле  этого  слова как-то очень давно,  когда  она была  совсем
другой  женщиной.  Варька  помнила  этот  часто  повторяющийся  мамин   сон,
пахнувший морем и заржавевшей  рыбой, в котором было  все совершенно не так,
как  позже написали в учебниках истории. И каждый раз после этого сна Варька
долго размышляла:  достаточно ли  она  свободна,  чтобы  вот  так  же суметь
продать себя?

x x x
     Ее в последний  раз выставили  на  рынке живого товара перед  отплытием
галеры  перекупщиков за море. Это был конечный пункт, где еще говорили на ее
языке, и где она еще могла за себя  торговаться. За века существования таких
рынков  до тонкостей была  отработана методика продажи,  когда  сама  жертва
набивала  себе  цену  с  помощью  специального  глашатая и  стремилась  быть
немедленно проданной за как можно большую цену.
     Несчастную родину их покорили соседи, говорившие с ними на одном языке,
благодаря предательству части  их граждан. Ей было двадцать восемь  лет.  По
рыночным понятиям она уже была старухой. На предыдущей остановке она, увидев
богатого  не  очень  молодого  мужчину,   сама  вытолкнула  на  помост  свою
двенадцатилетнюю красавицу-дочь, сама сказала скабрезность глашатаю, которую
тот тут же стал выкрикивать на всю площадь. Ее бедная девочка под неумолимым
материнским взглядом  держалась из последних сил. Вместе  с ней загоревшийся
мужчина купил и двух ее бывших  рабынь,  оставшихся  в живых после захвата и
разграбления  их  небольшого государства. Ее побили плетьми, за то,  что она
долго кричала  тому человеку,  чтобы он не обижал ее девочку. У  нее был еще
сын, но  их разлучили сразу же, при сортировке рабов.  Он был уже достаточно
взрослым для мужского сарая.
     В  основном,  на эти  военные  рынки приходили рабы-управители, которым
хозяева полностью  доверяли. Ее  они отличали сразу  же,  рабским чутьем они
видели в  ней госпожу, которой  никогда не смогли бы приказать.  Поэтому они
издевались  над  ней больше  всех,  при них  она  молчала, это  были  не  ее
покупатели, не те, кому бы она могла себя отдать.
     После  этой  последней  остановки  она могла  попасть  в  руки  оптовых
торговцев для самых гиблых мест. Она хотела бы  остаться здесь, где говорили
еще на ее языке, хотя испытывала к этим свободным людям жгучую ненависть. Но
день, когда ее выставили на продажу, был крайне для нее неудачный. Вечером в
тот город морем доставили партию южных славянок, которые были готовы на все,
чтобы  только не попасть дальше, на восточные рынки. Глашатай рынка подходил
к  каждой  и спрашивал, как  объявить  о ее достоинствах. Славянки ничего не
понимали,  но они задирали свои  грязные  драные подолы одеяний выше головы,
чтобы желающие могли увидеть все, чем наградила их природа.
     А ей уже было, к сожалению,  далеко не пятнадцать лет, на помост ее  не
поднимали, она стояла в  общей  женской толпе. Вот  тогда-то она увидела эту
свиту, сопровождавшую крупного надменного мужчину, праздно шатавшегося среди
голых женских тел. Она видела, как  стоявшие до этого неподвижно македонянки
выскочили  вперед, предлагая себя. Всех  их  ждала впереди еще одна голодная
ночь с пьяными корабельщиками,  которым владелец  сарая живого товара сдавал
их по сходной  цене. Она  властно ухватила  рыночного  глашатая за  плечи и,
развернув  к  себе, глядя ему  в  глаза,  прошипела  свой  клич.  Окинув  ее
наметанным взглядом, он ощутил тот запах  наживы,  который может дать только
настоящая женщина.  Отогнав  всех  взволнованных рабынь,  он  выставил ее на
помост,  ничего не  объявляя.  С  улыбкой она  глядела на  замедлившего  шаг
мужчину.  Сопровождавшая  его свита  тоже разглядывала  ее,  прошедшую  ночь
захвата города, все потерявшую, даже детей. При ней убили мужа, а потом было
недельное  голодное плавание,  кочевья по рыночным сараям и почти ежедневная
смена мужчин.  Уже много  дней  у  нее не было ни теплой  воды,  ни розового
масла.  Но почему-то все в молчании  смотрели только на нее,  а не  на голые
животы так и державших подолы славянок.
     Глашатай  насладился молчанием и громко заорал на весь притихший рынок:
"Эта женщина не умеет ничего, но она умеет все! Она не имеет ничего, но даст
тебе  все!".  Его последние  слова потонули  в реве  ставок.  Выбранный ею в
повелители мужчина купил ее за баснословную цену и никогда не жалел об этом.
Она действительно  дала  ему  все, о  чем только мог  мечтать  смертный. Она
умерла через три года, и ее тоскующая душа стала, наконец, свободной.

     САРЫНЬ НА КИЧКУ!

     Накануне пролетарского праздника мира и труда 1 Мая, бывшего ведьминого
дня по старому стилю, Игорь Сударушкин заснул как обычно, ближе к двум часам
ночи, придя  от друзей  не очень трезвым  после партии в покер.  Только  его
голова  коснулась подушки,  в лицо ему  ударил холодный  ночной  ветер.  Они
мчались  на  конях  с  пиками  наперевес.  Эти  мерзавцы  Розенцвейги  опять
совершили  набег  в  его владения, их надо было немедленно покарать.  Копыта
стучали: "Только догнать, только догнать!".
     Почему-то здравые мысли о  том, что  с ними бы можно  было договориться
по-хорошему  или, хотя  бы, пожаловаться кому-нибудь  повыше,  он  сразу  же
откинул. Их надо было бить! Рядом с ним на взмыленном кауром жеребце неслась
Варвара  из  их  группы,  а  поодаль  за ней,  дико повизгивая,  мчались два
всадника с длинными черными  волосами и азиатскими физиономиями. Они нагнали
Розенцвейгов у  лощины. У  Игоря  нехорошо засосало под  ложечкой, он быстро
прикинул, что тех раза в три-четыре больше. Но Варька уже вклинилась в самую
гущу,  а два ее спутника вовсю орудовали  какими-то странными мечами.  Игорь
никогда  не слышал  хруста костей  и их противного  скрежета  о металл. Ночь
сразу же наполнилась ржанием коней, мучительными воплями, Игорю стало как-то
не кошерно, но тут ему очень больно вдарили обломанным древком в плечо, и он
взъярился.  Копье в  его руке оказалось удобным, маневренным оружием для его
баскетбольного  роста, он серьезно  зацепил троих,  сбив их  наземь. Кони  с
жалобным  ржанием  уносили  запутавшихся  в  стременах  всадников  в  темную
пропасть ночной степи, до неузнаваемости уродуя, обдирая их лица о голые еще
кусты можжевельника и вереска.
     Краем глаза Игорь увидел,  что один из Варькиных косоглазых  замахнулся
своим мечом на всадника, который был смутно  ему знаком, но он не успел даже
вспомнить,  кого тот  ему  напоминал, как  голова  седока,  вся в  пепельных
кудрях,   после   свистящего  взмаха  меча  медленно   скатилась   под  ноги
вздыбившегося коня...
     Они сидели  с Варькой вдвоем у костра,  двое  воинов держались поодаль.
Плечо  у Игоря распухло. Он подумал, что  ему  придется завтра  сачкануть  с
демонстрации. Но никогда ему не было так здорово, так хорошо. Они говорили с
Варей, перебирая странные, добытые у  Розенцвейгов, большие тусклые монеты с
обрезанными краями. Почему-то здесь он не мог  ни лгать, ни притворяться, ни
ерничать в обычной в их среде шутейной манере.
     - Ты хочешь еще побывать здесь, Игорь?
     - Все это очень странно, боюсь, что мне  будет очень трудно проснуться,
трудно продолжать обычную жизнь.
     - Но ведь это совсем не обязательно!
     -  Знаю, но мне так привычнее. Ты интересная девушка, Варя, и красивая,
по-моему.  Но из  наших  вряд  ли  кто-то  решится подойти  к тебе, завязать
серьезный роман. Хотя очень многие думают об этом, даже говорят, что спали с
тобой.
     - Но почему так-то, Игорь? Говорить, как о свершившемся факте, о том, о
чем  мечтаешь, даже не попытавшись воплотить свою мечту  в  реальность... Не
понимаю.
     - С тобой все слишком серьезно, слишком непросто. Многие  боятся  тебя.
Боятся, что ты откажешь,  бояться показаться смешными в глазах  других. Тебе
ведь нужна верность, кипучая страсть,  вот такие приключения.  А эти времена
отошли, Варюша, безвозвратно. Нынче народ выбирает беспроигрышные, проходные
варианты.  У нас на рисковые затеи, вроде  этой,  времени нету.  Ты опоздала
родиться.
     -  А ты?  - спросила Варя,  - я ведь  выбрала твой  фрагмент, это  твое
приключение, Игорь!
     - Мне в этой  жизни такие приключения совершенно ни к чему, и серьезные
любовные страсти как-то тоже не по карману.
     -Но ведь придется же когда-то заводить и серьезное, Игорь.
     - Может быть, когда-то...
     - Игорь, но ведь ты здесь - все, эта земля твоя по праву, ты мог бы и в
теперешней жизни...
     - Варя,  - перебил  ее Игорь, - я  слышал  кое-что  о  снах с  тобой от
Юрки-маленького, ты  меня больше  сюда таскай!  Я только  лишь  хочу прожить
обычную жизнь - обеспеченную, без твоих неразрешимых проблем!
     - Что ж, живи...

x x x
     Игорь просыпался  с тяжелой головой, нестерпимо ныло плечо. Кое-как  он
оттрубил демонстрацию, протащив по городу огромный транспарант с надписью на
все  времена:   "Партийная  организация  строительного  факультета   решения
очередного съезда КПСС выполнит!".

     ВСЕ ЖЕНЯТСЯ, А ВАРЬКА - НЕТ...

     Семестр закончился  быстро, а  летом Игорь  женился  на  младшей сестре
Вадика. Ребята часто собирались у него выпить пива и поиграть в карты. Здесь
же  крутилась  и  восемнадцатилетняя  сестренка  в  коротеньких  шортиках  и
открытой маечке. Квартира была большой  и ухоженной, чувствовался  достаток,
имелась и  большая  библиотека  с  красивыми  подписными, никем  не читаными
изданиями. Папа Вадика был начальником цеха большого завода, а мама занимала
какую-то крупную должность в  обкоме партии.  Игорь после  женитьбы отпустил
усы и совершенно переменился внешне. С Варькой он теперь даже не здоровался,
будто за новой своей личиной старался что-то от нее скрыть.
     Вадим  был  симпатичным  пареньком с пепельными кудрями  и  обаятельной
улыбкой. Он  даже одно  время  ухаживал за  Варей,  но  старался никогда  не
приглашать  ее  на  вечеринки, особенно,  если им уже  был приглашен  Игорь.
Особой привязанности Вадика Варя почему-то не  чувствовала, но  всякий  раз,
когда раньше  Игорь пытался заговорить, он кидался ухаживать за ней, будто с
отчаянием бросался в  воду. До  женитьбы  Сударушкина это льстило Варе,  она
полагала, что это ревность.  И ей, как и всем девушкам ее возраста, хотелось
бы,  чтобы поклонники  вот  так добивались  и  перехватывали ее внимание. Но
после  того как Игорь  женился,  Варя с огорчением  поняла, что  в  интересе
Вадима был только примитивный житейский расчет.
     Он обманул ее, отвлек. Он лучше ее понимал  настоящую цель всех девушек
их потока, целыми  днями  теперь напролет только и шелестевшими  губами друг
дружке: "Замуж, замуж, замуж...." Это было  похоже на  жужжание проснувшихся
от зимней  спячки  насекомых. Странно, но  он, видно, был умен каким-то иным
умом, которого  Варьке не  дал  Бог. Потому  что  в учебе он был совершенным
дураком, не мог понять простейшей формулы. Варя с удивлением думала, как  же
он окончил среднюю школу и  поступил в институт?  Все проекты  в период  его
ухаживаний делала за него Варя. Но все, что касалось материального, имеющего
твердую цену,  Вадик  понимал гораздо  лучше  ее.  Варька  никогда  не  была
мелочной,  но и ее  покоробило, когда Вадик не вернул ей одолженную на время
коллекцию магнитофонных пленок, заявив, что она их ему  подарила. И еще  она
ни разу даже не  попыталась взять его в свои сны, у нее и мыслей подобных не
было, она инстинктивно  боялась  делать это с людьми, чьи мечты можно купить
за  деньги. Нет, он был  совершенно иным,  из мира, наполненного  вещами,  в
котором  не  было  места страсти, в котором все желания и чувства имели свои
четкие границы без полутонов.
     Она  перенесла  завершение  этого  странного  меркантильного  романа  с
легкостью.  Да,  и  женитьбу Сударушкина - тоже. В конце  концов,  что ей-то
беспокоиться,  если  в каждом  письме Ленька  обещает приехать  за ней после
училища,  а  Клевкин  - угрожает  расправой,  если она  еще  с кем-то  будет
целоваться?
     Сессию обычно Вадик проваливал, а потом как-то за  неделю умудрялся все
сдавать. Без  звонков его  родителей  это, конечно, не обходилось.  И как-то
после экзамена архитектуры Варя сидела в коридоре на столе, ожидая выхода из
аудитории старосты, который должен был выдать ей стипендию. Выполз и Вадик с
очередной двойкой, она, видно, досталась ему с  большим  трудом. Он был весь
какой-то   помятый,   изломанный.  Из  штанов  он  вынул   огромный  учебник
архитектуры,  просунутый сзади за ремень, из пиджака достал пачки шпаргалок.
Ему было по-настоящему плохо. Увидев Варю, он вдруг рванулся к ней с  жалким
растерянным  видом, как к мамке.  У нее  не  было к  нему никакой  обиды, но
продолжать  какие-либо отношения с  ним она не могла.  Поэтому Варя на  лету
остановила  его тяжелым  взглядом  в  упор. Вадик  весь  как-то  съежился  и
кособоко пошел прочь, бросив перед уходом на нее быстрый озлобленный взгляд.
     И после  сессии  началось! Вадим притаскивал  к ним на поток  девушек с
младших курсов,  почти интимно ласкал  и  целовал их на глазах всего потока.
Варю абсолютно не задевала  половая и любая другая стороны Вадиковой  жизни,
но  на  нее  неожиданно  обрушились  насмешки  однокурсниц. Оказывается они,
наблюдая за  развитием их  романа,  исходили завистью и  ревностью, а теперь
искренне потешались над Варькиным поражением.
     Ничего не испытав с Вадиком,  даже  поцелуя,  вытерпев  пустые,  нудные
отношения  без   разговоров,  без  общения,  она  теперь  еще   и  в  глазах
однокашников оказалась  брошенной! Следующая сессия подвела черту  под  этим
кошмаром. У Вадика  опять что-то  там по учебе  не  клеилось, но к  Варе  он
больше  не  подступался. К  концу четвертого  курса половина  всех  девчонок
потока  повыскакивали замуж.  Но  Варя не  заметила,  чтобы с кем-то из  них
произошла та романтическая история,  о  которой  она  так мечтала с  юности.
Период ухаживания, в который и  случаются  такие  истории,  у  девочек,  как
правило, длился недолго, а после пьяных свадеб  с непременным  мордобоем  их
девочки быстро  переходили от облегающих джинсов  к платьям-колоколам. Такое
замужество,  по хуторским меркам,  Варьке было ни  к  чему. Но она-то  когда
замуж пойдет? Родители уже всерьез переживали за нее. Хмурились и озабоченно
вздыхали призраки за  ее спиной. Варька и  сама понимала,  что  Игорь  прав,
никто  из ее нынешних  знакомых не решится  сделать такое со своей жизнью  -
жениться на ней. Вот если бы она осталась на хуторе, то все бы там было ясно
и понятно. Там она была бы к месту, там никто с нее не потребовал членства в
партии  и  поверхностного  скольжения  по линии  жизни.  Нет,  там  к  жизни
относились всерьез, а все парни,  которых она там знала, были бы ей надежной
опорой. Но здесь все не так, и с этим надо было примириться.
     Конечно, она могла  бы выйти замуж за Клевкина, и это, наверно, было бы
даже здорово,  но мама ничего слышать не хотела о наглом  ссыкуне-фотографе.
История эта была достаточно известной в городе, а родителей Вари тоже хорошо
знали.  По  своей же  хуторской ментальности Варя не  могла оскорбить  своим
выбором родителей.  И Ленька,  решивший без всяких палок и самолетов освоить
небо,  тоже  был  со  своим  будущим неустроенным офицерским  бытом, с точки
зрения мамы, совершенно непроходным вариантом.
     Мама  сказала,  что  после  института  Варьке  надо  сразу  же ехать  в
аспирантуру. Вот  она и  поедет. Там  ее не знает никто, кого-нибудь она там
облапошит. Она будет плыть по течению, держась ближе к берегу, пускай за нее
все  решают  мама и  жизнь.  Эти две дамы все  расставят по своим местам:  и
Клевкина, и  Леньку,  и  всех остальных. И все же  Варьке  хотелось выходить
замуж за тех, кто неизменно нравился маме, от них заранее веяло обустроенной
скукой, в которой Варька не находила места себе самой.

     ВАРЬКА - ИНЖЕНЕР!

     После  успешной  защиты   дипломного  проекта,  Варя  не  почувствовала
никакого  удовлетворения,  одну пустоту  в  голове.  Осенью  она  уезжала  в
аспирантуру. Как  говорится,  больше учись,  меньше  работай! Она шла  после
защиты  в  начале  июня по  городу и  не знала,  куда себя девать. День  был
солнечный, но временами дул свежий неприятный ветерок.
     Она  шла, шла, и неотвязно ее  преследовали назойливые мысли о будущем.
Вот мама планирует это ее будущее, планирует, а приедет Клевкин  из армии, и
все будет иначе! Она поедет в другой город вместе с Клевкиным! Тайно! Он там
поступит  в тот  же  институт, все-таки  инженер будет маме гораздо приятнее
пропитого учителя физики.  А во время учебы они будут  жить  в  общежитии на
полную катушку! Вот с ним-то она, наконец, хлебнет этой  чудесной школярской
жизни! Конечно, с Клевкиным  могло получиться и по-другому. Неизвестно каким
он мог вот-вот  вернуться из армии, может быть ему  там уже все объяснили на
счет проходных вариантов. Письма  от него шли в последнее время странные,  в
которых  он многое не  договаривал. А  азиаты  отказывались к нему идти и не
пускали Варьку.
     И Ленька написал, что уезжает служить куда-то, куда пока Варьку с собой
взять не может, но,  возможно, приедет к ней потом. Все было зыбко вокруг, а
ей было так одиноко...
     Вдруг рядом с  ней притормозил "Жигуленок" ярко-желтого цвета. Железник
открыл ей переднюю дверку, а в салоне  она увидела соблазнительно блестевшие
бутылки пива. Когда Варя устроилась на переднем сидении, машина рванула, они
включили "Маяк", где как раз что-то передавали в рабочий полдень. Коля завез
ее  далеко за город, в лес, к петлявшей в глинистых обрывистых берегах тихой
речушке.
     - Давай, искупаемся, - предложил он.
     -  Коля, вода  холодная,  у  меня  даже купальника с собой нет, и ветер
такой противный! - взмолилась Варя.
     - А к чему тебе купальник, Варь? А если алмазов на шее не хватает, то я
специально по этому случаю у  матери все подвески с хрустальной люстры снял,
одевай - и в воду!
     - Ну, разве что после пива, - неуверенно сказала Варя.
     Они  сидели на  берегу и  медленно  осваивали  по  второму  литру пива.
Железник не пьянел, глядя на Варю холодными  злыми  глазами. Варвара поняла,
что Николай решил взять напоследок реванш  за все ее ночные  издевательства.
Но ведь после ее неудачного вступления  в партию, она ни разу не  была в его
снах!  Он был выше  ее на  полголовы и,  конечно, сильнее.  В  рукопашной ей
Железника не одолеть,  это  факт. Но  отдаваться ему она тоже  не хотела.  В
бардачке машины Железника Варя видела карты.  Что-что, а карты он под столом
крестить не  будет! Стола рядом не было. Партийная закваска не позволит  ему
спасовать перед ведьмой!
     - Коль, а давай  так, я в воду не пойду, но разденусь... потом. Драться
я тоже не буду, делай ты со мной, что хочешь,  но выиграй хотя бы две партии
в дурака подряд. А? Играем до двадцати партий!
     Железник тут  же с облегчением согласился. Но менялись козыри, а  дурак
все не менялся. За