Вещи Валька ни
носить  аккуратно, ни беречь от моли почему-то не могла. Поэтому Варваре все
они доставались с небольшими  дефектами, что тоже создавало массу неудобств.
Найдя у  папы в кармане плаща десять рублей, Варвара смело пошла в магазин и
купила себе странную  старушечью шляпку из синего мохнатого фетра с шелковой
ленточкой по тулье. Шляп в  магазине зимой было  много, кому  они нужны были
зимой? Вообще-то Варя перемерила их все, но к Валькиной куртке, на ее вкус и
средства, подходила только эта.
     Перед  медицинским  осмотром  Варя  волновалась  только на  счет  своей
психической полноценности. В новом классе, где о ней  ничего  не  знали, еще
никому не приходило в  голову  вместо факультативных  занятий остаться с ней
после уроков в  классе  и рыдать над  странностями  ее характера.  И было бы
просто ужасно, если бы  сейчас ее объявили чокнутой, да еще и по медицинской
части. Но полная, уставшая от жизни тетка, врач-невропатолог, ни о чем таком
ее  не спросила, а только ударила резиновым молотком по Варькиным коленкам и
что-то быстро  написала в  ее карте.  Варя еще честно потопталась  у  дверей
кабинета,  но врачихе  было  здорово  не  до нее. А  у кого  еще можно  было
спросить  про  две  узкоглазые рожи,  которые покатывались со  смеху,  когда
Варька  мерила  шляпы?   Только   у  этой  врачихи,   не   у   классной   же
руководительницы! Варю  очень  смущало это постоянное присутствие в ее жизни
двух полупрозрачных мужчин, правда, ни в туалет, ни в кабинет к врачу они за
ней не заходили, и за это им, как говорится, земной поклон.
     Выйдя в коридор, Варя увидела,  что кроме призрачных азиатов и ее новых
одноклассниц  на  обшарпанных стульях сидят все девочки из ее старой  школы,
которые травили ее всю  прошлую весну. Она  хотела пройти  мимо, потому  что
полагала, что им, как и ей,  будет также неприятна  неожиданная  встреча. Но
когда Варя,  прикрывшись  картой,  проплавала мимо  них,  раздался радостный
девичий визг: "Девочки! Это  же Варька!". Варвару окружила  стайка девчонок,
они  дергали ее за хвостики, за  рукава, тянули  к себе, хохотали, наперебой
сообщали какие-то незначительные классные новости.
     - Любка твоя в троллейбусное ПТУ пошла...
     - Валентина Семеновна в декрете сидит со вторым, толстая стала до жути,
мы ее с коляской видели.
     - У нас теперь классная - физичка, все классные часы  теперь  только по
физическим открытиям  проводит, даже Ленинские уроки  отменила, говорит, что
нам это вредно. А про физику - так полезно!
     - А Волков в милиции прописался! Его два дня там держали, побрили даже!
Наверно,  опять вшей нашли. К Таньке пристает каждую  переменку, бить теперь
его некому.
     - Волкову мы даже говорить не  будем, что тебя видели, он и так  совсем
чокнутый. Нам сказал, что ты из-за нас ушла, что мы тебя затравили. А мы ему
сказали, что ты сама кого хочешь затравишь.
     -Тише ты, дура! Тут же ее новые девчонки сидят!
     - Да пусть не лезут, от Варьки им не отломится!
     -  Варька, а ты к нам обратно  вернешься? - загнал  ее в  тупик  вопрос
самой глупой из них. Варя  даже решила на нем не тормозить, но все девочки с
ожиданием уставились на нее. Похоже, они так и остались наивными дурами.
     И хотя бабушка говорила, что дураков  и в  церкви бьют, но, наверно, не
про этот случай. Поэтому Варя, ласково улыбаясь, сказала, что в их класс она
уже  вряд  ли  вернется, но  к любой из  них придет, только пусть  зовут как
следует,  трижды.  Она  услышала, как  за  ее спиной  расхохотался  один  из
призраков. Озадаченные девчонки расступились перед ней, когда она, кокетливо
надвинув шляпку  на лоб,  вышла на улицу. Здорово, что она успела купить эту
шляпу, все-таки не вязаная шапка на подкладе! Оглянувшись и помахав девочкам
рукой, она  опять увидела этих двух с  непроницаемыми, ко всему равнодушными
желтыми физиономиями.
     Домой  Варя сразу не пошла, она  долго  бродила по городскому скверу по
дорожкам, заваленным прелой  прошлогодней листвой. На душе у нее было как-то
не так.  Раньше она твердо знала, что все эти девочки - дряни последние, что
думать о  них - терять  время понапрасну.  И  вообще, хорошие люди  не могут
говорить о ней, Варьке,  плохо.  А те, которые говорят, так  они сами  слова
доброго не стоят. Так  ей  и  бабушка говорила после того,  как они на  пару
одновременно отлаяли старух шести соседних  хуторских дворов. А  сейчас  что
получается? Они что, любили ее, что ли? Или они просто врушки? Или они такие
вот хорошие,  плохого  не помнящие? Или, может, дуры? Хотя,  конечно, как их
можно винить.  Наверно,  всего было понемножку:  и  не  блистали умишком  ее
однокашницы, и даже  любили  ее по-своему, но эта их любовь омрачалась  тем,
что она сама к их любви была  плохо приспособлена. Пагоду из соленых  ушей в
кармане не утаишь,  пусть это и было давно,  очень давно и даже неизвестно с
кем.  Но ведь Варя хорошо знала,  что это такое. А бывало, что, задумавшись,
она  иногда  глядела с  надменным  прищуром и  на девочек,  и  на  Валентину
Семеновну  так,  будто  примерялась,  как  половчее  отхватить им уши.  Нет,
хватит! В новом классе она ко всем станет хорошо относиться, будет молчать и
в  пол глядеть,  а  на  самый худой случай  -  в потолок. Варька  беззаботно
поправила  сбившуюся шляпу и  засвистела "Нам бы  всем  на дно!", с  грустью
вспомнив, как они здорово свистели с  Волковым  на два голоса. Никогда бы ей
раньше не пришло в голову, что кое-что из  старой школы она будет вспоминать
с грустью.

     ЛЮБОВЬ ЗА КОМПАНИЮ

     Не влюбиться весной, в пятнадцать лет было бы  просто неприлично. Вот и
Варя  тоже влюбилась  тогда  в удивительно  красивого юношу из параллельного
класса, вместе с  большинством  своих  сверстниц. Она  знала,  что  никакого
продолжения этой влюбленности не будет, что пройдет совсем немного  времени,
и она вырастет  из  нее, как из старого  платья. Но это была ее дань юности,
понятному девичьему томлению.
     Конечно, юноша этот был достоин самой высокой преданной любви. Мальчики
в новой  школе вообще были  лучше одеты, ухожены, с аккуратно подстриженными
ногтями. Чистые  помыслы, чистое  дыхание,  прекрасная интеллигентная семья,
лицо без юношеских угрей, отличные способности, хорошее физическое развитие.
Что еще нужно для первой горячечной влюбленности?
     И хотя Игорь  был слеплен на  славу, но чего-то очень важного для  себя
Варька  в  нем  не находила.  Была  в  нем какая-то  крошечная червоточинка,
разъедавшая  его  душу.  Нет,  такой   Игорек  не  станет  следовать  своему
предназначению,  не  увидит  и  не  поймет   его.  От  него  заранее   веяло
обеспеченной скукой, полной солнца и незатейливых радостей. И все-таки она в
него  влюбилась,  поддавшись общему  психозу  девушек  восьмых классов. В ту
весну Игорь, против своей воли, стал героем толпы. Большинство девочек школы
увидели в  нем подходящий  объект для  изливания своего  незрелого  чувства,
иногда это принимало характер массового психоза экзальтированных барышень, и
доставляло много хлопот и неприятностей как Игорю, так и его родителям.
     Эта была еще одна странность новой Вариной школы. В переменку  мальчики
оставались  в классе  громить  парты,  а девочки гурьбой с визгом  бросались
отлавливать  Игоря.   У  Вари  было  такое  чувство,  что  она  находится  в
сбесившемся от оводов коровьем стаде.
     Такая  любовь,  естественно, случается за  компанию.  В клубе любителей
поэзии  она  сидела за одной партой  с  тихой  застенчивой  девочкой  Леной,
которая всю  зиму шепотом рассказывала ей о своей любви к школьному идолу  -
Игорю. Потом  они вместе возвращались из школы,  и Лена находила в Игоре все
новые  и  новые  замечательные  черты. До  формирования  на их  потоке  двух
математических классов,  в одном  из которых теперь училась Варька,  Лена  и
Игорь были одноклассниками. За  долгую зиму Варя узнала  практически всю его
жизнь. Кроме того,  Лена  вела  дневник, в который  подробно  записывала все
высказывания  Игоря,  отмечала каждую его гримасу  или улыбку. Дневник  она,
конечно,  заставила  прочесть Варьку. После этого  Варваре оставалось только
влюбиться в Игоря, потому  как она тоже была не каменная. Лена просто была в
восторге!  Они  стали  любить Игоря гордо, тайком,  в отличие от  остальных,
которые с гиканьем бежали за Игорем из школы.
     Это чувство захватило ее так, что, забыв  все предостережения  бабушки,
она  однажды  погадала  Лене  на картах.  Выходила  практически  немыслимая,
невозможная картина.  По  картам  получалось, что  Игорь проживет интересную
спокойную жизнь  в  чужой  прекрасной стране с красивой верной женой, у него
будут замечательные дети, которые будут стыдиться родины их отца. А Лена еще
дважды в  жизни  после школы увидит Игоря, когда тот приедет  в родной город
навестить мать. Она будет долго говорить с ним, все в нем поймет, но никогда
ничего  у  них не будет, даже поцелуя, и  из  всей дикой  толпы  сегодняшних
влюбленных только она будет продолжать любить его до своего  смертного часа.
После этого  предсказания девочки, кажется, недели  две не разговаривали, но
для  Лены оно не изменило ничего. Случайно встретившись с Варей уже в другом
отрезке жизни, Лена, забыв, конечно, их детские разговоры, рассказала ей все
то,  что  та  и  так  знала много  лет  назад. Игорь  совершенно  изменился,
приобретя  редкие  для   русского  человека  качества   -  прагматичность  и
расчетливость, и  прекрасно устроился в США. Он так и не  увидел в Лене того
единственного,  данного  ему судьбой огонька, по которому многие  тоскуют  в
юности и который благополучно забывают в зрелые годы.
     Однажды  на  заседании  клуба  Лена  попросила  Варю  написать в стихах
что-нибудь об Игоре. "Это была бы наша тайна!" - чуть  не со слезами умоляла
она.  Она  оформляла  тайный  альбом,  посвященный  ему,  и  там  оставалась
несколько   пустых  мест,  которые   она   решила   заполнить  стихотворными
посвящениями своему кумиру.
     А  Варю  к  весне  стало  одолевать  давнее  беспокойство.  Стихи  лишь
усиливали его.  Они вообще лучше всего получались  у нее только тогда, когда
она  слушала  негромкое пение двух  призраков с длинными жесткими  волосами,
собранными в какие-то  немыслимые пучки, когда они  сидели  на  корточках  в
войлочных  расшитых  жилетах с кисточками, одетых на  кожаные латы.  Стихи о
любви поэтому получились энергичного, полувоенного содержания, но она знала,
что  ее мрачным  спутникам они  понравились,  именно  так  они  представляли
любовное чувство в свою варварскую эпоху.

     Я раздавлена копытами коней!
     Грудь пронзили спицы колесницы!
     Помню взлет рванувшихся бровей
     Не сдержавшего коней возницы.

     Солнце - пламя, грива у коня,
     Мнущего вселенную копытом.
     Жизнь по капле цедит из меня,
     Подступает смерть с лицом закрытым.

     Багровея отгорит закат,
     Медленно поглотит колесницу...
     Мне теперь дороги нет назад!
     Мне отрезан путь тобой, Возница!

     Лена с сомнением спросила: "Это о  любви?" Варя заверила ее, что стихи,
конечно же, о любви, а не о давнем дорожно-транспортном происшествии.
     - Понимаешь, Лена, - терпеливо поясняла ей Варя,  -  когда тебя рубанут
от шеи до паха, а конь твой, испугавшись, убегает от тебя, то ты видишь, что
в  его  гриве  запуталось  солнце.  И такое ощущение возникает, что вместе с
конем тебя покидает  и  солнце, рушится вселенная. А если при этом тебя и на
колеснице переедут,  что  иногда  в  сумятице  случается, то  ты  уже  точно
познаешь все муки неразделенной любви.
     Лена  ушла  потрясенная,  твердо уверенная в поэтическом даре Варвары и
глубине ее чувств к Игорю.

     СЕМЕЙНЫЙ ДОСУГ

     Летом Варькины родители купили машину. И хотя мама копила на нее деньги
очень долго, хотя это был всего лишь "Москвич" местного производства, хотя в
дело пошли и отпускные родителей, деньги все равно пришлось занимать. Заняли
у папиных подчиненных в управлении, других знакомых в городе не было, родных
тоже. Поэтому надо было рассчитаться с долгами в строго оговоренные сроки. А
ведь  еще  надо  было на  что-то жить.  С  покупкой,  конечно, надо  было бы
обождать, но именно в то лето папе в тресте дали квиточек на машину, которую
надо было забирать с  завода  в  недельный  срок. Родители просто за  голову
хватались от свалившихся  на них проблем.  Варя тоже раздумывала, потому что
поняла, что без нее они уже не сдюжат. Утром она объявила родителям, что всю
клубнику  с  их  огорода,  которая поспевает через  неделю, она  продаст  на
городском  рынке. Клубники за сезон набиралось у них ведер двадцать, а  то и
больше, а клубничного варенья в яме хранилось на два-три года вперед.
     Родители были  в замешательстве.  В газетах вовсю  клеймили подростков,
торговавших по осени на базаре клюквой, и призывали выкорчевывать нетрудовые
доходы  и частное  собственничество. А тут  сама Варвара на  рынок попрется.
Может быть старуху  какую нанять?  А вдруг  она заявление куда надо напишет?
Или деньги не отдаст? Папе рисовались  страшные картины, как его знакомые со
смехом рассказывают друг другу, что его дочь торгует на рынке  клубникой!  А
вдруг Варьку за это из школы выгонят?
     Варька и сама была не  полной дурой, поэтому  и у нее мысли были  самые
невеселые: ее хватают на рынке, папу за плохое воспитание дочери  выгоняют с
работы  и  из партии  одновременно, а  маму снимают  с заведующих отделением
стоматологической клиники. Может быть даже в местной газетке о них пропишут.
Да пошли они все! Сейчас! Лебеду жрать начнем! Вот пусть ей кто-нибудь слово
поперек скажет! Пусть вначале сам эту клубнику обработает два  раза в год, а
потом ей объяснит, почему ее продажа - нетрудовой доход.
     Короче,  много  было  опасений, но  другого  выхода  никто  из  них  не
предложил. Варька твердо решила  никому на рынке в руки живой не даваться, а
если кто  чего потом  скажет, так  на все  отвечать твердо: "Ни колы цого ны
було!"
     Пол-литровыми  банками и стаканами Варя решила клубнику не продавать. У
них  так  сосед  с  огорода  торговал,  возле него собиралась вся  окрестная
ребятня  и  жадно  глядела  на  истекавшие  соком  ягодки.  Она  расспросила
огородных старух  рынке, выяснила  ценовую  политику каждой и напросилась  в
попутчицы.  Клубнику решила  срывать утром,  перед базаром,  чтобы  ягода не
потеряла радостного  воскового блеска. Папа только вздыхал,  потел и боялся,
мама  хмурилась,  но  перебрать  клубнику вызвалась сама.  Варя  никогда  не
думала,  что  ее папу  - коренного  уроженца  юга  России,  где народ  так и
продолжал большей частью существовать с базара, утверждая, что и  при полном
коммунизме базар так и будет базаром, можно было напугать красными корочками
КПСС до такой степени, чтобы он  даже не помог дочери дотащить тяжелое ведро
с  клубникой до  автобуса.  В тот день он  вообще  уехал  в  соседний  город
проверять строительные участки своего управления. Алиби при этом  получалось
у него просто замечательное! Варька этого никак не понимала, полагая, что ее
отец никогда  трусом не был.  Не станет трус в двенадцать лет вместе с таким
же пацаном Пиховкой  вывозить раненых на  подводах к  Сталинграду. Но Варьке
предстоял всего лишь базар, а не  Сталинград, поэтому для геройства ее  папы
масштаб был явно не тот.
     Городских продавцов не пускали не  только в крытый павильон рынка, но и
за  крашенные  прилавки  на  улице.  Поэтому все те, кто  не  имел колхозных
справок,  выстроились  неровной шеренгой  по периметру полупустых деревянных
навесов  в  центре  рыночной  площади.  Варька  искала  место  между  рядами
немолодых женщин с платками на головах,  стоявших рядом с ведрами  клубники.
Ее попутчицы уже притулились с ближнего края, но Варе надо было взглянуть на
выставленный товар. Хорошо, что папа привез с опытной станции в прошлом году
усы отличных  сортов, клубника у  нее  была  самая  крупная,  а ведро щедрее
заполнено.  Никакого куража  после тряской дороги в  автобусе  у  Варьки  не
осталось,  поэтому она  бочком встала  рядом  с  какой-то пожилой женщиной и
сняла газетку  с ведра.  Женщина с  любопытством посмотрела и  на  нее и  на
ягоду.  Варька стеснялась  своего  блекло-желтого платья, купленного  где-то
мамой по случаю. Оно ей совсем не шло, платье это было из разряда тех вещей,
которые выдавали малообеспеченным семьям от государственных щедрот. Но ягода
у нее в ведре лежала  самая отборная,  поэтому все хозяйки, проходившие мимо
них с пустыми ведрами, задерживали на ней придирчивый взгляд. Никто у Варьки
про ягоду не спрашивал, поэтому  она уже начала тихонько паниковать.  Но это
был,  оказывается, целый ритуал. Покупательницы вначале обходили ряды, потом
приценивались,  потом  возвращались  к  приглянувшемуся  товару  и  начинали
торговаться.  Стоять  молча  было  просто  невыносимо,  соседние  продавщицы
беседовали  между  собой,  но, в основном, обсуждали Варькино явление. Кроме
нее, никого моложе сорока с хорошим хвостиком лет в ряду не стояло.  Ягода у
них была так себе, мелкая, изможденная усами и  пасынками,  а просили они за
нее все по двадцать пять  рублей. Деньги  им были очень нужны и, жуя хлеб  с
луком,  они  собирались вместе стоять до вечера.  Варька совсем упала духом,
она и так боялась, что  ее увидит кто-то из  ее новой школы. Конечно, они на
базар  только покупать ходят,  у них у всех машины  давным-давно куплены, по
копейке  их родители на хлеб  не сбиваются! И платья  у них, конечно,  не  с
желтыми  маками. Как  это может, кому  в голову  прийти желтые маки  на бязи
рисовать? Как теперь стоять в таком платье до вечера?
     И  вдруг  началось! К  Варьке вернулась  вначале  одна  покупательница,
спросила  о цене,  Варька назвала  на  рубль  дешевле цены, установленной на
рынке.  Тогда к ней  тут же подскочили две  других, предлагая обычную  цену.
Варька  на  провокацию  не  поддалась, взяла  деньги  и  принялась скоренько
перекладывать ягоду в подставленное ей пустое ведро первой покупательницы. В
этот момент ее цепко ухватил  за плечо какой-то дядька и потребовал показать
билетик.  Варвара  изошла  холодным потом,  но,  к  ее  удивлению,  выручила
соседняя женщина: "Это  со мной! Вот наш  билет! Не  цепляйся к девке, рыло!
Мне она просто ягоду помогает ссыпать!"
     Рыло попыталось что-то  возразить,  но  лучше  бы  оно  их  не трогало.
Торговые ряды загалдели и заорали разом, радуясь возможности развеять скуку,
им еще надо было  до  вечера  молчком простоять.  Варька предложила торговке
рубль  за  спасение,  но та  с хохотом  отказалась:  "Иди,  девка,  с Богом!
Молодая, а хваткая! И ягода у тебя  ухоженная. А мои-то лбы только кушать ее
могут. Не то, чтобы обработать, усы оборвать, но даже  собрать не помогут. А
ты  вон  и  продать  вышла.  Молодец!"  И  между  рядами  завязалось  бурное
обсуждение  сегодняшней молодежи, которую в школе  учат совершенно не  тому,
что требуется  для жизни. К диспуту  подцепились  и покупательницы,  Варькин
выход на рынок внес общее оживление во всю торговлю.
     Пока  Варька торговала, мама и брат  сидели дома  молча и  ждали ее как
из-под Сталинграда. Когда мама  открыла  дверь, Варя  увидела, что  она  вся
измучилась. Варька спокойно сунула ей двадцать четыре рубля, и  мама поняла,
что голодная смерть им теперь не грозит.
     - А завтра... пойдешь? - робко спросила мама.
     - Конечно, такая жара стоит, что клубника в неделю отойдет. Старухи там
говорят, что  смородину  почти  не берут, а малину продавать не выгодно. Ты,
мам,  у  соседей  бидончик  займи.  Я  бидончиками  торговать попробую,  так
денежнее выходит, хоть и дольше получается.
     Папа  мучался неизвестностью  на пригородных  участках  до вечера.  Но,
приехав  с работы  домой,  застал  мирную картину с обильной  пищей.  Сергей
объявил родителям, что назавтра пойдет торговать с Варькой, за это они после
рынка  ко