подтягивает  их хору,  собирает с ними  ягоды и травы, в
очередь и без очереди таскает дрова в ветхую баньку у реки.
     Иванов после  окончания аспирантуры  в МГУ работал в  их институте, был
отчаянно беден. Старые заношенные майки, неизменные розовые сатиновые трусы,
которые  он носил  как спортивные,  странные заторможенные  движения старика
служили поводом  для  многочисленных насмешек представительниц слабого пола.
Они  были  злы на него потому,  что здесь, на отдыхе, единственный неженатый
мужчина  тридцати  лет,  недурной   наружности  не  проявлял  к  ним,  щедро
оголившимся  под капризным уральским солнышком,  никакого интереса. Варе то,
что он  предпочитал  проводить  время с ней,  по слухам имевшей где-то мужа,
тоже очков не добавляло.
     А ей вдруг вновь стало его очень жалко. Она не могла глядеть как своими
короткопалыми руками, украшенными  когда-то драгоценными  перстнями,  он сам
стирает  себе  ветхое белье. Он  нес свое  отшельничество, свою  нищету  без
моральных  терзаний, кротко  и естественно.  Конечно,  он не  мог не слышать
язвительных перешептываний  институтских  дам  за своей  спиной, не  мог  не
замечать выразительных подкручиваний  пальцев  у  виска.  Он молча  проходил
сквозь людей, он и в нищенском рубище был царственен и полон достоинства. Но
Варя,  задетая как-то  насмешками над ним,  подошла и, стараясь проявить как
можно больше такта, заметила ему, что не надо бы купаться в речке в исподнем
белье. Саша искренне удивился: "Но на пакете  было написано, что это плавки!
Это  югославские  плавки,  Варя!".  Краснея  и  запинаясь,  Варя  еще  долго
объясняла ему,  что белое  изделие  югославских галантерейщиков с  кармашком
посередине предназначается для иных плаваний.
     А однажды она застала его  под детским грибком. Саша писал недомученную
свою  экономическую  диссертацию. Варя, заглянув  через  его плечо,  увидела
трехэтажную формулу.  Саша пояснил, что он выводит  формулу ущерба,  который
нанесли обществу  монополизация и огосударствление экономики. Варя  положила
руку на его мощное богатырское плечо:
     - Саша, может быть уже хватит?
     - Ты уверена? - сразу поняв, о чем речь спросил он.
     - Саша,  я уверена  в том, что  никому из  тех,  кто был  ограблен  при
огосударствлении экономики, твоя формула уже  не поможет, они мертвы. Сейчас
идет  обратный процесс, создаются частные состояния. Почему  бы тебе, такому
умнице,  не  участвовать в этом?  Докажи  эту  формулу  от обратного - какую
выгоду будет иметь общество от разгосударствления экономики и обогащения его
гражданина Иванова.
     - Мне это не нужно.
     Он сцепил в замок до хруста крупные, ухватистые руки. Варя увидела, что
он просто  не пускает  к  себе деньги, которые  так и  льнут  к  этим рукам.
Значит, его добровольное нищенство - искупление. Но ведь не этим же, в конце
концов, можно искупить...
     - Саша, все смеются над тобой.  Я не могу этого выносить. Сама не  знаю
почему, но не могу. Если  ты только пошевельнешь  пальцем, то денег  у  тебя
будет  не  меряно, я  даже не знаю,  как  они  к тебе  придут, но они к тебе
придут. Все  равно,  я уверена, что дело  не  в деньгах,  в другом. Ты такой
умный,  ты сам все поймешь! Но, пожалуйста,  не  ходи  больше в  этих драных
штанах, в этой тенниске!

     В столовую у них завезли  какие-то странные ранние сливы. Варину дочку,
которая съела и свою и мамину порции, весь вечер рвало. Потом  она уснула, и
Варя, вся в слезах, вышла к костерку,  куда ее давно вызывали  тихие мужские
голоса. Исайка всегда с удовольствием оставался сидеть с маленькой по ночам,
надеясь, очевидно, как  и  Галина  Петровна, что  у Варьки хоть  на этот раз
что-то выйдет в личной жизни. Иванов присел на бревно рядом с ней. Петь Варя
не могла, поэтому все остальные потихоньку разошлись по домикам.
     - Не расстраивайся,  Варя! Вот  увидишь,  завтра все будет в норме. Ну,
вырвало, значит, желудок не принял...
     - Да, главное, только с ней было плохо!
     Иванов  ласково  приобнял  ее   за  плечи   и  прижал  к  себе.  Варька
почувствовала, как успокаивается ее сердечко. Она стала замерзать,
     Саша закутал ее в  свою  драную  спортивную кофту. Тлели угли костра, в
ветвях деревьев шумел ветер.
     - Саша, если ты  хочешь, то я пойду с тобой в твой домик. И мучить тебя
больше не буду, и смеяться над тобой.
     - Не  надо,  Варька,  не  валяй дурака. Ты все правильно тогда сделала,
умница. Даже  не  знаю, что бы с нами было, если бы я все-таки поступил так,
как задумал тогда. Я думал, что только таким образом смогу кое-что понять, а
потом и так все понял... Ты совсем замерзла?
     - Слушай, вот  ты - экономист, все понимаешь,  что сейчас делается. Вот
скажи, нам землю обратно вернут?
     - Нет, Варя, не вернут. Иначе нашему народу все мы будем до лампады, он
начнет жить сам по  себе весело и сытно.  Тогда обогащение отдельно  взятого
гражданина Иванова вряд  ли состоится так скоро, как  может быть. Земля тебе
нужна, а мне для богатства этого не нужно.
     - А что тебе для этого нужно?
     -  Игра.  Игра в  бумажки.  Собственно, на  этом  и базируется нынешняя
экономическая наука. И я полагаю, новая политическая элита захочет сыграть с
народом в бумажки для начала, а старая - напоследок. Вот тогда такие, как я,
и станут исключительно богаты...
     - Саш! А ты чего не женишься-то?
     - Не переживай, женюсь. Ты сама-то, когда определишься  со всем этим? У
тебя хорошая дочка,  Варя,  муж  где-то  там есть...  А  зачем ты Андрею  из
сбербанка  голову  открутила? Мстишь,  что  ли? Извини,  я  тут  эту историю
случайно узнал...
     - Заныл, прямо как мать моя! Что хочу, то и ворочу!
     - Выпороть тебя, что ли?
     Варька засмеялась, прижимаясь к его теплому плечу. За весь этот тяжелый
день  она  впервые  почувствовала  душевную  легкость.  Жаль,  что  их  пути
разойдутся  навсегда  теперь, когда он  стал другим. Так вот и бывает, когда
люди встречаются только затем, чтобы узнать друг друга и простить...

     Лето закончилось неожиданно,  застучали тихие нудные дожди. В лесу было
сыро и  неуютно. Вся их компания перебралась на заброшенную речную пристань.
Они разжигали костер, пили травяной чай, пели под гитару и болтали чепуху. В
последний  их  вечер  на  природе Варя загрустила. Расставания  ведь  всегда
печальны, тем более  что вместе им было всем очень весело. А  в городе - все
будет не то и не так. Потом  как-то вышло, что они остались  с Сашей одни  у
тлеющего костра.
     -  Знаешь, Саша,  я  совсем  не  могу сейчас почему-то читать книги,  -
сказала Варя.
     -  Значит, не те  книги  читаешь, или уже  созрела для  графоманства, -
ответил Саша и они рассмеялись.


x x x
     Иванов  проживет еще долгую, весьма успешную в  бизнесе жизнь.  Деньги,
которые предсказала ему Варька, нашли, наконец, дорогу к его хозяйским рукам
и крепкой голове. Поговаривают, что он даже имеет игорный бизнес! А чему тут
удивляться, если он во всех  воплощениях был чрезвычайно азартен.  Через два
года после их  последней встречи он  женился, у  них с женой родилась дочка.
Варя  позвонила  поздравить  его с этим знаменательным  событием и,  похоже,
невольно обидела его. Она выразила уверенность, что его замечательная  дочка
спит  все же не в табуретке. Иванов раздраженно бросил трубку. Не  смотря на
то, что их жизни теперь пойдут в совершенно разных общественных  измерениях,
они  иногда будут перезваниваться, и Иванов всегда будет живо интересоваться
Варькиными делами, но не более того.

     Забегая далеко-далеко вперед, чтобы окончательно поставить  точку в  их
встречах, можно сказать, что через много лет пожилой папа  подарит свой юной
дочери браслет  из двух сплетающихся  серебряных змеек. Он заказал его очень
давно, когда  она  была  совсем  малышкой.  Он долго хранил его,  прежде чем
решился  ей  его подарить.  Однажды  он  уже делал такой подарок  смешливой,
гибкой красавице, которая родила ему  сына, с такими же, как у него,  серыми
глазами...
     - Папа! Я же говорила, что хочу золотой! Почему серебряный-то?
     Девушка  не  могла  знать,  что  когда-то  серебро было гораздо  дороже
золота...

     ПРО СОСТОЯНИЕ ЛЕГКОГО ДУШЕВНОГО ПОДЪЕБА
     (выражение для тех, кто болен хроническим насморком)

     На  кафедре начались первые перебои с  заработной платой. А одним летом
впервые  преподавателям  не  выдали  отпускных.  Все лето  из  меркантильных
соображений  народ  позванивал  и захаживал  в  институт.  Варька бегала  по
каким-то  бесконечным  приработкам,  постоянно  реализуя возникавшие  у  нее
коммерческие проекты.  Но она никак не могла долго удержаться ни у одной, из
создаваемых ею касс. Как только она налаживала механизм зарабатывания денег,
слабые и беспомощные до этого момента партнеры неизбежно оттесняли  ее.  Она
уходила с гордой презрительной усмешкой, хотя это, конечно, звучит банально.
Предавшие  ее друзья искренне  при этом  считали, что для них это  последний
шанс выжить, а от Варьки  не убудет, еще чего-нибудь  найдет. Все стремились
выжить,  пережить  это  время, как  будто  бывают иные  времена,  как  будто
изломанный, изверившийся человек, мог еще научиться жить.
     Она хваталась за любую работу. И как-то ей здорово повезло. Взяв подряд
с  отцом  и братом  на прокладку сложной  теплотрассы, просидев  по траншеям
половину лета, Варька смогла из прибыли купить себе трехкомнатную квартиру и
даже скромно ее обставить.

x x x
     В   августе  Варька  заглянула   на   кафедру  поинтересоваться  своими
отпускными, которые бы очень ей были кстати. Машинистка кафедры  при виде ее
фыркнула  и ехидно  объявила, что таким, как она, следовало  бы в  настоящий
момент  живо  интересоваться сухарями и подбивкой валенок,  потому что  робу
таким,  как  Варвара,  выдают на  месте.  Варя  совершенно не знала, что  ей
сказать.  Она смотрела  на  машинистку  -  свою  бывшую студентку-вечерницу,
которой помогала выполнять курсовую работу, и не понимала, о чем та говорит.
Сжалившись  над Варькой,  секретарша подсунула ей  газету:  "Вы, как всегда,
газет  не  читаете! Они  Вам пачкают руки! Ну нельзя  же быть  такой темной,
Варвара Анатольевна! У нас теперь ГКЧП, все по старому теперь будет! Язык-то
надо за зубами держать! Я вот уже докладную  заведующего нашего куда надо на
Вас допечатываю..."
     - Скоренько же вы перестроились!
     - Стараемся!
     Варька побежала в тревоге к родителям, ей  надо было срочно узнать все.
Господи, ее Лешик в Москве!  Но ее  мама цинично  заявила  с  порога, что ее
переживания за Алешу совершенно напрасны: "Я в своем зяте уверена! Он никуда
не  влипнет, под пулю не полезет!  А вот ты, милочка,  лучше  дома сиди! Под
замком!  А то, действительно,  не ровен час, либо  пристрелят  тебя, либо  в
каталажку упекут! Что же у вас за родова такая с папенькой? У вас что, шпынь
в заднице? Вечно куда-нибудь влезете!".
     Вечером  спала поздняя  августовская жара, стало легче дышать. Позвонил
Алеша,  успокоил жену.  ГКЧП  тоже  как-то пошло на  спад.  Алеша  со смехом
рассказал, что под пули  он все же попал. В магазинах  в честь ГКЧП выкинули
по старой забытой  цене водку  без  талонов. Аспиранты  с  огромными баулами
ходили  ею  отовариваться. В  сумку  Алеши  попала шальная  пуля,  вдребезги
расколов одну поллитровку. И Варька, в страхе за мужа, вся обмирала  от этих
рассказов.

     А  осенью студенты написали на  Варьку жалобу в деканат. Конечно,  всем
было ясно, что студенты  не писали, а подписывали, поскольку короткая  фраза
"Просим сменить преподавателя по металлическим конструкциям" была напечатана
на  деканатской  машинке. Старосты  вытрясли подписи практически со всех. Не
подписали только жившие раньше с Варей в общежитии  ребята, с которыми у нее
были простые дружеские отношения.  Они частенько выручали ее,  забирая дочку
из садика и отоваривая ее продовольственные  талоны, в том числе и на водку.
Давиться сама в этих кошмарных очередях она не могла,  что же  ей  теперь  и
водку не  пить? Но со студентами она водки не пила из  принципа, хотя как-то
после зачета они  здорово надрались разливного  пива прямо на кафедре. У них
на  четверых  была одна  вилка, и Варя,  тонко  нарезав  скумбрию  холодного
копчения, учила трех парнишек пить пиво по всем правилам, с вилки подавая им
ломтики рыбы.
     Может  быть, такого  бы  и  не  произошло, ведь даже крах ГКЧП  Варе на
кафедре все  же простили, но коллег доконало Варькино новоселье. В  то время
как  им  третий  месяц не платили  заработную  плату,  Варвара  переехала из
общежития  сразу  в  трехкомнатную  квартиру!  А,  пригласив  преподавателей
кафедры на торжество по этому случаю, она угощала их балыком и икрой! Варька
уволилась из института. Вот тебе и хлеб с маслом!

x x x
     Теперь Варе надо было думать о новом куске хлеба. Она так устала что-то
организовывать сама, ей уже просто хотелось спрятаться за чью-то  спину. Она
умела  отлично держать чужую спину, этот человек при ней мог  бы быть уверен
за свой тыл. Только где же найти такого человека? Она все искала, искала, но
никак не  могла найти  того человека  среди  живых.  Через  полгода  к  Варе
вернулся из Москвы муж. У них всегда были дружеские отношения, которые в тот
момент переросли во  что-то вроде любви, но без прежней страсти. Алексей был
потрясен  ее достижениями на ниве укрепления материально-технической базы их
семьи. К его приезду  она даже купила машину,  при  помощи  своего приятеля,
который  убедил руководство продать новенький седан по  балансовой стоимости
Варьке.  Так  он  рассчитался  с  ней за то,  что  она курировала  двух  его
придурков-сыновей в институте. Алексей с трудом устроился на государственную
службу, где  еще до него начались задержки с  заработной  платой, поэтому на
его заработок ей рассчитывать не приходилось.
     Варьке надо было  кормить  семью  хотя бы  не балыком, а  чем  попроще.
Хорошо,  что  с поднятого  ею огорода  они  имели  картошку,  овощи,  другие
консервированные припасы, хранившиеся в яме в гараже Галины Петровны.

x x x
     Помня  о своем печальном опыте собеседований в крупных фирмах,  банках,
фондовых  биржах,  она  даже не  пыталась  устроиться туда.  Ей  нужна  была
небольшая крепкая шарашка. Только там она могла бы спокойно работать, только
там, где  каждый  отвечал  за свой участок работы,  ее  могли бы  оценить по
достоинству.  Она  опять стала  искать среди  знакомых,  бывших однокашников
подходящих   себе  соратников,   пыталась  восстановить  связи,  значительно
поредевшие  за  шесть лет  ее  аспирантуры. С  огорчением  она  должна  была
констатировать, что работать с ней не хочет практически никто. А многие даже
были рады ее просительному тону, ее затруднительному положению.
     Действительно, что  она  о себе  думала, что  понимала? А  вот  они  по
аспирантурам  не ездили, шибко грамотных из  себя  не изображали, а теперь у
них итальянский офис и  "Вольво" во  дворе, а  она в дешевеньком,  самошитом
костюмчике  на   готовое  напрашивается!  С  плохо  скрытым  злорадством  ее
расспрашивали  о  работе  с  прежними  партнерами.   Никто  не   понимал  ее
чистоплюйства по отношению к ним. Как можно было  добровольно оставить  свой
законный  кусок? А раз ты не  от мира  сего, значит,  что-то не то у тебя  с
головой. Кто же возьмет на работу полоумного бухгалтера?
     Варькины  нервы  стали  потихоньку  сдавать.  Лариса, учившаяся  с  ней
когда-то   в   классе   и  работавшая   теперь   на   блатной   должности  в
аптекоуправлении, устроила  ее в  центр психологической  разгрузки в  группу
женщин,  самостоятельно  занимавшихся  бизнесом  у  них  в  городе. На  этих
занятиях  Варя,  утопая  в мягком кресле, и  оглядывая нервных  холеных дам,
пыталась   с   закрытыми  глазами,   по  требованию  женщины-психотерапевта,
представить абсолютно ровную снежную равнину. Но вместо этого она все  время
видела  только  расхлябанную  степь,  изрытую оврагами  и  балками,  и  баб,
тащивших мешки с житом на плечах.

     О ТОМ, КУДА МОЖНО ПОПАСТЬ ПО ПЬЯНИ

     Как-то она  шла по улице, погруженная  в невеселые размышления, и вдруг
рядом с ней притормозил новенький темно-синий "Рено".
     - Варвара! Своих не  замечаешь! - заорал ей из чужой заграничной машины
Сашка Касихин. Остановившись, она с удивлением смотрела на почти незнакомого
мужика,  с  улыбкой  распахнувшего  ей дверцу  машины.  Он  был  из  давнего
прошлого, о  котором она старалась  не вспоминать.  Когда-то они учились  на
одном потоке.  Звезд  он с  неба не  хватал,  но с  деревенским  трудолюбием
отпахивал  все  занятия.  Был  душой  общежитской компании, в которую  Варя,
конечно, как городская, была не вхожа. Его взяли в армию после завала сессии
на третьем курсе.
     - Ты чего такая смурная? Красивая баба идет по улице, так  все отпадать
должны, а не шарахаться от ее озлобленной рожи! Садись в машину, я подвезу.
     Она  уже  несколько раз  сталкивалась с  панибратством тех  ребят  с их
потока,  которые  в годы  учебы  даже  не  смели  на нее взглянуть.  Теперь,
обзаведясь  семьями,  постарев, заматерев,  они держались с ней  раскованно,
сразу принимали  тон  закадычных друзей,  которым  есть  что  вспомнить. Так
сказать, тон дружбы с подтекстом. Ее похлопывали по спине, прижимались к ней
всем  телом  на правах  однокашников, смачно  целовали в  губы  при встрече.
Очевидно,  молодость уходит  вместе с комплексами. Они  перли на нее теперь,
как танки, четко придерживаясь, однако, очерчиваемых ею границ дозволенного.
Варька опасалась этих встреч,  не зная,  что  же  ждать  от  них  в будущем,
поскольку считала, что у них не было прошлого.
     -  Я,  Саш, иду, сама не зная  куда. Думаю вот, чем буду кормить семью,
когда деньги кончатся.
     - Так ты ведь, по слухам, таким оборотистым дельцом стала! Где только я
о тебе не слышал! Ты же, по моим подсчетам, вся раскрученная и навороченная!
     - Я не у дел, Саша. А,  кроме того, я устала тянуть все сама. На работу
меня никто не берет, все боятся.
     - Да, такой как ты испугаешься. А дети у тебя есть?
     - Девочка, шесть лет.
     - А моему - одиннадцать будет! Давай, поженим?
     - Прямо сейчас?
     - А чего тянуть? Они сами ведь потом могут и передумать!
     - Сашка! Ты такой же болтун!
     -  Ну, повеселела,  наконец-то! Поехали-ка  ко мне,  там  и  поговорим,
заодно с Веркой повидаешься. Варь, ты стала такой бабой, такой...
     - Какой я стала бабой? Комплимент сказать решил, что ли?
     - Могу же я сказать  что-то, пока жены рядом нет. Варя, от тебя мертвый
поднимется!
     - Спасибо на добром слове, Александр!

x x x
     Сашка тогда не сдал сессию потому, что влюбился в второкурсницу Веру из
их  общежития.  Признаться  и  по-человечески  поухаживать  за   симпатичной
глазастой  девчушкой Сашке мешал  какой-то дурацкий молодеческий  гонор.  Он
задирал  Веру, доводил  ее  глупыми  шутками и толчками до  слез.  Это такая
колхозная манера у  него была ухаживать. Но каждый парный танец на вечерах в
общежитии он сычом смотрел - стоит  Вера у стенки, или  не стоит.  Если она,
набравшись  храбрости,  шла  с кем-нибудь танцевать,  драка  на  танцах была
обеспечена. Сашка тут же выводил соперника  на разговор. И  еще он все время
приходил к ней  пьяным. Смотрел мутными глазами, молча уходил. Над Верой уже
стали смеяться  в  общаге.  Никто к  ней не подходил,  все знали,  что она -
Сашкина.
     Самое  дурацкое  в этой  истории  было то, что  Вера  полюбила Сашку  с
первого взгляда. Поэтому под  Новый год, когда он вдруг подошел к ней, так и
стоявшей одиноко у стенки,  на танцах и сказал:  "Пойдем!",  она пошла.  Они
"жили", когда соседи уходили в кино, уезжали домой.  Репутация Веры таяла на
глазах,  Сашка ей ничего не предлагал, но она ждала его каждый вечер.  Когда
Сашку  весной забрали в армию, Вера была беременна. Ему даже тогда не пришло
в  голову с  ней расписаться.  Она