места противника. Противника без
слабых мест не бывает. Если кто-то открыто пытается напасть на  тебя, он уже
несет в себе порок слабости. У него нет в душе мира, он слабее тебя. А  если
ему что-то надо от тебя, то именно в этом, в первую очередь, его слабость.
     Нападают,  чаще всего, по двум причинам.  Во-первых,  ты можешь  с виду
казаться легкой добычей, и в  этом слабость твоего  врага.  Во-вторых,  враг
может  бояться,  что  ты  нападешь  первым.  И  в  его страхе тоже  заложена
слабость. Но самое главное, что при любом нападении враг более всего уязвим.
Стой  и жди, когда он откроется. Жди! И нанеси свой смертельный удар. Умение
ждать - это высшая мудрость воина, хотя и выглядит иногда как слабость.

x x x
     Конечно, и у Марины слабостей было много. Если не считать плохих оценок
по  тригонометрии и вычислительным машинам,  то  второй  ее  слабостью  было
тщеславие. Ей все время хотелось доказать окружающим, что  она -  красавица.
Хотя она была  недурна, но и только. Не  было в ней того особого  выражения,
которое  делает  женщину  неотразимой,  красавицей. Излишняя  расчетливость,
зависть  и высокомерие портили не только ее характер, но и простое личико  с
аккуратным носиком и большими фиалковыми глазами. Узкая ниточка губ выдавала
Марину с головой. Не было в ней тайны, изюминки, но она располагала огромным
преимуществом  перед  другими  обычными  городскими девчонками из их класса,
измученными  сопутствующими половому созреванию угрями. У  нее  была  чистая
нежная  кожа   деревенской  девки.  А  это-то   на  прыщавом  фоне  девушек,
постигавших  математику,  был огромный  плюс. Но Марина  прекрасно  понимала
огромную значимость общественного мнения даже в  таком сугубо индивидуальном
и несколько физиологическом вопросе,  как красота. Вот про Варьку вслух пара
идиотов заявила, что  она - некрасивая дура, значит,  так оно и  есть. А про
Марину  кое-кто  скажет,  что  она  красавица,  так  оно  и  останется.  Для
оттачивания коготков  ею был выбран здоровенный парень по имени Толик. Толян
был сыном известного партийного деятеля, тройки ему ставили  и так, в  учебе
он по этой причине был не напряжен, а основным  интересом его были девчонки.
Варя чувствовала, что Толик уже даже имеет  кое-какой опыт по этой части. Но
к  Варваре  он не  лез,  откровенно ее  побаиваясь.  Нет, размаху,  с  каким
действовала  Марина, можно  было только завидовать,  а  ее хваткой  - только
восхищаться!
     Сам  же  Толик,  с  которым  кокетничала  Марина,  кроме  громогласного
признания ее прелестей,  быстро решил перейти от  слов к делу. Несколько раз
Марина  едва  удирала вместе с  классом  после  уроков  от  его  разлапистых
объятий.  А  на  следующий  день,  как ни  в  чем не бывало,  опять начинала
разогревать его до  подходящей кондиции. Пусть все видят, как она это умеет!
А вот эта калоша  Варвара  никого себе не подцепила и  не подцепит, уж мы за
этим  проследим!   Класс   давно  уже  не  обращал  внимания  на  скулившую,
уворачивающуюся  от  Толика  после уроков Марину.  Все  расходились по своим
делам,  когда их  обгоняла с визгом Марина, а  за ней несся, уже  только для
удальства, Толя. А может это  все и было затеяно ею для  такой  триумфальной
пробежки по школьным коридорам? Естественно, что вне класса у Толика хватало
ума только бежать за ней, не приставать. Но вот за Варькой никто не  бегает,
а за ней, Мариной, вон какие кони несутся!
     Но  настал  день,  когда  Толик  показал   свою   железную  хватку.  Он
основательно зажал Марину, задрав ей подол, кричать она не могла, ее рот был
закрыт  Толиковым  фирменным  поцелуем. Раздирая  ему  лицо  наманекюренными
когтями, она все-таки вырвалась. С ревом она побежала в  учительскую. Она не
только была испугана и обижена, но жаждала дополнительной славы оскорбленной
невинности.  Было назначено доверительное собеседование с группой свидетелей
происшествия из их класса, результаты которого должны были пойти на закрытое
судилище  над Толиком на педагогическом совете  школы. Толик ходил  бледный,
сексуальная его жизнь явно пошла на спад. Варвару  тоже пригласили, хотя  ей
было очень стыдно участвовать в этой разборке. Их классная руководительница,
молодая  женщина,  муж  которой  служил  в  армии после  вузовской отсрочки,
испытывала некоторые нежные чувства к большому добродушному Толику, готовому
утешить  кого  угодно. Но она боготворила и  Марину, как  послушную девочку,
которая схватывала  все  с полуслова  и  была  незаменима  на  комсомольских
собраниях класса.  Бедная учительница понимала, что Толян вылетит из школы с
волчьим  билетом.  Она уже имела беседу  с его  отцом, который  ей  льстил и
угрожал одновременно. Ситуация возникла сложная с многочисленными подводными
течениями и подтекстами.
     Варя,  как всегда, опоздала.  Она  пришла,  когда  мальчики  и  девочки
сидели,  опустив головы, Марина  не скрывала  скромной торжествующей улыбки,
Толик  был  на грани  отчаяния, а классная, выбрав, наконец, приличествующий
случаю  тон,  вовсю  его клеймила.  Выждав,  когда  учительница выговорится,
Варвара взяла слово.  Толика поклеймили уже все мальчики  под поощрительными
взглядами Марины, кроме Иванова, мрачно  молчавшего в углу,  из девочек  она
была первой. Толя только  дернулся досадливо, когда она начала говорить, ему
было уже все равно.
     -  Я вот  совершенно не понимаю, ради чего мы здесь собрались? Конечно,
одна из нас  вела себя  крайне  недостойно, но обсуждать поведение девочек в
присутствии мальчиков как-то неприлично.
     - Варя, ты что такое говоришь?
     - Скажите, Зоя Алексеевна, я что, уродка?
     - Да нет...
     - Да или нет?
     - Нет, Варя, ты не уродка.
     - А как Вы считаете, почему мне никто  из мальчиков не задирает прямо в
классе подол? А что  вы  все  молчите? А то,  может  быть, кто-нибудь  хочет
задрать мне подол прямо сейчас, здесь?
     Собрание  растерянно уставилось  на  Варю, даже Толик посмотрел на  нее
оторопело и  оценивающе. Иванов тоже глянул с интересом, он  уже понял, куда
она клонит.
     - Вы знаете, к другим девочкам  за все  время никто с такими  вещами не
приставал. Если Анатолий  такой растленный тип, то как объяснить, что  Люду,
которой  он   покупал  регулярно  коржики   в   буфете  до   того,  как   им
заинтересовалась  Марина,  он  принародно не  тискал?  Я хочу  сказать,  что
Марина, безусловно, очень симпатичная девушка. Но кроме этого, каждая из нас
должна вести себя так, чтобы ей не задирали подол в общественных местах.
     - Но ведь это Толик... он оскорбил Марину...
     - Да бросьте! Еще не хватало, чтобы  она  сама себе подол  задирала! Но
она  дразнила  и   намеренно   доводила   Анатолия  до   срыва   в   течение
продолжительного времени.  А тут она говорит, что он  ей совсем не нравился,
что он сам к ней приставал. Это, может, мальчики не совсем понимают, но  все
девочки видели, кто к кому лез! Сейчас  она с другим такое же начнет делать,
так мы  другого  дурака  разбирать начнем?  Я вот, например,  не желаю  быть
пассивной свидетельницей ее разнузданного поведения! Вы  бы, Зоя Алексеевна,
поговорили об этом с ее мамой,  с ней  наедине, прочли бы всем нам лекцию  о
половом воспитании. Сегодня  ей подол задирают, а завтра  насиловать прямо в
классе начнут? И что? Какие выводы-то  нам, девочкам, из этого делать?  Ведь
речь-то здесь не о кодексе строителя коммунизма, а о девичьей скромности!
     У Марины просто челюсть  отвисла,  Варвару она явно  недооценивала. Зоя
Алексеевна и  Варя серьезно, на равных обсуждали ее поведение прямо при ней,
говоря о ней  в  третьем  лице, а  Толик,  для  которого  уже  забрезжил луч
рассвета, убежденно им поддакивал. В самом начале собрания  Марина решила не
плакать,  а войти  в образ  оскорбленной  гнусными  домогательствами  гордой
красавицы. На некоторых  это  подействовало безотказно, и Марина даже начала
перестрелку  глазками.  Все шло отлично, но  только до выступления  Варвары.
Теперь Маринин  образ  приобретал несколько  иное  значение,  но ничего  уже
сделать было нельзя, ситуация уже вышла из-под ее контроля. Толик был уже не
злодеем,  а беспомощной жертвой. А  Марина  -  развязной  притворщицей из-за
недостатка полового воспитания. На том и порешили.
     Если  бы на этом можно было поставить в их отношениях точку! Но, как вы
понимаете,  до этого были только цветочки,  и лишь теперь Варя  приобрела по
настоящему  страшную врагиню.  В этом конкурсе красоты и девичьей скромности
Марина полностью  подставилась  ей. Но  второго  такого случая  могло  и  не
представиться.  Ведь  еще  древние говорили: "Переживи  собственную победу!"
Варьке бы надо  было понимать, что расплата  грядет,  но в  жизни было много
других  интересных вещей,  кроме ожидания следующих  вражеских вылазок. Да и
какой Марина ей враг! Жалко ее  теперь, она, говорят, потом даже плакала. Но
главное, после собрания Иванов поглядел на  нее с восхищением! Он потоптался
у входа,  хотел  что-то  сказать,  а потом  вышел. А  Варька так  и  стояла,
изображая саму девичью скромность. Жаль, что она никого не умела разговорить
и раззадорить так, как это всем только что продемонстрировала Марина

     РАКУШКА

     Условные  и безусловные переходы,  создание вычислительных циклов стали
для  Варьки  после  болезни  непередаваемым кошмаром.  Что-то  очень  важное
пропустила  она на занятиях по вычислительной  технике, а учебников  по  ней
никаких  не  было.  Предмет  этот  вел  по  своим   собственным   программам
преподаватель из института. Варька искала эту недостающую деталь в тетрадках
Ларисы,  но  и  та  совсем не  понимала  предмета.  Варя  просила объяснений
пропущенных ею уроков у девочек, которые хоть как-то разбирались  в том, что
говорил  преподаватель,  но чувствовала,  что  каждый раз  проскакивает мимо
какой-то  важной  мысли  и не может ухватить всю картину.  Да и этих девочек
ставила в тупик любая новая задача. Самым страшным  в этой ситуации было то,
что  занятия по  вычислительной  технике  были построены  у них в  школе  на
институтский  манер  -  они  были   сгруппированы  парой  по  два  урока.  А
преподаватель  -  не  изработавшийся  на  институтских  хлебах  сорокалетний
мужчина  в  соку почему-то принялся вызывать каждую такую  пару к доске одну
Варьку. Он давал ей задачку, над которой  она безуспешно мучилась два долгих
урока  подряд,  чувствуя  спиной,  как  весь  класс  потешается над  ней.  В
переменку Варя так и  стояла у доски, а Марина  неслась  в соседние классы с
новостями, поэтому вся школа доподлинно  знала, как обстоят у Варьки дела по
вычислительной технике. Преподаватель не помогал ей, он стоял то у  окна, то
садился за свободную  парту, откровенно рассматривая Варьку со всех  сторон.
На  остальных никакого внимания  он  не обращал,  поэтому расшалившиеся дети
бросали в  нее шарики  жеванной  бумаги и кусочки ластика. В конце пары он с
улыбкой  и  какой-нибудь  новой  смешной шуткой на Варькин  счет  ставил  ей
двойку. В журнале против ее фамилии уже стоял ровный рядок из шести двоек, и
до конца четверти ей оставалось заработать еще  четыре. Не смотря на то, что
больше ни у  кого не стояло  ни одной  оценки,  их классная руководительница
начала исподволь роптать  на нее и готовить Варины документы к отчислению из
математического  класса. При  этом  выбор у Вари был невелик. Можно было  бы
перейти в  любой обычный класс этой же школы. Вот  только  все ученики  этих
классов, непринятые в  свое время в элитные  математические  классы, со злой
иронией,  плохо  скрывавшей  зависть,   обсуждали   Варькины  вычислительные
подвиги. А еще можно было с позором уйти из этой школы, куда она попала лишь
по счастливому стечению обстоятельств.
     Но большую обиду Варе причиняло то, что ни Марина, ни Иванов, ни кто-то
еще из их  класса так и не решили  ни одной  из  задач, за  которые получила
двойки одна Варя. Они и спрашивать-то боялись у своего  педагога, потому как
ему могло неожиданно прийти в голову на следующую пару вызвать к доске их, а
не  Варьку. В  педагогическом коллективе школы он  не числился, вел  занятия
так,  как считал нужным,  не придерживаясь всяких  там  планов урока,  узких
целей  и  широких  задач.  А   в  институте  работу  в  школе  преподаватели
рассматривали  как нудную обязаловку, необременительную шабашку.  Он и  Варе
ничего не объяснял.  А  на ее отчаянные вопросы  сквозь слезы он, в  вольной
позе облокотившись  на  подоконник,  с улыбкой  отвечал еще  более странными
вопросами: "А откуда  же я  знаю, почему ты,  Ткачева,  ничего не понимаешь?
Думаешь, наверно, совсем про другое, а? Думаешь? О чем думаешь-то, Ткачева?"
     Варька  действительно  думала  о  другом.  В ожидании нового  позора на
вычислительной технике, она уже даже не могла сосредоточиться ни на одной из
задач, она думала только о том, каким образом ей покончить с собой.
     Вычислительная техника стояла  по расписанию в четверг.  Ночью  в среду
она села писать записку маме и папе, потому что с утра, до уроков она решила
броситься с четырнадцати этажного дома, стоявшего у края  городской площади.
Она уже прошлась накануне по незадымляемой лестнице этого дома и побывала на
его открытых лоджиях.  Палку с собой она решила  не брать, потому что теперь
ей никуда не хотелось лететь. Она в последнее время долго куда-то падала, ей
только надо было поставить в этом падении точку.
     Слова в записке  как-то не складывались, она понимала, что ее родители,
знавшие  войну,  голод  и  еще  кое-что по страшнее, не  поверят, что  можно
покончить с жизнью  только  из-за задач с циклами.  В  прошлом году какой-то
участок папиного управления случайно порвал правительственный кабель. Кабель
был очень  секретный, поэтому  о его местонахождении  не  знали  и  инженеры
телефонных  сетей  города, выдавшие  ордер на земляные  работы.  Папу  долго
допрашивали в КГБ, временно приостановили его членство в КПСС, грозили снять
с работы  и дать  ха-а-роший срок. Папа и мама  неделю  не спали  ночами, но
никто  из них с  собой не кончал, наверно,  из-за Варьки с братом. Потом все
обошлось,  папу  оправдали,  его только  заставили выплатить шесть  окладов,
поэтому он опять, как после двух  теплотрасс, затянутых грунтовым  плывуном,
сидел полгода без  зарплаты. Нет, она  решительно  не  знала,  как объяснить
родителям  свой последний  полет.  Она плакала и  терла без того уже красные
глаза, но  найти подходящих слов  утешения папе  и  маме  не могла. А, кроме
того,  ее еще  что-то  смутно тревожило  в  этой  ситуации,  что-то  темное,
нехорошее, что непременно всплывет наружу после того, как ее  не станет.  Но
как только Варька пыталась сосредоточиться на этих мыслях, они ускользали от
нее, как эти проклятые вычислительные задачи.
     Беда  Варьки заключалась в  том, что  слишком  долго  в своей жизни она
махала кулаками, так и не увидев грозной  силы своего главного оружия. Лоб в
лоб привыкла она  встречать  все невзгоды  своего недолгого пути,  так  и не
научившись  заходить  с флангов. И  никто не  потрудился  ей  объяснить, что
одного лишь ее взгляда зеленых глаз и ласковой улыбки малиновых губ было  бы
достаточно,  чтобы  вся  эта  дикая  карусель  с  условными  и  безусловными
переходами вдруг крутанулась в  ее сторону. И уж не Марина, которая лучше ее
понимала своим рано повзрослевшим умом,  что скрывается за упорным вниманием
их  преподавателя к Варьке, кинулась бы сейчас ей на помощь.  Никого Варя не
просила о помощи, да и кто бы смог сейчас ей  помочь? Но она совсем забыла о
двух мужчинах за своей спиной, умудренных опытом давно прошедшей жизни.  Она
вздрогнула, когда рука старшего из них легла на ее плечо. Рука  оказалась на
редкость  тяжелой и до ужаса реальной. В сгустившейся тьме вокруг  горевшего
ночника эти двое вовсе не были прозрачными, а на стене колебались их длинные
тени. Человек знаком руки позвал ее за собой. В другое время она бы, конечно
же, не пошла. Но сейчас она молча вышла за ними в лунную, без единого облака
ночь.

x x x
     Она сидела в странном доме с окнами, на которых вместо занавесок висели
пожелтевшие газеты. Стены между  стеллажами книг были  оклеены  вырезками из
журналов,   создававших  сплошной  пестрый  коллаж.  На  них  запуски  ракет
чередовались  с фотографиями  машин  и  голых  женщин,  видами  Каракумского
канала. Над разложенным диваном, на котором кто-то спал,  укрывшись огромной
медвежьей  шкурой, висел  некогда  красивый, траченный  молью  ковер.  Возле
спящего у дивана стояла недопитая трехлитровая банка разливного пива.
     Мужчина  зашевелился,  зевнул, потянулся  выключить  горевший  над  ним
торшер и с удивлением уставился на Варьку. Она сидела в кресле напротив него
в полупрозрачном хитоне с золотым шитьем по краю. Ее темно-каштановые волосы
азиаты убрали под длинную заколку резной слоновой кости. Варя потерла глаза,
их еще щипало от недавних бурных слез, и дюжина тонких дутых браслетов на ее
руках издала нежный переливчатый звон. Мужчина натянул на себя шкуру, он был
совершенно нагой. В отчаянии он откинулся на подушку и уставился в потолок.
     - Вячеслав Алексеевич!  Я очень прошу вас объяснить  мне самую суть все
этих задач, и, если  можно, дайте  мне до завтра какую-нибудь литературу  по
этому вопросу, - сказала Варя скорбным усталым голосом.
     Вячеслав Алексеевич беспомощно посмотрел  на  свой портфель, стоявший у
письменного стола. Добраться до него без  штанов при Варьке он решительно не
мог.  Не смотря на то, что хитон практически не скрывал ничего  того, что он
силился  раньше  рассмотреть в Варе  под  коричневым форменным  платьем,  он
старался отвести от нее взгляд, потому  что портфель ему был подан  одним из
двух  суровых мужиков,  в обществе  которых она находилась.  Они были с виду
совершенные узбеки с наглыми  свирепыми  физиономиями. Возражать что-либо не
имело никакого  смысла, потому что  на кожаных  поясах у них висели огромные
узкие мечи.
     Сейчас он очень  жалел, что  в последнее время  несколько злоупотреблял
спиртными напитками. Неужели теперь приступы белой горячки начнут трясти его
и с  пива? Варя сидела близко, как же она была хороша... Доступна и красива.
Вот чего ей так не хватало в реальности - доступности. Жаль, что рядом с ней
сидели на корточках два чучмека и не сводили с него глаз.
     Конечно,  Вячеслав Алексеевич к занятиям в школе  не готовился вовсе, у
него была большая загруженность на кафедре и сложная личная жизнь. До задач,
диктуемых Варе у  доски, он не успел прочесть классу несколько важных для их
решения  лекций.  Просто  забыл,  закрутился, одним  словом.  В параллельном
математическом классе  он вел другую тематику,  а с Вариным классом все  шло
как-то наперекосяк. Когда Варя болела, у него случилось два крупных запоя, в
период которых он совсем забывал, что он там кому давал и за сколько. Но его
всегда неизменно выручала кафедральная методичка, откуда  он черпал все свои
задания.  Объяснять  среди ночи решения  организованных  циклов  практически
голой  девочке, обвешанной сверкающими драгоценностями, было  выше его  сил,
поэтому он просто достал из портфеля методичку и молча сунул ей в руки. Он с
ужасом смотрел,  как  Варя и этот  ее знакомый  просачиваются сквозь  стену,
когда  другой  ее  друг  замахнулся  на  него  мечом.   Вячеслав  Алексеевич
зажмурился, ожидая немедленного удара,  но  тот,  другой, только дико что-то
прокричал  ему в лицо короткими гортанными словами, резко вложил меч в ножны
и ушел за Варькой.

     Утром Вячеслав  Алексеевич проснулся совершенно  разбитый.  Кроме  него
самого разбитой оказалась и банка с остатками пива.  Портфель валялся тут же
с  выпотрошенным  на  пол содержимым.  Заветная методичка  лежала  как-то на
отлете, чуть в стороне. Голова у него была совершенно пустой  и гулкой,  зря
он так  надрался вчера, видит Бог,  зря. С ужасом он вспомнил,  что как  раз
сегодня  - четверг,  и у н