ась
рассмотреть в одной точке на стене. Потом она свернулась клубочком на кресле
и закрыла голову руками. Вошел  Михаил. Сломанной мебели у них в организации
удивляться давно перестали. Но вид Варвары его явно потряс.
     - Чо это у вас тут, а?
     - Рашид заходил.
     - Слушай, я  ведь  этого кобеля  сколько раз предупреждал.  Говорю ему:
"Это  рабочая баба, ра-бо-ча-я!". А он  мне:  "Так и скажи,  что  для себя с
Сашкой держите!".
     - Ты  ее  сейчас  домой  отвези.  Только  бы  мужа  ее там  случаем  не
оказалось, а то вмандячит он тебе, как ебарю-ударнику.
     - Она болтать-то не будет? - спросил Михаил шепотом, одними губами.
     - Да не из таких  она, чо вы боитесь-то  ее все? - также понизив голос,
ответил Сашка.
     - Не скажи, она с большим-большим приветом, - сказал Михаил.
     -  Я  лучше ее приветы  потерплю, чем Рашидкины.  Вот он мне уже где, -
показал Сашка ребром ладони на горло.
     -  Саш, мне ведь  завтра  ее надо было в  трест везти,  материал  с КПП
выписывать.  Там  ведь,  сам  знаешь,  ножку  надо  выставить,  коньячок  со
старичками отпить! Я им чо, вот это вот повезу?
     - Да не ссы ты, она быстро оклемается!
     Они закурили и еще  немного  поразмышляли о настоятельной необходимости
срочной кастрации  Рашида. Но на последней затяжке пришли к выводу, что если
даже  подрезать ему член, то он будет  это делать пистолетом ТТ, привезенным
из Афганистана.

     Варя действительно оклемалась довольно  быстро.  Рашида  она  больше не
встречала, Сашка и Михаил старательно следили, чтобы этого не произошло. Эта
история потом  даже стала  у них чем-то вроде шутки. Если  Варя приходила  с
утра  не  в настроении,  огрызалась или говорила, по их мнению, какую-нибудь
глупость, ребята  по-свойски ее спрашивали:  "К тебе что, мать, Рашид с утра
заходил?", и они все вместе смеялись.

     САШКИНЫ СНЫ

     Не  реже двух-трех  раз  в месяц на  Сашку накатывало  из-за  контузии,
взрывом ему перемешало все мозги. Врачи, кроме горсти  таблеток,  помочь ему
ничем не  могли. Голова его росла и разбухала изнутри, мощные горячие  волны
боли  пытались разнести его бедную головушку. Он сходил с ума, единственное,
чего он хотел в эти минуты, расколоть свою голову о стены. Верку, пытавшуюся
удерживать его, он жестоко, не жалея, избивал.
     Среди ночи у  Вари  раздавался звонок, и она  слушала Верин  плач.  Она
брала такси и  неслась через  весь город к ним  домой. Одно прикосновение ее
прохладной ладони к  Сашкиному лбу  дарило ему покой и отдых. Варя сидела  в
ногах  у Сашки  на  их  семейной кровати  и  сторожила темные  кольца  боли,
свертывавшиеся в  клубок  в его  голове.  Вера  и  Андрюшка  спали вместе  в
соседней комнате. Сашка просил ее при этом: "Варя, я хочу увидеть сон, чтобы
только  не  про  войну!". И Варя дарила  ему замечательные  сны про  Африку,
которой он грезил в детстве. Там ходили величественные львы с золотой гривой
и  скакали  газели  с  кроткими  Веркиными  глазами.  Она  прислушивалась  к
вскипавшим  у него в  голове кровавой пеной чужим, нерусским названиям мест,
где Сашка терял друзей и обретал врагов. Бедный, бедный Сашка.
     Иногда   Сашка  орал,  что  всех  взорвет  к   чертовой  матери   двумя
противопехотными минами, которые он  каким-то образом привез из Афганистана.
Варя и  Верка несколько  раз  перетрясали весь дом  в  поисках  этих мин, но
ничего не находили. Поэтому решили, что Саша, как всегда, преувеличивает.

     Только где же вы живете?
     На горе или в болоте?
     Мы живем на Занзибаре,
     В Калахари и Сахаре,
     Мы повсюду ходим смело
     С минометом, бэтээром,
     Как-то дома не сидится
     С автоматом вперевес!
     Шастаем мы с Гиппо-попо
     По широкой Лимпо-попо
     С незастегнутой ширинкой,
     С членом - прямо до небес!

     Как-то  после очередной такой ночи,  Вера, отпаивая утром Варю на кухне
горячим  кофе, с  грустной  улыбкой  произнесла:  "Знаешь, Варь, тебя  Сашка
называет "Повелительница  снов"!". Губы  ее  задрожали и на глазах появились
слезы.
     - Когда уж это закончится-то,  Варя? Перед тобой  неудобно, у тебя ведь
свой мужик,  что попало, поди, думает. Мы уже столько на  эти таблетки денег
извели, ничего не помогает.
     Почему-то  тогда  Варя, с сосущей тоской подумала, что кончится это все
очень скоро.

     КОНЕЦ ШАРАГИ

     Торговли водкой и сигаретами, неприкрытого рэкета для Хомченко было уже
мало.  В  складах у  них  появились новые  габаритные  ящики с  просьбами не
кантовать  на  боках.  Варе не нужно  было заглядывать  в  накладные,  чтобы
понять, что  Хома  занялся  оружием.  В офисе  у  него  появились  развязные
кавказцы в голубых каракулевых папахах.  Для любого дончака голубой каракуль
был визитной карточкой чеченцев. Варя ходила сумрачная, все это ей крайне не
нравилось.  Она  чувствовала запах  новой  войны, запах  падали.  Начиналась
торговля горем русских матерей.  Варя смотрела в цифры,  и они  расплывались
перед  глазами,  вся  ее  сущность  восставала  теперь  против  того,  чтобы
покрывать  Хомкины  делишки.  Варя  не  спрашивала  ни  о  чем  Сашку  и  не
прислушивалась к нему, но потому, что  теперь Вера стала вызывать ее чуть не
каждую ночь, она поняла, что Сашка все знает. Варя попыталась уговорить  его
уйти от Хомченко, но он, глядя на нее воспаленными глазами, сказал, что Хома
его друг, и он кое-что должен понять. Больше он с ней говорить не стал, мол,
чем меньше она знает, тем лучше для нее же.
     Конечно, теперь  она могла позволить себе  и датское пиво, и норвежские
креветки к нему,  и многое другое. Но она без всяких проблем могла вернуться
и к  "Жигулевскому". Варя  знала, что надо уходить. Но раз  оставался Сашка,
оставалась и она, хотя и понимала, что все это добром не кончится.

x x x
     Перед самой отгрузкой ящиков Сашка и Хома сцепились в кабинете. Сначала
они орали друг  на  друга, потом стали драться и крушить мебель. Сашка вышел
злой с  заплывающим глазом и  выбитым зубом, кровавые крошки от  которого он
непрерывно сплевывал. Варе отрывисто бросил: "Пошла в жопу!".
     В  ту ночь Варя  так  и не  ложилась,  ожидая Веркиного  звонка,  но ей
почему-то  никто не  позвонил. Утром Варя не обнаружила у подъезда Мишкиного
"Форда",  поэтому  пришла на  работу с большим опозданием,  но там творилось
что-то странное. Двери  у склада были сорваны, часть ящиков -  разворочена и
закрыта  брезентом,  под  которым  пузырились  стволы.  Никто  ей ничего  не
объяснял,  все  отворачивались  от  нее.  Все  у нее  стонало,  выло внутри.
Господи, где Сашка?
     Она зашла в  свой кабинет  и увидела, как Семен Абрамович  выворачивает
ящики ее стола.
     -  Ну, что?  Доигралась,  красавица? Где  все твои  записи, стерва? Где
папка с накладными, где договора?
     - Семен Абрамович,  Вы  объясните, что ищете, я  Вам сама все  найду  и
отдам. Что вообще происходит? Александр-то где?
     -  В п...де,  вот  где!  Он  тут  ночью склад крушил и  пытался  минами
подорвать, за каким-то  фугасом домой  поехал, там его  братва и прикончила.
Все знают, что вы с ним заодно были, так что и к себе гостей дожидайся!
     - Я вообще обо всем впервые  слышу, на складе  я не была, я-то тут  при
чем?
     -  И зачем тебя только  Сашка к нам притащил! Я-то давно тебя раскусил.
Все  ходишь, вынюхиваешь,  глазищами своими зыркаешь. С такими глазами  тебя
никто  в  городе  на  работу  не брал,  правильно делали!  Умная она  очень,
кандидатка всяческих наук! Один Сашка, дурак, на твою манду польстился. Сука
ты,  дешевая!  Вот  что ты  о  себе думаешь? Вот кто ты такая? Ты -  обычная
поблядешка,  все  знают,  что тебя Сашка среди  ночи к себе вызывал!  В наше
время семейные  женщины  на такси  к мужикам не носились!  Вы что с  Сашкой,
решили сами  кусок  отхватить?  Вам  объедков  мало  показалось? Из-за твоей
жадности трех человек порешили, всю Сашкину семью!
     - Верку-то с Андрейкой за что?
     - Я эту дуру вообще понять не могу. Ей сказано было с сыном выметаться,
так она  не  столько  за  сына,  сколько  за  этого  ублюдка Сашку  дралась,
царапалась.  У  Саламатова  чуть глаз не выдрала. Сколько этот Сашка ее бил,
сколько она от него, пьяного по подъездам  на  окнах с малышом сидела! Какая
же скотина безответная, русская баба! Хоть бы о ребенке подумала!
     - Нет у меня  никаких записей, Семен Абрамович. Я по-хорошему Вас прошу
не ходить сегодня к Хомченко. Я, правда,  не знаю всех ваших с ним  дел, но,
конечно, догадываюсь. Саша мне никогда ничего не говорил. Послушайте доброго
совета  дешевой суки  -  не  ходите  к Хомченко!  Вы  обязательно  сболтнете
что-нибудь лишнее, идите лучше домой.
     -  Ты что  решила, что  Семен Абрамович будет у  такой, как ты, советов
спрашивать? - и он добавил несколько выражений, по  которым Варя поняла, что
Барановский проходил-таки в свое время  через тюремные ворота.  Варя вытерла
слезы, высморкалась,  взяла свой  календарик  и косметичку со  стола. Сказав
Барановскому, что  ей  надо  подтянуть колготки, она зашла в Сашкин кабинет,
где все уже было  верх дном перевернуто, залезла за панель, где Сашка прятал
от Веры заначки, вынула какую-то папку, сунула ее за пазуху и стала медленно
подтягивать чулки.  Когда  Варя обернулась  к выходу,  Барановский  стоял  в
дверном  проеме. Ее манипуляций с папкой он, кажется, не заметил, потому что
молча пропустил ее. Она пошла  домой,  все смотрели уже  сквозь нее. Похоже,
они ее уже считали трупом.
     В  заброшенном, давно  неработавшем  садике около своего  дома Варя, не
заглядывая в папку, сожгла ее. Больше ничего сделать для Сашки и Веры она не
могла. Раскидав пепел носком сапога, она стала мучительно соображать, как ей
уйти от Хомы живой.
     ***
     Она попыталась подать заявление  в милицию.  Ну, это, конечно, было  из
области анекдотов. Дежурный по части посоветовал ей обратиться в психушку.
     Варя  попыталась даже  нанять  ментов за  деньги,  но  ей  сказали, что
подыхать за нее никто не собирается.
     Она еще прошлась по известным ей адресам, но там ее даже не пустили, не
стали разговаривать. Она  была нежелательной пешкой в крупной игре. Ни одной
из сторон этой игры не нужна была симпатичная молодая женщина, у которой, по
слухам, было слишком хорошо с головой.
     Никто не хотел помирать за нее. Единственный, кто верно сопровождал ее,
поддерживал, и вновь, молча, заставлял  ее вспоминать еще  кого-нибудь,  кто
мог помочь, был Исайка. И он не отказывался умереть за нее,  он  не лишал ее
своей  защиты,  но он  был  призраком, который не мог вмешаться  в  реальную
жизнь.  После  очередного отказа она оборачивалась  к нему,  он недоумевающе
разводил  руками  и  они опять брели к  очередному бойцу. Так  прошел  день.
Вечером Варя заявила мужу и  ребенку, что завтра они не  должны выходить  из
дома.  Муж уже слышал  о Сашке и по этому поводу  наорал на нее.  Он знал ее
хорошо,  поэтому справедливо полагал, что она могла  бы  свалить  от  Хомы в
безопасное для  всех  них время.  Варя  было  совершенно  нечем оправдаться.
Конечно,  она оставалась там только ради  Сашки и Веры, которым уже ничем не
помочь.
     Они  с  мужем  вытащили металлический  уголок, который  Сашка  не успел
переправить на ее  дачку,  и принялись старательно укреплять дверь.  Соседи,
проследив за  их действиями, собрали вещи  и  в тот же вечер  выехали  среди
недели  на   дачу.   На  Варькины  вопросы  они  ничего  не  отвечали.  Варя
почувствовала неприятный холодок между лопаток. В эту ночь к ним не пришли.

x x x
     Вечером того же дня в лифте  зарезали Семена Абрамовича. Он возвращался
в тот день поздно,  поэтому обнаружила его утром соседка, вызвавшая  лифт. С
ней  случился приступ, жильцами  кроме  милиции была  вызвана  скорая,  дело
получило нежелательную огласку.
     Варя узнала  о смерти  Барановского  еще ночью. Они сидели с Исайкой  и
соображали, что же еще  можно предпринять, как вдруг рядом  с ними  появился
третий. Живой дороги бы к ним не нашел.
     - Меня зарезали, Варя! Прямо в лифте зарезали, даже не разглядел кто.
     - Семен  Абрамович, вам  нельзя  здесь,  вам  нельзя  долго  оставаться
человеком!
     - Варя, я, дурак старый,  сегодня  к Хомченко ходил, про  тебя  все ему
рассказал,  думал, что он меня оставит жить. Про  папку Сашкину тоже сказал,
про то, что ты очень много знаешь. Я ведь даже полагал, что, сдав тебя, очки
заработаю, повышение мне дадут. Вот и получил повышение.
     - Семен Абрамович, вы не думайте об этом, не тревожьте себя, вам сейчас
совсем в другом месте надо находится, отойти ото всего. У вас большая дорога
и долгий отдых впереди.
     - Я не мог уйти, Варя, не попросив твоего прощения.
     - Миленький, мне так жаль вас, зря  Вы меня не послушались.  И я прощаю
Вас, и Бог, конечно, простит. Идите, дорогой мой, не таите на всех нас зла.
     - Спасибо, Варюша, на добром слове! Пойду  я. Очень ты славная девочка.
Я сколько  знал,  столько  завидовал  тебе. Я финансовый техникум  закончил,
потом  институт, я ведь  еще  с совнархозов  дела  начинал, а ты день  в мои
записи  поглядела и на голову  меня, старого еврея,  переросла. А компьютеры
эти ваши! Где мне было за тобой угнаться. А  сейчас мне так  жаль тебя,  так
стыдно за себя, а поправить уже ничего нельзя...
     Барановский  ушел. Варя,  высморкавшись  и утерев слезы,  подвела итоги
дня. Времени  у  них нет,  или почти нет.  Резать  их  будут, скорее  всего,
следующей ночью. Днем  не станут  светиться из-за Барановского.  Придут  под
видом  разбоя, чтобы два  дела  не связали.  Хома и  его братва анашаться  с
вечера, значит, для них с Исайкой к ним хода нет.
     Почему же они  действуют именно  так?  Хотя, какая  разница как, любому
следователю  с головой  достаточно выяснить, где работали потерпевшие, чтобы
понять о  чем  идет  речь.  Но  вся  проблема  в  том,  что голова  у  этого
следователя должна быть бедовая.
     В реальности ее шансы равны нулю. Здесь она не воин,  и здесь на Исайку
она рассчитывать не может. Собака ее спецназовцу на пять секунд, она и муж -
на две. О дочке она не думала, она просто не могла допустить этой мысли.
     Если  вот ей взять и  кончить с собой?  Остальных все  равно прикончат,
никого она так  не спасет. Да, она и не может сделать этого, Дар этот чертов
не даст. Ну, так вывози  же! А, может, и нет у нее никакого Дара? Она как-то
прочла  в  одной научной  статье,  что левитация  -  это  вполне реальная  и
достижимая вещь, а все остальное можно списать на экстрасенсорику.  Вон, уже
даже по  телевизору люди, как батарейки, банки с водой и мази заряжают! Так,
если они принимают наркотики вечером, часов в восемь, то, придя к ней  часов
в двенадцать, они еще будут непроницаемы. И найти-то раньше их никак нельзя,
ее время - сумерки.  Лишить  их наркотика?  Ерунда!  Подменить его?  Чем? Уж
эти-то наркоши свою норму знают. Подмешать! Подмешать сильное мочегонное для
выведения и чуть-чуть  той радиоактивной пакости,  которую  раковым  больным
дают, чтобы  попытаться найти их  раньше. Они c  Лариком в  аптекоуправлении
все, что надо намешают, даже снотворного подсыпят.
     Варя  вопросительно посмотрела на Исайку, тот молча степенно кивнул. Он
пойдет с ней в меченый  радиацией,  совершенно чужой, изломанный наркотиками
мир. Варя просчитала, у них будет где-то около часа реальной жизни, для снов
этот  подсчет не имел смысла, там это мог быть хоть год. Но это ведь даже не
сон, а бред, галлюцинация на зыбкой грани с реальностью. Что же их там могло
ждать? И туда надо было еще попасть.

x x x
     Увидев ее в  глазок,  Рашид  хотел не открывать дверь, но Варя все-таки
была  женщиной,  хоть  и чуточку ведьмой, поэтому он открыл ей.  Он  стоял в
дверном  проеме в шелковом черном халате, и,  не  пропуская ее  в  квартиру,
насмешливо улыбался.
     -   Рашид,  я   понимаю,  тебе  такому  живому   и  красивому,  недосуг
разговаривать  с  потенциальными  покойниками.  Но  я прошу  только  минуту.
Неужели тебе  не будет  любопытно завтра  то, что  я хотела сказать? Меня-то
завтра уже не будет.
     - Проходи, но  если  ты  пришла  за оружием,  то сразу же  выбрось  эту
глупость из головы.
     Он пропустил ее в просторную прихожую, отделанную по  ее проекту, когда
Саша еще был живой. Рашид вольготно устроился на резном диванчике с атласной
обивкой, Варя осталась стоять у двери. Но она и этому была  рада, и, пытаясь
улыбаться совершенно омертвевшими губами, начала говорить, прямо глядя ему в
его черные неподвижные глаза.
     - Может,  я  проститься зашла, а ты  сразу  за свои пистоли хватаешься.
Слушай, ты еще лекарство своим клиентам не отправлял?
     - А ты поумнее ничего спросить не хочешь?  Ты что думаешь, я ради твоей
коровьей жопы травить кого-то буду? Давай-ка, ты милая, чеши отсюда!
     - Рашид, я знаю, что я -  человек конченный. Если бы  это могло кого-то
остановить, я бы  убила  себя  сама.  Это  только  из-за  дочки, они вот все
проанашенные будут, а вот  если бы это отошло у них  пораньше, то может быть
они бы пощадили бы ее или хотя бы не  мучили. А то ведь с Андрейкой Сашкиным
они такое сделали!
     - Я уже здорово пожалел, что впустил тебя. Если бы я не знал точно, что
не пойду к тебе сегодня ночью, то и разговаривать бы с тобой не стал. Уходи,
я ничем помочь не могу.
     - Я  ведь  только хотела попросить  тебя  добавить чуточку мочегонного,
обычного фуросемида. Выполни мою последнюю просьбу! Ну, это же пустяк!
     - Это точно фуросемид?
     Варя  достала  аптечный  флакон и  вывалила половину содержимого себе в
рот. Рашид с интересом следил за ее манипуляциями.
     - Скушала витаминку? Ну-ка, дай-ка сюда...  Знаешь,  польский фуросемид
видел, венгерский, югославский, а вот фуросемид  областного аптекоуправления
вижу в первый раз. Ты, что, детка, папу решила обмануть?
     - Тебе-то, какая разница, все равно ампулы вскрывать, а тут все за тебя
сделано. Да не лгу я, какой дали - такой и взяла. Прошу тебя, Рашид!
     Рашид встал и подошел вплотную к  Варе, сухими ладонями стал ласкать ее
шею. Она ничего не ела с того времени как узнала про Саньку, почти не спала,
два дня она пребывала в нервном, горячечном  возбуждении, нынешней  ночью ее
семью  должны  были уничтожить, так что  ей  для полного  счастья оставалось
только трахнуться с этим наглым татарином. Расстегнув пару  верхних  пуговок
шелкового  блейзера, освободил ее  плечи и, наклонившись над ними с поцелуем
прошептал, обдав ее ухо горячим  дыханием:  "Четыре  часа и  пять  процентов
твоего дерьма!".  Варя тоже раздвинула полы его халата и  стала выговаривать
свои условия в его покрытую буйной растительностью грудь.
     Торговались  они долго,  щеголяя  друг перед другом похотливостью.  Они
ударили по рукам на  двух часах  и двенадцати  процентах  фуросемида,  когда
Рашид был уже практически готов к употреблению,  и дальнейшая торговля могла
пагубно сказаться на его половом здоровье.
     Поправляя свой  растрепанный  вид,  отстраняя его руки, которые все  не
хотели  прерывать  свою  работу,  Варя  заявила, подкрашивая  перед зеркалом
полные губы:
     - Только  я, Рашид, по коридорам и по  столам  не кусочничаю. Давай-ка,
все вместе  приготовим, гонца пошлем к Хоме, а потом  примем  коньячку - и в
постельку! Так даже больше возбуждает!
     Рашид, с трудом гася вожделение и переходя на деловой тон, сказал:
     - Лады! Ну, ты и  держишься! Может замолвить  за тебя словечко? С такой
как ты, я бы хоть куда пошел!
     -  Ага, в разведку! Проблемка  только  со  мной, милый, я не хожу  куда
попадя.
     -  Я давно заметил, что у тебя  все  горе  от  ума,  была  бы  маленько
полегче, цены бы тебе не было.  А то, вон, чуть всю нашу игру не  испортила,
Сашку с пути истинного сбила.
     - Про Сашку  - не  надо! Пойдем, Рашид, время дорого, мне еще  к смерти
готовиться.
     Варя  впервые следила за приготовлением дерьма.  У Рашида было немецкое
ф