девочка
приобретет вполне  цивильный  вид. Ночью  Варька прошептала сидевшему  рядом
Исайке,  что, слава  Богу, их  третий догадался  стереть  с  себя эти  дикие
татуировки.  Они захохотали так, что лежавшие с ней в палате женщины вызвали
постовую сестру.
     Варина мама  тут же  заявила  всем,  что внучка -  вылитая она  сама  в
молодости.  Алексей  взял  на кафедре  отпуск  и  просидел  его  у  кроватки
красавицы-дочери. Он не понимал, как он мог жить раньше без нее. Вспоминая о
том, как они  с Варварой ходили куда-то  раньше, он все  время ловил себя на
мысли, а где  же  при этом  они оставляли  дочь? Ему  казалось, что она была
всегда и всегда улыбалась ему неуверенной улыбкой младенца.
     Родители  Вари  заявили,  что  никуда  не отпустят ни дочь,  ни внучку,
которые принадлежат  им безраздельно.  Но что Варькин муж может  переехать к
ним,  в силу того,  что имеет  определенное отношение к  появлению внучки на
свет. Места у них в большой, полногабаритной  квартире  достаточно для всех.
Варе  было  все  равно, она была поглощена  уходом за  маленькой. И,  скрепя
сердце, Алексей начал подготовку к переезду. К искреннему удивлению Вари, он
расценил все происшедшее как ее тонкую, коварную игру.

     СЛОЖНОЕ ПРОТИВОСТОЯНИЕ ХАРАКТЕРОВ

     Жизнь сыграла с  Алексеем жестокую шутку.  Он, вдохновенно муштровавший
жену, оказался теперь во власти муштрующей его тещи. То, что вдолбили Варе с
детства, плохо  воспринималось взрослым самолюбивым мужчиной,  с  семнадцати
лет  жившим  по собственному  разумению.  По  представлениям  же  его  новых
родственников,  он  совершенно не  понимал  основ семейной жизни. Но  время,
когда это четко усваивается, было безнадежно упущено.
     Варя вдруг  увидела его муки, его одиночество, она тут же  бросилась на
его защиту. Никто не мог досаждать ее  мужу бессмысленными  нотациями! Никто
не мог мешать ему жить так, как он того хочет! Он приехал к ней, значит, она
его жена, и тот,  кому он не по нраву, будет иметь дело с ней! И родители ее
отступили  от  Алексея,  потому что знали, как  трудно  иметь  дело со своей
дочерью,  развернувшей военные  действия.  При этом надо заметить,  что  все
происходившее между ними  протекало  без громких разговоров и  скандалов, на
одном безмолвном противостоянии характеров.
     Варя ввела  себе за  правило жить чисто человеческими интересами своего
мужа. Она ходила  с  ним  на хоккей,  смотрела  футбол, скрывая свою  скуку,
расспрашивала об особенностях игры того  или иного спортсмена. Но главным их
общим  интересом  теперь  стала  их дочь. Необыкновенная, фантастическая!  В
восемь месяцев сказавшая им "мама-папа"!

x x x
     Варин отец как-то  принес ей несколько журналов с научными статьями,  в
которых дышавшие ей в затылок последователи вовсю растаскивали ее публикации
без всяких ссылок на нее. Ее  все списали  со  счетов,  кому интересна баба,
которая завела  младенца? И,  очевидно, они  хорошо знали, как тупеет только
что родившая женщина. Варя, например, с ужасом обнаружила, что она вообще не
помнит  теории упругости. И это она, а как тогда другие? Вот тогда-то она со
стыдом вспомнила  беспомощные бегающие взгляды совершенно не соображавших, о
чем их  спрашивают, студенток, прибегавших к ней что-то сдавать от маленьких
детей. Господи, сейчас бы она, ставшая такой же дурой, и спрашивать-то бы их
ни о чем не стала. Но эти работы ее конкурентов, подстегнули  что-то спавшее
глубоко внутри  нее. Рано  радуетесь,  мальчики!  Вот мы  сейчас,  сейчас  с
сабельками-то наголо из кустов выскочим и покрошим всех вас в капусту!
     Потерянный  было интерес к  включаемым в работу дизель  молотам,  после
этого зазвучал в  Вариной душе боевыми  трубами.  Она была рождена для того,
чтобы врываться  на  поле боя  тогда, когда ее  ждут меньше всего. По ночам,
катая  одной  ногой  детскую кроватку  на колесиках, она  вернулась  к своей
заброшенной   диссертации.   Постепенно   ее  работа   обретала   очертания,
наполнялась  смыслом. Варя  пахала, не жалея  себя, как  когда-то  пахали ее
предки  на  своих кровных  десятинах,  не давая  глохнуть  земле под  сорной
травой. Никому она не отдаст своего! Не на ту руку подняли!
     Не  может так просто отдать  свое  человек, которого  когда-то  бабушка
выводила в степь и наказывала:  "Вот как краснопузи жрать захотят, они землю
обратно вернут. Тогда крепко гляди! Вот тот надел наш, потомственный! Вот та
полоска -  тоже наша,  сюда всю  зиму  навоз  таскать будешь. А тот заливной
клочок испокон веков Ткачам  под покос обществом выделялся.  Фролы  на дыбки
встанут, так ты  им  прямо  в глотку вцепляйся, своего  не  уступай!" Муж не
понимал   и  не   поддерживал  ее  стремления   закончить  свою  работу.  Он
неоднократно  высказывал  мнение,  что она  не  сможет  защититься,  поэтому
Варьке,  и  без  того  растерявшей  всю  свою уверенность, приходилось вновь
находить опору только в себе самой.
     Он злился на нее  и потому, что вся их кафедра ожидала, что Варя отдаст
ему для защиты свою работу. Варя даже думала  об этом, но когда их отношения
несколько  охладились, она, поразмыслив  о будущем  ребенка, решила, что для
него  необходимо, чтобы его мама сама имела этот  давно  обещанный ее  папой
кусок хлеба с маслом. Алеша же, в случае чего, мог и сам прокормиться. Но об
этом  ей приходилось  помалкивать, потому что  муж, как и прежде, считал  ее
мнение не только несущественным для их семьи, но и иногда явно вредным. Ведь
все мужчины на их прежней кафедре убеждали Алексея, что теперь для их  семьи
важнее  его диссертация,  а жена  -  кандидат наук просто несчастье  для  не
остепененного мужа.  И  Варька  ненавидела  всех,  кто щедро  делился  своим
мнением  о ней  с ее  мужем,  начиная со  свекрови. Иногда она  с  отчаянием
ощущала  в себе  какой-то  изъян,  который не давал ей  возможности внушить,
навязать Алеше свое мнение. И, как когда-то ее охватывала горечь оттого, что
не  он, а она  сама подошла военным  марш-броском к нему  с тем вопросом, не
давала покоя тяжкая грусть оттого, что  ее муж -  не воин, поскольку борется
он не за нее, а с  ней самой. Но так уж повелось, что одни начинают войну, а
заканчивают ее другие по своему разумению...

     НЕСЧАСТЬЕ

     Ее  работа  была почти готова,  когда с  ее мужем случилось  несчастье.
Алеша, как всегда снедаемый голодом, решил проверить парившийся в скороварке
гуляш. Скороварка взорвалась у него в руках, обдав паром и раскаленным жиром
его грудь и такое красивое лицо. Он лежал теперь  в больнице с ожогом лица и
груди третьей степени. К навещавшей его  Варе он  выходил, повесив на черную
обугленную  физиономию белоснежную марлевую маску. Проходившие  мимо врачи и
сестры  требовали, чтобы  он немедленно  снял  свой  намордник, он снимал на
минуту, а потом,  когда медики отходили, опять завешивал свое обезображенное
лицо.  К счастью, он  успел зажмуриться, и его глаза, в которых  теперь была
одна мука, практически не пострадали. Он писал ей странные письма, в которых
просил  простить  за все,  не  винить его ни в  чем.  Варя плакала  над ними
ночами.
     -  Ну,  что? Ты  еще себе никого не нашла? - спрашивал он ее каждый раз
нарочито равнодушно.
     Врачи сказали ему, что безобразные малиновые рубцы так и останутся, что
без  дополнительных,  специальных операций  по  шлифовке,  которые  делаются
только в  Москве, он будет пока  нетерпим в обществе. Правда,  при этом они,
покачивая  головами,  высказывали  большие сомнения по поводу косметического
эффекта.  Алексей никак  не  мог  внутренне примириться,  что  стал  уродом.
Подходя утром к зеркалу,  ожидая  увидеть свое привычное лицо, он каждый раз
внутренне обмирал от  своего нынешнего  безобразия. Иногда  ему приходили  в
голову  мысли, что таким  образом с ним разделалась Варвара. Он догадывался,
что  несколько перегнул  с ней палку,  которая могла и  треснуть. Но так  он
думал  только глубокой ночью, когда ее не  было рядом. Глядя же  на  Варю, с
искренним сочувствием  приносящей  ему необходимые  соки и  лекарства, такую
красивую,  в полном  расцвете родившей  женщины, он  переисполнялся чувством
вины перед  нею  и садился писать очередное письмо. Сказать ей в  глаза, то,
что его мучило, он, по прежнему, не мог.
     Варе  были  непонятны   его  терзания.   С  таким,  каким  он  стал,  с
обостренными, вырвавшимися наружу чувствами, она бы счастлива. Она бы каждую
ночь доказывала  бы ему свою верность и  преданность. Но  она понимала,  что
дневная жизнь в страшной, отвратительной маске, будет ее мужу не по плечу.
     С  едва  поджившими ранами, с багровыми рубцами, так безобразившими его
когда-то красивое  лицо, Алексея выписали  из больницы, и  для  него начался
кошмар. Он не мог выносить сочувственных женских взглядов, для него было еще
живым,  осязаемым то время,  когда женщины  глядели на него совсем иначе - с
тайным  обожанием. Он стал опасаться выходить  из  дому, предпочитая терпеть
назойливую  воркотню  тещи  и  суету чужой семьи вокруг  себя. И тогда  Варя
властно  призвала  свой  Дар.  Ее муж не должен  был  страдать. Она мучалась
ночами  от  нестерпимого,  идущего  изнутри  ее  тела   нервного  зуда,  она
расчесывала свою гладкую когда-то кожу. Ничего, все пройдет, она перетерпит.
На теле у нее тогда впервые появились мокнущие пятна, которые не поддавались
медицинской классифицикации - ведьмины  скапажи. Если ты в чем-то превышаешь
отпущенное  человеку, то смирись,  ты заплатишь  за это частью человеческого
естества.  Вскоре  пятна  прошли, хотя и  долго еще не  загорали на солнце и
сохраняли на ее смуглой  коже ярко белый цвет. Варя все лето носила платья с
длинным рукавом, стесняясь демонстрировать странную пятнистую окраску своего
тела.
     Когда  Алексей пришел через  два месяца после  выписки  из  больницы на
прием к врачу, та не смогла скрыть своего потрясения увиденным. Гладкая, без
единого рубца, не помнившая об ужасном происшествии, кожа украшала его лицо.
И только слабый, уже проходивший, ее медный  оттенок напоминал  об уродливой
физиономии, которую еще смутно помнила доктор.
     Дама в возрасте,  она все-таки не могла  не отозваться на его волнующую
мужскую красоту, и Алексей  с удовольствием принимал  привычное ему  женское
кокетство.

x x x
     Так  же,  как  разгладилась  его  кожа,  Алексей  быстро  обрел прежнюю
уверенность в себе. К нему вернулось  обычное недовольство Варварой, которое
он высказывал  ей  в принятой для  себя снисходительной манере. И теперь, по
ночам,  вместо  того,  чтобы  любить мужа,  Варя  опять  вернулась  к  своей
диссертации. В работу вновь включался дизель-молот.

     ОНА - НЕ ЖЕНЩИНА, ОНА - САМОДОСТАТОЧНАЯ СИСТЕМА!

     Варя   стала   взрослой    самостоятельной   женщиной.   Даже   слишком
самостоятельной.  И  призрак, по прежнему  сидевший  возле нее, сковывал ее,
напоминал  о том,  о  чем  ей совсем не  хотелось помнить.  Она  давно стала
самодостаточной  системой.  Никто не  был нужен  ей, кроме  дочери.  Но  она
заранее  смирилась  и  с  тем,  что  сама  будет  нужна  дочери  только   до
определенного природой  времени.  А вот  ее  муж был  волен  делать все, что
хочет,  вот это совершенно не ее  дело, ее это не касалось. Он  почему-то не
хотел быть ей  мужем по-настоящему, словно решил и  жизнь прожить понарошку.
Ему  нравилось  демонстрировать  жену своим  новым  друзьям  и  сослуживцам,
выслушивать завистливые реплики о ней, ему  нравилось с женой и дочерью идти
по городу, где женщины сначала кидали на него призывные взгляды, которые тут
же гасли,  когда  они  замечали  Варю.  Дома  же  он  был  скучен,  лежал  у
телевизора,  подсмеивался   над   Варей,   которая   упорно   работала   над
диссертацией.
     Работа так захватила ее, что отношения с Алешей без душевной близости и
человеческой  теплоты  уже не  ранили  ее как прежде.  Но  почему-то  иногда
Алексею страстно  хотелось  вновь  видеть  перед  собой ту наивную смешливую
девушку, которой она была  когда-то. Он вспоминал,  что раньше она так много
смеялась, что он  узнавал о том, пришла  ли она уже на работу по ее громкому
заливистому хохоту,  который он  слышал еще только  входя  в корпус. Как  он
боролся  с  ее  смехом!  Ему  было так  тогда  стыдно  за  нее. Но спокойная
уверенность и равнодушие, окружавшие теперешнюю Варьку словно броней, пугали
его. Он полагал, что  ему надо  только задеть  ее  за живое  и все вернется:
милая  непосредственность, слезы  и  смех  по  любому  поводу.  И  он  решил
попытаться вновь несколько усовершенствовать  свою  супругу. Здесь,  по  его
мнению, надо  было начать с ее внешнего  вида, приблизить его к общепринятым
стандартам, и в  этом  он  понимал  гораздо больше ее.  А  Варька  так  и не
научилась  кожей  чувствовать  мельчайшие  изменения  в  моде,  до  сих  пор
предпочитая  всему широкие юбки и кофты с оборками, она все тянулась к давно
ушедшему хуторскому шику конца прошлого века.
     Алексей,  проходя  с ней по улице, обращал ее внимание на хорошо одетых
женщин и девушек, выказывая свое недовольство ее совершенно  немодным видом.
Варя понимала стремление мужа доступными ему средствами сблизиться с ней, ее
радовало уже и то, что он думает о ней.  Но  почему-то  сравнение с  другими
женщинами  всегда  было  не   в  ее  пользу.  Она  располнела  после  родов,
округлилась. До  замужества  она сохраняла стройную девичью,  почти  детскую
фигурку,  которая  теперь раздалась  в бедрах. Плечи ее стали шире, а грудь,
которой  она  кормила их  дочь,  естественно, больше. Варя расцвела махровой
южной красотой, ее тело властно требовало хозяйской ладони, а муж  без конца
только  и  шпынял ее  за лишние  килограммы. Она  пыталась  голодать, но  не
наедавшаяся малышка стала плакать ночами,  и Варя с отчаянием  оставила свои
попытки вновь стать для мужа желанной.
     Она раздала за  ненадобностью  обносившимся,  замученным жизнью,  худым
подругам, навещавшим ее, весь  свой девичий гардероб,  доставив им нежданную
женскую радость. На этот  счет мама и Алексей были едины в своем мнении - со
своими  вещами она поступила  совершенно  по-дурацки. На  приобретение новой
одежды нужны были деньги и время.  Позволить себе покупать вещи  с барахолки
они не могли, а то, что приносили маме  беззубые продавщицы, было добротным,
но совсем не  модным. Просить деньги у родителей,  которые помогали ее семье
выжить, она не могла. Отец  все утешал Варю,  что когда она  защитится, то у
нее будет и хлеб, и масло на  хлеб. Для Варьки это означало, что  у ее Алеши
будет всегда с хлебом и маслом. Ее удивляло его нетерпение, ведь  не голодом
же  они  сидят и не голые  ходят.  Но  все их общие разговоры  вновь и вновь
сводились лишь к тому, что с юности было ее самым слабым звеном - одежке.
     - Варя, если ты совсем не умеешь одеваться, то хоть на людей  посмотри!
Вот,  видишь,  какие  сапоги нынче носят,  на  хлястики  внимание обрати!  И
сколько можно быть такой толстой? Стыдно по улице с тобой идти!  Все женщины
аэробикой занимаются, а ты - дизель-молотами!
     А Варя  с тоской высматривала  в толпе  толстух и думала, любит  ли  их
кто-нибудь  при таких  размерах? Она  мысленно мерилась с  ними  окружностью
бедер, выходило для нее  не  так уж и плохо,  но  она, конечно, была  к себе
снисходительна.  Но почему  Алеша  не мог проявить к ней  хотя бы часть  той
снисходительности, в которой она не  отказывала  и ему? К следующей весне  у
них  остались  только  две  нескончаемые темы: ее  одежда  и  ее подлый срыв
Алексея из  аспирантуры.  Ему-то  одежду покупали его  родители,  непременно
требуя  за  нее  предоплаты.  Варю  это несколько  коробило,  поскольку  его
родители были прекрасно осведомлены,  что молодые живут на хлебах сватов. Но
свекор и  свекровь почему-то  считали,  что раз ее папа  и мама  могут  себе
позволить помогать им,  то, значит, они очень богатые, и церемониться с ними
нечего. Такое отношение здорово осложняло взаимопонимание в Варькиной семье,
и, в  первую очередь, Алешину жизнь в их доме. И в этом  бабушка была права,
доказывая   ей  неоспоримые  преимущества  родительского  сватовства.   Ведь
выходишь замуж за парня, а всю жизнь живешь с его родителями,  даже если  их
нет рядом. Однажды  во время их прогулки со спящей в коляске дочерью, ее так
достал тихий раздраженный  шепот  Алеши на  вечные темы, что она  сорвалась,
хотя понимала, что  муж  просто не может  иначе высказать свою неуверенность
перед  будущим  и  недовольство  неустроенностью  их  быта.  Она  неожиданно
покатила колясочку быстрее и  значительно оторвалась  от не поспевающего  за
ней мужа. При этом она смотрела не на женщин, а на идущих во встречной толпе
мужчин. Заметив  симпатичного холеного мужчинку лет сорока в пыжиковой шапке
и  кашне  из  тонкой  шерсти,  Варя  радостно,  как  старому  знакомому  ему
разулыбалась,  тот  немедленно сделал резкий крен в ее сторону. Пальтишко  с
расставленными пуговицами и потертые сапожки ни  сколько не портили молодого
очаровательного  личика  с  откровенным  развязным  выражением.  Не  обращая
внимания на коляску, мужчина стал спрашивать дорогу к  нотариальной конторе.
Под поощрительным Варькиным взглядом он пояснил, что разводится с женой  и в
настоящий  момент  делит имущество.  Что  машина  уже, к сожалению,  не его,
поэтому  он и топает  на  своих двух,  заверить  этот факт нотариально. Варя
развернула  свою  коляску  и  поперлась   показывать  ему  дорогу,  жалостно
поигрывая глазенками. Ах, как от такого можно уйти, да еще и машину  отнять!
Но  что-то же эта стерва должна была ему оставить? Конечно, у него есть... В
этот момент подскочил Алексей и за шиворот оттащил ее от разведенца.
     - Блядь - это не женщина!
     -  Ошибаешься, милый,  еще какая женщина!  Впрочем, ты прав,  я - и  не
блядь, и не женщина. Я толстая, плохо одетая баба.  Самодостаточная система!
Я не женщина, если мой муж не хочет меня. Давай поставим на этом точку.
     - У тебя ужасный характер!
     - Скажи  спасибо, что он  есть! Я  полагаю, что мы  моему характеру еще
очень много раз скажем спасибо!
     - Не дождешься!

     ВОЙНА И ВАЛЕНКИ

     Ночью  возле Варьки  появилась бабушка.  Она осматривалась  в  комнате,
трогала потертую обивку на кресле, восхищенно цокая языком.
     - Варь! А на  окна мануфактуры-то пошло аршин семь, не  меньше!  Славно
живете, зажиточно!
     Варя плакала, сидя на диване, понимая, что бабушка зашла попрощаться.
     - Что ты все  ревешь? Что ты все ноешь?  Вот каково мне уходить, если я
знаю, что Кузьмич без меня  зимы  не переживет! Хлипкая же коллективизация и
террор! А до таких годов дожила! Да... Дожила, вспомнить нечего...
     Бабушка села рядом с Варей и потрепала ее по голове.
     - Живи долго,  Варюша, и помни все, что ни встретишь. Будешь помнить-то
нас?
     - Буду.
     - Вот-вот, ты,  главное, помни. Я ведь и сама не понимаю, как это такую
глыбу перелопатила --  восемьдесят  пять годков, да  каких!  Ты тоже, милая,
силенок  набирайся на  все остатные дни. Не могет такого  быть, чтобы кто-то
без войны жизнь прожил. Но ведь ты с малолетства такая была, что прямо звала
на себя войну-то! Не зови войну, не надо! Она сама тебя найдет...

     Утром  принесли  телеграмму  о  смерти  бабушки.  Последнее  пристанище
старики  нашли   в  Морозовской,  где   купили  дом,  на  половине  которого
разместился их внук от старшей дочери с семьей. Дочка все ходила к бабушке и
попросила  ее подписать  дом  в  наследство  внуку, но бабушка все  тянула с
завещанием. А  потом она уступила  настоятельным просьбам дочери.  Они  даже
отметили это событие бутылочкой, после чего  бабушку потянуло  в сон. Наутро
она не проснулась...
     Александр  Кузьмич последние годы жизни  жил внутри себя. Из-за  давней
контузии  он совершенно ослеп и оглох. Единственной нитью, связывавшей его с
миром,  была бабушка, которая как-то мгла до него достучаться. Он понял, что
потеря