кажут вывести из строя и приговорят к смерти, а я и без него
все это знал.
     - Если  бы  я  отправился  в  Ньюкасл  один,  -  сказал  он, - я бы мог
благополучно  пройти  через город, но появиться там открыто - это все равно,
что самому кинуться в пропасть.
     - Что верно, то верно, - согласился я. - Как же тебе теперь быть?
     - Как!  -  воскликнул он. - Уж не думаешь ли ты, что мне до того дорога
солдатская  честь,  что во имя ее я добровольно пойду на виселицу? Как бы не
так!  - говорит он. - Я твердо решил ретироваться и не прочь тебя прихватить
с нами.
     - Что значит "с нами"? - спросил я.
     - Да  есть  тут  один  честный  малый, тоже англичанин, - говорит он, -
который  тоже  решил  бежать.  Он  уже  давно  служит в полку и говорит, ему
хорошо  известно,  зачем  нас  посылают  во  Фландрию,  а  потому он туда не
поедет, нет уж, сказал он, пусть отправляются без него.
     - Да,  но вас же расстреляют за дезертирство, коли схватят, - говорю я,
- за вами тут же во все концы вышлют погоню, и вам от нее не уйти.
     - Ну,  моему  приятелю  хорошо знакома эта дорога, и он берется вывести
нас  к  берегу  Твида,  те  даже  не  успеют напасть на наш след, а когда мы
окажемся на другом берегу Твида, они уже не смогут схватить нас.
     - Когда же вы собираетесь бежать? - спросил я.
     - Прямо  сейчас, - отвечал он. - Нельзя терять ни секунды, и ночь стоит
ясная, лунная.
     - Но  у  меня  нет с собой вещей, - говорю я, - можно, я схожу за своим
платьем и всем прочим?
     - Платье  это  пустяки, - говорит он. - В Англии мы запросто раздобудем
новое известным тебе путем.
     - Нет,  никаких  известных мне путей, - сказал я. - Из-за них мы сейчас
и попали в беду.
     - Ну,  ну,  потише,  -  говорит он, - лучше следовать нашей проторенной
дорожкой, чем помирать с голоду честным джентльменом!
     - Так  у  нас  ведь  ни  гроша в кармане, - говорю я. - Как же мы будем
путешествовать?
     - У  меня  кой-что есть, - говорит Капитан, - до Ньюкасла дотянем да по
дороге  еще  раздобудем,  а  нет,  так  наймемся на любой угольщик и попадем
тогда в Лондон по морю.
     - Вот это мне нравится больше всех твоих предложений! - сказал я.
     Я  согласился бежать с ним, и мы тут же отправились в путь. Этот хитрый
мошенник  велел  своему  напарнику  пройти  вперед  милю  и дожидаться его у
подножия  холмов  и  меня  слово  за  слово увлек по той же дороге, так что,
когда  мы  уже  почти  пришли  к  согласию,  он  и говорит: "Смотри, вон мой
приятель!"  -  тот  был  уже недалеко, и я сразу же узнал его, так как видел
его раньше среди рекрутов.
     Итак,  мы  уже  находились у подножия холмов. Добрая миля пути осталась
позади,   а   день   только-только   занимался,  но  шагу  мы  не  сбавляли,
рассчитывая,  по  возможности,  уйти от погони еще до того, как нас хватятся
или проведают что о нашем бегстве.
     Мы  шли  так  быстро,  что  уже  к  пяти  часам  утра достигли какой-то
деревушки,  не  помню,  как  она  называлась, и там нам сказали, что до реки
Твид  от  нее  всего восемь миль, а стоит нам перебраться на другой берег, и
мы на английской земле.
     В  деревушке  мы  перекусили  и,  немало  не медля, отправились дальше,
однако  лишь  в  половине  девятого  мы  вышли  к  Твиду, потому как, вместо
обещанных  восьми  миль,  нам пришлось пройти, по крайней мере, шестнадцать.
Тут  мы  нагнали  еще  двоих  из  нашего батальона, которые дезертировали из
Хаддингтона, где квартировала часть рекрутов.
     Эти  двое  были шотландцами, совсем бедными, без гроша в кармане; когда
они  собрались  бежать,  на двоих у них было всего восемь шиллингов. Они как
увидели  нас, так сразу узнали, что мы из того же батальона, и подумали, что
нас  выслали  за  ними  в  погоню,  чтобы  схватить  их,  поэтому они решили
защищаться,  благо  им,  как  и  нам,  успели  выдать  в отряде по шпаге: ни
лошади,  ни  мундира  - только шпагу. Мундир мы должны были получить лишь по
прибытии в полк, стоявший во Фландрии.
     Мы  быстро  дали  им  понять, что находимся точно в таком же положении,
что  и  они,  и  тут  же объединились в одну дружную компанию. Позволив себе
небольшую   передышку   на  английском  берегу  реки  (мы  чувствовали  себя
смертельно  усталыми,  да  и те двое вымотались не меньше нашего), повторяю,
позволив  себе  небольшую  передышку,  мы  двинулись в направлении Ньюкасла,
поскольку  уже  приняли  решение добираться оттуда до Лондона морем, так как
денег у нас больше не было.
     Мы  находились  в  очень  стесненных  обстоятельствах,  хотя на крайний
случай  я  приберег  один  золотой и держал его в кармане, но это было всего
полгинеи;  а  все  наши  расходы взял на себя Капитан, пока деньги у него не
вышли;  таким  образом,  в Ньюкасл мы прибыли с шестью пенсами на всех, и по
дороге шотландцы даже просили милостыню.
     Явиться  в  Ньюкасл  мы  решили  под вечер, когда сгустятся сумерки, но
даже  в  этот  час  мы  не  рискнули  показаться  в  людной  части города, а
спустились  вниз  к реке, в предместье, где находились стекольные заводы. Не
зная,  куда  нам податься, мы, однако, не унывали, а предоставили себя своей
судьбе, и она завела нас в трактир. Мы сели и спросили пинту пива.


     Распоряжалась  в трактире женщина, во всяком случае, другого хозяина мы
не  видели;  она  показалась  нам  сердечной,  веселой и гостеприимной, и мы
рискнули  выложить  ей  все  наши обстоятельства и спросили, не может ли она
порекомендовать  нам  владельца  какого-нибудь  угольщика,  которым мы можем
добраться  до Лондона. Лукавая бестия сочла нас подходящей рыбкой для своего
крючка;  она  была  с  нами  крайне любезна и искренне посетовала, что мы не
обратились  к  ней  на день раньше, потому что один ее хороший знакомый, как
раз  владелец  такого  угольщика, в это самое утро вышел с началом прилива в
море,  и судно его находится сейчас где-то возле Шилдса, хотя вряд ли успело
уже  миновать  песчаную  отмель,  так  что  она пошлет к нему домой человека
узнать,  отправился  он  сам  на  борт  или  нет,  поскольку  судовладельцам
случается  иногда  задержаться  в  ожидании  большой  воды;  и  она выразила
уверенность,  что, если он еще не уехал, она уговорит его взять нас с собой,
только  она  опасается,  что тогда нам придется поспешить на борт немедля, в
эту же ночь.
     Мы  попросили  ее скорее послать человека к нему домой, иначе мы просто
не  знаем,  как  быть,  и ежели ей удастся уговорить его взять нас на судно,
нам  совершенно  безразлично,  когда выходить - ночью или днем: так и так мы
без  денег, а значит, и без ночлега, и ничего нам не надо, кроме как попасть
поскорее на борт судна.
     Мы  сочли это великой услугой с ее стороны, что она согласилась послать
к  нему  домой  своего человека, и, к огромной нашей радости, примерно через
час  она  сообщила нам, что он еще не уехал, а сидит в городе в таверне, где
сынишка  и  застал  его,  он  велел передать, что по дороге домой заглянет к
ней.
     Все  складывалось  для  нас  как  нельзя  более  удачно, и мы были этим
чрезвычайно  довольны.  Еще  примерно  через  час,  когда мы сидели вместе с
хозяйкой  в  комнате,  служанка принесла нам весточку, что судовладелец ждет
внизу,  и  она  к  нему  тут  же  спустилась,  пообещав  нам, что пойдет все
расскажет  и  постарается  убедить  его  взять нас на судно. Через несколько
времени она поднялась вместе с ним наверх.
     - Ну,  где  тут  честные  господа  вояки,  -  спрашивает  он, - которых
постигла  беда?  -  Мы  все, как один, встали и засвидетельствовали ему наше
почтение. - Так, стало быть, господа, вы не при деньгах?
     - Нет,  где  там,  -  ответил  один из нас. - И мы будем крайне обязаны
вам,  сэр,  если  вы  возьмете  нас на ваше судно, и готовы выполнять в пути
любую работу, жаль только - мы не моряки.
     - Как, вы никогда раньше не бывали в море?
     - Нет, - отвечали мы, - никогда.
     - Тогда  вы  мне  не  помощники,  -  говорит  он, - всех вас непременно
свалит  морская  болезнь.  Но ради милой хозяюшки я, так и быть, возьму вас.
Готовы вы тотчас отправиться? Я выхожу сегодня же ночью.
     - Конечно, сэр, - подтвердили мы, - можем выйти хоть сию минуту.
     - Ну,  зачем  же,  -  любезно заметил он, - сначала мы с вами выпьем. А
ну-ка, хозяюшка, - говорит он, - поднесите молодым людям пунша.
     Мы переглянулись, ведь у нас не было денег, но он это заметил.
     - Знаю,  знаю,  что нет денег, - сказал он, - пусть это вас не заботит,
мы  с  вашей  хозяйкой никогда не расстаемся, не выпив на дорожку. Ступайте,
голубушка, - добавил он, - приготовьте нам пунш.
     Мы поблагодарили его и сказали:
     - Да  благословит  вас  господь,  благородный  господин капитан, тысячу
раз! - так мы были счастливы выпавшей на нашу долю удачей.
     Пока мы пили пунш, он подзывает к себе хозяйку и говорит:
     - Я  наведаюсь  домой, прихвачу кой-какие вещички, попрощаюсь со своими
и  велю,  как  поднимется  прилив,  прислать  за  мной  шлюпку.  А  вы,  моя
голубушка,  -  говорит он хозяйке, - постарайтесь приготовить чего-нибудь на
ужин,  чтобы,  уж  коли  я  угощаю этих честных ребят путешествием, я мог бы
угостить их и ужином, вряд ли они сегодня хорошо пообедали.
     С  этим  он ушел. Вскоре мы услышали шум внизу, один из наших спустился
вниз  поглядеть и вернулся с известием, что на огне жарится отличная баранья
нога.  Не  прошло  и часа, как наш капитан вернулся, поднялся к нам наверх и
пожурил  нас,  что  мы  не  допили  пунш.  "Не робей, ребята, - сказал он, -
допьете  этот,  попросим  еще,  когда  я  угощаю таких бедолаг, как вы, я не
люблю скупиться".
     Мы  выпили,  покончили  с  пуншем,  и  нам принесли еще, капитан тут же
пустил  его  по кругу; затем появилась баранья нога; нет нужды говорить, как
усердно  мы  с  нею расправлялись, тем паче что нам не раз было сказано, что
платить  за нее не придется. После ужина капитан попросил хозяйку узнать, не
подошла  ли шлюпка. Она вернулась с ответом, что нет, еще не подошла, прилив
еще  недостаточно  высок.  "Что ж, - говорит капитан, - раз нет, подайте нам
еще  пунша".  Принесли  еще  пунша;  как  выяснилось  позднее, в него что-то
подмешали  или добавили больше бренди, чем полагается, потому как после этой
порции мы окончательно опьянели, а что до меня, так я и вовсе заснул.
     К  тому  времени, когда пора было отправляться, нам подали шлюпку, и мы
буквально  свалились  в  нее,  один за другим, и поплыли вместе с капитаном.
Большинство  из  нас,  если  не  все,  тут  же заснули и спали, пока наконец
шлюпка  не  стала  -  сколько прошло времени, долго ли мы плыли и как далеко
успели  отплыть,  никто  из нас не знал. Нас разбудили и сказали, что шлюпка
уже  у борта. Так оно и оказалось. С чужой помощью и поддержкой, без которых
мы  бы наверняка свалились за борт, нас подняли на судно. Помню только одно:
как  только мы оказались на борту, наш капитан - так мы стали его величать -
громко  позвал:  "А ну-ка, боцман, позаботься об этих джентльменах, размести
их  по хорошим каютам, пусть лягут да проспятся, они слишком устали!" Мы и в
самом  деле  очень устали, да еще напились, а я к тому же пил пунш впервые в
жизни.
     О  нас  действительно позаботились, как было приказано, и разместили по
каютам,  чтобы  мы  могли  тотчас лечь спать. Тем временем судно, совершенно
готовое  к  плаванию  и  лишь  по особому указанию бросившее якорь у Шилдса,
чтобы  дождаться  нас,  наконец-то  подняло якорь и, обойдя песчаную отмель,
вышло  в  море, так что, когда на другой день мы проснулись, а это случилось
что-то  около  полудня,  и  стали  озираться по сторонам, мы обнаружили, что
находимся  в  открытом  море,  земля  была еще видна, но совсем далеко, и мы
искренне  радовались,  что  приближаемся  к  Лондону. Так мы тогда полагали.
Обходились  с  нами прекрасно, и в течение примерно трех дней мы были весьма
довольны  нашим положением, но потом начали уже спрашивать: разве нам уже не
пора  прибыть?  Сколько  же  еще  нам идти до реки? "Какой реки?" - удивился
один  из  команды. "Как какой? Темзы!" - говорит мой Капитан Джек. "Темзы? -
повторил  матрос.  -  Да  о  чем  ты  говоришь? Ты что, еще не проспался, не
отрезвел,  что  ли?" Больше Капитан Джек не стал ни о чем спрашивать, поняв,
что,  кажется,  его одурачили; когда же немного погодя еще один из нас задал
тот  же  вопрос,  матрос,  ничего  не  знавший  об обмане, почувствовал, что
что-то  тут  не так, и, обернувшись к третьему англичанину, ехавшему с нами,
спросил:
     - Куда же, по-вашему, мы идем, что вы спрашиваете все о Темзе?
     - В  Лондон,  а  куда  же еще! - ответил англичанин. - Мы сговорились с
капитаном, что он доставит нас в Лондон.
     - Только  не  с  капитаном,  - говорит матрос, - могу ручаться. Бедняги
вы,  вас  же обманули! Я сразу смекнул, когда увидел, как вы поднимаетесь на
борт  вместе с этим негодяем киднеппером Джиллименом. Бедняги вы, бедняги! -
вздохнул  он. - Вы же плывете в Виргинию, это судно зафрахтовано в Виргинии,
вас туда продали.
     Наш  англичанин впал в неистовую ярость и разбушевался; мы все окружили
его.   У   кого  достанет  фантазии,  может  вообразить,  каково  было  наше
изумление,  в  какое  негодование  мы  пришли, услышав такую новость! Короче
говоря,  мы  выхватили  свои  шпаги и стали колоть направо и налево, словом,
подняли  на  борту  такой  шум, такой переполох, что матросам пришлось звать
себе  подмогу. Капитан первым делом отдал приказ нас обезоружить, однако при
этом  не  обошлось без ранений с обеих сторон, потом он велел привести нас к
нему в кают-компанию.
     В  каюте  он  заговорил  с  нами спокойно, выразил большое сожаление по
поводу  приключившегося  с  нами несчастья и высказал предположение, что нас
заманили  в  ловушку,  что  человек,  доставивший нас на борт, был настоящим
мошенником,  которого наняли купцы, сами тоже нечистые на руку, и, наверное,
когда  состоялось  знакомство, нам представили его как капитана этого судна,
не  так  ли? Мы подтвердили его догадку и дали ему о себе полный отчет - как
мы  зашли к хозяйке трактира осведомиться насчет угольщика, капитан которого
согласился  бы отвезти нас в Лондон, как этот человек взялся доставить нас в
Лондон на своем судне и прочее, то есть все, что вы уже знаете.
     Капитан  выразил  нам свое сочувствие и заверил нас, что он в этом деле
не  принимал  никакого участия, однако помочь нам не в его силах, и лучше уж
нам  доподлинно  знать  наше  положение,  а  именно, что нас посадили на это
судно  как  невольников,  которых  следует  сдать  в Мэриленде с рук на руки
такому-то  человеку, имя его капитан нам назвал. Если мы будем вести себя на
борту  тихо и подчинимся порядку, с нами всю дорогу будут хорошо обращаться,
и  он  сам  позаботится,  чтобы все обошлось для нас хорошо и по прибытии на
место,  -  словом,  от  него  зависящее  он  обещает  сделать. А вот если мы
проявим  непокорность  и  станем  буйствовать,  ему,  как  мы сами понимаем,
волей-неволей  придется  принять меры для нашего успокоения, то есть на руки
нам  наденут  наручники, отправят нас вниз и будут держать в трюме на замке,
ибо он несет ответственность за порядок на корабле.
     Капитан  Джек так и взорвался и, словно помешанный, налетел на капитана
с  проклятьями  и угрозами, крича, что перережет ему глотку тут же, на борту
судна,  или  на  берегу,  все  равно где, но только он до него доберется, не
удастся  здесь,  сейчас,  так  позже  в  Англии,  если  только  тот  посмеет
когда-нибудь  еще  нос  в  Англию показать. Ничего, капитан своего дождется,
пусть  даже  его,  Джека,  увезут  в Виргинию, когда-нибудь он найдет дорогу
назад в Англию и спустя хоть двадцать лет, а расплатится с ним сполна.
     "Что  ж,  молодой  человек,  -  говорит  капитан  с  улыбкой, - сказано
откровенно,  так  что  придется мне позаботиться о вас, пока вы находитесь у
меня  на борту, к тому же я должен позаботиться и о себе самом". - "Делайте,
что  хотите,  -  смело  заявил  Капитан  Джек. - Рано или поздно я все равно
отомщу  вам".  -  "И  все-таки  я  рискну,  долг  прежде всего, - все так же
спокойно  сказал капитан, - только сначала мы должны кое-что обсудить". И он
приказал  боцману,  который  стоял  рядом, взять Джека под стражу, что тот и
выполнил.  Я  попросил  Джека сохранять спокойствие, не волноваться, сказал,
что ведь капитан не виноват в нашем несчастье.
     - Не  виноват! Да будь он проклят! - вскричал Капитан Джек. - Неужто ты
думаешь,  он  не  нагрел  руки на этом подлом деле? Да разве честный человек
примет  к себе на корабль людей, не спросив даже, что к чему, и увезет их за
тридевять  земель, не перемолвившись с ними ни словечком? А теперь, когда он
узнал,  как  варварски  с  нами обошлись, почему он не высадит нас на берег?
Говорю  тебе, он сам злодей, злодей, и все тут! Не понимаю, почему бы ему не
завершить  свое  злодейство  и  не  прикончить нас - он бы тем самым избежал
нашей  мести.  Ему  только  и остается, что послать нас к дьяволу или самому
туда  отправиться,  иначе  он  от меня не уйдет! Я не он, я действую честно.
Выложил  ему  все  прямо и откровенно и сразу успокоился, теперь я спокойнее
его самого".
     Я  бы  сказал,  что  капитан  был слегка уязвлен его дерзостью, так как
Джек  еще  долго  продолжал  в  том  же духе все с такой же запальчивостью и
вдохновением,  хотя всячески сдерживался. Меня он удивил, потому как никогда
еще  я  не  слышал от него таких пламенных и таких толковых речей. Повторяю,
капитан  был  слегка  уязвлен,  однако  продолжал разговаривать с ним весьма
учтиво.  "Послушайте,  молодой  человек,  -  сказал  он  ему, - я все от вас
терплю,  понимая  всю  тягостность  вашего положения, тем не менее я не могу
позволить  вам  без  конца  угрожать  мне,  а  посему  вынужден  проявить  в
отношении  вас  большую  суровость,  чем намеревался, и все-таки я предприму
только  самое необходимое, на что толкают меня ваши постоянные угрозы лишить
меня  жизни". "Кнута ему! - крикнул тут боцман. - Пусть познакомится с нашей
кошкой-девятихвосткой!"  Только  потом  мы поняли, что это значит, когда нам
объяснили,  что  он  предлагал  Джека  сперва  выпороть,  а  потом  еще соли
насыпать,  - словом, поблажки не давать. Но капитан остановил боцмана. "Нет,
нет,  - сказал он, - молодой человек и так пострадал, он имеет все основания
горячиться.  Однако  моей  вины  тут  нет,  я его не обижал", - добавил он и
снова  заявил  при  всех, что не причастен ко всему этому, что на борт судна
Капитана  Джека  и нас вместе с ним доставил агент владельцев судна, которые
все  и  оплатили,  так  уже  и раньше случалось, им не раз приходилось иметь
дело  с  невольниками,  каждое  плавание они перевозят их большими группами,
хотя  ему  как  капитану  корабля никакой выгоды от этого нет, но все решают
владельцы  судна, они сами сажают их на борт, и не его забота наводить о них
справки  или  доказывать  свою  невиновность,  хотя  вся эта грязная история
весьма  огорчает его и ему крайне неприятно быть слепым орудием в таком деле
-  увозить  нас  против нашей воли; если бы только ветер и погода позволили,
он  бы  высадил  нас  на  берег,  но,  к сожалению, сейчас дует юго-западный
ветер,  да  к тому же сильный, баллов семь - девять, и мы почти уже достигли
Оркнейских островов, а потому это невозможно.
     И  все  равно  капитан  виноват,  сказал  Джек, пусть дует какой угодно
ветер,  он  так  и  так  не  должен  везти  нас  против нашей воли, а что до
владельцев  судна и прочего, это его не освобождает от ответственности, ведь
он  - капитан судна, которое увозит нас, и какой бы хитростью ни заманил нас
на  борт какой-то там негодяй, - теперь-то все стало ему известно, - увозить
нас  равносильно  убийству,  и  если он не высадит нас на берег, как мы того
требуем, значит, он вор и убийца.
     Капитан  своей  сдержанности  не  изменил,  и  тогда  я  встав