что ж их за это бранить? Мужчины вечно спешат,
их  мысли  и внимание всецело поглощены разговором, что делает их совершенно
беззащитными  перед такими глазастыми пронырами, как мы; им следовало бы или
вовсе  никогда  не  класть  бумажников  в  карман,  или  если  уж класть, то
аккуратнее,  а  лучше  вообще  не  хранить  в  бумажниках  ничего ценного. Я
остановился  как  раз  напротив  того господина в переулке, который называют
Суизен-Элли,  а  вернее  -  в  проулке между Суизен-Элли и Биржей, как раз у
прохода,  который  ведет от Элли прямо к Бирже. Само собой, когда я, как уже
сказал,  увидел, как злополучный бумажник путешествует из кармана и обратно,
мне  в  голову  пришла  идея,  что,  прояви я известную ловкость, и бумажник
будет  мой;  Уилл,  на моем месте, наверняка бы вытащил его, если бы увидел,
как  тот  снует  туда-сюда.  Когда  же  я  заметил  его  кончик, торчащий из
кармана,  я  сказал себе: "Не зевать!" Я пересек проход, протиснулся поближе
к  этому  господину  и  потянул  за  торчащий  кончик  - рукой я при этом не
двигал;  бумажник оказался у меня, а господин даже не успел ничего заметить,
остальные  тоже.  Я  тут  же прошмыгнул вперед и вышел на площадь с северной
стороны,  то есть к Бирже, оттуда по Бартоломью-Лейн прямо к Токенхаус-ярд и
переулком,  ведущим  к  Лондонской  Стене, дальше через Ворота-у-Болота и во
втором,  считая  от  центра,  квартале  Мурфилдса уселся прямо на траву; это
было  условленным  местом  нашей с Уиллом встречи, если один из нас подцепит
добычу.  Когда  я  добрался  туда,  Уилла  еще не было, он появился примерно
через полчаса.
     Увидев  Уилла,  я тут же осведомился, ухватил он что-нибудь или нет; он
был  бледен  и  казался  испуганным.  Однако  ответил мне: "У меня-то пусто,
ровным  счетом  ничего,  а  вот  что  у  тебя, - говорит он, - сукин ты сын,
счастливчик!  Удалось-таки  выудить  у благородного господина на Суизен-Элли
бумажник,  а?" - "Удалось, - ответил я и засмеялся. - Только как ты узнал об
этом?"  -  "Хм,  узнал!  Да  этот господин, - говорит он, - рвет и мечет, он
почти  обезумел от горя, кричит, топает ногами, раздирает на себе одежду, он
говорит,  что пропал и разорен совершенно, а люди толкуют, будто в бумажнике
было  незнамо  сколько  тысяч  фунтов.  Давай-ка посмотрим, что там на самом
деле", - говорит мне Уилл.
     И  вот  улеглись  мы  с  ним рядышком на траве у всех на виду, чтобы не
возбуждать  подозрений,  и  наконец  открыли бумажник; в нем оказалось полно
всяких  бумаг  и  долговых расписок, некоторые из них от ювелиров, другие от
страхового  общества  и  так далее. Однако самое ценное, по-видимому, ценнее
всего  остального, хранилось в особом отделении бумажника. Это был маленький
ларчик  тоже с несколькими отделениями, и в одном из них завернутые в бумагу
лежали  неоправленные  бриллианты.  Как мы потом сообразили, тот человек был
евреем,  который занимался торговлей драгоценностями и которому, безусловно,
следовало бы с большим тщанием беречь их.
     Да,  такое  богатство показалось огромным даже Уиллу, неизвестно, что и
делать  с  таким;  и хотя к тому времени я уже начинал получше разбираться в
подобных  делах,  не  то что раньше, когда я вовсе не знал цены деньгам, все
же  Уилл тут был намного опытнее меня. Однако он был не менее меня озадачен.
С  нами  получилось  то же, что с петушком из басни, и виной всему - бумаги;
среди  них был вексель от сэра Генри Фернеса на тысячу двести фунтов, да еще
бриллианты  на  сумму,  как говорили, примерно в сто пятьдесят фунтов, и все
это,  сами  понимаете,  не имело для нас проку; небольшой кошелек с золотыми
монетами  пригодился  бы  нам  куда больше. "Погоди, - говорит Уилл, - давай
поглядим, может, среди них есть какой-нибудь скромный вексель".
     Мы  просмотрели  все  бумаги  и  обнаружили  среди  них чью-то долговую
расписку  на  тридцать  два  фунта.  "Это  сойдет,  -  говорит Уилл, - пошли
узнаем,  где  он живет". И мы снова отправились в город; Уилл зашел на почту
и  выяснил там, что этот человек живет у Темпл-Бара. "Ладно, - говорит Уилл,
-  рискну, пойду и получу деньги, может, туда еще не поспело предупреждение,
чтобы задержать выплату".
     Но  потом  у  него  мелькнула  новая  мысль.  "Стой,  - говорит Уилл, -
вернусь-ка  я  сначала  на  Суизен-Элли, может, что проведаю, уверен, паника
там  еще не утихла, а того человека, который остался без бумажника, кажется,
увели  в  таверну "Королевская Голова", что в самом конце улицы, там у входа
собралась тогда целая толпа".
     И  Уилл  уходит;  он  приглядывается  ко  всем, выжидает, наконец видит
несколько  людей, из тех, что не успели разбрестись и сбились все в кучку, и
спрашивает  у  одного  из  них,  что произошло; они ему рассказывают длинную
историю,  как  один господин потерял бумажник, в котором был целый сверток с
бриллиантами  и  векселя  на много тысяч фунтов и всякое прочее; а еще, мол,
только  что  объявили, что тому, кто найдет и вернет их, будет награда в сто
фунтов.
     "Если  б  мне  только  знать,  -  говорит Уилл одному из тех, с кем вел
разговор,  - у кого бумажник, я бы наверняка сумел помочь бедному господину,
и  он  получил  бы  его  назад.  Не помнит ли он, не болтался тут кто-нибудь
поблизости,  мальчишка или парень? Если бы только он мог описать его, это бы
много  помогло".  Кто-то из слушателей, принимавший особенно горячее участие
в  бедном  господине,  пошел  и  сообщил  ему, что говорит у входа в таверну
какой-то  молодой  человек,  то  есть  Уилл; тогда другой господин выходит к
нему,  отводит  Уилла  в  сторонку  и  просит  повторить,  что он только что
говорил  по  поводу  этого  дела.  Уилл  выглядел  вполне  внушающим доверие
молодым  человеком,  и  хотя  был  он  в  своем деле уже мастером, однако по
внешности  этого  никак  нельзя  было  сказать.  Он  отвечал,  что  случайно
осведомлен  об  одной  истории,  в  которой  замешана  целая шайка карманных
воришек,  так что, если бы ему дали хотя бы примерное описание подозреваемой
личности,  он  ручается,  что  найдет вора и сумеет вернуть награбленное. На
это  господин  предложил ему пойти вместе с ним к пострадавшему, что они тут
же  и  сделали. Уилл потом рассказывал, что тот сидел, откинувшись на спинку
стула,  бледный  как  полотно, совершенно безутешный, словно приговоренный к
казни, по описанию Уилла.
     Когда  они  пришли  к нему и спросили, не шатался ли поблизости от того
места,  где  он  стоял,  какой-нибудь  мальчишка  или оборванец постарше, не
терся  ли  около  него,  он  ответил  "нет",  таких  там не было, он даже не
помнит,  чтобы  к нему вообще кто-нибудь там подходил. "Да-а, - сказал Уилл,
-  тогда  трудновато  будет найти воров, если вообще это возможно. Однако, -
сказал  Уилл,  -  если  вы  считаете,  что  игра  стоит свеч, я могу поближе
сойтись  с этими мошенниками, хотя не хотелось бы, чтобы меня с ними видели,
однако  я проникну к ним, и если это проделал кто-нибудь из их шайки, десять
против одного, я что-нибудь да разузнаю".
     Тогда  Уилла  спросили,  знает  ли он, какую награду предложил господин
тому,  кто вернет ему бумажник; Уилл ответил "нет" (хотя у входа и слышал об
этом),  тогда  они  сказали,  что  он обещал за это сто фунтов. "Это слишком
много,  - возразил Уилл, - и если вы доверяете это дело мне, я или раздобуду
бумажник  за  меньшее  вознаграждение, или если не сумею, то вовсе ничего не
возьму".  Тут господин, у которого украли бумажник, сказал другому: "Передай
ему,  что,  ежели он сумеет раздобыть его за меньшее вознаграждение, разницу
получит  он".  На  что  Уильям,  как они его называли, сказал, что будет рад
оказать  господину  такую услугу и получить за то награду. "Так вот, молодой
человек,  -  говорит  один из присутствующих, - что бы вы ни назначили этому
юному  виртуозу,  совершившему  кражу,  ибо,  клянусь,  такое  проделать мог
только  виртуоз,  он  получит  свое  в  пределах  ста фунтов, а вам господин
желает вручить, помимо всего, пятьдесят фунтов за ваши старания".
     "Поверьте,  сэр,  -  говорит  Уилл  с  самым  серьезным  видом,  -  все
получилось  совершенно  случайно: я проходил мимо дверей в таверну и, увидев
толпу,   спросил,   что  произошло,  однако,  если  благодаря  моим  усилиям
несчастный  господин  получит  назад свой бумажник со всем его содержимым, я
буду  очень  рад;  и,  признаюсь, сэр, не так я богат, чтобы отказываться от
пятидесяти  фунтов,  они мне весьма пригодятся". Вслед за этим он условился,
куда должен прийти и кому сообщить, если он что-либо выяснит, и так далее.
     Уилл  задержался  там  так  надолго,  что я, как мы с ним решили, пошел
домой;  он  не  возвращался  до самой ночи; мы еще раньше догадались, что не
стоит  идти  от  них прямо ко мне, на случай если они захотят последовать за
ним  и сцапать меня. Уговор был такой: если встреча окажется безуспешной, он
вернется  через  полчаса, если задержится, то мы встречаемся в обычном месте
наших вечерних свиданий на Розмэри-Лейн.
     Вернувшись,  он  передал  мне  весь разговор, особенно напирая на то, в
каком  отчаянии  находится  господин,  у которого пропал бумажник, и выразил
полную  уверенность,  что  если мы вернем его, то получим за это кругленькую
сумму.
     Весь  вечер  мы совещались и составили такой план: назавтра он у них не
появится,  а придет лишь послезавтра, но ничего им существенного не сообщит,
а  скажет  лишь,  что  напал  на  след  и  надеется  достичь успеха, словом,
изобразит   все  дело  как  можно  сложней  и  создаст  видимость  всяческих
препятствий.  Когда  на третий день он встретился с пострадавшим господином,
тот  уже  начал  волноваться, почему Уилл долго не появляется, и сказал, что
Уилл,  верно,  водит  его  за  нос  и  напрасно,  дескать,  они  были  столь
легковерны тогда, что отпустили его, даже толком не расспросив.
     Уилл  принял  оскорбленный  вид и сказал, что, если его принимали не за
того,  кто  он  есть, только потому, что он взял на себя смелость предложить
им  свои  услуги,  они  могли  бы  уже  понять,  что  ошиблись  на его счет,
поскольку  он ведь сам добровольно вернулся к ним. Но если они полагают, что
следовало  бы  допросить  его,  что  ж,  пожалуйста,  пусть допрашивают хоть
сейчас,  а  сообщить  он  хотел  только  то,  что  ему известно, где обитает
кое-кто  из молодых мошенников, прославившихся как раз подобными проделками,
и,  поговорив с ними, а затем предложив им деньги и всякое такое, он уверен,
что  заставит  их  выложить  друг  о  друге  все, что нужно, и таким образом
соберет   все  сведения,  которые,  если  это  будет  необходимо,  он  готов
повторить  хоть  перед  самим  мировым  судьей;  и,  наконец,  последнее: он
потерял  день,  а  то и два, стремясь услужить им, а за все свои старания не
заработал  ничего,  кроме  подозрений,  и это-то после всего, что он для них
сделал, так что пусть теперь они ищут свое добро сами, как хотят.
     Тогда  они  пошли  на  попятный  и  спросили его, есть ли хоть малейшая
надежда  вернуть пропажу, на что он ответил им, что, не для хвастовства будь
сказано,  он кое-чего добился, и благодаря ему бумажник, векселя и прочее не
сожгли;  однако  он  не  станет  им  ничего  рассказывать, пока они не будут
любезны  ответить  на  один-два  его  вопроса. Они сказали, что готовы, если
сумеют ответить, и попросили сказать, что его интересует.
     - Послушайте,  сэр, - сказал он, - как можете вы рассчитывать, что хоть
один  жулик, обчистивший вас на такую порядочную сумму, явится, чтобы отдать
себя  в  ваши  руки,  признается, что все ваше богатство у него и вот он его
вам   возвращает,   если   вы   не   гарантируете   ему  выплату  обещанного
вознаграждения  и  не  дадите  заверение,  что  его  не  задержат, не станут
задавать ему вопросов и не призовут к ответу перед судом?
     В ответ ему пообещали дать все возможные гарантии.
     - Не  знаю, - сказал он, - не знаю, что за гарантии! Когда бедный малый
окажется  в  ваших  когтях  и  выложит  вам  ваше  богатство,  вы имеете все
основания  тут же схватить его, как вора. Да он и есть вор. Вы заберете свое
богатство,  а  его  отправите в тюрьму, и чем же тогда можно будет исправить
положение?
     Такой  поворот  дела поставил их в тупик, и они попросили его, не может
ли  он  постараться  заполучить  все  в  свои  руки,  и  тогда  они выплатят
обещанные  деньги ему еще до того, как он выпустит из рук добычу, а когда он
уйдет от них, они обещают еще полчаса не покидать комнаты.
     - Нет,  господа,  -  сказал  он, - так не пойдет. Если бы вы раньше так
говорили,  вместо  того чтоб ни за что ни про что грозиться арестовать меня,
я  бы  вам  поверил, но теперь ясно, что у вас на уме, и ни я, ни кто другой
не может быть уверен в своей безопасности.
     Чего  только они не предлагали, но все было напрасно; наконец кто-то из
присутствующих  измыслил  способ  обеспечить  ему  безопасность, посулив под
залог  долгового  обязательства на тысячу фунтов, что не тронут его, чего бы
ни  случилось.  Но  Уилл  отговорился тем, что это их все равно ни к чему не
обяжет,  да  и  обязательство  это  никакой  цены не имеет, ибо стоит только
показать  им  добычу,  и  они  ее  схватят,  а  подумаешь,  дело, сказал он,
отправить  какого-то  жалкого  воришку  под  суд?  В  виде  награждения, так
сказать.  На это они не знали, что и возразить, сказали только, чтобы он сам
взял  у того мальчишки, если это мальчишка, украденное, а они тогда выплатят
все  обещанные  деньги ему. Но он лишь рассмеялся и сказал: "О нет, господа,
я  ведь не вор! И совершенно не желают брать на себя такую роль в расчете на
вашу милость".
     Тогда  они  сказали,  что просто не знают, что делать и как это ужасно,
что  он  не хочет им довериться, а он заметил, что, напротив, он очень хотел
бы  им  довериться  и  услужить, если бы не думал, как это ужасно навлечь на
себя  обвинение  в  воровстве  и  погубить  себя из-за одного только желания
помочь им.
     Наконец  они  предложили  выдать  ему  расписку,  что  ни  в чем его не
подозревают,  что  никогда  не  предъявят  никаких  обвинений в связи с этим
делом,  а  также  подтверждают, что он производил розыски ценных бумаг по их
просьбе,  и  если  он их представит им, они обязуются выплатить ему такую-то
сумму  при  вручении  или  даже  до  вручения  этих бумаг, не требуя от него
назвать или представить то лицо, которое отдаст ему эти бумаги.
     Получив   такое  свидетельство,  подписанное  тремя  из  присутствующих
господ  и среди них самим господином, у которого украли бумаги, Уилл заявил,
что  пойдет  и  сделает  все возможное, чтобы раздобыть бумажник со всем его
содержимым.
     Но   сначала   он   попросил  составить  подробный  список  всего,  что
находилось  в  бумажнике,  чтобы  никто  не  мог  сказать  потом,  когда  он
предъявит  бумажник, что в нем чего-то не хватает, и этот список запечатать,
а  он,  в  свою очередь, заставит наложить печать на бумажник, когда получит
его.  Они  с этим согласились, и тут же господин составил подробный перечень
векселей,  какие,  как  он помнит, сказал он, были в бумажнике, а также всех
бриллиантов.

     Один вексель за подписью сэра Генри Фернесса на 1200 ф.
     Один  вексель  за  подписью сэра Чарлза Данкома на 800 ф. с вычетом 250
ф. 550 ф.
     Один вексель за подписью Ф.Тассела, ювелира 165 ф.
     Один счет на имя сэра Фрэнсиса Чайлда 39 ф.
     Счет  на  имя  некоего Стюарта, который содержит контору по закладным и
страховке 350 ф.
     Сверток  с  37  неоправленными  бриллиантами, стоимостью примерно в 250
фунтов.
     Маленький  пакетик  с  тремя  большими необработанными бриллиантами и с
одним, тоже большим, отшлифованным и граненым, стоимостью в 185 фунтов.

     И  за  все  эти  богатства  они  обещали  ему  столько,  на  сколько он
сторгуется  с  самим  жуликом,  однако  не  более  пятидесяти  фунтов  и еще
пятьдесят фунтов ему за то, что он доставит им все это.
     Теперь  он знал, за какую ниточку ему ухватиться, и пришел прямо ко мне
и  честно  выложил все, как есть; я тут же вручил ему бумажник, и он сказал,
что,  по  его  мнению,  будет  вполне справедливо взять всю обещанную сумму,
поскольку  дело  выглядит  так,  будто  он оказывает им услугу, облегчая тем
самым  их  положение; я с этим согласился, и на другой день он отправился на
условленное место, где господа уже ожидали его.
     Он  сразу  же  сообщил им, что выполнил их поручение, чем, он надеется,
они  будут  довольны;  он  признался  им,  что, если бы не бриллианты, он бы
вручил  все  назад  за десять фунтов, однако бриллианты так играли и сияли в
мальчишеском  воображении,  что воришка уже поговаривал о бегстве во Францию
или  Голландию,  чтобы  прожить  там свою жизнь благородным джентльменом, на
каковые  слова  господа  только  рассмеялись. "Однако же, - сказал он, - вот
бумажник!"  И  с  этими  словами  он  вытащил бумажник, завернутый в грязный
цветной   лоскут,   такой   грязный,  словно  во  всех  лужах  выкупался,  и
запечатанный  каким-то  никудышным  сургучом  с изображением фартинга вместо
печати.
     Они  распечатали  опись  всех  ценностей,  а  он  одновременно развязал
грязный  лоскут  и  показал  господину  его  бумажник,  от чего тот пришел в
неописуемую  радость, но хотя предварительные переговоры и подготовили его к
этой  радости,  он  все-таки  был вынужден попросить бокал вина или коньяку,
чтобы не лишиться чувств.
     Открыли  бумажник и первым делом достали оттуда сверток с бриллиантами,
все  они  оказались  на  месте,  все до одного, лишь маленький пакетик лежал
отдельно,  но  и  в  нем, как засвидетельствовал владелец, все было в полном
порядке, только необработанные бриллианты смешались с остальными.
     Затем   зачитали  подряд  все  векселя  и  обнаружили  один  лишний  на
восемьдесят  фунтов,  который  не  был  упомянут  в  описи, да еще некоторые
бумаги,  не  ценные,  но  очень  важные для господина; и он признал, что все
возвращено  по-честному.  "А  теперь,  молодой  человек, - сказали они, - вы
убедитесь,  что и мы честно сдержим свое слово по отношению к вам". И первым
делом  они  выдали  ему  лично пятьдесят фунтов, а затем отсчитали пятьдесят
для меня.
     Он  взял  свои  пятьдесят  фунтов и спрятал их в карман, но так как они
были  в  золотых, он сначала завернул их в бумагу. Затем он стал отсчитывать
следующие  пятьдесят  фунтов,  но,  отсчитав  тридцать,  сказал:  "Так  вот,
господа,  поскольку  я  вел  честную  игру,  пусть  у вас не будет оснований
считать,  что я был честен не до конца. Я беру у вас только тридцать фунтов,
поскольку  на  эту  сумму  я  уговорился с юным вором, так что вот вам назад
двадцать фунтов".
     Они  смотрели друг на друга, изумленные такой честностью. Потому как до
этой  минуты  в  глубине  души у них все-таки таилось подозрение, что Уилл и
есть  вор,  однако  подобная  хитрость  совершенно  обелила его в их глазах.
Господин,   обретший   снова   свои   бумаги,   заметил   тихо   одному   из
присутствующих:  "Отдайте ему все". Но другой возразил (тоже тихо): "Нет, не
стоит,  раз  уж  он  сам  назвал  цену  и  удовлетворен  своими пятьюдесятью
фунтами,  которые вы ему дали". - "Ну хорошо, пусть будет по-вашему". Однако
не  так  уж  тихо  они  говорили, и Уилл, услышав их, заметил: "Нет, нет, не
надо,  я  совершенно  удовлетворен, я очень рад, что мне удалось оказать вам
услугу", - и на этом они стали прощаться.
     Но  до  того,  как все разошлись, один из господ-свидетелей сказал ему:
"Послушайте,   молодой   человек,   вот   вы   сейчас   убедились   в  нашей
справедливости,  мы  поступили  с  вами  так  же честно, как вы с нами, и не
просим  вас  открыть нам, кто этот ловкач, схвативший награду, но, поскольку
уж  вам  довелось  говорить  с  ним,  не  могли  бы  вы  удовлетворить  наше
любопытство   и   рассказать,   как   он  это  проделал,  чтобы  впредь  нам
остерегаться таких виртуозов".