ое  из  нашей  банды  - Уилл и один из тех двоих - встретили
одинокого  путника, торопившегося в город; почти совсем уже стемнело, и Уилл
крикнул:  "Готовьсь!"  Это,  кажется,  означало, что нам следует замереть на
месте  в  отдалении  от  него  и, если ему понадобится помощь, приблизиться,
если же заметим опасность, дать ему сигнал.
     И  вот  Уилл  подходит  к этому господину, останавливает его и говорит:
"Ваши  деньги,  сэр!"  Прохожий,  видя,  что Уилл один, замахивается на него
своей  палкой,  однако  Уилл,  парень  верткий и сильный, налетает на него и
валит  на  землю;  тот  просит  пощады,  а  Уилл  божится, что перережет ему
глотку.  Пока  разворачиваются эти события, мимо по дороге проезжает наемная
карета,  и  тогда четвертый из нашей шайки, который стоял как раз на дороге,
кричит:  "Готовьсь!"  Этим  он  дает  знать,  что  пахнет богатой добычей, а
опасности  нет  никакой,  и  напарник Уилла немедля бросается ему на помощь;
они  останавливают  карету,  в которой ехали доктор и хирург, возвращавшиеся
от  солидного  пациента,  получив  от  него,  я  полагаю,  не менее солидный
гонорар,   поскольку  у  них  отняли  два  туго  набитых  кошелька,  один  с
одиннадцатью   или  двенадцатью  гинеями,  а  другой  с  шестью,  не  считая
карманной  мелочи, двух пар часов, одного кольца с бриллиантом да еще ящичка
с хирургическими инструментами из чистого серебра.
     Пока  наши  дружки  были  заняты  делом, Уилл стерег пешехода, которого
повалил  на  землю;  впрочем,  он пообещал не убивать его, если тот не будет
шуметь,  однако  не  давал ему даже шевельнуться, пока не услышал снова стук
кареты  и  не убедился, что дело на той стороне дороги обделано чисто. Тогда
он  оттащил  человека  от  проезжей  части,  связал  ему  за  спиной  руки и
посоветовал  лежать  смирно,  не  шуметь,  посулив через полчаса вернуться и
развязать  руки,  в чем дал честное благородное слово, а ежели тот закричит,
то он вернется, чтобы прикончить его, сказал он.
     Бедняга  пообещал лежать смирно и не шуметь, и свое обещание сдержал; в
кармане  у  него оказалось всего одиннадцать шиллингов шесть пенсов, которые
Уилл  и  забрал,  а  потом  примкнул  к  остальным; когда они встретились, я
находился  уже  около  Пиндар-оф-Уэйкфилд,  и  мне  тоже представился случай
крикнуть: "Готовьсь!"
     Я  увидел  двух  бедных  женщин,  одна  смахивала  на няньку, другая на
горничную,  и  направлялись  они  в  Кентиш-Таун. Поскольку Уилл знал, что я
новичок  в  этом деле, он тут же подлетел ко мне на подмогу, однако, увидев,
что  дело  выеденного  яйца  не  стоит,  сказал:  "За  работу, Полковник!" Я
подошел  к  женщинам  и, обращаясь к старшей, то есть к нянюшке, сказал: "Не
спешите   так,  я  хочу  с  вами  поговорить".  Они,  видимо,  испугались  и
остановились.  "Не  бойся, милая, - сказал я горничной, - пошарь-ка лучше на
дне  своего кармана, и, пусть сумма невелика, дело сразу устроится, я вас не
обижу".  Как  раз  в  это  время  к нам подошел Уилл, которого они раньше не
видели  и потому от неожиданности вскрикнули. "Перестаньте, - говорю я, - не
вопите,  если  не  хотите  заставить  нас  против  нашей же воли действовать
силой.  Отдавайте-ка  все  ваши  деньги  без  лишних слов, и мы вас отпустим
подобру-поздорову".  На это бедная служанка вытаскивает пять шиллингов шесть
пенсов,  а старуха целую гинею и еще шиллинг, оплакивая их горючими слезами,
потому как отдала последние свои деньги.
     Что  делать,  мы  забрали  у них все, хотя сердце мое обливалось кровью
при   виде  отчаяния  бедной  женщины,  когда  она  расставалась  со  своими
деньгами,  и  я  спросил ее, где она проживает. Она ответила, что фамилия ее
Смит  и  что  живет  она  в  Кентиш-Тауне;  больше  я  ничего не сказал ей и
предложил  следовать по своим делам, а деньги отдал Уиллу, и через несколько
минут  мы  присоединились  к  остальным.  Тогда  один  из  двух грабителей и
говорит:  "Пошли, нечего топтаться на одном месте, пора сматывать удочки". И
мы  двинулись  прочь  оттуда,  пересекли  Мурфилдс,  а  оттуда  - напрямик к
Тотенхэм-Корту,  когда  Уилл  вдруг  говорит:  "Стойте, я должен вернуться и
освободить  того  человека!"  -  "А-а,  черт с ним, - говорит один из тех, -
пусть  валяется".  - "Нет, - говорит Уилл, - не хочу я нарушить слово, пойду
развяжу  его".  И  он вернулся на место, однако человек уже исчез, то ли сам
развязал  себя,  то  ли  кто  мимо  проходил  и он взмолился о помощи, и его
освободили,  во  всяком  случае,  Уилл его не нашел и тот не отозвался, хоть
Уилл и осмелился дважды громко окликнуть его.
     Это  заставило  нас  заторопиться, однако идти по Тотенхэм-Корт-Роуд им
показалось  слишком  опасно,  так  что  они вошли в город возле Сент-Джайлз,
потом  свернули  на  Пикадилли и следовали по ней до ворот Гайд-Парка: здесь
они,  вернее, Уилл и один из его компании, рискнули ограбить еще одну карету
где-то  в  районе  между  воротами парка и Найтсбриджем; в карете ехали лишь
джентльмен  с  дамой  легкого  поведения,  то  есть шлюхой, которую, судя по
всему,  он  подцепил неподалеку от Спринг-Гарден; они отобрали у джентльмена
все  деньги,  часы  и шпагу с серебряным эфесом, когда же подступились к его
даме,  она  покрыла их на чем свет стоит за то, что они отняли у джентльмена
все  его  деньги и для нее ничего не осталось, у нее же самой не оказалось и
шестипенсовика, хотя одета она была вполне прилично.
     После  этого  подвига  мы  покинули дорогу и, миновав пустошь Мурфилдс,
пришли  в  Челси;  по  пути  от  Уэстминстера  к Челси нам повстречались три
джентльмена,  но  на вид они были крепкие ребята, так что связываться с ними
не  стоило,  к  тому же, побоявшись идти одни через Мурфилдс в такое позднее
время  (уже  пробило восемь, и хотя луна светила, все же было слишком поздно
и  слишком темно, чтобы чувствовать себя в безопасности), они наняли в Челси
троих  провожатых,  двое  были  с  вилами,  а  третий, лодочник, с багром на
шесте,  чтобы  охранять господ, так что мы постарались убраться с их дороги,
чтобы  они  нас,  по возможности, не заметили, но они все-таки увидели нас и
крикнули: "Кто идет?" Мы ответили: "Добрые люди!"
     И они проследовали дальше, к великому нашему удовольствию.
     Когда  мы  добрались  до Челси, оказалось, нам предстоит другая работа,
которая  также  была  мне  в  новинку,  а  именно - ограбление дома. Судя по
всему,  у них был сговор со слугой из этого дома, который тоже принадлежал к
их  шайке; этот мошенник служил то ли камердинером, то ли ливрейным лакеем и
должен  был впустить их по условленному сигналу. И вот этот малый не оттого,
что  у  него  не  хватило  подлости, а просто по пьянке забыл свою роль, чем
горько  разочаровал  нас,  так  как  он  пообещал  встать  в два часа ночи и
открыть  нам  дверь, а вместо этого напился и не пришел домой как положено к
одиннадцати,  за  что  господин  вообще  велел  его  прогнать,  двери в доме
запереть и другим слугам его не впускать ни под каким видом.
     Мы  были  около  дома уже к часу ночи, - надо было осмотреться, а потом
залечь  у  стены Боферт-Хаус, пока не пробьет два, и только тогда вернуться.
Но  вот  послушайте  только:  подходим  мы  к  дому  и видим у дверей нашего
молодца,  который  дрыхнет  без задних ног, в стельку пьяный. Уилл, который,
как  я  понял, был главарем в этих делах, стал будить его, а так как негодяй
уже  проспал  часа  два, то он слегка очухался и доложил нам о своем, как он
выразился,  невезенье, из-за которого не может теперь попасть в дом; с собой
у  них  имелись  кой-какие  инструменты,  которые помогли бы взломать замок,
однако  Уилл  полагал,  что лучше подождать другого раза, когда их впустят в
дом по-тихому, и было решено отложить дело до следующего случая.
     Да,  пьянка  эта  сослужила хорошую службу владельцам дома, потому как,
будучи  не  только  выпивохой, но и наглецом, слуга спьяну обронил несколько
слов,  звучавших  подозрительно,  в  том духе, что, мол, пусть лучше откроют
ему  дверь,  не то им же хуже будет, и все в таком роде; господин слышал его
слова  и  утром  велел  ему убираться восвояси и носу больше не казать в его
дом;  вот  я  и говорю, хорошую службу сослужила эта пьянка всему семейству,
ибо  спасла  их  от  ограбления,  а  может,  и  от гибели, потому как судьба
поставила  на  их  пути грязную шайку убийц, в которой, как я потом выяснил,
насчитывалось   всего   тринадцать  человек,  из  коих  трое,  как  правило,
нанимались  в  услужение  к господам, чтобы как-нибудь ночью открыть дверь и
впустить  в дом остальных бандитов, а там уж пусть они грабят и убивают хоть
всех подряд.
     Я  провел  с  ними  всю  ночь;  из  Челси,  где, как я уже упоминал, их
постигло  разочарование,  они  отправились  в  Кенсингтон,  там они влезли в
пивоварню  и  в  прачечную, а оттуда проникли на кухню господского дома, где
сняли  небольшой  медный  котел  и  унесли  его,  а  с ним заодно кое-что из
оловянной   посуды,  и  благополучно  скрылись;  потом  каждый  добрался  до
условленного места, где обычно оставлял краденое.
     Весь  следующий  день  мы спокойно отдыхали и делили выручку за прошлую
ночь;  на  мою  долю  пришлось  восемь фунтов девятнадцать шиллингов; медный
котел  и  оловянную  посуду взвесили, и тут же нашелся человек, который взял
их  на вес за половинную стоимость. Вечером мы с Уиллом вышли пройтись, Уилл
был  весьма доволен нашим успехом и выражал уверенность, что если так дальше
пойдет,  мы  каждый  день  будем выручать столько же. Однако он заметил, что
меня  не  окрылил  успех  нашей  ночной прогулки, не то что бывало прежде, а
также  что  я  не  разделяю его надежд на лучшее будущее, хотя сам я об этом
ничего ему не сказал.
     Из  головы  у меня не шел случай с бедной женщиной из Кентиш-Тауна, и я
решил,  коли  представится возможность, разыскать ее и непременно вернуть ей
деньги.  За чувством отвращения, какое вызвал у меня этот жестокий поступок,
естественно,  последовало  легкое  разочарование  в самом роде занятия, и я,
как  никогда ясно, понял, что это прямая дорога в ад и, уж конечно, не жизнь
для урожденного джентльмена.
     На   этом   мы  с  Уиллом  расстались,  однако  на  другое  утро  опять
встретились; Уилл казался очень весел и оживлен.
     - Ну, Полковник Джек, - сказал он, - скоро мы станем богачами.
     - Ну и что мы будем делать, - говорю я, - когда станем богачами?
     - Ха,  - говорит он, - купим себе пару добрых коней и будем действовать
дальше.
     - А что ты имеешь в виду под "действовать дальше"? - говорю я.
     - А  то,  -  говорит  он,  - что мы выйдем на большую дорогу настоящими
джентльменами и награбим кучу денег.
     - Ну, а что тогда? - говорю я.
     - Вот тогда мы наконец заживем по-джентльменски.
     - Скажи,  Уилл,  -  говорю я, - а если мы награбим кучу денег, разве мы
не бросим наше ремесло, не успокоимся наконец, не заживем тихо-мирно?
     - Нет,  - говорит он, - вот когда мы накопим целое состояние, тогда при
большом желании можно и бросить.
     - Да,  но  только  где  мы  окажемся к тому времени, - говорю я, - если
будем продолжать заниматься нашим проклятым ремеслом?
     - Послушай,  не  ломай  ты  себе  голову, - говорит Уилл, - если будешь
много думать об этом, никогда не станешь джентльменом.
     Слова  его  сильно  задели меня, ибо меня не покидала мысль, что мне на
роду  написано  быть  джентльменом,  и потому на какое-то время я замолк, но
потом  опять  принялся  за  свое  и  довольно резко спросил Уилла, почему он
называет это жить по-джентльменски?
     - А как же еще? - говорит Уилл.
     - Ну  разве  это  по-джентльменски,  -  говорю я, - отнять двадцать два
шиллинга  у  бедной  старухи,  которая  на  коленях  молила  не забирать их,
объясняя  мне,  что это все, что есть у нее на пропитание - свое собственное
и  ее  больного  мужа.  Неужели ты думаешь, что, не стой ты рядом со мной, у
меня  хватило  б  жестокости  отнять  у нее деньги? Да я обливался такими же
горючими слезами, как сама бедная женщина, хотя и виду тебе не показал.
     - Ну  и  дурак  же  ты,  -  говорит Уилл, - не годишься ты ни черта для
нашей  профессии, коли тебя бередят такие мысли, ну да я живо излечу тебя от
этой  дури.  Ежели  ты  и  впрямь хочешь добиться успеха в нашем ремесле, ты
должен  научиться отвечать силой на их сопротивление, а когда просят пощады,
затыкать  им  глотку.  Что  такое  жалость,  скажи? Кто-нибудь пожалеет нас,
когда  поведут  нас  в  Олд  Бейли?  Да слово тебе даю, эта старуха, что так
вопила  и  клянчила  назад  свои шиллинги, и не подумала бы спасти нас, даже
если  бы  мы  с  тобой  упали  перед  ней  на колени и просили, чтобы она не
являлась  свидетельствовать против нас. Где, когда ты видел, чтоб кто-нибудь
плакал, когда нашего брата джентльмена ведут на виселицу, а?
     - И  все-таки,  Уилл, - говорю я, - лучше бы нам заниматься тем прежним
делом,  во всяком случае, тогда все обходилось без насилия, а денег выручали
больше, чем мы получим здесь, уверяю тебя.
     - Нет,   нет,   -  говорит  Уилл,  -  ты  просто  глупец,  ты  даже  не
представляешь себе, какие дела нам предстоят вскорости.
     Поговорив  так,  мы  расстались, однако я дал себе зарок никогда впредь
не  участвовать  в подобных его предприятиях. И в самом деле, это была такая
мерзкая  шайка  отъявленных  негодяев,  что  страшно  даже вспомнить; чего я
только  не  наслушался  за то короткое время, что провел с ними, но особенно
противна   мне   была  их  привычка  ругаться  на  каждом  слове  и  осыпать
проклятьями  самих  себя и друг друга; на уме у них, как я заметил, только и
было,  что  убивать  да  резать.  Впервые  я понял это, когда обсуждалась их
неудача  в Челси, и те два негодяя, какие были с нами, и сам Уилл ругались и
чертыхались,   что   нам  не  удалось  проникнуть  в  дом,  клялись,  что  с
удовольствием  перерезали  бы  хозяину горло, если бы наконец очутились там,
и,  скрепив  эту  клятву  рукопожатием,  призвали  на свою голову еще худшие
проклятья,  ежели они не прикончат все семейство, как только Тому (так звали
того лакея) представится случай впустить их в дом.
     Два  дня  спустя  Уилл  наведался  ко мне домой, - к тому времени я уже
поселился  в  отдельной  комнате  и  завел  себе  вполне  приличное платье и
несколько  рубашек,  так  что  выглядел теперь не хуже людей, - но случилось
так,  что  он  меня  не  застал,  поскольку  я  вышел  на  разведку в другом
направлении;  хоть я и не докатился еще до того, чтобы стать подлым злодеем,
как  этого  хотелось  Уиллу,  однако  я  не  придерживался и твердых правил,
которые  помогли  бы  бросить жизнь по-своему достаточно порочную и грозящую
гибелью,  пусть  и  не  столь  быстрой  и  неукоснительной.  Он  оставил мне
весточку,  чтобы  я  пришел  на  встречу с ним в условленное место на другой
вечер;  я  постарался быть вовремя, приняв заранее решение, что тут же порву
с ним и с его шайкой.
     К  великому  моему  удовольствию,  я его не нашел, так как он вообще не
явился  на  место,  потому  что отправился на встречу со своими дружками: те
срочно  послали  за  ним,  получив  известие  насчет  какой-то  там  добычи;
наверное,  им дал знать один из сообщников, служивший неподалеку от Хапслоу,
в  чужом  доме,  который  они  тогда  же  лихо  ограбили; правда, они ранили
хозяйского  садовника,  и  тот,  кажется,  отдал богу душу, но зато уволокли
оттуда много денег и столового серебра.
     Однако  чисто  сработать  и сбыть все с рук без помех им на этот раз не
удалось  из-за  стычки  с  соседями;  за  нашими  джентльменами была послана
погоня,  и  уже  в Лондоне, куда они явились со своей добычей, одного из них
сцапали.  Ловкачу  Уиллу,  главарю всей шайки, удалось смыться: он как был в
одежде  да еще с порядочным грузом - деньгами и столовым серебром - бросился
вплавь  через Темзу и вылез на берегу в глухом месте, чтобы никто не подумал
его  там  искать. Выбравшись из воды, весь мокрый, он направился в ближайшую
рощу  неподалеку  от Чертей, как он мне потом рассказывал, и скрывался там и
в  окрестных  полях,  пока  не  просохла  его  одежда,  после чего уже ночью
добрался до Кингстона, а оттуда в Мортлэк, где нанял лодку до Лондона.
     Он  ни  сном ни духом не ведал, что одного из его дружков сцапали; знал
только,  что  погоня  буквально  наступала им на пятки, а потому им надлежит
рассеяться    и    каждому    спасать    свою   шкуру.   Судьба   ему   явно
благоприятствовала,  так  как он пришел к себе домой вечером тут же вслед за
тем,  как  там  побывали  констебли;  его  соучастник,  который  попался, за
обещанное  помилование  выдал остальных членов шайки, среди них и Уилла, как
главаря всего предприятия.
     Уилл  получил  об  этом  уведомление  как  раз  вовремя,  чтобы  успеть
сбежать,  так  что  его  не сцапали, и он отправился прямиком ко мне; однако
судьба  улыбнулась и мне, и он опять не застал меня дома, правда, он оставил
в  моей  комнате  всю  награбленную  добычу,  завернув  ее в старый сюртук и
засунув  ко  мне  под  матрац,  а  мне велел передать, что заходил, дескать,
братец  Уилл  и оставил сюртук, который брал у меня взаймы, и что он лежит у
меня под матрацем.
     Я  не  знал,  что  и  думать,  и  тут  же  поспешил  осмотреть постель;
обнаружив  пакет,  я  пришел  в  совершеннейший  ужас,  так  как  в нем было
завернуто  более  ста  фунтов  столового серебра и еще деньги, к тому же для
меня  было  полной  неожиданностью  появление,  как  он  себя назвал, братца
Уилла,  от  которого  я  не имел никаких известий в продолжение трех-четырех
дней.
     Прошло  еще  четыре  дня,  и  по  чистой случайности я узнаю, что Уилл,
которого  часто  видели со мной и который называл меня своим братом, попался
и  ждет  виселицы.  В  тот  же  день  один  бедняк  сапожник, который раньше
проявлял  ко  мне  доброжелательство,  посылал  меня с разными поручениями и
угощал  иногда чем бог пошлет, увидел меня на Розмэри-Лейн, когда я проходил
мимо, и - цап меня за плечо.
     - Ага,  молодой  человек, - говорит он, - вот ты и попался, - и поволок
меня,  словно  констебль  вора.  -  Вот  ты  и  попался,  Полковник  Джек, -
повторяет  он.  -  А  ну-ка,  пойдем  со  мной, поговорим. Значит, и ты тоже
затесался  в  их  шайку?  Выходит,  ты  у нас взломщик! Пойдем, пойдем, уж я
похлопочу, чтоб тебя вздернули.
     Хоть  я  и  не  был  замешан  в  этой истории, слова его заставили меня
содрогнуться,  -  я  ведь  и  раньше беспокоился, не представляя себе, какое
обвинение  мне могут предъявить за связь с Уиллом, если того схватят, а этим
самым  утром я услышал, что его уже схватили. Высказавшись, сапожник поволок
меня, словно я все еще был мальчишкой.
     Но понемногу я пришел в себя и сердито спросил его:
     - О  чем вы толкуете, мистер...? Пустите меня, не то я вас заставлю это
сделать!  -  И  с  этими  словами я остановился, чтобы он мог своими глазами
убедиться,  что,  пожалуй,  я  уже  вышел из того возраста, когда меня можно
гонять  с  поручениями,  и что так волочить меня теперь неудобно, при этом я
слегка повел рукой, словно собираясь съездить ему по физиономии.
     - Как,  Джек!  - воскликнул он. - Ты хочешь меня ударить? Ударить меня,
твоего  старого  друга?  -  И он тут же выпустил мою руку и засмеялся. - Ну,
ладно,  ладно,  Полковник,  - сказал он, - а знаешь, я и в самом деле слышал
про  тебя  плохие  вести.  Говорят, будто ты встрял в дурную компанию и этот
самый  Уилл  называет  тебя  своим братом; он большой негодяй, и, слышь, его
обвиняют  в мокром деле и беспременно повесят, коли схватят. Надеюсь, ты тут
не  замешан,  а коли замешан, советую тебе поскорее смываться, потому как за
ним  охотятся  констебль  и сам шериф, и, если он что может свалить на тебя,
он  беспременно  это сделает, будь уверен, чтобы спасти себя, он не пожалеет
отправить тебя на виселицу.
     С  его  стороны  сообщить  это  было любезностью,