ранее  продал  груз  упомянутым  испанцам, но для этого у меня были
основания:  путь  туда  и  обратно  был  чрезвычайно  долгим и опасным и все
трудности, с ним сопряженные, лежали на мне одном.
     Словом,  я продал им весь груз и получил за него двести тысяч пиастров,
да  к  тому  же,  когда  они прибыли ко мне во второй раз, их шлюпки были до
краев  полны  свежей провизией - тушами свиней и овец, битой птицей и т.п. -
в  количестве,  достаточном  для  дальнейшего плавания, причем все это добро
мне  преподнесли  в  подарок;  таким  образом,  купля-продажа  завершилась к
взаимному  удовольствию,  и  при  расставании мы дали друг другу обещание не
прерывать  наших  торговых  связей,  а  они  заверили  меня,  что окажут мне
всяческую  помощь, если при перевозе товаров для них на меня обрушится беда,
что,  вообще  говоря,  вполне  могло случиться, поскольку таможенные правила
относительно  людей,  ведущих  у  них  на  побережье недозволенную торговлю,
весьма суровы.
     Я  сразу  же собрал свой небольшой экипаж на совет, чтобы решить, каким
путем  идти  обратно;  помощник  капитана  был  того мнения, что нужно гнать
корабль  против  ветра и подняться к Ямайке, но поскольку у нас было слишком
много  добра,  чтобы  подвергнуть  себя риску, и нам следовало избрать самый
безопасный  путь,  я  и  капитан  корабля полагали, что лучше всего плыть по
заливу   вдоль  побережья  и,  не  теряя  берегов  Флориды  из  виду,  войти
кратчайшим  путем  в  пролив, направиться к берегам Каролины, зайти в первый
порт,  куда  нас  пустят, и дождаться там любого английского военного судна,
которое  совершает  плавание  вдоль  побережья  и сможет сопровождать нас до
Флориды.
     Курс  был  выбран  на  редкость удачно, так что путешествие наше прошло
совершенно  благополучно,  если  не считать того, что около мыса Флорида и в
проливе,  пока  мы не поднялись до широты Сент-Огастина, к нам несколько раз
приближались  испанские крупные и малые барки с намерением захватить нас, но
одних  смущал  наш  испанский  флаг,  а  других  удерживал  на  почтительном
расстоянии  внушительный ряд пушек у нас на борту. Таким образом, мы прибыли
целые  и невредимые, и хотя раз или два штормовой ветер чуть не выбросил нас
на мель, повторяю, мы благополучно вошли в Чарлсривер в Каролине.
     Отсюда  мне  удалось послать домой письмо, в котором я рассказал жене о
моих  успехах,  а  затем,  получив  сообщение,  что  в прибрежной полосе нет
пиратов,  я  отважился,  хотя  поблизости  не было ни одного военного судна,
пуститься  в  плавание.  Вскоре  мы  без  каких-либо  происшествий  вошли  в
Чесапикский  залив,  то  есть  приблизились  к  берегам  Виргинии,  а  через
несколько  дней, пробыв в отъезде три месяца и четыре дня, я вернулся к себе
домой.
     Никогда  еще  никому не удавалось совершить в этих краях плавание столь
быстро  и  с  таким  барышом:  ведь,  по самым скромным подсчетам, я получил
наличными  двадцать  пять  тысяч  фунтов  стерлингов чистой прибыли, и это с
учетом всех расходов, связанных с путешествием в Новую Англию.
     Казалось,  для меня настало время утихомириться, но человеку не хватает
мудрости  успокоиться  на  достигнутом.  Моя  благоразумная  жена настойчиво
старалась  убедить  меня,  что  я  должен угомониться и умерить свой деловой
пыл.  Я  же  воображал,  что передо мной открыт путь к несметным богатствам,
что  я  могу  повернуть  золотые  реки  Мексики  в  сторону  моих виргинских
владений  и  иду  на  неизбежный  в  таких  случаях риск. Я смотрел на жизнь
совсем  по-иному,  чем  моя  жена,  и  не  мог думать ни о чем другом, кроме
наживы.  Вопреки доводам разума, я поспешно готовился к новому путешествию и
старался  раздобыть  и  запасти побольше разных товаров для продажи. В Новую
Англию  я на сей раз не поехал, так как за несколько месяцев до этого послал
доверенного  человека  в  Англию и теперь располагал прекрасными английскими
товарами;  таким  образом,  мой товар, согласно составленной мною накладной,
стоил  более  десяти тысяч фунтов и был так умело подобран и выгодно куплен,
что я рассчитывал выручить за него гораздо больше, чем прошлый раз.
     Теша  себя  подобными  надеждами, мы в апреле, то есть почти через пять
месяцев  после возвращения из первого путешествия, отправились во второе, но
на  этот  раз  удача  изменила  нам  с  самого  начала,  и хотя мы, чтобы не
встретиться  с  пиратами,  отошли  от берега почти на шестьдесят лиг, уже на
пятый  день  нас атаковали и обстреляли две пиратские шхуны, которые держали
курс  на  север,  то  есть  к  берегам  Ньюфаундленда;  они отняли у нас всю
провизию,  боевые  припасы,  ружья  и  пистолеты,  так  что  мы  оказались в
плачевном  положении.  Поскольку  это  произошло  близко  от  дома, мы сочли
разумным  повернуть  назад  к Виргинии и там поправить свои дела и пополнить
запасы;  для  этого нам потребовалось около десяти дней, после чего мы вновь
пустились  в  плавание.  Что  же  касается  груза,  который мы везли, то его
пираты  не  тронули, потому что все товары были увязаны в громоздкие тюки, а
если бы пираты их и взяли, то не знали бы, что с ними делать.
     С  нами  не  случилось  ничего  достойного упоминания, пока мы, держась
того  же  курса,  не  вошли  в  Мексиканский  залив, где на нас и обрушилось
первое  несчастье: огибая Кубу и направляясь к побережью Юкатана, мы увидели
испанскую  эскадру,  которая  обычно  ходит  из  Картахены или Порто-Белло в
Гавану,  а оттуда в Европу. Она состояла из одного брига и трех фрегатов; из
них  два  пустились  за нами в погоню, но, так как уже смеркалось, мы вскоре
потеряли  их  из  виду  и, взяв курс на север, пересекли Мексиканский залив,
как  бы  направляясь  к устью Миссисипи; таким образом, мы скрылись от них и
через  несколько  дней  спустились  в нижнюю часть залива, где находился наш
порт назначения.
     Как  обычно,  мы  ночью  подошли  к берегу и подали условный знак нашим
друзьям,  но,  вместо  того,  чтобы  как прежде, сообщить о своей готовности
прибыть  к  нам,  они  оповестили  нас,  что  наше судно замечено в заливе и
известие  об  этом  отправлено в Веракрус и другие места; несколько фрегатов
уже  разыскивают  нас,  а  еще три будут крейсировать в поисках нашего шлюпа
завтра утром.
     Мы   недоумевали,   как   это  могло  случиться,  но  впоследствии  нам
рассказали,  что  эти  три  фрегата,  потеряв  нас  ночью из виду, подошли к
берегу и забили тревогу, что, мол, появились морские разбойники.
     Как  бы  там  ни  было,  а  нам надлежало немедленно решить, что делать
дальше;  совет, который подали нам испанские купцы, был весьма разумен, если
бы  мы  ему последовали, - той же ночью перевезти на берег на нашей шлюпке и
в  их  челноках  как  можно  больше  тюков,  а  утром  побыстрее двинуться к
северной части залива и положиться на судьбу.
     Моему  шкиперу, то есть капитану, совет этот очень понравился, но когда
мы  принялись  за его выполнение, нас обуяли смятение и паника, и как только
стало  светать,  мы,  не  успев  переправить  и  шестнадцати  тюков, подняли
паруса.  Но тут капитан предложил новый выход - чтобы я в готовой к отплытию
лодке,  нагруженной  еще  пятью  тюками,  поехал  на берег и остался там при
условии,  что  испанские купцы согласятся спрятать меня, а он уйдет в море и
попытает там счастья.
     Испанские  купцы  охотно  взялись  спрятать  меня,  тем более что я мог
сойти  за  настоящего  испанца; они отвезли меня на берег вместе с двадцатью
одним  тюком,  а мой шлюп ушел в море. Мы с капитаном договорились, что если
он  заметит  преследователей, то ночью непременно приведет шлюп к берегу. Мы
без  устали  высматривали  его,  но  тщетно,  потому что, как оказалось, его
обнаружили  два  фрегата и бросились за ним в погоню. Мой шлюп, отличавшийся
быстроходностью,   набрал   такую  скорость,  что  фрегаты  отстали  и  наши
непременно  к  ночи  ушли  бы  от них; но, несмотря на все принятые меры, от
моего  судна  никак  не  отрывался маленький разбойничий корвет, который два
или  три  раза пытался ввязаться в бой, помогая, таким образом, другим судам
нагнать   наше.   Однако  шлюп  не  замедлял  хода,  и  они  были  вынуждены
преследовать  его  трое  суток,  пока  на  свежем  юго-западном  ветре он не
подошел  к  Рио-Гранде,  или  Миссисипи,  как  называют эту реку французы, и
капитан,   не  видя  другого  выхода,  посадил  шлюп  на  мель  недалеко  от
принадлежавшей  тогда  французам  крепости  Пенсакола.  Мой экипаж провел бы
судно  в  речной  порт,  но  поскольку  не  было  лоцмана,  а шли они против
сильного  течения,  пришлось  посадить  судно  на  мель, а людям спасаться в
шлюпках, кто как может.
     Положение,  в  котором  я  теперь оказался, было двойственным - с одной
стороны,  мне  очень  повезло,  ибо  я  попал  к истинным друзьям, настолько
преданным,  что они пеклись обо мне не меньше, чем о самих себе; кроме того,
спокойствию  моему способствовало и то, что благодаря их совету и содействию
все  мои товары остались при мне, а стоимость этого груза была столь велика,
что  я  мог  прожить  здесь  безбедно,  сколько  потребуется;  в  случае  же
надобности,  как заверил меня первый купец, которого я навестил, он даст мне
в  долг  двадцать  тысяч пиастров. С другой стороны, я был ввергнут в пучину
отчаяния  из-за  невозможности  снестись  с женой и сообщить ей, что я вышел
живым   и   невредимым   из   всех   злоключений   и  нахожусь  среди  своих
доброжелателей.
     Но   этому   горю  ничем  нельзя  было  пособить,  кроме  единственного
проверенного  средства  от всех неизлечимых страданий - терпения. К тому же,
если  бы  я  ведал,  что  грозило  мне,  попади  я  в  руки испанцам, мне бы
следовало   не   только   исполниться   терпением,   но  и  питать  глубокую
благодарность  к  судьбе, ибо я избежал ссылки на рудники, а может быть, что
много  страшнее,  -  суда инквизиции. А если бы мне и удалось ускользнуть от
испанцев,  меня  ожидала  бы  участь  моего  экипажа,  испытавшего еще более
ужасные  бедствия, опасности и страдания. Скитания забросили их к дикарям, а
затем  к  французам,  оказавшимся свирепее дикарей, потому что они не только
не  облегчили им страдания и не оказали помощи, а, напротив, ободрали их как
липку.  Скитания  эти, которые сами по себе заслуживают отдельного рассказа,
закончились,  лишь когда они добрались до юго-западной части Южной Каролины.
Так  вот,  повторяю,  если  бы  все это было мне известно, я должен был бы в
моем  положении  не  только  исполниться  терпением,  но  и быть благодарным
судьбе, считая себя счастливцем.
     Как  уже  говорилось,  здешний  купец  - мой покровитель - оказывал мне
княжеские  почести,  проявлял  особую  заботу  о  моей  безопасности; и в то
время,  когда  мы  со  страхом  ожидали,  что мой шлюп захватят и приведут в
Веракрус,  он  прятал  меня  глубоко  в  лесу  в  домике,  при  котором  был
прекрасный  птичник  со всякого рода американскими птицами, часть которых он
ежегодно отправлял в Испанию в подарок своим друзьям.
     Без  такого  убежища  я не мог бы обойтись хотя бы потому, что, если бы
мой  шлюп  захватили  и  привели  в  Веракрус,  а  матросов взяли в плен, их
вынудили  бы признаться, что я их хозяин, и указать место, где я высадился и
выгрузил  двадцать  один  тюк  груза.  Что  касается  этого  груза,  то  мой
покровитель  о  нем  отлично  позаботился:  все  тюки  были  вскрыты, товары
осмотрены,  а  потом вместе с другими европейскими товарами, которые прибыли
на  галеонах, заново упакованы и отправлены различным негоциантам в Мексику;
так  что  никто,  даже  прознав  о существовании моего груза, не смог бы его
обнаружить.
     В  таких  обстоятельствах,  обуреваемый  беспокойством  о  судьбе моего
шлюпа,  я  прожил  в  этом  загородном  доме,  или,  как его здесь называют,
"домике  в  долине", около пяти недель. Мне дали в услужение двух негров, из
коих  один выполнял обязанности поставщика и повара, а второй - камердинера.
Мой  друг,  хозяин  усадьбы,  навещал меня каждый вечер, мы вместе ужинали и
посещали птичник, прекраснее которого я нигде не видывал.
     В  конце  пятой  недели моего уединения мой покровитель получил наконец
точные  известия о судьбе моего судна - два фрегата и шлюп гнались за ним до
тех   пор,   пока   оно   не   наскочило  на  мель  около  форта  Пенсакола;
преследователи  видели, как оно разбилось и разлетелось на части под ударами
волн,  а  матросы спаслись в шлюпке. По-видимому, экипаж упомянутых фрегатов
доставил  эту  новость  в  Веракрус, куда и отправился мой друг с намерением
все разузнать и где капитан одного из фрегатов поведал ему эту историю.
     Известие  о  том,  что  судно  мое  и  весь  груз  погибли,  но команда
выбралась  на  берег и спаслась, было много приятнее для меня, чем если бы я
узнал,  что  груз  цел,  а экипаж попал в руки испанцев, ибо только теперь я
чувствовал  себя  в  безопасности,  -  ведь случись все по-другому, матросов
вынудили  бы  открыть  мое  местопребывание, мне пришлось бы бежать и даже с
помощью моих друзей было бы чрезвычайно трудно скрыться.
     Теперь  же  я обрел полное спокойствие, а мой друг, полагая, что больше
нет  надобности  укрывать  меня  в  "домике в долине", открыто привез меня к
месту  своего  постоянного пребывания, где выдал меня за негоцианта, который
недавно прибыл из Испании в Мексику, а оттуда приехал к нему погостить.
     Меня  нарядили  в  костюм  знатного  испанца, дали мне в услужение трех
негров и стали называть доном Фердинандом де Мереса из Кастилии.
     Делать  мне здесь было нечего, - я лишь совершал прогулки, ездил верхом
в  лес и возвращался домой, где меня ожидало отрадное уединение и покой, ибо
никто  на  всем  свете  не  живет  в  такой  роскоши и не располагает такими
огромными богатствами, как здешние купцы.
     Живут  они,  как я уже говорил, в усадьбах (villas), на своих ingenios,
или,  как  называли  бы их в Виргинии, плантациях, где производится индиго и
сахар;  кроме  того,  эти  купцы владеют домами и складами в Веракрусе, куда
ездят  дважды  в  год,  когда  туда прибывают галеоны из Испании и когда эти
галеоны  загружают  и  отправляют  в  обратный путь. Приехав как-то с ними в
Веракрус,  я  был  поражен,  когда  увидел,  какую  громадную партию товаров
получили  они  от  своих  поверенных  в  Испании  и  как  ловко  они  с  ней
справились:  как только ящики, узлы и тюки с европейскими товарами поступали
к  ним  в  кладовые,  носильщики  и  упаковщики,  то есть их слуги - негры и
индейцы,  вскрывали  всю упаковку и укладывали товары по-другому, после чего
новые   тюки   и  отдельные  свертки  отправляли  на  лошадях  в  Мексику  и
распределяли  там  между  несколькими купцами, а остаток привозили домой, то
есть  в  усадьбы,  где,  повторяю, жили хозяева груза; усадьбы же находились
примерно  в  тридцати  английских  милях  от  Веракруса,  так что дней через
двадцать  их  кладовые  вновь оказывались порожними. По окончании всех дел в
Веракрусе  они  вместе  со  слугами  тотчас  уезжали домой, не оставаясь там
долее, чем требовалось, так как воздух в тех краях вредоносный.
     Не  меньше  поражала  меня  и та точность, с которой мексиканские купцы
расплачивались  за  купленные  товары  серебром и золотом, так что уже через
несколько  месяцев  кладовые  моих хозяев до потолка были набиты сундуками с
пиастрами и серебряными слитками.
     Узкие  рамки  настоящего  повествования  не  дают  возможности подробно
рассказать,   как  точно  и  исправно,  но  без  всякой  спешки  и  путаницы
происходило  все  это  дело,  как  быстро завершались переговоры о предметах
весьма  трудных  и  касающихся  больших  ценностей,  как  стремительно вновь
упаковывались  товары, составлялись фактуры и все отправлялось к назначенным
лицам;  примерно  через  пять  недель  у  моих  хозяев не оставалось и следа
товаров,  прибывших  на  галеонах  из Европы, причем товары эти записывали в
расчетную  книгу,  чтобы  хозяин  точно  знал, кому каждый из них отправлен;
затем  все  дела поступали в ведение бухгалтеров, которые составляли фактуры
и  писали  письма,  хозяину же оставалось только прочитать и подписать их, а
другие работники переписывали их в особые книги.
     Мне  трудно  оценить стоимость товаров, которые прибывали к ним на этих
торговых  судах,  но я помню, что когда галеоны отправились в обратный путь,
они  увезли с собой один миллион триста тысяч пиастров наличными, да еще сто
восемьдесят  тюков  или  мешков  кошенили  и около трехсот тюков индиго; при
этом  испанцы  скромно утверждали, что все это предназначено для них самих и
их  друзей;  на  самом  же  деле  несколько  мексиканских купцов поручили им
перевезти  на  судах  и  препроводить соответственно их распоряжению большие
количества  драгоценных  слитков,  и мне известно также, что при этом им был
определен куртаж и они даже таким образом получили немалую прибыль.
     Я   побывал  с  ними  в  Веракрусе,  а  после  возвращения  оттуда  они
расплатились  со  мной за двадцать один тюк, которые я в свое время выгрузил
на  берег.  По представленному мною счету, к которому были приложены образцы
всех  товаров  и  где была обозначена их окончательная цена, мне причиталось
восемь  тысяч  пятьсот  семьдесят пиастров; эту сумму мой друг, а иначе я не
могу  его  теперь  называть, уплатил наличными, приказав своим слугам-неграм
сложить  все  деньги  в  углу  моей  комнаты;  таким  образом,  несмотря  на
пережитые несчастья, я все еще был весьма богат.
     Еще  в  Виргинии я велел один тюк упаковать особо; в нем лежали товары,
выписанные  мною  из  Англии  -  в  основном  тонкое английское сукно, шелк,
шелковый  бархат  и  очень тонкое голландское полотно - и предназначенные на
всякий  случай  для  подарков; как я ни торопился, переправляя двадцать один
тюк  товаров  на  берег,  этот  тюк я не забыл захватить, и при продаже всех
остальных  товаров  я  сказал, что в этом тюке упакована моя одежда и другие
вещи   личного  обихода  и  поэтому  открывать  его  не  следует;  это  было
выполнено, и тюк принесли ко мне в комнату.
     В  этом  тюке  было  упаковано  несколько  свертков, которые я приказал
сложить  так,  чтобы в случае необходимости иметь возможность сделать нужный
подарок.  Все  вещи  были, однако, довольно ценными; я полагаю, что весь тюк
обошелся  бы  мне в Англии не дешевле двухсот фунтов стерлингов. Хотя в моем
положении  мне  следовало несколько умерить свою щедрость, я чувствовал себя
настолько   обязанным,  особливо  моему  доброжелательному  и  великодушному
испанцу,  что счел необходимым, открыв два меньших свертка, соединить вместе
их  содержимое и преподнести подарок, достойный как моего благодетеля, так и
того  уважения,  которое  он  мне  выказал. Когда я сложил вместе те товары,
которые находились в этих двух свертках, получилось следующее:
     Две  штуки отменного тонкого английского сукна, самого лучшего из того,
что  можно  было  достать  в  Лондоне;  подобно  сукну,  которое я преподнес
губернатору  в  Гаване,  одно  сукно  было  прекрасного  малинового,  весьма
стойкого  цвета,  так  как  окрашено  оно было в пряже, а второе - отличного
черного цвета.
     4  штуки тонкого голландского полотна, которое стоило в Лондоне от семи
до восьми шиллингов за эл.
     12 штук прекрасного шелкового драгета и вельвета для мужского платья.
     6 штук широкого шелка, из них две - камки и две - шелка для мантилий.
     Коробка  лент  и коробка кружев, причем последняя стоила в Англии около
сорока фунтов стерлингов.
     Я  разложил  эти  чудесные  вещи у себя в комнате и как-то утром привел
туда  испанца,  якобы  для  того, чтобы, как это частенько бывало, выпить по
чашке  шоколаду.  Когда  мы,  пребывая в веселом расположении духа, попивали
шоколад,  я  в разговоре заметил, что, хотя я продал ему почти весь мой груз
и  получил  с  него  за  это  деньги,  мне,