мной  на  то  место,  где  они оскорбили меня, и
объявить  там  во  всеуслышание,  что  я с честью оправдан и не являюсь тем,
кого  разыскивают.  Его  честь  согласился,  что  такое  желание  мое вполне
законно,  на  что  констебль  и его подручные сказали, что обещают выполнить
его,  и  мы  все вместе как добрые друзья отправились назад к Заведению, и я
был там торжественно оправдан.

     Замечание:  Именно  тогда судья в разговоре со мной и сказал, как я уже
упоминал  выше,  что  я  рожден  для лучшей жизни и что, судя по моей умелой
самозащите,  он  убежден,  хотя  и  не спрашивал меня, что я получил хорошее
образование,  и  ему  жаль,  что  со  мной случилось подобное недоразумение,
однако  он  надеется, что этот случай не принесет мне бесчестья, поскольку я
так блестяще оправдан.

     Хотя  его  честь  и  заблуждался насчет моего образования, однако слова
его  возымели на меня то весьма положительное действие, что я решил, поелику
будет  возможно,  научиться  читать  и  писать,  чтобы  не  чувствовать себя
беспомощным  настолько,  что  не  уметь  даже  прочитать  приказ об аресте и
убедиться своими глазами, кого предписано задержать, меня или не меня.
     Однако  в  деле  этом  была и другая сторона, всю важность которой я не
сразу  оценил,  а  коротко  -  вот  что:  мой  братец Капитан Джек был готов
считать  меня  соучастником  преступления, не интересуясь, соответствует это
истине  или  нет, тогда как выходит, он сам был в нем замешан, и если у кого
и  была  причина  для опасений и для бегства, то именно у него, а он еще мне
советовал, как вывернуться.
     Когда  эти  мысли  пришли  мне  в  голову, я счел своим долгом поскорей
разыскать его и предупредить.
     Что   же   до   меня   самого,   то,  успокоившись  насчет  собственной
безопасности,  я  не  проявлял  большой  заботы  о  себе, теперь меня больше
тревожил  бедный  Уилл,  мой  учитель  и  наставник  в темных делах, который
томился  за решеткой в Ньюгете, пока я тут наслаждался свободой, и мне очень
хотелось его повидать, что я и выполнил.
     Я  нашел  его  в плачевном состоянии, на него надели тяжелые кандалы, и
на  спасение  бегством  не было никакой надежды; он сказал мне, что его ждет
смерть,  но чтобы я ни о чем не волновался: поскольку топить меня ему смысла
нет,  тем  более  что  я с ними и не работал, кроме одного того раза; я могу
быть  совершенно  спокоен: он не станет меня впутывать в эту историю; что же
касается  негодяя,  который  их всех предал, он тоже не может повредить мне,
так  как  никогда  в  жизни своей меня не видел, и пусть меня это утешит. "А
вот  знаешь,  Полковник  Джек,  -  говорит  он, - кто был тогда с нами? Твой
братец  Капитан,  и  этот  предатель, конечно, выдал его, поэтому, - говорит
Уилл, - если удастся, предупреди его вовремя, чтобы он успел скрыться".
     Он  дал  мне  еще  много  наставлений,  предостерегая меня от следующих
шагов  по  тому  пути,  на  который  сам вывел меня. "Заблуждался я, Джек, -
сказал  он,  -  когда  говорил,  будто  быть  знаменитым вором - значит жить
по-джентльменски".  Больше  всего  он  боялся,  что в тот раз они прикончили
хозяйского  садовника,  причем  он  сам  ранил  его  в шею, отчего тот и мог
умереть.
     У  Уилла  при  себе  оказалось  много денег, и все золотом, это были те
деньги,  что  я  отнес к стогу сена, ему удалось так ловко спрятать их, что,
когда  его  схватили,  их  все  равно не нашли; он попросил большую часть из
этих  денег  отнести  его  матери,  что  я честно выполнил; я ушел от него с
тяжелым  сердцем,  больше  я  его  не  видел, так как он был казнен примерно
через три недели после того по приговору ближайшей сессии суда.
     Теперь  мне  оставалось  только  разыскать  Капитана,  о котором не без
труда,  но  все-таки  наконец  я  получил  известие,  и  обо  всем  подробно
рассказать  ему:  как  вместо  него  забрали по ошибке меня, как мне удалось
выпутаться,  и  что  приказ  о  его  аресте  находится еще в силе, и ведутся
тщательные  поиски;  когда  я  выложил  ему  все  это,  он, будучи застигнут
врасплох,  тут  же признал себя виновным и в дальнейшем разговоре откровенно
сознался,  что так оно все и было, что он участвовал в этом ограблении и что
у  него  хранится  большая  часть  награбленного  добра, но, куда его деть и
самому  куда деться, он не знает, разве что я ему посоветую, однако проку от
меня  было  мало,  поскольку  я  плохо  в  таких  делах разбирался; тогда он
сказал,  что  хотел  бы  удрать  в  Шотландию,  что  это  не  так  уж трудно
осуществить  и  не  хочу ли я присоединиться к нему. Я сказал, что с великим
удовольствием,  только  денег  у  меня нет, чтобы разделить расходы; судя по
его ответу, он не собирался бросать свое ремесло.
     - Имей в виду, - сказал он мне, - путешествие окупится.
     - У  меня  духу  не  хватит,  - говорю я, - идти опять на риск, а кроме
того,  если  мы попадем в новую неприятность, мы уже не выкарабкаемся, можно
тогда ставить на нас крест.
     - Эх,  -  говорит  он,  -  но  здесь-то мы денег не раздобудем, раз нас
вот-вот  могут  сцапать,  а  там  они  до нас не доберутся. Нет, я всегда за
риск.
     - Капитан,  -  говорю  я,  -  неужели  ты  зря  терял время и ничего не
отложил на черный день?
     - Очень мало, ей-ей, мне что-то давно не везет.
     Врал  он, - ведь он сам признался, что в последнем деле получил львиную
долю  добычи,  другие даже жаловались, что он и Уилл прикарманили себе почти
все,  так что остальные свою долю не получили, и потому всем хотелось, чтобы
они попались.
     Однако  у  него все-таки оказалось около двадцати двух фунтов наличными
и  кое-что,  что  можно  было  обратить в деньги, полагаю, это было столовое
серебро;  правда,  мне  он не захотел сказать, что это такое и где спрятано,
признался  только,  что  не  смеет  пойти забрать свое добро, потому как его
могут  выдать,  и  тогда  его  поймают,  лучше  уж  он  обойдется без этого.
"Уверен, - сказал он, - что рано или поздно мы сюда вернемся".
     Я  честно  выложил  все  деньги,  какие  у  меня  были,  что составляло
шестнадцать  фунтов  и  несколько шиллингов в придачу. "Что ж, - сказал я, -
если  мы  не будем транжирами и станем тратить в пути экономно, этого вполне
хватит,  чтобы  добраться  до  безопасного места". Мы были оба убеждены, что
стоит  нам покинуть Англию, как всякая опасность останется позади, никто уже
нас  не тронет, даже если и узнает все про нас. Однако мы и не предполагали,
сколько мытарств нам предстоит испытать, прежде чем мы попадем в Шотландию.
     Я  говорю  о  равной  опасности, которой якобы подвергались мы с братом
Джеком,  лишь  потому,  что мы испытывали равный страх, на самом же деле мое
положение было несравненно лучше.
     Не  могу  умолчать  о  том, что в один из тихих дней еще до того, как я
отнес   мои  деньги  господину,  жившему  на  Тауэр-стрит,  я  отправился  в
одиночестве  в  Мурфилдс,  а  оттуда  в  Кентиш-Таун,  чтобы  выполнить долг
справедливости  перед  той  бедной  старушкой, и не заметил, как ноги словно
сами  вынесли  меня  к  тому  самому  месту,  где я ограбил бедную нянюшку и
служанку,  или,  вернее было бы сказать, где Уилл заставил меня их ограбить;
я  много  раз угрызался в душе из-за этого жестокого поступка и не раз давал
себе  обещание непременно найти способ утешить ее и вернуть ей ее деньги, но
из-за  разных  дел  все  откладывал с этим; я был слегка удивлен, очутившись
вдруг на том злополучном месте.
     Место  напомнило  мне о низости, какую я совершил здесь, и во мне вдруг
родилась   не  скажу  молитва,  ибо  я  никогда  не  молился,  но  страстная
потребность  навсегда бросить мое проклятое ремесло. Я сказал себе: "Если бы
только  нашлась для меня работа, которая прокормила бы меня, я бы никогда не
стал больше воровать, вот уж воистину злое и мерзкое занятие".
     И   тут  я  особенно  отчетливо  осознал,  как  это  тяжело  расти  без
родителей,  которые  одни могут или даже должны помогать своим детям выбрать
себе  стоящее  ремесло или иное дело. Сколько раз я плакал, не зная, что мне
делать,  к  чему  приложить  руки,  когда  уже решил окончательно порвать со
своим позорным прошлым.
     Однако  вернусь  к рассказу о моем путешествии. Я хотел спросить дорогу
на  Кентиш-Таун  у  бедной  женщины,  которая,  как выяснилось случайно, там
жила,  и  я поинтересовался, а не знает ли она там старушку по фамилии Смит.
Она  ответила, что знает, и даже очень хорошо, что своего дома у нее нет, но
она  снимает  в городе квартиру, что она честная, работящая, бедная женщина,
которая  своим  трудом  и стараниями поддерживает больного мужа, так как вот
уже несколько лет, как он не может себя обслуживать.
     Ну  и  негодяем  же  я был, сказал я сам себе, ведь, ограбив эту бедную
старушку,  я  добавил еще горя и слез к ее страданиям и семейным несчастьям!
Эта  мысль  еще  подхлестнула  мое  желание  вернуть  ей деньги, и не только
вернуть,  но,  я  твердо  это  решил,  прибавить  ей еще сверх того, что она
потеряла;  итак,  я  отправился дальше и, согласно указаниям, какие получил,
без  труда отыскал ее дом. Стоило мне спросить ее, и она тут же вышла ко мне
из  дома,  так как слышала, как я произнес ее имя, когда говорил с девочкой,
первой подошедшей к двери. Я сразу же приступил к делу.
     - Сударыня,  -  сказал  я, - не нападали ли на вас грабители примерно с
год  тому  назад,  когда  вы  возвращались домой из Лондона, возле Пиндара в
районе Уэйкфилда?
     - И  в  самом деле нападали, - ответила она. - Ох, и страху натерпелась
я тогда.
     - А сколько денег у вас отняли? - спросил я.
     - Да  все,  что  были при мне. С таким трудом я их заработала! Это были
деньги  за  ребенка,  которого  мне дали тогда нянчить, и я аккурат ездила в
Лондон, чтобы получить их.
     - Ну, а всего сколько их было, сударыня? - спрашиваю я.
     - Двадцать  два шиллинга шесть пенсов. Полпенни и двадцать два шиллинга
я только перед тем получила, а остальная мелочь у меня раньше была.
     - Послушайте,  хозяюшка,  а  что  бы  вы  сказали,  если бы я помог вам
получить  назад эти деньги? Дело в том, что человек, который их отнял у вас,
крепко  засел  сейчас  за решетку, и очень может быть, я сумею оказать вам в
этом деле услугу, ради чего я, собственно, и пришел сюда.
     - О,  господи,  -  говорит старушка, - я поняла вас, но, право, не могу
поклясться,  что  узнала  бы его в лицо, тогда было так темно, и к тому же я
бы  нипочем  не хотела, чтобы беднягу из-за моих денег повесили, пусть живет
и кается.
     - Это  очень  благородно  с  вашей  стороны,  он того и не заслуживает,
однако  пусть вас это не тревожит, его все равно повесят, покажете вы против
него  или  нет.  Так  как  же,  хотите  вы получить назад деньги, которых вы
лишились?
     - Ну,  конечно,  -  говорит  женщина, - была бы очень даже рада, потому
как  давно  у  меня  не  бывало  так туго с деньгами, как сейчас, приходится
изворачиваться,  чтобы раздобыть на кусок хлеба, хотя я день и ночь работаю,
не разгибая спины. - И она даже заплакала.
     У  меня  сердце  чуть  не разорвалось от мысли, что бедняжке приходится
так  тяжело  работать  в свои почти шестьдесят лет, а я, молодой бездельник,
которому  и  двадцати  еще  не  стукнуло, отнял у нее последний кусок хлеба,
чтобы  самому  вести  праздную,  нечестивую  жизнь;  и,  вопреки  всем  моим
усилиям, слезы так и потекли у меня из глаз, она это заметила.
     - Как  горько, - сказал я, - что всякие негодяи могут грабить и обижать
бедную,  несчастную  женщину.  Теперь-то  у  него  есть время для раскаяния,
уверяю вас.
     - Ох,   сударь,   -   говорит   она,   -   видно,  вы  и  впрямь  очень
сострадательный  человек,  а я бы только одного пожелала, чтобы он с пользой
употребил  время,  какое  ему ссудил господь, и успел еще раскаяться. Я сама
буду  молить  о  том  бога, и, что бы он ни совершил, я прощаю ему его грех;
сумеет  он  вернуть  мне долг или нет, я все равно буду молить бога простить
его. Нет, нет, пагубы ему я не желаю! - И она стала молиться за меня.
     - Подойдите  ко  мне  поближе,  сударыня,  - говорю я и с этими словами
лезу  к  себе  в карман; она приблизилась. - Протяните руку, - говорю я, она
протянула,  и я положил ей на ладонь девять полукрон. - Здесь, - говорю я, -
все  ваши двадцать два шиллинга шесть пенсов, которых вы лишились, и знайте,
сударыня,  что  эти  деньги  вы получаете только благодаря моим стараниям. С
того  самого  дня,  как  в  числе  историй о нечестивых своих похождениях он
поведал  мне  эту,  я  покою  ему  не  давал, пока не вырвал у него обещание
вернуть вам деньги.
     Говоря  так  и передавая ей деньги, я держал ее руку, смотрел ей в лицо
и  видел,  как  она  то  краснеет,  то  бледнеет  от величайшего изумления и
несказанной радости.
     - Благослови,  господи,  его грешную душу, - воскликнула она, - и, если
будет  на  то твоя воля, избавь его от несчастья, которого он страшится! Вот
уж  поистине  поступил как благородный человек! Вот уж не думала, не гадала.
-  И  долго  еще  она так приговаривала, жалея его, пока я не сказал ей, что
вряд ли есть хоть какая-нибудь надежда на спасение его жизни.
     - Да  принесет ему тогда господь раскаяние, - молвила она, - и призовет
его  на  небо,  ибо  верю  я,  в  глубине души его есть место добру и чести,
может,  просто  его  скверная  компания сбила с пути, или дурной пример, или
еще  какие  искушения.  Только  знаю  я, что все равно до смерти он придет к
раскаянию.
     Я  принял  ее слова ближе к сердцу, чем она могла себе представить, ибо
человек,  о  котором она молилась, был я, хотя она этого и не подозревала, и
в  душе  своей  я  сказал  ее молитве: "Аминь!" Я же прекрасно сознавал, что
было  подлостью  напасть  на  бедную  беззащитную  старушку  и  не  внять ее
мольбам, когда она слезно просила оставить ей ее жалкие гроши.
     Одним  словом,  щедрые  ее  молитвы  так растрогали меня, что заставили
меня снова полезть в карман.
     - Сударыня,  -  сказал  я  ей,  -  вы так милосердны в своих молитвах к
этому  несчастному, что надоумили меня сделать для него еще кое-что, пусть и
без  его ведома. Я буду просить у вас прощения за вора, ограбившего вас, ибо
он  нанес  вам  обиду  и оскорбление, совершив несправедливость, а поэтому я
хочу  повиниться  перед  вами  за  него.  Можете  ли  вы  искренне и от души
простить  его?  Я  очень  прошу вас об этом, сударыня. - И с этими словами я
принял приличествующую позу, снял шляпу и попросил у нее прощения.
     - Не  надо,  что  вы,  сударь, - сказала она, - не снимайте передо мной
шляпу,  я  всего  лишь бедная женщина, я не держу зла на него и на всех, кто
был с ним, я всей душой им прощаю и бога молю простить им.
     - Спасибо,  сударыня,  -  сказал  я,  -  за  вашу  доброту, вот вам еще
вдобавок  к  тому,  что  вы потеряли тогда, - и с этими словами я дал ей еще
крону.
     Потом  я  спросил  ее,  кто  была та женщина, которую ограбили вместе с
ней.  Она  ответила, что служанка, проживавшая тогда в их городе, однако она
уже  ушла  со  своего  места,  а где живет теперь, старушка не знала. "Прошу
вас,  сударыня,  если  случится  вам  что-либо  услышать  о  ней,  велите ей
оставить  о  себе  весточку, где ее найти; коли жив буду и приду еще раз вас
навестить,  я возьму у него деньги и для нее, чтобы вернуть их, думается, их
было  не  так  уж  много".  -  "Нет,  нет,  - говорит старушка, - всего пять
шиллингов  шесть  пенсов,  мне  это доподлинно известно". - "Очень хорошо, -
говорю  я,  -  так  проведайте о ней, если случай будет". Она пообещала, и с
тем я ушел.
     От  этого  посещения  я  получил  огромное удовлетворение, но сам собой
напросился  вывод,  который  заставил  меня  впоследствии задуматься вот над
чем:  а  почему  бы  не  возместить  таким  же  путем  убытки  всем,  кому я
когда-либо  нанес  ущерб?  Только как же это осуществить? Ответа на вопрос я
не  находил, и со временем порыв мой угас, потому как подобная затея была, в
общем-то,  невыполнима.  Я  не представлял себе, как к этому подступиться, и
не   знал   людей,  перед  которыми  был  виноват;  успокоившись  на  время,
впоследствии я забыл и думать об этом.
     Теперь  я  подхожу  к  описанию  путешествия  с  моим  названным братом
Капитаном  Джеком. Из Лондона мы отправились пешком и в первый день дошли до
Уэйра;  мы  хорошо  изучили наш путь и знали, что он лежит через этот город;
устали  мы  за первый день очень, так как совсем не привыкли путешествовать,
однако, добравшись до города, мы все же прогулялись по нему разок.
     Довольно  быстро  я смекнул, что эту прогулку Джек совершил вовсе не из
любознательности  -  похвальная сия черта нисколько не была ему свойственна,
-  а  лишь  в расчете, не подвернется ли какая добыча, ибо был он жуликом от
природы  и  ни  на  что  не  обращал внимания, кроме одного: как бы половчее
что-нибудь стянуть да незаметненько унести, вот и все.
     Но  день  был не базарный и ничего, достойного его внимания, в Уэйре не
попалось;  что  до  меня, то, хотя я не слишком угрызался, когда пил и ел на
его  ворованные  деньги,  все  же  я  твердо  решил  сам к делу, как они это
называли,  руку  не  прикладывать и ничего, даже самую малость, ни у кого не
красть.
     Обнаружив  твердое  мое  решение  отступиться  от  нашего  ремесла,  он
полюбопытствовал:  а  на  что,  собственно, я собираюсь путешествовать? Я же
спросил  его,  подумал  ли  он  о  себе,  ведь  если  его  схватят,  его  же
беспременно  повесят,  на какой бы мелочи он ни попался. "Пустяки все это, -
сказал  он,  -  откуда  им  тут  в  деревне знать, кто я такой?" - "Ужель ты
думаешь,  -  говорю  я,  -  что,  поймав  здесь  вора,  они  не  запрашивают
Ньюгетскую  тюрьму,  не  сбежал  ли  от  них  кто,  не  разыскивают  ли  они
кого-нибудь,  чтобы  не  дать  промашки?  Уж  будь  уверен,  -  говорю  я, -
тюремщикам  положено  сообщаться друг с другом. И если тебя схватят здесь за
воровство  хотя  бы  корзины яиц, тут же вызовут свидетеля, чтобы он опознал
тебя".
     На   какое-то  время  слова  мои  сильно  его  напугали,  так  что  дня
три-четыре  он  вел  себя  как  честный  человек,  однако  на  дольше его не
хватило;  без  моего  ведома он совершил еще великое множество мошеннических
проделок,  пока  наконец  не  попался,  тоже  без  моего  ведома, - впрочем,
случилось  это много лет спустя, о чем будет речь в своем месте; а поскольку
подвиги  эти  причастны  не  к  моей истории, а к его и описание их, а также
всей  его  жизни  могло  бы  составить  увесистый том, поболее настоящего, я
опускаю  подробности,  непосредственно  не  связанные  с  нашим  и  без того
утомительным путешествием.
     Из  Уэйра  мы  проследовали в Кембридж, хотя он вовсе не стоял у нас на
пути,  а попали мы туда вот почему. По дороге, проходя деревней Пакеридж, мы
остановились  на  постоялом  дворе под вывеской "Сокол" перекусить; пока суд
да  дело, туда зашел какой-то крестьянин, а коня своего он привязал у ворот.
Мы  заказали  пива и сидели во дворе, потягивая из кружек. Хозяин, с которым
мы  разговорились  насчет  дороги  в Шотландию, посоветовал нам держаться на
Ройстон.  "Только  есть  тут  поворот, чуть отойдете немного, - сказал он, -
так туда не идите, это поворот на Кембридж".
     Мы  расплатились  за  пиво  и  спокойно  отдыхали,  в  это  время вдруг
подкатила  господская  карета,  а  за  нею три или четыре всадника; всадники
проскакали  во  двор,  и  хозяину пришлось заняться ими. "Молодой человек, -
сказал  он,  обратившись  к  Капитану,  -  не сочтите за труд отвязать этого
коня,  -  он  имел в виду крестьянского коня, о котором уже упоминалось, - и
отвести  его  с  дороги,  чтобы карета могла проехать". Джек выполнил это, а
потом  поманил меня к себе и говорит: "Пошли до поворота, ты ступай вперед и
сворачивай,  я  нагоню  тебя".  И  я  направился  к  повороту;  не  прошло и
нес