поклонился. Когда все это кончилось, он
пожелал  остаться  один,  а  я  вышел в соседнюю комнату и ждал там, пока он
меня  не  позовет.  Вернувшись,  я убедился, что он все подробно рассмотрел,
после чего он тут же велел унести вещи.
     Теперь  это  был  совсем другой человек: он благодарил меня за подарок,
заявил,  что  такой  удар  был  бы  впору вице-королю Мексики, а не простому
коменданту  крепости,  что  его  услуги  не  стоят подобной награды и что он
постарается до моего отъезда оказать мне содействие еще в чем-нибудь.
     Когда  мы  обменялись любезностями, я попросил послать за коррехидором,
и  как  только  он  пришел,  я  в  его  присутствии уплатил причитающийся по
договору выкуп за судно и экипаж.
     Но  тут  коррехидор заявил, что мои интересы он намерен блюсти не менее
строго,  чем  свои,  и принимает эти деньги не как выкуп за пленников, а как
залог,  равный  той  сумме,  которую  нам  придется  заплатить,  если  будет
утверждено решение считать нас пленными.
     А  затем  комендант  и коррехидор сообща послали (во всяком случае, так
нам  было сказано) доклад об этом деле вице-королю Мексики, а мне потихоньку
посоветовали  задержаться  до  возвращения  "Авизо" - судна, направляющегося
через  залив в Веракрус с нарочным к вице-королю; при этом они сообщили мне,
что обычно такое плавание продолжается два месяца.
     Мне  это  предложение пришлось по душе, так как мне дали понять, что я,
вероятно,  получу  возможность  лично отправиться на своем шлюпе в Веракрус,
где  смогу  тайно  сбыть  товары,  лежащие у меня в трюме. Но все получилось
гораздо  проще:  примерно  через  два  дня после того, как я внес залог, что
описано  выше,  на  борту  моего  судна  появился сын коменданта, которому я
неоднократно  говорил,  что  буду  рад  его  здесь  видеть,  и  три  знатных
испанских купца, из коих двое не были тамошними жителями.
     Они  провели  у  меня время с приятностью и в веселии, и я сумел их так
ублаготворить,  что  вечером  они  были  не  в силах добраться до берега и с
удовольствием  улеглись  на  коврах,  которые  я велел для них расстелить; а
чтобы  сын  коменданта  убедился,  что и с ним хорошо обошлись, я принес ему
для  сна  прекрасный  халат  и малиновый бархатный колпак, а утром предложил
ему взять их себе, к чему он отнесся весьма благосклонно.
     В  разгар  этой  пирушки  один  из  купцов,  который  не был так сильно
одурманен  вином,  как  молодые  господа,  и  соображал,  зачем пришел сюда,
улучил   удобный  момент  и  вступил  в  беседу  с  капитаном  шлюпа,  чтобы
разузнать,  какие  товары есть у нас на судне. Капитан быстро смекнул, в чем
дело,  и  доложил  мне о разговоре, а я дал ему указания, что говорить и как
поступать  дальше.  Он  выполнил  мои распоряжения, и они, не теряя времени,
сошлись  на  пяти  тысячах  пиастров  и  сами на свой страх и риск выгрузили
кладь.
     Меня  это весьма порадовало, так как я уразумел, что, распродав груз, я
возьму  свое  и  полностью  расквитаюсь  с негодными испанцами за все обиды,
нанесенные  мне  вначале. Задавшись такой целью, я велел капитану сбыть весь
оставшийся  товар  и  возложил  все  это дело на него самого, а он так ловко
справился  с  моим  поручением,  что на следующий день трое испанцев скупили
весь  груз,  выдвинув одно дополнительное условие - доставить их и купленный
товар на нашем шлюпе в указанный ими пункт между Гондурасом и Веракрусом.
     Мне   было  нелегко  выполнить  это  требование,  но,  убедившись,  что
установленная  при сделке цена с лихвой окупит такое путешествие, я дал свое
согласие,  но  тут  возникло  еще одно препятствие - ведь если я, теперь уже
свободный   человек,   уйду   с   испанцами   на  шлюпе,  то  я  не  дождусь
благоприятного  ответа  вице-короля  Мексики  на  ходатайство  коменданта  и
коррехидора.  Все  же,  решил  я,  будь  что  будет,  а  я  поеду;  с этим я
отправился  к коменданту и объяснил ему, что понесу большие потери, если мой
шлюп  будет  стоять здесь, пока я дожидаюсь благоприятного ответа из Мехико,
и  попросил  у  него  разрешения  отбыть  на  шлюпе к острову Антигуа, чтобы
распродать  там  свой  товар,  который,  как  ему  известно, я не имею права
выгрузить  на  берег здесь, в Гаване, и который может прийти в негодность от
столь долгого лежания в трюме.
     Разрешение  я  получил  без  труда,  да  еще  комендант  дал  мне право
вернуться  обратно  и,  оставив судно на рейде, сойти - но лишь мне одному -
на  берег,  чтобы  лично ознакомиться с волеизъявлением вице-короля по моему
делу, находившемуся сейчас у него на рассмотрении.
     Получив  таким образом разрешение на выезд, то есть пропуск для судна и
себя  самого,  я  с  тремя  испанскими  негоциантами  на  борту отправился в
плавание.  Испанцы  сказали  мне,  что  они  не  из  Гаваны, но один из них,
по-видимому,  врал;  во  всяком  случае,  они  водили  знакомство с богатыми
купцами  из  Гаваны  и ее окрестностей, ибо в ночь нашего отплытия притащили
на  борт  судна  изрядную сумму денег в пиастрах. И впоследствии я убедился,
что  они, купив у меня товар по весьма солидной цене, перепродали его другим
купцам  на побережье у Веракруса с таким барышом, что он превысил полученную
мной немалую прибыль более чем в два раза.
     Подняв  якорь,  мы пошли прямо на Веракрус; сначала я сомневался, стоит
ли  заходить  в  порт,  так  как  меня  беспокоило,  как бы испанцы опять не
сыграли  со  мной  какой-либо  шутки,  но  поскольку  мы плыли под испанским
флагом  и купцы предъявили нам подлинные документы за надлежащими подписями,
оснований для страха не было.
     Когда  же  мы оказались в виду берега, я убедился, что они весьма ловко
ведут  недозволенную  торговлю,  которая,  несмотря  на то что она запрещена
законом,  стала для них привычным занятием. А дело происходило так: ночью мы
держались  неподалеку  от  берега,  примерно  в  шести лигах севернее порта;
отсюда  двое  купцов  отправились  в  шлюпке  к  берегу  и  часа  через  три
вернулись,  а  вместе  с  ними  приплыли  пять  челноков с семью или восемью
купцами;  не успели они подняться на борт, как мы легли на курс и к рассвету
потеряли землю из виду.
     Мне  следовало  бы  еще  раньше  сказать,  что  с  момента отплытия и в
течение  всего  плавания  по  Мексиканскому  заливу,  которое длилось восемь
суток,  мы  переворошили весь груз, открыли указанные испанцами тюки и сбыли
им весь товар, кроме бочек с мукой и горохом.
     Груз   этот  представлял  собой  значительную  ценность,  в  чем  можно
убедиться,  если  учесть, что стоимость всего товара, указанная в накладной,
или  фактуре,  которую написал для моей супруги мой наставник и управляющий,
достигала  лишь  2684  фунтов  10 шиллингов, а я продал его, вкупе с частью,
приобретенной  ими  в  тот  вечер, когда, как я уже рассказывал, они впервые
явились  на  борт нашего судна, за 38593 пиастра, да к тому они еще добавили
1200  пиастров  за фрахт и преподнесли капитану и матросам отменные подарки,
что, как вы скоро узнаете, этим купцам было вовсе не трудно.
     Когда  земля  скрылась из виду, испанцы занялись торговлей, и наши трое
купцов  открыли свою лавку, как они смело могли бы назвать ее. Я оставался в
стороне,  так  как мне не было никакого дела ни до их лавки, ни до товара, а
они  провернули всю сделку за несколько часов, и ночью мы опять взяли курс к
берегу,  куда  пять  челноков  доставили  большую  часть  товаров, потом они
вернулись  к  нашему  судну  и привезли деньги наличными как за выгруженный,
так  и  за  весь  остальной  товар, который они скупили на обратном пути, не
оставив  у меня на судне ничего, кроме бочек с мукой и горохом, которые я не
желал продавать за цену, предлагаемую ими.
     Стало  быть,  как  я  подсчитал,  они  получили  более семидесяти тысяч
пиастров  за  товар,  который  я  им  продал,  почему я и загорелся желанием
поближе  познакомиться  с  покупателями, прибывшими ко мне с берега, так как
мне  пришло в голову, что я смогу без всякого труда ходить к ним из Виргинии
на  своем  шлюпе,  захватив с собой полученный из Англии для этой цели товар
стоимостью  в  пять  или  шесть  тысяч  фунтов,  и продавать его втридорога.
Возымев  такое  намерение,  я  завязал  с  испанцами, прибывшими в челноках,
знакомство,  и  мы  так  сдружились,  что  в конце концов я, с согласия трех
испанцев  из  Гаваны, принял их приглашение сойти на берег и навестить их, а
жили  они  в  небольшом  загородном доме или, вернее, усадьбе, где находится
ingenio,  то  есть сахароварня, или сахарный завод, и где нас встретили, как
принцев крови.
     Я  не  преминул сказать, что знай я, как вновь добраться сюда, я мог бы
навещать  их  один  или два раза в году, а это принесло бы им и мне изрядную
прибыль.  Один  из испанцев вмиг смекнул, в чем дело, и, уведя меня в другую
комнату,  сказал:  "Сеньор,  если вы и впрямь желаете вновь приехать сюда, я
дам  вам  такие  указания,  которые  оградят  вас  от просчетов, и можете не
сомневаться,  что,  если  вы  сойдете  на берег ночью и проберетесь сюда или
поднимете  на  судне  заранее  условленные  сигналы, мы не мешкая выйдем вам
навстречу  и доставим довольно денег, чтобы заплатить за любой груз, который
вы привезете".
     Я  выслушал  все  их  указания, а они дали честное слово, что обеспечат
мне  полную  безопасность.  Я  решил  посетить  их  как  можно скорее, но не
обмолвился  об  этом  ни  единым  словом  перед первыми тремя купцами. Итак,
завершив  в  течение  пяти  дней  наши  коммерческие дела, мы вышли в море и
направились  к  острову  Куба;  там я спустил на берег моих трех испанцев со
всем  их  добром  и  к  полному  их  удовольствию  и не мешкая отправился на
Антигуа,  где  со  всей  возможной  поспешностью  сбыл  с рук двести бочек с
мукой,  которые, правда, несколько пострадали от длительного путешествия, и,
загрузив шлюп ромом, патокой и сахаром, вновь взял курс на Гавану.
     На  этот  раз  я не знал покоя, страшась встречи с пиратами, так как на
моем  судне  находилось большое богатство - не только товары, но сорок тысяч
пиастров  серебром.  Вернувшись  в Гавану, я сошел на берег, чтобы явиться к
коменданту   и   коррехидору   и   осведомиться,   какой  ответ  получен  от
вице-короля.  На  этот  раз счастье улыбнулось мне: как я узнал, вице-король
отклонил  приговор,  согласно  которому  мы  считались  пленными и подлежали
выкупу,  полагая подобные меры допустимыми только в период военных действий;
что  же касается конфискации моего имущества, то этот вопрос, по его мнению,
следовало  передать  на  рассмотрение Торговой палате или Совету в Севилье и
изложить в прошении к королю, если таковое будет подано.
     Со   стороны   вице-короля  подобное  решение  в  известной  мере  было
проявлением   глубокого   чувства  справедливости.  Ведь  и  в  самом  деле,
поскольку  мы не высадились на берег, не было законных оснований взять нас в
плен;  что  же  касается остального, то я уверен, что если бы я взял на себя
труд  поехать  в  Испанию  и  ходатайствовать  там о возвращении мне судна и
груза, мне их вернули бы.
     Но  как  бы  там ни было, я, не внося выкупа, обрел свободу, мой экипаж
тоже  был  отпущен на волю, а деньги, которые, как уже говорилось, я оставил
в  виде  залога,  были  мне  возвращены.  Итак, я покинул Гавану и не мешкая
отправился  в  Виргинию,  куда  прибыл  после  полутора  лет  отсутствия  и,
несмотря  на  все понесенные мною потери, оказался на четыре тысячи пиастров
богаче, чем был, когда уехал из дому.
     Ну,  а  вся  эта давняя история с теми, кто был взят в плен в Престоне,
канула  в  прошлое  и  больше  меня  не  тревожила,  так  как  я  совершенно
успокоился,  когда  парламент  утвердил  всеобщую  амнистию.  Здесь  было бы
уместно  отметить,  что  неизбежным  спутником  преступления является страх;
всего  несколько  месяцев  тому  назад  один  лишь  вид  судна с несчастными
пленными  из Престона напугал бы меня до потери сознания. Не зря же я, чтобы
избежать  встречи  с  ними,  притворился  больным  и  забинтовал ноги, якобы
страдая  подагрой;  а вот теперь они не вызвали бы во мне никакого волнения,
и,  увидев  их,  я  испугался  бы  не  больше,  чем  если  бы натолкнулся на
каких-нибудь невольников с плантаций.
     Но  особенно  замечательным  было  то, что если раньше я воображал, что
любой  из  них  может  узнать  и  вспомнить,  а следовательно, разоблачить и
выдать  меня,  то  теперь,  хотя  мне  приходилось  часто бывать среди них и
нередко  встречаться  если не со всеми, так с большинством, причем некоторых
я  узнавал  в  лицо,  а  иных  помнил  даже по имени, не оказалось ни одного
человека,  который посмотрел бы на меня особенно пристально или объявил, что
раньше знавал меня.
     Как  покойно  было бы мне, если бы все это я мог предвидеть заранее, от
скольких  несчастий, мучений и опасностей, кои потом посетили меня, я был бы
избавлен!  Но человек, создание близорукое, не может заглянуть далеко вперед
и  не  способен ни предчувствовать грядущую радость, ни отвратить несчастье,
как бы близко они к нему ни подступили.
     Мысли  у  меня  были  заняты планами относительно Вест-Индии, и я начал
готовиться  к  их  осуществлению;  я  располагал исчерпывающими сведениями о
том,  какие  европейские товары пользуются особым спросом в Новой Испании; а
спешил  я так, ибо проведал, что жителям этой страны очень нужны европейские
товары,  потому  что  за  последние  два  года  отплытие  галеонов из Старой
Испании  каждый  раз  задерживалось  на необычайно длительное время. По этой
причине,  а  также  полагая,  что  у меня не хватит времени, чтобы послать в
Англию  за  нужными  товарами,  я  решил нагрузить мой шлюп табаком и ромом,
который  я  привез  с острова Антигуа, и отправиться в Бостон, находящийся в
Новой  Англии,  и  в  Нью-Йорк,  а там посмотреть, не удастся ли мне достать
товары по своему вкусу.
     Согласно  с  этим  намерением,  я вместе с женой сел на корабль, взяв с
собой  двадцать  тысяч пиастров, и мы отправились в путь. В Новой Англии еще
не  бывало  такого, чтобы купец из Виргинии закупил столь большое количество
товаров,  да  еще,  что  их  там  особенно поразило, расплатился за основную
часть  наличными.  Это обстоятельство так взбудоражило всех негоциантов, что
посыпались  вопросы,  кто  я  такой  и  чем  занимаюсь,  на которые сразу же
последовал  четкий  ответ,  что  я владелец обширных плантаций в Виргинии, и
это  было  все,  что  члены  моего  экипажа могли сказать обо мне, но и того
вполне достаточно.
     Ну,  а  толков обо мне, как передавали, было немало: одни говорили, что
я,  несомненно,  направляюсь  на  Ямайку,  другие  -  что  я собираюсь вести
торговлю  с  испанцами,  третьи  - что я намерен отправиться в Южные моря и,
став  полукупцом,  полупиратом,  высадиться  где-нибудь  на побережье Чили и
Перу;  словом,  одни  говорили одно, другие - другое, в зависимости от того,
что   подсказывало   этим   сплетникам  их  воображение.  Мы  же  продолжали
заниматься  своим  делом,  выложили двенадцать тысяч пиастров, продали ром и
табак, после чего отправились в Нью-Йорк, где и истратили остальные деньги.
     Самыми  ценными  товарами,  которые  мы  здесь  купили,  были: отменное
английское  тонкое  сукно, серж, драгет, нориджская шерсть, гарусная шерсть,
саржа  и  всякого  рода шерстяные ткани, а также изрядное количество разного
полотна и на тысячу фунтов прекрасного шелка нескольких сортов.
     С  этим грузом я благополучно вернулся в Виргинию и, добавив к нему еще
немного, начал готовиться к путешествию в Вест-Индию.
     Мне  следовало  бы  упомянуть,  что  я  перестроил свой шлюп, несколько
приподняв  палубу,  чтобы  расположить на нем двенадцать пушек и сделать его
пригодным  к  обороне,  так как не хотел, чтобы его опять, как это случилось
раньше,  взяли  на  абордаж испанские суда; и впоследствии вы убедитесь, что
принятые мною меры пошли нам на пользу.
     В  начале  августа  мы поставили паруса, а поскольку на нас дважды, при
прохождении   через   Флоридский  пролив  или  между  Багамскими  островами,
нападали  пираты,  я  решил, хоть это и удлиняло путь, держаться подальше от
берега,  что,  как  я  полагал,  избавит  меня  от  столкновения  с ними. Мы
пересекли  тропики, по-видимому, как раз там, где знаменитый сэр Уильям Фипс
вытащил  серебро  из  потонувшего испанского судна, и, лавируя меж островов,
легли  на курс вест-тень-зюйд, проплыли под островом Куба и ворвались на так
называемых  пассатных  ветрах в великий Мексиканский залив, повернув сначала
на  север,  а  потом на северо-запад от острова Ямайка, и таким образом, как
мне представляется, избежали встречи с испанцами с Кубы или из Гаваны.
     Когда  мы  огибали  западную  оконечность  Кубы,  три  испанских  судна
вознамерились  взять  нас  на  абордаж, как это было в прошлый раз по другую
сторону  острова,  но  вскоре  испанцы  убедились,  что  попали впросак и не
сладят  с  нами,  так как мы выкатили пушки, которых они раньше не заметили,
и, пальнув три или четыре раза, обратили их в бегство.
     На  следующее  утро они появились вновь, - теперь уже было пять больших
лодок  и  один  барк,  - и погнались за нами; мы же подняли испанский флаг и
приготовились  к  сражению,  но тут они убрались восвояси. Итак, мы избежали
опасности, потому что оснастили свой корабль.
     Теперь  мы  с  попутным  ветром  шли  к  порту назначения, и, так как я
получил  весьма  толковые указания, мы отошли к северной части островка, где
расположена   крепость   Сан-Хуан  д'Ульва,  двигаясь  вдоль  берега,  нашли
условленное  место,  высадились,  и  я послал капитана прямо на сахароварню.
Там   он  нашел  испанского  купца,  который  жил  в  своем  доме  наподобие
властителя  маленького  царства. Он радостно встретил моего посланца, понял,
что  я,  согласно  уговору, нахожусь на судне, стоящем в бухте, и не мешкая,
примерно  через  четыре  часа,  явился ко мне, прихватив с собой из соседней
усадьбы еще одного испанского купца, и все они пришли ко мне.
     Они  пытались уговорить меня остановиться у них до следующего вечера, а
шлюп  пока  отвести,  как обычно, на рейд, но я не согласился покинуть судно
на  целые  сутки,  и  мы  все  вместе поднялись на него. Поскольку уже почти
совсем стемнело, мы вышли в море и к рассвету потеряли землю из виду.
     Тут,  как  я уже рассказывал, мы начали показывать испанцам свое добро,
и  я  приметил,  что  они  несколько смущены количеством груза, но когда они
разглядели  товары поближе, то, наверное, не возражали бы, окажись последних
раза  в  четыре  больше.  Быстро просмотрев те тюки, которые мы развязали, и
почти  не торгуясь, они согласились купить все, что я им показал; но так как
у них не хватило денег, они решили на следующий вечер съездить за ними.
     Оставшуюся  часть  ночи мы посвятили осмотру всех товаров и составлению
их  описи,  или,  говоря  по-другому,  фактуры, чтобы наши покупатели хорошо
рассмотрели  покупку,  выяснили  ее  стоимость  и  установили, сколько нужно
привезти денег.
     Вечером,  как  и  было  задумано, мы приблизились к берегу, а испанцы в
нашей  шлюпке  увезли  часть  товаров и, выгрузив и спрятав их, вернулись на
борт  моего  судна  вместе с еще тремя купцами, с которыми мы уже имели дело
раньше,  и  привезли  столько  денег, что на них можно было купить не только
весь мой груз, но и самый корабль, если бы я пожелал продать его.
     Следует  отдать  им  должное  - в переговорах со мной они вели себя как
истинно  благородные  люди.  Они  отлично  понимали,  что  я  продаю  им все
значительно  дешевле,  чем  те  трое  гаванских купцов, у которых они купили
товары  раньше;  эти  купцы  были  настоящими  барышниками,  так как сначала
купили  товар  у  меня,  а затем, как я уже рассказывал, при продаже удвоили
цену;  правда,  теперь  и  я  изрядно  повысил  цену  по сравнению с той, за
которую