ленные   французы  ежедневно  покидали  свой  лагерь  то  в  поисках
продовольствия,  то  в надежде захватить врасплох вражеский фураж, занимаясь
грабежом  сами  или  ловко отбивая награбленное у противника, хотя частенько
попадали   в   переделки,  так  как  у  немцев  перед  ними  был  целый  ряд
преимуществ;  да,  многие  сложили  головы  в  этих  мелких  стычках, а если
прибавить  еще  и  тех,  кто умер от болезней, заработанных на столь тяжелой
службе  в  дурных  условиях  лагеря  и в окопах, где мы находились вплоть до
середины  декабря,  -  в болотистой местности, сплошь прорезанной каналами и
реками,  какими  изобилует  эта  область  Италии,  то  думаю,  что  мы, да и
противники тоже, потеряли больше людей, чем унесло бы генеральное сражение.
     Надо  отдать  должное  герцогу  Вандомскому,  он настоятельно предлагал
назначить  день сражения с принцем Евгением, однако герцог де Вильруа, мосье
Катина  и граф де Тесс противились этому, основным доводом приводя усталость
людей,  на  долю  которых якобы выпало столько страданий, что они не в силах
выдержать  бой  с  немцами;  поэтому,  как  я уже говорил, спустя три месяца
мелких стычек и грабежей мы разошлись на зимние квартиры.
     Еще  до  того,  как  покинуть окопы, наш полк вместе с отрядом драгунов
численностью   в   шестьсот   человек   и   еще  примерно  двести  пятьдесят
кавалеристов  отправились,  не  имея  никакого  четкого  плана,  перехватить
принца  Коммерси,  одного  из  видных  генералов  принца Евгения Савойского.
Предполагалось,  что  в  отряде  будут  только  кавалеристы  и  драгуны, но,
поскольку  солдатам  императорских  войск посчастливилось перебить уже много
наших  отрядов, - как выяснилось, много больше, чем удалось нам перебить их,
-  а  также зная твердо, что принц, будучи видным военачальником, не покинет
ставки  без  многочисленного  сопровождения,  отдали  приказ  присоединить к
отряду  еще  и  наш  ирландский  пехотный  полк,  чтобы в случае чего немцам
пришлось встретиться с равным противником.
     За  два  часа  до операции я получил приказ отвести двести пехотинцев и
пятьдесят  драгунов  под  укрытие  редкого  лесочка, где, как донесли нашему
генералу,  принц  собирался  расставить  своих  людей, чтобы обеспечить себе
безопасный  проезд,  что я и выполнил. Однако граф де Тесс, полагая, что наш
отряд  недостаточно  силен,  двинулся  с  тысячью  кавалеристов и тремястами
гренадеров  нам  на  подмогу,  и  это  пришлось как нельзя более кстати, ибо
принц  Коммерси, узнав о появлении первых солдат, неожиданно выступил вперед
и  сам  напал  на  нас;  он  разбил  бы  нас наголову, если бы граф, услышав
перестрелку,  тут  же  не  бросился  со своей тысячью кавалерии на подмогу в
самый  разгар  сражения,  и  благодаря  этому  немцы были отбиты и вынуждены
отступить.  Принц  тут  же  ретировался  и  после  боя  направился к лесу, в
котором  засели мои солдаты, а так как поражение застало его врасплох, он не
выслал  вперед  отряда,  чтобы  обеспечить  себе  отступление через лес, как
намеревался сделать раньше.
     Граф  де  Тесс,  зная,  что  в  лесу,  как я уже говорил, находимся мы,
преследовал  их  по  пятам,  чтобы  они не успели нас перехватить и, поелику
возможно,  чтобы  мы  задержали их там и навязали еще одну стычку. Когда они
добрались  до  леса,  смеркалось,  и им было трудно определить, сколько нас;
подойдя  к  лесу, они выслали вперед пятьдесят драгунов - разузнать дорогу и
проведать  ее  безопасность.  Мы дали им довольно далеко углубиться в лес по
просеке  и  тогда,  вклинившись  между  ними  и  лесной опушкой, отрезали им
всякую  возможность отступления, так что, когда они нас обнаружили и открыли
огонь,  их  тут же окружили и буквально изрубили в куски; в плен нам сдались
лишь командир да восемь драгунов.
     Это  заставило  принца остановиться; не зная, что же случилось и каковы
наши  силы,  он  пожелал  получить  более  точные сведения и отправил двести
своих  кавалеристов  окружить  лес, чтобы обнаружить нас, вот тут-то граф де
Тесс  и  зашел к нему в тыл. Мы узнали его местонахождение по шуму схватки и
решили   немедля  ввести  в  дело  две  сотни  кавалеристов;  таким  образом
небольшой  отряд  наших всадников перекрыл въезд на просеку и приготовился к
атаке;  тем  временем  пехотинцы, залегшие в кустарнике на опушке леса, были
начеку,  чтобы  как  настанет момент, тоже ринуться в бой. Под нашим напором
вражеская  конница  подалась  и  отступила  на лесную дорогу, однако, будучи
опытнее  нас,  немцы лишь оттеснили нас к самой опушке, не дав заманить себя
в узкий проход, ибо опасались, что в кустарнике стоит наша пехота.
     Тем  временем  принц,  обнаружив  в  тылу  у  себя  французов и не имея
возможности  снова  принять  сражение,  решил  прорваться  силой,  а  потому
приказал  своим  драгунам  спешиться, проникнуть в лес и прочесать кустарник
по   обеим  сторонам  просеки,  чтобы  он  мог  проехать  по  ней  со  своей
кавалерией.  Они  так  ревностно  выполнили  его  приказ,  а  силы  их,  как
оказалось,  настолько превосходили наши, что, хотя мы упорно отстаивали наши
позиции,  все  же почти половина наших людей полегла на месте. И все-таки мы
дали  время  французской кавалерии приблизиться, напасть на всадников принца
и,  отрезав  им  путь  к  отступлению, взять много пленных; затем мы отошли,
чтобы  пропустить  нашу  конницу,  которая  тут  же  бросилась в бой; триста
драгунов было убито, двести взято в плен.
     В  первом  пылу  сражения  командир  немецких  драгунов со своей свитой
подстрелил  трех  солдат,  охранявших  меня,  и  предложил  мне  сдаться,  я
вынужден  был  согласиться  и  отдал ему шпагу, ибо наши люди вот-вот готовы
были  покинуть  поле  боя,  оставляя  нас  на  произвол судьбы. Однако потом
ситуация  изменилась, и, когда вторглась наша кавалерия, о чем уже шла речь,
драгуны  были  начисто  смяты, а офицер, взявший меня в плен, обернувшись ко
мне,  сказал:  "Мы  погибли".  Я  спросил  его, не могу ли я быть чем-нибудь
полезен  ему.  "Пока  ни  с  места",  -  сказал он, так как его люди все еще
бились  с  отчаянной  отвагой.  Но тут у него за спиной появилось еще двести
французских  всадников,  и  тогда он сказал мне по-французски: "Теперь я ваш
пленник".  И  с этими словами отдал мне мою шпагу и в придачу свою. Стоявший
рядом  драгун хотел было последовать его примеру, но был убит наповал пулей;
однако  принц Коммерси с остатками своего отряда успел скрыться, и больше мы
его не преследовали.
     Еще  шестнадцать  или  семнадцать человек, подобно мне, избежали плена,
тем  не  менее  они были не столь удачливы, как я, который взял офицера, под
чьей  охраной  они  все  находились.  Он  оказался  так  великодушен, что не
спросил,  сколько  при  мне  денег, хотя много у меня и не было, если б он и
поинтересовался,  но  я  только пострадал из-за его благородства, так как не
посмел,  в  свою  очередь,  спросить  с  него  деньги, хотя знал, что у него
имеется  около  ста  пистолей;  однако  вечером,  когда  мы вернулись в наши
палатки,  он  предложил  мне  щедрый подарок в двадцать пистолей, а я за это
добился  для  него  разрешения  уйти в лагерь принца Евгения под честное его
слово, которое он сдержал.
     Именно  после  этой кампании я попал на постой в Кремону, где произошло
сражение,  о  котором  уже  шла речь и где наш ирландский полк отличился, не
позволив  немцам  занять  врасплох  город  неожиданным  штурмом, выдворив их
оттуда  после  того,  как они в течение шести часов владели тремя четвертями
города.
     Однако  спешу  возвратиться  к  собственной  истории, ибо не моя задача
вести  дневник  различных  кампаний,  участником  которых  я был, и довольно
долго.
     Все  лето  после  этого  оба  наших  ирландских  полка не покидали поле
сражений,  принимая  участие  во многих жестоких схватках с немцами, так как
принц  Евгений, будучи опытным военачальником, почти не давал нам передышки;
никогда  подолгу не задерживаясь на месте, он тут и там срывал немало побед,
и потому ни его люди, ни мы не знали покоя.
     Будем  беспристрастны  к  французам;  тот, кто знает ход этой кампании,
должен  знать, что им ни разу не удалось окончательно сломить немцев, однако
били  они  их  при  каждом  удобном случае с редким упорством и отвагой; при
этом  было  пролито немало и благородной дворянской крови, и солдатской, тем
не  менее  герцог  Вандомский, который был тогда главнокомандующим, несмотря
на  то,  что  король  Филипп  сам  принимал  участие в этой кампании, сполна
воздавал  принцу  Савойскому,  выбивая  его из одного города за другим, пока
тому  не пришлось почти полностью очистить все итальянские земли. Доблестная
армия,  какую  принц  Евгений привел в Италию и которая, несомненно, была во
всех  отношениях  лучшей  среди  прочих,  когда-либо побывавших там, сложила
свои  головы  в  этой  стране,  а  за  нею и еще не одна тысяча воинов, пока
французам,  потерпевшим  в  войне  еще больший урон, не пришлось подчиниться
судьбе,  как мы знаем из истории и о чем уже говорилось выше, однако это уже
к моему рассказу не относится.
     Мое  участие  в  этих  событиях было недолгим, но ярким, мы выступили в
поход  что-то  в начале июля 1702 года, когда герцог Вандомский отдал приказ
поскорее  стянуть  все  войска,  чтобы  освободить итальянский город Мантую,
блокированную императорской армией.
     Принц  Евгений  был  человеком  изворотливым  и  на редкость удачливым,
годом  раньше  он  не  единожды бил нас, однако на сей раз счастливая судьба
стала  изменять ему, ибо наша армия превосходила его не только численностью,
но  имела  во  главе такого начальника, как герцог; несмотря на то что принц
держал  Мантую  в  тесном  кольце  блокады всю зиму, герцог решил освободить
город  любой  ценой.  Как  я  уже  говорил, преимущество в этом деле было на
стороне  герцога  и,  так  как  принц не мог помешать герцогу силой прорвать
блокаду,  он  отвел  свои  войска, оставив лишь несколько мощных соединений,
чтобы  защищать  Бершелло, которому угрожал герцог Вандомский, и Боргофорте,
где  находился  склад  его  боеприпасов, а затем, объединив оставшиеся силы,
приготовился  выступить против нас. К этому времени в армию прибыл испанский
король,  и  герцог Вандомский, во главе примерно тридцати пяти тысяч солдат,
расположился  недалеко  от Луццары, которую решил атаковать, чтобы втянуть в
сражение  и  принца Евгения. А принц Водмон, у которого было двадцать тысяч,
окопался  под  Ривальтой, что лежала сразу за Мантуей, с тем чтобы перекрыть
миланские  границы;  в  самой  Мантуе  было двенадцать тысяч солдат, а мосье
Праконталь  с  десятью  тысячами  находился при артиллерии одного из фортов,
охранявшей  насыпную  дорогу,  прямиком  ведущую  в Мантую. Если бы эти силы
соединились,  как  и  произошло  через  несколько  дней, принц оказался бы в
трудном  положении, ему пришлось бы приложить все усилия, чтобы сохранить за
собою  Италию,  ибо  в  его  власти не оставалось уже ни одного укрепленного
пункта    в   стране,   где   солдаты,   сидя   в   окопах,   выдержали   бы
пятнадцатидневную,  хорошо  организованную  осаду,  о чем он и сам прекрасно
знал.  Вероятно,  именно  поэтому,  пока герцог Вандомский намеревался, коли
удастся,   втянуть   принца   Евгения  в  сражение,  для  чего  и  занимался
диспозицией  наших  войск, чтобы атаковать Луццару, мы, к величайшему нашему
изумлению,  15  июня  1702  года  обнаружили  перед  собой всю императорскую
армию, уже готовую к бою и наступавшую на нас форсированным маршем.
     Наша   армия  двигалась  им  навстречу  тем  же  боевым  строем,  какой
соблюдала  последние  два  дня,  колонна  за колонной; еще три дня назад наш
герцог  обнаружил,  что генерал Висконти с тремя полками имперской кавалерии
и  одним  драгунским  полком  расположился  в  Сан-Виктории,  что  на берегу
Тичино,  и решил атаковать их; этот план его выполнялся в такой секретности,
что,  хотя  наша  армия  проходила всего в трех лье от них по другой дороге,
мосье  Висконти  почти уже достиг герцогства Моденского, когда он совершенно
неожиданно   для   себя   оказался   атакованным  французскими  драгунами  и
кавалерией  в  шесть  тысяч  всадников.  Около часу он храбро защищался, но,
увидев,  что  враг  его  одолевает  и  что  под натиском противника ряды его
вот-вот  будут  смяты,  он  дал  сигнал  к отступлению, однако не успели его
конники  развернуться  и  проскакать  в  обратном  направлении  каких-нибудь
полчаса,  как их со всех сторон окружил большой отряд инфантерии, отрезавший
все  пути  к  отступлению,  кроме моста через Тичино, но их собственный обоз
создал  там  такую  толчею,  что  было  не  проехать ни туда, ни сюда, и они
налетали  и натыкались друг на друга, так что о сохранении строя нечего было
и  думать;  многие  попадали в реку и утонули, немало было убито, еще больше
попало  в  плен.  Одним словом, все три кавалерийских и один драгунский полк
были разбиты наголову.
     Принцу  был  нанесен  тяжкий удар, потому что войска эти принадлежали к
самым  отборным  в  его  армии.  Мы взяли в плен около четырехсот человек со
всем  их  имуществом  и  захватили  восемьсот  лошадей - добыча немалая. Эти
войска,  несомненно,  очень  пригодились бы противнику в битве, которая, как
упоминалось,  последовала  пятнадцатого  числа.  Наша  армия,  о чем я писал
выше,  двигалась  походным  маршем на Луццару, когда вдруг появился немецкий
кавалерийский  отряд  примерно в шестьсот сабель, а меньше чем через час - и
вся вражеская армия в боевом порядке.
     Наша  армия  немедленно перестроилась, и герцог размещал полки, по мере
их  приближения,  настолько  искусно,  что  принцу Евгению пришлось изменить
дислокацию  своих  войск,  причем  он  все  же  оказался в крайне невыгодном
положении,   так   как   был   вынужден  сражаться  с  превосходными  силами
противника,   расположившегося   на  самых  удобных  позициях.  Если  бы  он
повременил  всего  один  день, мы столкнулись бы с ним на полпути, но больно
уж  немецкие  генералы  уверены в себе и в доблести своих войск. Левый фланг
королевской  армии  разместился  у  великой  реки  По,  а на противоположном
берегу  стояла  армия  принца  Водмона  и  вела  орудийный  огонь из окопов,
вырытых  императорскими  войсками  у  Боргофорте.  Чувствуя,  что  предстоит
генеральная  баталия,  принц  отрядил  двенадцать  батальонов и около тысячи
конников  для  подкрепления  королевской армии; все они успели соединиться с
нашей  армией,  вселив  в  нас  бодрость  и уверенность, а принц Евгений все
перестраивал   свои   войска,   готовясь   к   наступлению.   Однако  именно
передвижение  наших  войск заставило принца Евгения решиться вступить в бой,
чтобы   помешать   нам   дойти   до   цели,  но  соображения  его  оказались
несостоятельными,  а  отказаться  от  боя  он  уже  не  мог и совершил таким
образом ошибку, исправить которую было поздно.
     Ему  удалось  ввести  в бой все свои войска только к пяти часам вечера,
после  чего  нас  в  течение получаса тщетно обстреливали из орудий, а затем
его  правый  фланг  под  командованием  принца Коммерси яростно атаковал наш
левый.  Наши  части  отражали наступление так искусно и оказывали друг другу
поддержку  столь  своевременно,  что  противник понес огромные потери, а так
как  принц  Коммерси, к их великому горю, был убит в самом начале боя, полки
противника,   потрясенные   гибелью   великого   военачальника,  не  получая
приказов,  отступили  в  полном  беспорядке,  а  одна  бригада  была целиком
уничтожена.
     Однако  продвижение второго эшелона их войск под водительством генерала
Эрбвиля    восстановило   первоначальное   положение:   подоспевшие   войска
противника  смело  бросились  во  вторую  атаку  и,  получая подкрепление от
главных  сил,  вынудили  наших  солдат,  в свою очередь, отступить к каналу,
протекавшему  по  левому  флангу  между  их  позициями и рекой По, где они и
сосредоточились.   Обе   стороны,  к  которым  непрерывно  поступали  свежие
пехотные  и  кавалерийские  части, сражались с таким упорством, храбростью и
умением,  что трудно было предсказать, кто вышел бы победителем, если бы они
смогли довести бой до конца.
     На  правом  фланге  королевской  армии  располагался  цвет  французской
кавалерии  -  гвардейцы, королевские карабинеры, конница ее величества и еще
четыреста  кавалеристов, а рядом с ними стояли пехотные части, среди которых
был  и наш полк. Первыми в атаку бросились кавалеристы с саблями наголо; они
приняли  на  себя  огонь двух императорских кирасирских полков и без единого
выстрела  прорвали  их ряды, которые, когда кони стали теснить и топтать их,
пришли  в  полное  смятение. Передовая шеренга нашей пехоты вступила на поле
боя, очищенное кавалерией от противника.
     В  первой  атаке был убит маркиз де Креки - командующий правым флангом.
Эта  потеря была для нас не менее тяжелой, чем гибель принца де Коммерси для
противника.  После  того  как  мы оттеснили описанным выше образом вражескую
кавалерию,   войска   неприятеля,   благодаря   искусству   и   находчивости
командования,   сосредоточились  и,  получив  поддержку  трех  императорских
пехотных  полков,  вновь пошли в наступление с такой яростью, что невозможно
было  им  противостоять.  В  результате два ирландских полка были разбиты, и
погибло  огромное  множество  солдат.  В  этой  битве  не  повезло  и  мне -
выстрелом  из  мушкета у меня была перебита правая рука, но мало этого, меня
еще  сшиб  с  ног  огромный,  как и все немцы, солдат и, решив, что я мертв,
наступил  на  меня, но тут же пал бездыханный от выстрела одного из наших, а
я  со  своей  раненой  рукой оказался в весьма бедственном положении, потому
что  этот  парень,  громадный,  как лошадь, был так тяжел, что я не мог даже
пошевелиться.
     Вскоре  наши  войска  были  оттеснены  со своих позиций, и я остался во
власти  противника,  но не попал в плен, то есть меня не нашли до следующего
утра,  когда  группа  солдат  с  врачами во главе вышла, как это принято, на
поиски  раненых  и  обнаружила  меня почти задохнувшимся под грудой убитых -
своих  и  чужих.  Надо  отдать  врагам  должное  -  обращались  они  со мной
по-человечески,  они  весьма  умело  подлечили  мне руку, а через четыре или
пять дней дали мне возможность под честное слово отправиться в Парму.
     Обе  армии  продолжали сражаться, особенно рьяно на нашем левом фланге,
до  тех  пор,  пока  из-за  темноты  солдаты  не  перестали понимать, в кого
стреляют,  а  генералы  -  что  происходит.  Тогда стрельба стала утихать, и
ночь, как говорится, разлучила их.
     Обе  стороны  объявили себя победителями и по возможности скрывали свои
потери,  но  нет  сомнения  в  том,  что  никогда еще ни в одном бою не было
проявлено  столько  мужества  и  упорства,  как  в  этом,  и что, если бы не
наступила  ночь,  обе  стороны,  безусловно,  потеряли  бы убитыми еще много
тысяч людей.
     Немцы  имели  право  считать  себя победителями только потому, что они,
как  я  уже  говорил,  заставили  наш  левый  фланг  отступить  к каналу и к
высокому  берегу реки По или, вернее, к холмам, возвышающимся за ним. Однако
это  отступление  оказалось  нам  очень  выгодным, так как оттуда можно было
стрелять  в  самую гущу вражеских войск, а вытеснить нас с этих позиций было
невозможно.
     Лучшим  и  наиболее  убедительным  доказательством  победы  королевских
войск  было  то,  что  через  два  дня  после  описанной битвы они захватили
Гуасталлу,  которую  немецкая армия уже считала своей, заставили ее гарнизон
сложить  оружие  и  поклясться  не участвовать в военных действиях в течение
шести  месяцев.  Хотя  немцы  понесли  значительный  ущерб, так как гарнизон
состоял  из  тысячи  пятисот человек, принц Евгений не пришел ему на помощь.
После  этого  они  еще  несколько  раз  при нашем приближении оставляли свои
позиции, ибо провести еще