онил и встретил  Онорину  сидя,  со  всей  строгостью,  стараясь
держаться спокойно и с достоинством.
     - Мадмуазель, сложите свои вещи и отправляйтесь  немедленно.  Я  уплачу
вам за неделю вперед.
     Служанка, тщедушная и худенькая,  с  несчастным  и  растерянным  видом,
пыталась что-то объяснить и бормотала извинения.
     - Совершенно излишне. Все, что я могу сделать, - это не отдавать вас  в
руки властей за нарушение правил нравственности.
     Тогда она возмутилась:
     - Скажите, значит, все дело в том, что вам не заплатили за вход!
     Он поднялся и, выпрямившись во весь рост, указал ей властным жестом  на
дверь. Затем, когда она вышла, он утешил себя тем, что выругался:
     - Вы подумайте только, такая б... бесчестила мой дом.
     - Разумеется, б...! Совершенно верно,  -  любезно  согласились  Лиза  и
Бгото.
     Бюто вернулся к начатому ранее разговору:
     - Так, значит, дядюшка, решено? Вы придете к нам с девочкой?
     Г-н Шарль все еще не мог успокоиться. Он  с  беспокойством  подходил  к
зеркалу и затем, довольный своим видом, снова отходил от него.
     - Куда это? Ах, да! К вам на свадьбу?.. Это очень хорошо, дети MUM, что
вы решили пожениться... Можете на меня рассчитывать, я приду, но  только  не
обещаю вам привести с собой Элоди. Знаете, ведь  на  свадьбах  любят  иногда
распускать языки... Не правда ли? А как я только что выставил эту  шлюху  за
дверь, а? Бабам нельзя давать безобразничать. До свиданья, рассчитывайте  на
меня.
     Деломы, к которым Бюто и  Лиза  отправились  прямо  от  Шарля,  приняли
приглашение,  хотя  и  долго  отказывались,  как  это   требуется   обычаем.
Оставалось позвать из своих только Иисуса Христа. Но он стал теперь в  самом
деле невыносим. Перессорившись со всеми, он не останавливался  перед  самыми
грязными выдумками, чтобы осрамить родственников. Поэтому его решили обойти,
хотя и опасались, что он может отомстить за это какой-нибудь гадостью.
     Ронь жила ожиданием, так как свадьба, которая так долго  откладывалась,
была незаурядным событием. Даже мэр Урдекен согласился потревожить себя,  но
от приглашения присутствовать на вечернем обеде отказался, оправдываясь тем,
что ему с вечера надо отправиться  в  Шартр  по  какому-то  судебному  делу.
Однако он обещал, что г-жа Жаклина - пригласить ее сочли нужным из  уважения
к нему - придет  обязательно.  Желая  собрать  как  можно  больше  приличной
публики, думали позвать и аббата Годара. Но священник рассердился  с  первых
же слов, так как свадебный обряд был  назначен  на  Иванов  день,  когда  он
должен был отслужить обедню в честь храмового праздника  в  Базош-ле-Дуайен:
разве возможно, чтобы он отправился в Ронь утром? Но тогда женщины  -  Лиза,
Роза и Фанни - стали настойчиво просить его и  уже  не  заикались  о  званом
обеде. В конце концов аббат уступил. Он явился в  полдень  и,  вне  себя  от
досады, отбарабанил всю службу одним духом, чем нанес  женщинам  смертельную
обиду.
     Впрочем, после  долгих  обсуждений  решили,  что  свадьба  будет  очень
скромно справлена в семейном кругу. К этому побуждало положение новобрачной,
у которой был на руках почти трехлетний ребенок. Тем не менее отправились  в
Клуа и заказали тамошнему кондитеру торт и десерт,  решившись  истратить  на
это чуть ли  не  всю  сумму,  ассигнованную  на  свадебный  пир.  Надо  было
показать, что в нужном  случае  и  они  умеют  не  скупиться.  Поэтому  были
заказаны, как  и  для  свадьбы  старшей  дочери  Кокаров,  владельцев  фермы
Сен-Жюст, сладкий пирог со взбитыми сливками,  крем  двух  сортов  и  четыре
подноса сластей и печенья.  Дома  же  готовился  жирный  суп,  угри,  четыре
жареных цыпленка, фрикасе из четырех кроликов, а также  жареные  говядина  и
телятина. Рассчитывали приблизительно  на  пятнадцать  человек,  но  точного
числа гостей еще не знали. В крайнем случае,  если  не  все  будет  съедено,
останется на следующий день.
     Небо, с утра немного пасмурное, позднее совсем очистилось,  и  к  концу
дня была  великолепная,  ясная  и  теплая  погода.  Стол  накрыли  посредине
вместительной кухни, как раз против очага, где жарилось мясо и кипели разные
соусы. Печь была так накалена, что пришлось распахнуть  оба  окна  и  дверь,
через которые проникал в кухню крепкий запах свежескошенного сена.
     Дочери Мухи  начали  с  помощью  Фанни  и  Розы  приготовлять  все  еще
накануне. В три часа, когда показалась тележка кондитера, вся деревня пришла
в неописуемое волнение, из всех домов  женщины  выбежали  на  порог.  Десерт
тотчас же расставили на столе, чтобы все могли его видеть.  Как  раз  в  это
время, раньше всех остальных гостей, явилась Большуха:  она  уселась,  зажав
свой посох между колен, и больше уже не спускала глаз с приготовленной  еды.
Подумать только, какие  расходы!  Чтобы  побольше  наесться  на  обеде,  она
голодала с самого утра.
     Мужчины, а именно: Бюто, его свидетель при заключении брака Жан, старик
Фуан, Делом со своим сыном Ненессом, -  все  в  сюртуках,  черных  брюках  и
шелковых цилиндрах, причем с последними они не расставались, - занимались на
дворе игрой, состоявшей в том, что на пробку клали стопочку монет,  а  затем
сбивали их палкой. Г-н Шарль явился один: накануне он отвез Элоди в  пансион
в Шатодене. Не принимая участия в  игре,  г-н  Шарль  заинтересовался  ею  и
высказывал разумные суждения.
     Но когда в шесть часов все уже было  готово,  пришлось  ждать  Жаклину.
Женщины опускали юбки, которые они подкололи булавками для  того,  чтобы  не
испачкаться перед печью. Лиза была в голубом платье,  Франсуаза  в  розовом.
Оба платья были шелковые, старомодного покроя: Ламбурдье содрал с них  вдвое
дороже, выдав платья за последнюю парижскую новинку. Старуха Фуан достала из
сундука лиловое поплиновое платье, которое она  уже  в  течение  сорока  лет
надевала на свадьбы всей  округи.  Фанни,  нарядившаяся  в  зеленое  платье,
надела на себя все свои драгоценности - часы с  цепочкой,  брошь,  кольца  и
серьги. Ежеминутно какая-нибудь из женщин выходила на улицу и бежала на угол
к церкви посмотреть, не едет ли барыня с фермы. Мясо пережаривалось,  жирный
суп, преждевременно разлитый по тарелкам, остывал. Наконец кто-то закричал:
     - Едет! Едет!
     Показался кабриолет. Жаклина ловко спрыгнула на землю. Она  очень  мило
выглядела в своем кретоновом платье, усеянном  красным  горошком  по  белому
полю. На ней не было никаких драгоценностей,  за  исключением  бриллиантовых
сережек, - подарок г-на Урдекена,  о  котором  с  возмущением  говорила  вся
округа. Все  удивились,  что  Жаклина  не  отослала  обратно  привезшего  ее
работника, когда он с помощью других поставил  экипаж  под  навес.  Это  был
некто Трон, рыжеволосый гигант с бедой кожей и детским выражением  лица.  Он
был родом из Перш и нанялся в Бордери работником две недели тому назад.
     - Знаете, Трон останется, он должен  отвезти  меня  обратно,  -  весело
сказала Жаклина.
     Жители Бос недолюбливали першеронцев, считая их лживыми и неискренними.
Все переглянулись: значит, эта дубина - новый фаворит Жаклины? Бюто, который
с самого утра был в благодушном и шутливом настроении, ответил:
     - Конечно, останется. Достаточно того, что он приехал с вами!
     Лиза сказала,  что  пора  начинать,  и  все  стали,  шумя  и  толкаясь,
усаживаться за стол. Для троих не хватило стульев; тогда принесли две старых
табуретки и положили на них доску. Ложки громко застучали о тарелки. Суп был
совсем холодным и покрыт кружками застывшего жира. Это никого не смущало, и,
когда старик Фуан объявил, что суп согреется  в  желудках,  все  загоготали.
Затем началось настоящее истребление: цыплята, кролики, жареное мясо  -  все
это появлялось одно за другим и немедленно исчезало  под  громкое  чавканье.
Крестьяне, такие умеренные у себя дома, у  чужих  объедались  до  несварения
желудка. Большуха не произносила ни слова,  чтобы  наесться  побольше.  Было
страшно смотреть, сколько всего поглощало, даже не раздуваясь, это высокое и
высохшее тело восьмидесятилетней старухи. Было решено,  что  подавать  блюда
будут Франсуаза и Фанни, чтобы молодой не приходилось вставать из-за  стола.
Однако Лизе не  сиделось;  она  ежеминутно  вскакивала  и,  засучив  рукава,
принималась переливать какую-нибудь подливку или снимать с  вертела  жаркое.
Впрочем, вскоре все гости стали так или иначе помогать хозяйке:  то  и  дело
кто-нибудь вставал, отрезал себе хлеба или старался перехватить передаваемое
из рук в  руки  блюдо.  Бюто,  взявший  на  себя  роль  виночерпия,  не  мог
справиться один, хотя, чтобы не терять времени на откупоривание  бутылок,  у
самого стола была предусмотрительно поставлена бочка с пробуравленной  сбоку
дырой. Ему некогда  было  поесть,  и  Жану  пришлось  заменить  его  и  тоже
приняться за наполнение литровых кружек. Солидно усевшийся Делом заявил, что
без достаточного количества жидкости, пожалуй, подавишься. Когда подали торт
величиною с колесо телеги, среди приглашенных  пробежал  шепот:  достоинство
начинки приводило в восхищение, и г-н Шарль в своей галантности  дошел  даже
до того, что начал уверять, что такого торта ему не случилось пробовать и  в
Шартре. А старик Фуан, бывший в особенном ударе, также слюбезничал:
     - Я думаю, что если такую штучку приклеить к заднице, так все бы  шишки
зажили.
     Весь  стол  покатился  со  смеху,  в   особенности   Жаклина,   которая
расхохоталась до слез. Она что-то лепетала, чтото пыталась  добавить,  но  в
общем шуме никто ее не слышал.
     Молодые сидели друг против друга. Бюто -  между  матерью  и  Болыиухой,
Лиза - между старым Фуаном и г-ном Шарлем.  Все  остальные  разместились  по
своему желанию. Рядом с Жаклиной сидел Трон,  не  спускавший  с  нее  своего
нежного и бессмысленного взгляда. Жан сидел около Франсуазы,  отделенный  от
нее только маленьким Жюлем, за которым они оба обещали присматривать, Однако
у мальчика, когда он попробовал торта, случилось такое расстройство желудка,
что молодой пришлось уложить его спать. Таким образом,  конец  обеда  Жан  и
Франсуаза провели рядом. Девушка была  очень  оживлена  и  раскраснелась  от
печки. Несмотря на чудовищную усталость, она  казалась  очень  возбужденной.
Жан, стараясь услужить Франсуазе, вставал вместо нее, чтобы помочь  подавать
кушанья, но она быстро ускользала, все  время  дурачилась  с  Бюто.  А  тот,
всегда задиравший девок, когда бывая в хорошем расположении духа,  приставал
к ней с самого начала обеда. Он щипал  ее  мимоходом,  она  же  в  бешенстве
отвечала ему оплеухой; затем она снова вставала под каким-нибудь  предлогом,
точно быть исщипанной доставляло ей наслаждение. Она жаловалась, что  у  нее
все бедра в синяках.
     - Так сиди уж тут! - говорил ей Жан.
     - Как бы не так! - кричала она. - Пусть не думает,  что,  женившись  на
Лизе, он стал и моим мужем.
     Когда совсем стемнело, было зажжено шесть свечей.  Ели  уже  целых  три
часа и только к десяти добрались до десерта. После этого пили  кофе,  не  то
чтобы чашку или две, а подряд целыми кружками. Шутили все больше  и  больше:
кофе возбуждает, что и говорить, а это в особенности хорошо для тех  мужчин,
которые крепко спят. И как  только  кто-нибудь  из  женатых  гостей  выпивал
глоток, все остальные держались за бока.
     - Ну, конечно, тебе-то  не  мешает  выпить,  -  сказала  Делому  Фанни,
которая, несмотря на свою обычную  сдержанность,  была  на  этот  раз  очень
весела.
     Делом покраснел и степенно сослался на то, что ему  приходится  слишком
много работать. А сын его Ненесс, широко раскрыв рот, покатывался  со  смеху
среди громких восклицаний и хлопанья по ляжкам, вызванных  этим  супружеским
признанием... Впрочем,  мальчишка  так  наелся,  что,  казалось,  готов  был
лопнуть. Он тут же исчез, и только когда все собирались уходить, его нашли в
хлеву заснувшим между коровами.
     Дольше всех других держалась Большуха. В полночь она безмолвно налегала
на печенье, отчаявшись, что не может его  докончить  совсем.  Кто  вылизывал
чашки с кремом, кто подчищал крошки сладкого пирога. Опьянение  усиливалось,
и под его  влиянием  расстегивались  крючки  корсажей,  пряжки  штанов,  все
пересаживались с места на место,  двигаясь  вокруг  засаленного  и  залитого
вином стола. Кое-кто пытался затянуть песню, но она,  не  находя  поддержки,
обрывалась; одна  только  старуха  Роза  с  затуманенными  глазами  напевала
какую-то легкомысленную песенку прошлого  века,  популярную  во  времена  ее
молодости, и покачивала в такт своей трясущейся  головой.  Для  танцев  было
слишком мало народу, так как мужчины  предпочитали  тянуть  водку  литровыми
кружками, покуривая трубки и выколачивая из них пепел на скатерть.  Фанни  и
Делом, сидя в углу с Жаном и Троном, подсчитывали с точностью до  одного  су
денежное состояние новобрачных и на что они могли надеяться в  будущем.  Это
длилось бесконечно долго, они принимали в расчет каждый квадратный сантиметр
земли, так как им было известно имущество всех роньских жителей,  вплоть  до
их белья. На другом конце стала Жаклина завладела  г-ном  Шарлем,  глядя  на
него со своей неотразимой  улыбкой;  ее  красивые  развратные  глаза  горели
любопытством. Она продолжала расспрашивать:
     - Так, значит, в Шартре весело, много развлечений?
     Отвечая ей, он отозвался с похвалой о "городском  кольце",  об  аллеях,
засаженных  старыми  деревьями.  Благодаря  им  весь  Шартр  опоясан  тенью,
особенно внизу, у самой реки, где на бульварах прохладно даже  летом.  Затем
там был собор. И он начал распространяться о  соборе,  как  человек,  хорошо
осведомленный и уважающий религию. Да, это было  одно  из  самых  прекрасных
зданий, ставшее теперь слишком обширным для нашей эпохи упадка христианства,
а потому почти всегда пустое, окруженное безлюдной площадью,  по  которой  в
будни скользили лишь одинокие тени набожных женщин. Он сам почувствовал  эту
грусть великого запустения, когда как-то в воскресенье  зашел  мимоходом  во
время служения вечерни: было холодно, сквозь цветные стекла  проникал  такой
тусклый свет, что глазам нужно было привыкнув к полумраку, чтобы  разглядеть
затерявшиеся  вдалеке  под  сводами,  как  горсточка  муравьев,   два   хора
девочек-пансионерок,  чье  пение  на  высоких   нотах   напоминало   флейту.
Действительно, сердце разрывалось при виде церкви, заброшенной ради кабаков.
     Удивленная Жаклина по-прежнему пристально смотрела на него.
     - Ну, а скажите... женщины в Шартре...
     Он понял, сразу стал серьезным, но  под  влиянием  всеобщего  опьянения
расчувствовался.  Порозовевшая  Жаклина,  вздрагивая  от   мелкого   смешка,
ластилась к нему, словно стараясь  узнать,  какая  тайна  заставляла  мужчин
каждый вечер стремиться к нему в дом. Но дело обстояло в действительности не
так, как она воображала. Г-н Шарль говорил ей о тяжелой работе  женщин,  так
как вино  вызывало  у  него  отеческое  настроение  с  оттенком  грусти.  Он
оживился, когда Жаклина рассказала ему, как она  ради  любопытства  прошлась
перед публичным домом в Шатодене. Это был маленький полуразвалившийся дом на
углу улиц Давиньон и Луазо, с вечно закрытыми прогнившими  ставнями.  Позади
дома находился запущенный сад, где  в  большом  стеклянном  шаре  отражался,
фасад здания, а перед слуховым окном  чердака,  превращенного  в  голубятню,
летали, воркуя на солнце, голуби; В тот день, когда она проходила  мимо,  на
крыльце играли дети, а из-за стены расположенной рядом кавалерийской казармы
слышалась команда. Г-н Шарль с запальчивостью прервал ее. Да,  да,  он  знал
это место: там жили всего две  отвратительные  и  окончательно  опустившиеся
бабы, а внизу не было даже зеркала. Такого рода дыры только позорят ремесло.
     -  Но  чего  же  иного  хотите  вы  в  супрефектуре?  -  закончил   он,
успокоившись, тоном  человека,  относящегося  к  вещам  снисходительно  и  с
философской терпимостью.
     Был уже час ночи, стали собираться по домам, чтобы ложиться  спать.  Не
правда ли, раз  уж  имеется  ребенок,  так  незачем  обставлять  отправление
молодых ко сну какими-либо церемониями! Они могут залезть вместе под  одеяло
и без особых шуток, как-то: вынутых  из  кровати  перекладин,  подкладывания
пищалок под перину; в данном случае все это оказалось бы вроде горчицы после
обеда. Лучше уж выпить еще по стаканчику и разойтись.
     В эту минуту Лиза и Фанни вскрикнули. Через открытое окно в комнату был
брошен комок нечистот, целая пригоршня дерьма, подобранного  где-нибудь  под
изгородью. Платья обеих  женщин  были  вконец  испорчены,  испачканы  сверху
донизу. Какая свинья могла совершить этот поступок? Бее выбежали, посмотрели
на площадь, на дорогу, заглянули через  стену.  Никого.  Но  разногласий  не
было: это Иисус Христос мстил за то, что его не пригласили на пиршество.
     Фуаны и Деломы ушли домой, так же как  и  г-н  Шарль.  Большуха  ходила
вокруг стола, ища каких-нибудь остатков. Наконец и она решилась идти, сказав
на прощание Жану, что супруги Бюто подохнут с голоду.  Когда  она  вышла  на
дорогу, ее твердая, тяжелая  поступь  и  мерное  постукивание  посоха  долго
выделялись  среди  шума  удалявшихся  пьяных  гостей,  которые  то  и   дело
спотыкались о камни.
     Когда Трон запряг кабриолет для г-жи  Жаклины,  она  обернулась  уже  с
подножки к Жану:
     - А разве вы тоже возвращаетесь с нами, Жан? Нет ведь?
     Парень, только что собиравшийся вскочить в повозку, отказался от  этого
намерения, с радостью предоставляя девушку товарищу. Когда Жан  увидел,  как
она прижалась к своему новому ухажеру, он не  мог  не  рассмеяться.  Сам  он
отлично дойдет пешком. Он присел  на  каменную  скамью  во  дворе,  рядом  с
Франсуазой, вышедшей из дому,  чтобы  отдохнуть  и  освежиться,  пока  народ
расходится. Молодые уже в еврей комнате; она обещала им запереть все  двери,
прежде чем лечь спать.
     - Ах, как тут хорошо! - вздохнула она, помолчав минут пять.
     Затем  снова  замолчала,  и  воцарилась  полная   тишина.   Ночь   была
восхитительная,  свежая,  небо  усеяно   звездами.   Веяло   запахом   сена,
поднимавшимся с лугов Эгры, и этот запах напоминал аромат полевых цветов.
     - Да, хорошо! - повторил наконец Жан. - На сердце легче становится.
     Франсуаза ничего не ответила, и тут только он заметил, что  она  спала,
склонившись к его плечу. Так он просидел  еще  час,  погруженный  в  смутные
мечты. Им овладели нечистые мысли, потом они рассеялись. Франсуаза была  еще
слишком молода, но ему казалось, что со временем она приблизится к нему, как
будто годы будут сказываться только на ней одной.
     - Ну, Франсуаза, пора спать, а то можно и простудиться. Она  проснулась
и вскочила.
     - Да ну? Правда, надо ложиться. В постели  будет  лучше.  До  свиданья,
Жан.
     - До свиданья, Франсуаза.


 * ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ  *

I

     Наконец-то Бюто обладал своей долей, этой столь вожделенной землей,  от
которой он с бешенством, злобой и упорством отказывался в течение почти трех
лет! Почему он так упрямился - он и сам хорошо не знал: в  глубине  души  он
сгорал от желания подписать акт, но в то же время  боялся,  как  бы  его  не
надули, и не мог примириться с тем, что не вся земля,  не  все  девятнадцать
арпанов, теперь изрезанные и разрозненные, достались ему. С той поры, как он
согласился принять землю, его страсть была  удовлетворена;  он  был  охвачен
животным восторгом обладания, который усиливался от  сознания,  что  брат  и
сестра оказались обманутыми, так как стоимость его доли возрастала благодаря
проведенной вдоль владения дороге. Встречаясь с Фанни и Иисусом Христом,  он
теперь не упускал случая,  чтобы  не  подмигнуть  в  их  сторону  смеющимися
глазами, как бы говоря: "Все-таки я их здорово надул".
     И это было еще не все. Женитьба, которую он так долго откладывал, также
давала повод торжествовать: Лиза принесла  ему  смежные  с  ег