белья.  Дальше
она стала брать по десяти франков на картофель, по пятидесяти  су  на  рыбу.
Помимо того, она  тайком  выдавала  Лазару  мизерные  суммы  на  его  личные
расходы, а также на завод и докатилась  до  того,  что  стала  затыкать  все
прорехи в хозяйстве из средств Полины. К концу каждого месяца она то и  дело
прокрадывалась к письменному столу  и  тотчас  возвращалась,  держа  руку  в
кармане, откуда вынимала монету за монетой, чтобы заплатить по счету. Это  у
нее вошло в привычку, и она тратила деньги из  заветного  ящика  Полины,  не
зная удержу. Всякий раз, как она откидывала крышку бюро, раздавался  легкий,
раздражавший ее скрип. Вот рухлядь! И подумать только, - за  всю  жизнь  она
так и не собралась купить приличное  бюро!  Раньше  ей  казалось,  что  этот
почтенный хранитель  целого  состояния  служит  для  всего  дома  источником
беззаботности и богатства; теперь же это бюро приводило ее в ярость,  словно
оно стало заколдованным ларцом, населенным злыми духами и в каждой его  щели
сидело злосчастье.
     Как-то вечером Полина прибежала со двора, крича:
     - Булочник пришел!.. Ему следует два франка восемьдесят  пять  сантимов
за три дня.
     Г-жа Шанто стала рыться в карманах.
     - Надо пойти наверх... - пробормотала она.
     - Зачем же тебе идти, - не подумав, сказала девушка. - Я  пойду...  Где
твои деньги?
     - Нет, нет, ты не найдешь... Они, кажется...
     Она  запнулась.  Обе  молча  взглянули  друг  на  друга  и  побледнели.
Произошло тягостное замешательство.  Наконец  г-жа  Шанто,  вся  дрожа,  еле
сдерживая гнев, пошла  наверх:  она  ясно  сознавала,  что  ее  воспитанница
понимает, откуда тетка возьмет эти два франка восемьдесят пять  сантимов.  И
зачем только она так часто показывала Полине деньги,  покоившиеся  в  ящике?
Г-жа Шанто  с  досадой  подумала,  что  в  прошлом  была  слишком  честна  и
словоохотлива; теперь ее питомица мысленно следует за нею,  видит,  как  она
открывает бюро, роется в ящике, снова его запирает.  Сойдя  вниз  и  уплатив
булочнику, г-жа Шанто сорвала свой гнев на Полине.
     - На что похоже твое платье? Откуда  ты  явилась?..  Таскала  воду  для
поливки грядок?  Пожалуйста,  предоставь  это  Веронике,  -  она  справится.
Честное слово, ты будто нарочно пачкаешься и,  видимо,  не  имеешь  понятия,
сколько все стоит... А за твое содержание мы не так уж много  получаем  -  я
едва свожу концы с концами...
     Она  говорила  долго.  Полина  хотела  было  сказать  что-то   в   свое
оправдание, но осеклась и с болью в сердце безмолвно слушала тетку. Она ясно
понимала, что тетка с  некоторых  пор  любит  ее  меньше  прежнего.  Как-то,
оставшись  наедине  с  Вероникой,  Полина  расплакалась;  кухарка  принялась
яростно греметь кастрюлями, словно  избегая  высказывать  свое  мнение.  Она
по-старому ворчала на Полину; но теперь, при всей своей грубости, кое в  чем
отдавала ей справедливость.
     Наступила зима.  Лазар  совершенно  упал  духом.  Увлечение  его  снова
остыло. Завод ему опротивел и внушал страх. Когда в ноябре встретилось новое
денежное затруднение, Лазар пришел в ужас. Ему  уже  случалось  преодолевать
подобные препятствия, но это последнее приводило его в трепет.  Он  во  всем
отчаялся и проклинал науку. Теперь он находил, что безумно было  браться  за
обработку водорослей; какие бы новые,  совершенные  методы  ни  создавались,
нельзя силой исторгнуть  у  природы  то,  чего  она  не  хочет  дать.  Лазар
возмущался своим  учителем,  знаменитым  Гербленом,  который,  впрочем,  был
настолько внимателен, что, совершая путешествие, сделал крюк, чтобы посетить
завод. Ученый был весьма смущен. "Может быть,  аппараты  слишком  велики,  -
сказал он, - и потому не могут работать с  такой  точностью,  как  небольшие
приборы в лаборатории". Во всяком случае, произведенный  опыт  показал,  что
еще не найден способ поддерживать такую низкую температуру, какая  требуется
для  кристаллизации  вещества.  Лазару  действительно  удалось  извлечь   из
водорослей некоторое количество бромистого калия; но в дальнейшем  он  никак
не мог отделить от него четыре или пять видов примесей, от которых надо было
избавиться; предприятие оказалось разорительным. Он заболел от  огорчения  и
признал себя побежденным. Вечером, когда г-жа Шанто  и  Полина  умоляли  его
успокоиться  и  сделать  последнюю  попытку,  произошла  тяжелая  сцена   со
взаимными оскорблениями и слезами, а дверьми они хлопали с такой силой,  что
Шанто от испуга подскакивал в кресле.
     - Вы убьете меня! - крикнул молодой человек и дважды  повернул  ключ  в
замке своей двери, охваченный безысходным, детским отчаянием.
     На следующий день за завтраком Лазар показал лист  бумаги,  испещренный
цифрами.  Оказалось,  что  из  Полининых  ста  восьмидесяти  тысяч   франков
истрачено уже около ста тысяч. Стоит ли при таких условиях продолжать  дело?
Могут погибнуть  и  остальные  деньги.  Лазар  опять  помертвел  от  страха.
Впрочем, мать признала теперь, что он прав. Она никогда не противоречила ему
и в своей безумной любви готова была оправдывать  все  ошибки  сына.  Полина
пыталась все еще спорить. Цифра в сто тысяч франков  ее  ошеломила.  Что  же
это? Оказывается, Лазар взял больше половины  ее  состояния!  Ведь  эти  сто
тысяч франков пропадут, если он откажется от дальнейшей борьбы! Все это  она
говорила, пока Вероника убирала со стола, но говорила напрасно. Тогда, боясь
разразиться упреками, Полина в отчаянии ушла наверх и  заперлась  у  себя  в
комнате.
     После ее ухода воцарилось молчание.  Все  трое  в  смущении  продолжали
сидеть за столом.
     -  Нет,  право,  Полина  ужасно  скупа...   отвратительный   порок!   -
проговорила наконец г-жа Шанто. - Я вовсе не хочу, чтобы Лазар изводил  себя
всеми этими хлопотами и неприятностями.
     - Мне никогда не говорили о такой большой сумме, -  робко  подал  голос
отец. - Сто тысяч франков, боже мой! Даже произнести страшно!
     - А хотя бы и сто тысяч франков? -  оборвала  его  г-жа  Шанто.  -  Она
получит их обратно, если наш сын женится на ней. Разве  он  не  в  состоянии
заработать ста тысяч франков?
     К ликвидации дела приступили немедленно. Бутиньи привел Лазара в  ужас,
обрисовав положение предприятия как катастрофическое. Долг доходил почти  до
двадцати тысяч франков. Узнав, что Лазар хочет бросить предприятие,  Бутиньи
сперва заявил, что сам собирается в Алжир, где его  ждет  прекрасное  место;
позднее же согласился взять завод в свои  руки,  правда,  якобы  чрезвычайно
неохотно, и при окончательном расчете так запутал все  счета,  что  в  конце
концов  ухитрился  приобрести  участок  земли   со   всеми   постройками   и
оборудованием за эти самые двадцать тысяч долга. Лазар  в  последний  момент
получил от него вексель на пять тысяч франков с выплатой  через  каждые  три
месяца. Он был крайне доволен таким исходом и считал, что одержал победу. На
следующий же день Бутиньи приступил к продаже меди, снятой с аппаратов, и  к
перестройке помещений: он решил заняться выработкой самой обыкновенной  соды
для сбыта,  без  всяких  научных  изысканий,  довольствуясь  испробованными,
старыми методами.
     Полине было стыдно, что накануне она в  запальчивости  обнаружила  свою
врожденную бережливость и расчетливость,  поэтому,  словно  желая  загладить
вину, она старалась быть добрее  и  веселее  обычного.  Когда  Лазар  принес
вексель на пять тысяч франков, у  г-жи  Шанто  был  торжествующий  вид.  Она
заставила Полину подняться наверх и собственноручно убрать вексель в ящик.
     - Как бы то ни было, пять  тысяч  франков  мы  отхватили,  это  все  же
деньги... Они принадлежат тебе,  бери.  Мой  сын  ничего  не  оставит  себе,
несмотря на все свои хлопоты.
     С некоторых пор Шанто,  прикованный  к  креслу,  испытывал  мучительную
тревогу. Правда, он подписывал  все  документы  и  ни  разу  не  осмеливался
возразить,  но  беззастенчивость,  с  какой  жена  распоряжалась  имуществом
Полины, пугала его. Цифра "сто тысяч франков" не выходила у него из  головы.
Как они заткнут эту дыру, когда придет время давать  отчет  по  опеке?  Хуже
всего было то, что заместитель  опекуна  Полины  Саккар,  который  гремел  в
Париже своими спекуляциями, после  восьми  лет  вдруг  вспомнил  о  ней.  Он
прислал письмо, в котором расспрашивал о своей подопечной, упоминал  даже  о
возможности своего приезда в Бонвиль, когда у него будут  дела  в  Шербурге.
Что они ответят Саккару, если он, по праву опекуна, спросит о положении  дел
Полины?  Внезапный  интерес  к  ней  Саккара,  сменивший   его   многолетнее
равнодушие, становился серьезной угрозой для супругов Шанто.
     Когда Шанто решился заговорить об  этом  с  женой,  оказалось,  что  ее
терзает не столько страх, сколько  любопытство.  Ее  осенила  правдоподобная
догадка: Саккар, возможно, несмотря на  свои  миллионные  обороты,  очутился
вдруг без единого су и вспомнил о капитале Полины,  которым  он  мог  бы  на
время воспользоваться, чтобы потом его удесятерить.  Но  она  отбросила  это
предположение. Могло быть и другое: Полина, желая  отомстить  им,  сама  обо
всем написала своему  второму  опекуну.  Но  такое  предположение  возмутило
старика Шанто. Тогда его жена выдумала другую, сложную историю:  Саккар  мог
получить анонимное письмо от сожительницы Бутиньи, ведь эта тварь оскорблена
тем, что Шанто отказались принимать ее у себя, она из злобы смешивает  их  с
грязью, судачит о них во всех лавках от Вершмона до Арроманша.
     - В конце концов мне нет до них никакого дела! - закончила г-жа  Шанто.
- Правда, Полине еще не исполнилось восемнадцати лет, но стоит мне выдать ее
за Лазара - и она делается совершеннолетней и полноправной.
     - Ты в этом уверена? - спросил Шанто.
     - Конечно. Не дальше,  как  сегодня  утром,  я  читала  сама  в  своде,
законов.
     Действительно, г-жа Шанто частенько почитывала теперь свод законов. Она
еще сохранила какие-то остатки совести и старалась  найти  оправдание  своим
поступкам. Ее не оставляла тайная мысль, как  бы  законным  путем  присвоить
имущество Полины, и эта мысль в сочетании с соблазном, который  представляла
крупная сумма, находившаяся у нее в руках, мало-помалу вытравила и последние
остатки честности.
     Тем не менее г-жа Шанто не  решалась  обвенчать  молодых  людей.  После
потери денег Полина хотела ускорить свадьбу; зачем ждать еще  полгода,  пока
ей исполнится ровно восемнадцать лет? Пусть уж это совершится, а найти  себе
работу Лазар может и после. Она решилась высказать тетке  свои  соображения.
Та смутилась и придумала  отговорку;  прикрыв  дверь,  она  начала  говорить
вполголоса, будто поверяя Полине тайную заботу сына: он очень щепетилен, его
крайне мучает мысль, что он должен жениться, не имея своего состояния да еще
растратив деньги Полины. Девушка слушала ее с изумлением,  не  понимая  всех
этих романтических тонкостей. Ей безразлично, богат или беден Лазар,  -  она
все равно вышла бы за него, потому что любит его. Сколько же еще ждать?  Всю
жизнь, может быть? Г-жа Шанто запротестовала: да  нет,  она  сама  возьмется
переговорить с Лазаром и убедить его отказаться от всех этих  преувеличенных
представлений о чести; надо только действовать осторожно. В заключение тетка
просила  Полину  хранить  их  разговор  в  тайне:  она  боится  какой-нибудь
безрассудной выходки со стороны Лазара, - он может все бросить и  уехать  из
дому, если узнает, что его мысли разгадали и  разбирали  его  по  косточкам.
Напуганная Полина обещала молчать и ждать.
     Но Шанто продолжал терзаться страхом перед Саккаром и  не  раз  говорил
жене:
     - Если женитьба - выход из положения, обвенчай их поскорее.
     - Не к чему торопиться, - отвечала она. - Над нами не каплет.
     - Но раз ты все равно  решила  их  обвенчать...  Ты  же  не  раздумала,
надеюсь?.. Они бы умерли от горя.
     - Ну вот! Уж  и  умерли  бы...  Пока  дело  не  сделано,  всегда  можно
отменить, если это потеряет смысл.  А  кроме  того,  они  ведь  свободны,  -
посмотрим, будут ли они всегда к этому стремиться.
     Лазар и Полина по-прежнему стали проводить целые дни вместе, -  -  зима
стояла суровая, нечего было и думать о том, чтобы выходить из  дому.  Первое
время Лазар был так огорчен, так стыдился и  проклинал  судьбу,  что  Полина
ухаживала за ним, как за больным, стараясь как можно лучше ему угодить; этот
взрослый человек внушал ей жалость. Она знала теперь, что все неудачи Лазара
объяснялись  недостатком  воли,  его  нервностью,  неустойчивым  характером.
Постепенно она начала относиться к Лазару, как  старшая,  по-матерински  его
распекая. Сперва он сердился, объявил, что сделается  простым  крестьянином,
затем снова стал создавать  безумные  проекты  быстрого  обогащения  на  том
основании, что ему стыдно  быть  обузой  для  семьи,  есть  даром  хлеб.  Но
проходили дни, а Лазар все откладывал осуществление своих  замыслов;  каждое
утро он отвергал старые планы и составлял новый, который уже незамедлительно
возведет его на вершину почестей и  богатства.  Полина,  напуганная  лживыми
признаниями тетки, старалась успокоить Лазара: кто его  просит  ломать  себе
над этим голову? Весною он будет  искать  себе  место  и,  наверное,  тотчас
найдет подходящее, а пока ему необходимо отдохнуть. Меньше чем за  месяц  ей
удалось его усмирить. Лазар впал  в  апатию  и  праздность,  шутливо-покорно
уступая тому, что называл "скукой жизни".
     С каждым днем Полина открывала в Лазаре  все  новые  незнакомые  черты,
которые тревожили и возмущали ее. Слушая,  как  он  язвительно  и  монотонно
разглагольствует о тщете и суетности мира, все осмеивает, Полина сожалела  о
тех временах, когда у Лазара бывали приступы гнева, когда он вспыхивал,  как
спичка, по всякому ничтожному поводу. Сидя здесь, в Бонвиле, в этой трущобе,
погруженной в мирную зимнюю тишину, Лазар  снова  переживал  свою  парижскую
жизнь, вспоминая о своих занятиях, о спорах с товарищами по институту. В  ту
пору  его  Глубоко  затронула  философия  пессимизма,  но   плохо   понятого
пессимизма; из этой философии  Лазар  воспринял  лишь  остроумное  брюзжание
гения, мрачную поэзию шопенгауеровского мышления {Имеется в виду Шопенгауер,
Артур (1788-1860), реакционный немецкий философ-идеалист. Шопенгауер считал,
что в  основе  мира  лежит  слепая,  неразумная  воля,  природа  и  общество
развиваются   вне   какой-либо   закономерности.   Отсюда   его    проповедь
бездеятельности, пассивности.}. Полина прекрасно понимала, что  за  выпадами
ее кузена против человечества таится озлобление по поводу собственных неудач
и краха завода, представлявшегося Лазару чуть  ли  не  мировой  катастрофой.
Однако, не желая углубляться  в  истинные  причины  его  настроения,  Полина
горячо возражала, когда он принимался за  старое,  опять  отрицал  прогресс,
рассуждал о бесцельности науки. Что ж,  говорил  Лазар,  разве  этот  болван
Бутиньи, добывающий соду для торговли, не наживет на своем деле состояние? К
чему же тогда рисковать разорением в поисках более  совершенных  методов,  к
чему стремиться открыть новые  законы,  раз  побеждает  только  практическая
сметка? Лазар неизменно заканчивал рассуждения на эту тему, заявляя с кривой
и злобной усмешкой, что наука только тогда принесет некоторую пользу,  когда
найдет способ взорвать сразу весь мир с помощью колоссального снаряда. Затем
следовали холодные насмешки над  коварством  Воли,  управляющей  миром,  над
нелепой жаждой жизни. Жизнь - страдание, и вполне  правы  индийские  факиры:
свобода дается  через  самоуничтожение.  Порою  Лазар  говорил  о  том,  что
гнушается всякой деятельностью, или же предсказывал  конечное  самоубийство,
полное исчезновение всех  племен  земных,  когда  они,  достигнув  известной
степени умственного развития  и  убедившись,  что  какая-то  неведомая  сила
заставляет их разыгрывать глупую, жестокую комедию, откажутся от дальнейшего
размножения. Тогда Полина  выходила  из  себя,  подыскивала  контраргументы,
однако он их тут же разбивал, так как  она  была  невежественна  в  подобных
вопросах и, по его выражению, "не  обладала  метафизическим  умом".  Тем  не
менее она не признавала себя побежденной, и когда Лазар пожелал прочесть  ей
кое-какие  выдержки  из  своего  любимого  философа,  она   просто   послала
Шопенгауера к черту. Человек, который писал  о  женщинах  с  такой  свирепой
злобой! Она задушила  бы  его  собственными  руками,  не  будь  он  все-таки
способен любить хоть животных! Полина обладала здоровой, крепкой натурой, ее
радовала жизнь и не страшило будущее. Своим звонким хохотом  она  заставляла
Лазара умолкать. Ее цветущая молодость торжествовала.
     - Послушай, - кричала она, - ты  городишь  вздор!  Мы  будем  думать  о
смерти, когда состаримся.
     Мысль о смерти, о которой Полина  говорила  так  беспечно,  всякий  раз
погружала  Лазара  в  глубокое  раздумье.  Взор  его  омрачался.  Обычно  он
переводил разговор на другое, пробормотав:
     - Люди умирают в любом возрасте.
     Полина поняла наконец, что смерть страшит  Лазара.  Она  вспомнила  его
мучительный стон в тот вечер, когда они лежали  рядом  на  берегу  моря  под
звездным небосводом. Она замечала, как от некоторых слов он бледнеет, как он
молчит, словно затаив неведомую ей муку. Полину поражала  боязнь  небытия  у
этого яростного пессимиста,  который  говорил  о  том,  что  нужно  погасить
звезды, как свечи, и истребить в мире  все  живое.  Лазар  давно  был  болен
душой,  и  Полина  даже  не  подозревала,  насколько  серьезно.  Чем  старше
становился Лазар, тем неотступнее  вставал  перед  ним  призрак  смерти.  До
двадцати лет он лишь порой ощущал леденящее дыхание страха по вечерам, когда
ложился спать. Но теперь стоило ему положить голову на подушку,  как  тотчас
приходила мысль о конце, и Лазар холодел. Его томила бессонница, он никак не
мог примириться с  роковой  неизбежностью,  которая  вставала  перед  ним  в
веренице  мрачных  образов.  Наконец  он,  измученный,  засыпал,  но   снова
просыпался от испуга,  вскакивал,  и,  глядя  в  темноту  широко  раскрытыми
глазами, ломая руки, в ужасе шептал: "Боже мой! Боже мой!" У него, казалось,
вот-вот разорвется сердце, ему чудилось, что он умирает. Он  зажигал  свечу,
пробуждался окончательно и тогда только немного успокаивался.  После  такого
приступа  страха  ему  становилось  стыдно:  как  глупо  взывать   к   богу,
существование которого он  отрицает!  Это  наследие  человеческой  слабости,
вопль мольбы о помощи, когда рушится мир! Но каждый вечер он  испытывал  все
тот же страх. Это походило на приступы постыдной страсти,  с  которой  не  в
силах справиться рассудок и которая иссушает человека. В течение  дня  Лазар
то и дело возвращался к этой мучительной мысли:  случайно  брошенная  фраза,
мимолетное наблюдение, прочитанная книга - все могло напомнить ему о смерти.
Однажды вечером Полина  читала  дяде  газетную  статью,  где  автор  рисовал
фантастическую картину того, как в грядущем двадцатом веке по  небу  носятся
воздушные шары, переправляя людей с одного материка на  другой.  Чтение  это
расстроило Лазара, и он вышел из комнаты, взволнованный мыслью, что  к  тому
времени его уже не станет, он не увидит этих воздушных шаров, - они терялись
в глубине будущего, которое для него означало одно: небытие.  Это  наполняло
его душу безысходной тоской. Философы могут сколько угодно утверждать, будто
ни  одна  искра  жизни  не  теряется,  -  его  "я"  решительно  отказывалось
раствориться в бесконечности. Эта внутренняя борьба сама по себе должна была
погасить в нем радость жизни. Полина не всегда понимала его состояние, но  в
ту минуту, когда Лазар стыдливо и тревожно  скрывал  от  чужого  взора  свою
душевную рану, ей хотелось сделать его счастливым, выразить  ему  участие  и
ласку.
     Они  по-прежнему  проводили   время   наверху,   в   большой   комнате,
з