агроможденной банками, водорослями,  инструментами;  у  Лазара  не  хватало
решимости с ними  расстаться;  водоросли  рассыпались  в  прах,  реактивы  в
склянках обесцветились, густой слой пыли покрывал  инструменты.  А  юноша  и
девушка жили среди этого беспорядка, им было здесь уютно. Часто  декабрьские
ливни с утра до ночи барабанили о шиферную крышу, а западный ветер  гудел  в
щелях оконных рам. Солнце не показывалось целыми  неделями;  одно  свинцовое
море расстилалось перед ними; земля, казалось, тонула  в  бесконечной  серой
мгле. Желая чем-нибудь заполнить долгие дни,  Полина  занялась  составлением
коллекции флоридей, собранных весною. Сперва Лазар, снедаемый скукой, только
смотрел,  как  Полина  наклеивает  на  бумагу  хрупкие  ветвистые  растения,
нежно-голубые и красные тона которых, казалось, были  нарисованы  акварелью;
затем, истомленный праздностью, он забыл свою теорию бездействия и  принялся
убирать с рояля колбы и грязные склянки.  Неделю  спустя  он  снова  целиком
отдался музыке. Неудачливый ученый и предприниматель  вспомнил  свою  первую
мучительную страсть, страдания своей артистической  натуры.  Однажды  утром,
играя марш "Шествие Смерти", он вновь воодушевился  мыслью  создать  большую
симфоническую "Поэму  Скорби",  которую  когда-то  собирался  написать.  Все
остальные его произведения казались ему плохими, он  сохранит  только  марш.
Какой сюжет! Что за произведение можно создать! В нем он воплотит  всю  свою
философию. Сначала - жизнь, зарождающаяся по эгоистической прихоти неведомой
силы; затем - иллюзия  счастья,  пошлость  и  обман  земного  существования,
сближение влюбленных, резня на войне и бог, умирающий на кресте.  Голос  ада
становится все громче, рыдания и вопли подымаются к небу. В финале  -  песнь
освобождения,  сладостные  неземные  звуки,  радость  по  поводу   всеобщего
уничтожения. На следующий же день Лазар усердно принялся за работу,  яростно
колотя по клавишам и покрывая листы нотной бумаги черными значкам".  Старый,
все более ветшавший инструмент хрипел, и  композитор  порою  сам  подтягивал
баском. Никогда еще ничто не увлекало его до такой степени; он  забывал  про
еду, терзая слух Полины, которая находила все это прекрасным  и  по  доброте
своей старательно переписывала отдельные части партитуры. Лазар был  уверен,
что теперь-то он создаст свой шедевр.
     Однако  и  на  сей  раз  он  скоро  остыл.  Ему   оставалось   написать
интродукцию, но вдохновение покинуло его. Приходилось ждать, когда оно снова
пробудится. Пока что Лазар сидел за своей партитурой, разложенной на большом
столе, и курил сигарету за сигаретой, а  Полина,  запинаясь,  по-ученически,
разыгрывала отрывки из симфонии. Близость их становилась опасной: его голова
уже не была занята делами, а  тело  не  утомлено,  как  во  время  постройки
завода. Праздность и постоянная близость Полины горячили ему кровь. Он любил
ее все сильнее. Кузина была так весела, так добра и так  беззаветно  предана
ему! Сперва Лазар принимал свое чувство просто за порыв благодарности, видел
в нем более пылкое проявление братской дружбы, которую питал к ней с  самого
детства. Но мало-помалу в нем проснулось желание.  Теперь  он  видел  в  ней
женщину, она перестала быть для него младшим братом, чьих нежных плеч он так
часто касался, не чувствуя их девичьего аромата.  Теперь  же,  прикасаясь  к
ней, он краснел, как и она. Он боялся подойти к ней слишком  близко,  боялся
наклониться над нею, стоя за ее стулом, когда она  переписывала  ноты.  Если
руки их случайно встречались, у обоих щеки  заливал  румянец.  Оба  лепетали
несвязные слова, дыша часто и порывисто. С этих пор они целые дни  проводили
в истоме и к вечеру изнемогали, снедаемые смутной жаждой  счастья,  которого
им недоставало.
     Порою, чтобы избавиться от мучительного, хотя и  сладостного  смущения,
Полина  принималась  шутить  с  той  пленительной  смелостью,  которая  была
свойственна этой чистой девушке, хотя и посвященной в тайны бытия.
     - Ну что? Разве я не права? Мне приснился твой Шопенгауер. Он  узнал  о
нашем браке и явился ночью с  того  света,  чтобы  стащить  нас  за  ноги  с
постели.
     Лазар  смеялся  деланным  смехом.  Он  отлично  понимал,   что   Полина
издевается над его вечными  противоречиями;  но  безмерная  нежность  к  ней
охватывала все его существо, и он  забывал  свою  ненависть  к  жизни  и  ее
радостям.
     - Не смейся, - шептал он, - ты знаешь, я люблю тебя. А  она  продолжала
со строгим видом:
     - Не доверяй себе! Ты отдаляешь  свое  освобождение...  Ты  впадаешь  в
эгоизм и в самообман.
     - Замолчишь ли ты, злючка!
     И он гонялся за нею по комнате, а Полина продолжала сыпать цитатами  из
философии пессимизма, пародируя  голос  и  манеры  какого-нибудь  профессора
Сорбонны. Поймав девушку, Лазар уже не смел удерживать ее в объятиях, как  в
былое время, и щипать в наказание.
     Однажды, увлекшись преследованием, он настиг ее  и  схватил  за  талию.
Полина залилась веселым смехом. Он прижал ее к шкафу, возбужденный тем,  что
она отбивается.
     - Ага, я поймал тебя!.. Ну, говори, - что мне с тобой делать?
     Лица их соприкасались. Полина продолжала хохотать, но смех ее замирал.
     - Нет, нет, пусти... Я больше не буду.
     Он крепко поцеловал ее в губы. Вся  комната  завертелась  у  них  перед
глазами, им показалось, будто порыв знойного ветра подхватил  их  и  унес  в
пространство. Полина уже падала навзничь, но, сделав  усилие,  вырвалась  из
объятий Лазара. Они в смущении стояли друг перед другом, раскрасневшись,  не
зная, куда девать глаза. Затем она села, чтобы перевести дух, и  проговорила
серьезным и недовольным тоном:
     - Ты мне сделал больно, Лазар.
     С этого дня он избегал приближаться к Полине, боялся ощутить теплоту ее
дыхания, услышать шорох ее  платья.  Мысль  о  грехопадении,  о  том,  чтобы
овладеть Полиной где-нибудь в комнате за притворенной дверью, возмущала  его
прирожденную  порядочность.  Лазар   видел,   что   девушка,   несмотря   на
инстинктивное сопротивление, безраздельно принадлежит ему, теряет голову при
первом же объятии, любит его так  сильно,  что  готова  уступить  ему,  если
только он захочет; поэтому ему  следует  быть  благоразумным  за  двоих:  он
хорошо понимал, что, если они забудутся, вина падет на него, как па человека
опытного, который должен был предвидеть опасность. Но эта упорная  борьба  с
самим собою  только  усиливала  его  чувство.  Все  разжигало  его  страсть:
бездействие первых недель, притворное самоотречение и отвращение к жизни, из
которых вырастала неистовая жажда жить, любить, наполнить новыми страданиями
пустоту томительных  часов.  Музыка  окончательно  увлекла  его,  музыка  на
крыльях ритма уносила их обоих в край мечты, и размах ее крыльев  становился
все шире. Лазар верил, что в нем живет великая страсть, и дал себе клятву  -
развивать свой талант. Не могло быть никакого сомнения: он станет знаменитым
музыкантом, ибо в сердце своем он найдет источник вдохновения, а другого ему
не надо! Казалось, душная атмосфера очистилась, и  Лазару  достаточно  того,
что он может преклонить колени перед Полиной,  боготворить  ее,  как  своего
ангела-хранителя. Мысль о том, чтобы ускорить свадьбу, даже не приходила ему
на ум.
     - Прочитай-ка это письмо, я его только что получил!  -  сказал  однажды
перепуганный Шанто, обращаясь к жене, только что вернувшейся домой.
     Это снова было письмо от Саккара,  на  сей  раз  угрожающее,  С  ноября
месяца  он  беспрестанно  писал  им  письма,  требуя  сообщить  о  положении
финансовых дел Полины; так и не получив прямого ответа от Шанто,  он  грозил
довести это до сведения семейного совета.  Г-жа  Шанто  сама  испугалась  не
меньше мужа, но старалась не показать вида.
     - Негодяй! - прошептала она, прочитав письмо.
     Оба, побледнев, молча смотрели друг на друга. В столовой царила мертвая
тишина, но  им  уже  мерещились  доносившиеся  сюда  отголоски  скандального
процесса.
     - Больше откладывать незачем... - начал отец. - Жени  их:  брак  делает
женщину совершеннолетней.
     Но такой исход с каждым днем как будто все меньше улыбался г-же  Шанто.
Она тревожилась за счастье сына. Кто знает,  сойдутся  ли  дети  характером?
Можно быть счастливыми в дружбе и несчастными в браке.  За  последнее  время
г-жа Шанто, по ее словам, замечала много такого, что ей совсем не нравилось.
     Нет, видишь ли, с нашей стороны было бы очень нехорошо  жертвовать  ими
ради собственного спокойствия. Повременим еще...  Да  и  зачем  выдавать  ее
замуж теперь, когда ей уже исполнилось восемнадцать  лет  и  можно  законным
путем потребовать признания ее совершеннолетней?
     Самоуверенность снова вернулась к г-же Шанто. Она поднялась  наверх,  к
себе в комнату, и принесла свод законов. Оба принялись  старательно  изучать
некоторые страницы. Статья 478-я успокоила их, но зато напугала  480-я,  где
говорилось,  что  отчет  по  опеке   сдается   в   присутствии   попечителя,
назначаемого семейным советом. Правда,  все  члены  семейного  совета  в  ее
руках, и она может заставить выбрать попечителем того, кого  пожелает  сама;
но вот вопрос: на ком остановиться, где найти подходящего  человека?  Задача
состояла  теперь  в   том,   чтобы   заменить   опасного   второго   опекуна
снисходительным попечителем.
     Вдруг ее словно осенило.
     - А что, если выбрать доктора Казэнова?..  Он  кое-что  знает  о  наших
делах и, наверное, не откажется.
     Шанто одобрительно кивнул головой. Но он продолжал пристально  смотреть
на жену. Его, видимо, занимала еще какая-то мысль.
     - Итак, - проговорил он наконец, - ты отдашь деньги,  я  хочу  сказать,
оставшиеся деньги?
     Она ответила не сразу. Глаза ее были опущены,  рука  нервно  перебирала
страницы свода законов. Наконец она с усилием ответила:
     - Отдам, конечно. Это будет сущее облегчение для  нас.  Ты  видишь,  до
чего дошло, в чем нас стали обвинять... Право же, порой перестаешь  доверять
даже самой себе. Я много бы дала сейчас, чтобы сегодня же убрали эти  деньги
из моего бюро. Да и все равно, надо же их отдать когда-нибудь.
     На следующий день  доктор  Казэнов,  совершая  свой  субботний  объезд,
побывал в Бонвиле. Г-жа Шанто попросила его не отказать  в  одной  дружеской
услуге, которой  он  весьма  их  обяжет.  И  она  откровенно  объяснила  ему
положение дел, призналась, что завод поглотил значительную часть  состояния,
о чем семейный совет  ничего  не  знает;  затем  обратила  его  внимание  на
предполагаемый брак Полины и Лазара, на узы  взаимной  любви,  которыми  они
связаны  и  которые  неминуемо  будут  расторгнуты,  если  дело  дойдет   до
скандального процесса.
     Прежде чем дать согласие, доктор пожелал  переговорить  с  Полиной.  Он
давно понимал, что ее эксплуатируют и мало-помалу разоряют; до  сих  пор  он
мог еще молчать из боязни огорчить ее, но теперь, когда  его  самого  хотели
сделать сообщником, он обязан был  ее  предупредить.  Беседа  происходила  в
комнате Полины. Вначале присутствовала тетка. Она пришла вместе  с  доктором
объявить Полине, что брак зависит  теперь  исключительно  от  объявления  ее
совершеннолетней, так как Лазар ни за что на свете не согласится обвенчаться
со своей  кузиной  до  тех  пор,  пока  его  смогут  заподозрить  в  желании
уклониться от отчета. Затем она ушла, делая вид, будто не  желает  оказывать
давления на девушку, которую теперь уже  называла  своей  бесценной  дочкой.
Едва затворилась дверь, Полина в сильном волнении тотчас  принялась  умолять
доктора оказать ту важную услугу,  необходимость  которой  только  что  была
доказана в ее присутствии. Тщетно пытался он уяснить ей  истинное  положение
дел:  говорил,  что  она  разоряется,  лишает  себя   всякого   обеспечения,
высказывал  даже  тревогу  за  ее  будущность,  предвидя  полное  разорение,
напоминал о людской неблагодарности, о страданиях, которые  ей  предстоят  в
жизни. Чем больше он сгущал мрачные краски,  тем  упорнее  отказывалась  она
слушать, горя страстной жаждой самопожертвования.
     - Нет, нет, не жалейте меня! Я скупая, хотя никто этого не видит; мне и
так трудно преодолеть себя... Пусть они берут все. Я отдам  им  и  остальные
деньги, только бы они больше меня любили.
     - Так, значит, вы из любви к вашему двоюродному брату  готовы  разорить
себя? - спросил доктор.
     Она покраснела и ничего не ответила.
     - А если он вас потом разлюбит?
     Она с ужасом посмотрела  на  доктора.  Глаза  ее  наполнились  крупными
слезами, из груди вырвался крик возмущенной любви:
     - О нет же, нет!.. Зачем вы меня так мучаете?
     Доктор Казэнов наконец уступил. У него не хватало мужества одним ударом
разрушить иллюзии этого великодушного, любящего сердца. Жизнь сурова  -  она
сама скоро это сделает.
     Г-жа Шанто вела кампанию с изумительной тонкостью интригана и даже  как
будто помолодела от этой борьбы. Заручившись нужными полномочиями, она снова
поехала в Париж. Ей скоро удалось получить согласие членов семейного  совета
на ее предложения; впрочем, они вообще мало радели о  своих  обязанностях  и
проявляли обычное в таких случаях равнодушие. Родственники со стороны Кеню -
Ноде, Лиарден и Делорм вполне соглашались с млением г-жи Шанто;  а  из  трех
родственников со стороны Лизы убеждать  пришлось  только  одного,  а  именно
Октава Муре; двое других - Клод Лантье и Рамбо - находились  в  то  время  в
Марселе и ограничились тем, что прислали письменное  одобрение.  Г-жа  Шанто
рассказывала всем трогательную, искусно  сочиненную  историю:  некий  старый
врач из Арроманша очень привязался к Полине и даже намерен сделать ее  своей
наследницей, если его назначат попечителем. Саккар  также  изъявил  согласие
после того, как г-жа Шанто трижды  побывала  у  него  и  подала  ему,  между
прочим, прекрасную мысль -  скупать  масло  в  Котентене;  благодаря  новым,
удобным путям сообщения это  сейчас  выгодно.  Семейный  совет  торжественно
признал совершеннолетие Полины и назначил попечителем бывшего морского врача
Казэнова, о котором мировой судья получил наилучшие отзывы.
     Через две недели  по  возвращении  г-жи  Шанто  в  Бонвиль  сдана  была
отчетность по опеке. Произошло это весьма просто. Доктор завтракал у  Шанто,
потом все засиделись за столом, обсуждая последние канские новости,  которые
привез Лазар, пробывший два дня в городе из-за процесса, которым угрожал ему
Бутиньи.
     - Кстати, - сказал Лазар, - небольшой сюрприз:  на  той  неделе  к  нам
приедет Луиза... Она живет теперь у отца. Я ее прямо не узнал!  До  чего  же
стала элегантна!.. О, мы очень весело провели время!
     Полина изумленно смотрела на Лазара - ее поразили какие-то теплые  ноты
в его голосе.
     - Постой! - воскликнула г-жа Шанто. - Ты заговорил о Луизе  и  напомнил
мне,  что  я  ехала  из  Кана  с  дамой,  которая  знает  Тибодье.  Я  прямо
остолбенела: оказывается, он дает за дочерью сто  тысяч  франков  приданого.
Вместе с наследством от матери у Луизы будет двести тысяч франков... Каково?
Двести тысяч!
     - Луиза прелестна, ей не  нужно  никаких  денег!  -  заметил  Лазар.  -
Грациозна, как кошечка!
     Глаза Полины потемнели, губы дрогнули.  Доктор,  не  спускавший  с  нее
взгляда, поднял стоявшую перед ним рюмку с ромом.
     -  Послушайте,  ведь  мы  еще  не  выпили  за  здоровье  обрученных,  -
проговорил он. - За ваше счастье, друзья мои! Скорее  поженитесь,  и  желаю,
чтобы у вас было побольше детей!
     Г-жа Шанто медленно, без тени  улыбки,  подняла  свою  рюмку,  а  отец,
которому вино было запрещено, удовольствовался одобрительным кивком  головы.
Но Лазар порывисто и нежно пожал руку Полины. Этого было достаточно. Девушка
сразу забыла обо всем, и кровь снова прилила к ее щекам. Разве  не  она  его
ангел-хранитель, как он сам называл ее, и разве не ее любовь  и  преданность
будут питать его вдохновение? Она  ответила  Лазару  крепким  пожатием.  Все
чокнулись.
     - Жить вам сто лет! - продолжал  доктор,  полагавший,  Что  сто  лет  -
предельный возраст для человека.
     Теперь побледнел Лазар. Цифра, названная доктором, напомнила ему о  том
времени, когда он перестанет существовать. В глубине его души таился  вечный
страх перед небытием. Что будет через сто лет? Кто будет сидеть за столом на
этом месте? Дрожащею рукой поднес он рюмку к губам; другую  его  руку  снова
взяла Полина и крепко, с материнской нежностью сжала ее, будто увидела,  как
бледного лица Лазара коснулось дыхание неотвратимого. Все молчали.
     - Может быть, приступим к делу?  -  с  важным  видом  проговорила  г-жа
Шанто.
     Для пущей торжественности она решила произвести всю процедуру у себя  в
комнате. Шанто, которому  помогло  лечение  салицилкой,  стал  теперь  лучше
ходить. Он последовал за женой, держась за перила. Лазар хотел было пойти на
террасу выкурить сигару, но мать позвала его обратно: она  требовала  и  его
присутствия, хотя бы ради  приличия.  Доктор  и  Полина  поднялись  первыми.
Матье, удивленный этим шествием, побрел вслед за всеми.
     - Вот надоедливая собака - ходит по пятам! -  воскликнула  г-жа  Шанто,
собираясь  затворить  дверь.  -  Ну,  входи,  входи,  а  то   будешь   потом
скрестись... Теперь нам никто не помешает; как видите, все готово.
     В самом деле, на столике  были  приготовлены  чернильница  и  перья.  В
покоях г-жи Шанто был тяжелый воздух, стояла мертвая тишина,  как  бывает  в
нежилых комнатах. Одна Минут проводила тут целые дни в неге и лени, когда ей
удавалось незаметно проскользнуть сюда утром. Она и теперь спала,  зарывшись
в пуховое одеяло. Услыхав шум, она подняла голову,  с  удивлением  оглядывая
зелеными глазами всех вошедших.
     - Садитесь, садитесь, - повторял Шанто.
     С делами живо покончили. Г-жа Шанто искусно отступила на  задний  план,
предоставив мужу исполнить роль, которую накануне сама с  ним  репетировала.
Дабы во всем соблюсти закон, Шанто еще десять дней тому назад в  присутствии
доктора вручил Полине отчет по опеке - толстую тетрадь,  куда  был  с  одной
стороны занесен приход, с другой - расход.  Все  было  учтено  -  не  только
содержание воспитанницы, но и расходы по ведению дел и путевые  издержки  по
поездкам в Кан и Париж. Оставалось только принять счета  и  подписаться;  Но
Казэнов, весьма серьезно относившийся к своей роли попечителя, хотел узнать,
каковы затраты на завод, и потребовал у Шанто  более  подробных  объяснений.
Полина посмотрела на доктора умоляющим взором. К чему это? Она сама помогала
проверять счета, написанные тонким, косым почерком г-жи Шанто.
     Тем временем Минуш, сидя посредине  пуховика,  внимательно  следила  за
странной процедурой. Матье сперва осторожно положил голову  на  край  ковра,
затем, прельщенный его пушистым ворсом, повалился на спину и начал кататься,
рыча от удовольствия.
     - Лазар, заставь его замолчать! - раздраженно проговорила г-жа Шанто. -
Ничего не слышно.
     Молодой человек стоял у окна,  желая  скрыть  смущение,  и  внимательно
следил за далеким белым парусом. Ему стыдно было слушать, как отец  подробно
перечисляет суммы денег, погибших из-за неудачи с заводом.
     - Замолчи, Матье! - сказал он, занеся над ним ногу.
     Матье вообразил, будто Лазар хочет дать ему дружеского  пинка  ногой  в
брюхо, а он это очень  любил,  и  потому  еще  громче  зарычал.  К  счастью,
оставалось только подписаться.  Полина  поспешно,  одним  взмахом  пера  все
скрепила. Затем доктор, словно с неохотой, долго расписывался,  поставив  на
листе гербовой бумаги свой огромный росчерк. Наступило гнетущее молчание.
     -  В  наличности,  -  начала  г-жа  Шанто,  -  имеется,  следовательно,
пятьдесят тысяч двести десять франков и тридцать  сантимов...  Эту  сумму  я
сейчас и передам Полине.
     Она подошла к бюро. Откидная доска упала с тем глухим скрипом,  который
так часто раздражал ее