. Но на сей раз  г-жа  Шанто  сохранила  торжественное
выражение лица и выдвинула  ящик,  где  виднелся  старый  переплет  торговой
книги; он был все тот же -  зеленая  мраморная  бумага  с  жирными  пятнами,
только пачка стала более тощей и акции не распирали кожаного корешка.
     - Нет, нет! - воскликнула Полина. - Оставь их у себя, тетя.
     Но г-жа Шанто хотела соблюсти все формальности.
     - Мы сдали отчет и обязаны вернуть тебе деньги... Это - твое состояние.
Помнишь, что я сказала тебе восемь лет назад в этой  самой  комнате?  Мы  не
возьмем у тебя ни су.
     Она вынула бумаги и заставила девушку пересчитать. Акций  оказалось  на
семьдесят пять  тысяч  франков;  кроме  того,  еще  столбик  золотых  монет,
завернутый в обрывок газеты.
     - Куда же мне это положить? - спросила Полина. Щеки у нее вспыхнули при
виде такой крупной суммы.
     - Положи к себе в комод, - отвечала тетка. - Ты уже  взрослая  девушка,
можешь хранить свои деньги у себя. А я их больше и видеть не хочу.  Впрочем,
если они тебе мешают, отдай Минуш, - погляди, как она на тебя смотрит.
     Счеты были  покончены,  и  все  пришли  в  хорошее  настроение.  Лазар,
облегченно вздохнув, принялся играть с Матье, хватал его за хвост и  кружил,
словно волчок. Доктор  Казэнов  вошел  в  роль  попечителя,  обещал  указать
Полине, как выгоднее поместить деньги, и предложил получать проценты  по  ее
доверенности.
     А в это  время  внизу,  на  кухне,  Вероника  гремела  кастрюлями.  Она
поднялась наверх и, притаившись за дверью, подслушала, как велись расчеты. С
некоторых пор у нее зародилось. нежное чувство к Полине, и последние остатки
предубеждения против нее исчезли.
     - Они сожрали у нее половину, даю слово! - сердито ворчала она. -  Нет,
это нечестно!.. Брать ее к себе было незачем - это правда. Но  разве  хорошо
теперь пускать ее голой по миру?.. Нет, я стою за правду,  и  кончится  тем,
что полюблю эту малютку!

IV

     В субботу Луиза  приехала  провести  два  месяца  у  Шанто;  взойдя  на
террасу, она застала всю семью в сборе. Жаркий августовский день клонился  к
закату, морской ветер освежал воздух. Аббат Ортер уже пришел и играл в шашки
со стариком; возле них сидела госпожа Шанто, вышивая  носовой  платок.  А  в
нескольких шагах стояла Полина у каменной скамьи,  на  которую  она  усадила
четырех крестьянских ребятишек: двух девочек и двух мальчиков.
     - Как, ты уже здесь? -  воскликнула  г-жа  Шанто.  -  А  я  только  что
собиралась сложить работу и пойти тебе навстречу до перекрестка.
     Луиза весело ответила, что дядюшка  Маливуар  мчался,  как  вихрь.  Она
чувствовала себя хорошо и  даже  не  пожелала  переодеть  платье.  'Крестная
отправилась приготовить ей комнату, а Луиза сняла шляпу  и  повесила  ее  на
задвижку ставня. Она всех перецеловала, а потом подошла к Полине и обняла ее
за талию, смеясь лукаво и вкрадчиво.
     - Да посмотри же на меня! А? Как мы с тобою выросли!.. Ты  знаешь,  мне
уже девятнадцать лет, я совсем старая дева...
     Вдруг она запнулась и с живостью прибавила:
     -  Кстати,  поздравляю  тебя!..  Да  не  притворяйся  ты,   пожалуйста,
дурочкой. Говорят, через месяц ты выходишь замуж?
     Полина отвечала на ее ласки с нежной снисходительностью старшей сестры,
хотя была моложе Луизы на полтора года. Легкий румянец залил ей щеки,  когда
речь зашла о ее браке с Лазаром.
     - Да нет же, тебе сказали неправду, уверяю тебя, - ответила  Полина.  -
Число еще не назначено, решено только, что этой осенью.
     Действительно,  вынужденная  принять  решение,  г-жа  Шанто   назначила
свадьбу на осень, несмотря на свое внутреннее сопротивление, которое молодые
люди уже начали замечать. Она, вернулась к первоначальной  отговорке:  лучше
было бы, чтобы сын сначала получил место, а потом уже женился.
     - Ну и скрытница же ты! - сказала Луиза. - Но ты ведь меня позовешь  на
свадьбу, правда?.. А где же Лазар, он ушел?
     Шанто, которого аббат обыграл, ответил за Полину:
     - А мы думали, ты его встретишь, Луиза, и вы приедете вместе. Он поехал
с ходатайством к нашему супрефекту в  Байе.  Но  вернется  сегодня  вечером,
только, вероятно, попозже.
     Старик снова принялся за игру и сказал:
     - Теперь я начинаю, господин аббат... А знаете,  мы  все-таки  добьемся
субсидии на постройку злополучной плотины: департамент не может отказать нам
в таком деле.
     Это была новая затея, сильно захватившая  Лазара.  Во  время  последних
мартовских приливов море опять снесло два домика в Бонвиле. Море мало-помалу
поглощало прибрежную полосу вместе с домами,  и  деревушка  могла  оказаться
вплотную прижатой к  утесам,  если  не  будут  приняты  серьезные  меры;  но
тридцать жалких лачуг  так  мало  значили  для  департамента,  что  Шанто  в
качестве  мэра  вот  уже  десять  лет  тщетно  старался  обратить   внимание
супрефекта на отчаянное положение обитателей  Бонвиля.  Наконец  Лазар,  под
влиянием Полины, желавшей занять  его  каким-нибудь  делом,  придумал  целую
систему свайных плотин и волнорезов для защиты  деревни  от  разрушительного
действия моря. Но для этого требовались средства, по крайней мере двенадцать
тысяч франков.
     - А вот эту, дорогой  мой,  я  у  вас  отберу...  -  проговорил  аббат,
придвигая к себе шашку.
     Затем он стал пространно рассказывать про старые годы в Бонвиле.
     - Старожилы говорят, что под самой церковью, дальше  в  море,  в  одном
километре от теперешнего берега, была ферма. Вот уже более пятисот лет,  как
море наступает на берег и все поглощает на своем  пути...  Это  непостижимо!
Должно быть, они обречены из поколения в поколение искупать свои грехи.
     Полина между  тем  вернулась  к  скамейке,  где  ее  поджидало  четверо
грязных, оборванных ребятишек, которые стояли, разинув рты.
     - Это кто такие? - спросила Луиза, не решаясь подойти к ним поближе.
     - Это мои маленькие друзья! - ответила Полина.
     Ее деятельная любовь распространялась теперь на всю округу. Она  любила
несчастных, не рассуждая, их пороки не отталкивали ее; в своем всеобъемлющем
сострадании она доходила до того, что привязывала палочку к сломанной  лапке
курицы, словно лубок, и выставляла на  ночь  плошку  с  едой  для  бездомных
кошек. Она чувствовала потребность постоянно  заботиться  о  страждущих,  ей
доставляло радость облегчать их муки.  Бедняки  толпились  вокруг  нее,  как
воробьи возле открытого хлебного  амбара.  Весь  Бонвиль  -  кучка  рыбаков,
терпящих бедствие от губительных морских приливов, являлся к "барышне",  как
ее  называли.  Но  особенно  Полина  любила  детей,  -  мальчиков  в  драных
штанишках, девочек с бледными личиками, которые никогда  не  могли  наесться
досыта и жадно  смотрели  на  приготовленные  для  них  тартинки.  А  хитрые
родители пользовались ее добротой и посылали к  ней  свою  детвору,  выбирая
самых оборванных и самых хилых, чтобы еще больше разжалобить барышню.
     - Видишь, - сказала она, смеясь, - у  меня  тоже  свой  приемный  день,
совсем как у светской дамы: по субботам ко мне приходят с  визитами.  Гонен,
негодная девчонка, перестань, наконец, щипать верзилу Утлара! Я  рассержусь,
если вы не будете слушаться!
     И дело пошло своим чередом. Ласково растолкав ребятишек, она расставила
их по порядку. Первым, она вызвала Утлара, мальчика лет десяти,  с  мрачным,
землистым лицом. Он показал  свою  ногу:  на  колене  у  него  была  большая
ссадина. Отец послал его к барышне, чтобы она его полечила. Полина  снабжала
всю  деревню  арникой  и  примочками.  Страстно  увлекаясь   лечением,   она
мало-помалу завела у  себя  образцовую  аптечку,  которой  очень  гордилась.
Перевязав мальчику ногу, она вполголоса сообщила Луизе кое-какие подробности
о детях:
     - Эти Утлары - богатые люди, моя милая, единственные богатые  рыбаки  в
Бонвиле. Знаешь, им  принадлежит  та  большая  лодка...  И  при  этом  скупы
невероятно, живут, как скоты, в неописуемой грязи. А хуже  всего,  что  отец
первую жену вогнал в  гроб  побоями,  затем  женился  на  своей  служанке  -
отвратительной, злой женщине, еще грубее его самого.  И  теперь  они  вдвоем
истязают бедного мальчишку.
     И, не замечая отвращения Луизы, она громко заговорила:
     - Ну, а ты, малютка? Выпила хинную настойку?
     Это была дочь Пруана, церковного сторожа. Золотушная, худая, как щепка,
девочка с огромными горящими глазами и явно выраженной истерией была  похожа
на маленькую подвижницу. Ей было одиннадцать лет, но на вид можно было  дать
не больше семи.
     - Да, барышня, - прошептала она. - Выпила.
     - Лгунья! - закричал священник, не спуская глаз с шашечной доски. -  От
твоего отца еще вчера вечером несло водкой.
     Тут Полина рассердилась. Пруаны не имели даже лодки,  они  жили  только
ловлей креветок и крабов да собирали ракушки. Однако  благодаря  доходам  от
должности церковного сторожа они могли бы кое-как прокормиться,  если  б  не
были горькими пьяницами. Их часто находили  на  пороге  дома  напившихся  до
потери  сознания  убийственной  нормандской  водкой   "кальвадос";   девочка
перелезала через них и  вылизывала  стаканы.  Когда  не  было  водки,  Пруан
выпивал хинную настойку своей дочери.
     - А я так  стараюсь,  делая  ей  эту  настойку!  -  сказала  Полина.  -
Послушай, я оставляю бутылку у себя, а  ты  будешь  приходить  ко  мне  пить
лекарство каждый вечер в пять часов... Я буду давать тебе еще немного сырого
рубленого мяса, это прописал доктор.
     Теперь очередь дошла до сына Кюша. Это был сухопарый,  высокий  мальчик
лет двенадцати, изнуренный ранними пороками. Полина дала ему хлеба,  супа  и
пять франков. Этот мальчик тоже попал в скверную историю. После того, как их
дом снесло наводнением, Кюш  бросил  жену  и  переехал  к  своей  двоюродной
сестре; а жена, приютившись в старой, полуразрушенной  таможенной  сторожке,
стала жить со  всеми  мужчинами  деревни,  несмотря  на  свое  отталкивающее
уродство. Ей платили натурой, а иногда давали по три су. Все это происходило
на глазах у мальчика, который чуть не умирал от голода. Но когда  предлагали
взять его из этой клоаки, он убегал со всех ног.
     Луиза, смущенная, смотрела в  сторону,  а  Полина,  не  замечая  этого,
продолжала рассказывать без всякого стеснения.  Получив  довольно  свободное
воспитание, она  сохраняла  спокойное  мужество  в  делах  милосердия  и  не
краснела, сталкиваясь с низменной стороной человеческой природы;  она  знала
все и говорила обо всем с целомудренной откровенностью.  Луиза  же,  многому
научившаяся  благодаря  десятилетнему  пребыванию  в   пансионе,   напротив,
краснела при некоторых словах,  вызывавших  игру  воображения,  испорченного
грезами девичьего дортуара. Она считала, что  о  таких  вещах  можно  только
думать, но не следует говорить.
     - Посмотри  на  эту,  -  продолжала  Полина,  указывая  на  хорошенькую
белокурую розовую  девочку  лет  девяти.  -  Она  дочь  Гоненов,  у  которых
поселился этот негодяй Кюш... Гонены жили довольно хорошо, у них  была  своя
лодка. Но вдруг у отца отнялись ноги, что часто случается в наших  краях,  и
Кюш, бывший сначала простым батраком,  вскоре  завладел  его  лодкой  и  его
женой. Теперь дом принадлежит ему, он колотит несчастного больного  старика,
который дни и ночи проводит в старом ящике из-под угля, а батрак и его  жена
спят тут же в комнате, на его постели... Вот  я  и  забочусь  о  ребенке;  к
несчастью, ей тоже перепадает немало колотушек, и главное, все происходит  у
нее на глазах, а она девочка смышленая, все понимает.
     Полина остановилась и стала расспрашивать девочку:
     - Ну, что у вас делается?
     Пока Полина говорила, девочка все время следила за ней. Ее  хорошенькое
порочное личико лукаво улыбалось при  некоторых  подробностях,  которые  она
старалась уловить.
     - Они его опять колотили... - отвечала она, не переставая  смеяться.  -
Сегодня ночью мама встала и  схватила  полено...  Ах,  барышня,  дайте  ему,
пожалуйста, немного вина, а то они поставили ему  на  сундук  только  кружку
воды и сказали: пусть подыхает.
     Луиза была возмущена. Что за ужасные люди! И  ее  подруга  интересуется
всеми этими мерзостями! Кто бы мог  поверить,  что  рядом  с  таким  большим
городом, как Кан, существуют подобные трущобы, где люди живут, как настоящие
дикари? В самом  деле,  только  дикари  способны  так  грешить  против  всех
человеческих и божеских законов.
     - Нет, милая, - проговорила Луиза, усаживаясь возле Шанто, - довольно с
меня твоих маленьких друзей!.. Пусть их затопит море, я не пожалею!
     Священник только что провел шашку в дамки. Он крикнул:
     - Сущий Содом и Гоморра!.. Я предупреждаю их вот уже двадцать лет.  Тем
хуже для них!
     - Я просил  устроить  здесь  школу,  -  проговорил,  Шанто,  огорченный
выигрышем аббата. - Говорят, нельзя: здесь слишком мало детей, -  вот  им  и
приходится ходить в Вершмон, но они шалят всю дорогу и не доходят до школы.
     Полина с удивлением слушала их. Если  бы  эти  несчастные  были  чисты,
тогда бы их не надо было мыть. Нищета  и  зло  всегда  идут  рука  об  руку;
страдание никогда не  возбуждало  в  ней  отвращения,  даже  если  оно  было
порождено пороком. И она продолжала проповедовать терпимость  и  милосердие.
Она обещала маленькой Гонен зайти проведать ее отца. В это  время  появилась
Вероника, подталкивая перед собой новую девочку.
     - Вот, барышня, еще одна!
     Это была девчурка, лет пяти, вся в лохмотьях, с  вымазанным  личиком  и
всклокоченными  волосами.  Она  принялась  хныкать  и  жаловаться  с  наглой
развязностью маленькой нищенки, привыкшей выпрашивать милостыню  на  больших
дорогах.
     - Пожалейте... мой бедный отец сломал ногу...
     - Это, кажется, дочь Турмаля? - спросила Полина служанку.
     Но тут священник вышел из себя.
     - Ах ты, попрошайка! Не слушайте вы ее, -  отец  ее  сломал  себе  ногу
двадцать пять лет назад... Воровская  семья,  промышляет  одними  грабежами!
Отец  помогает  контрабандистам,  мать  опустошает  вершмонские  огороды,  а
дедушка отправляется по ночам в Рокбуаз и ловит устриц в  казенном  садке...
Вы видите, что они сделали из девчонки - попрошайку и воровку, - посылают ее
к людям клянчить и таскать  все,  что  плохо  лежит...  Поглядите,  как  она
косится на мою табакерку!
     В самом деле, девочка живо осмотрела все уголки  террасы  и  уставилась
горящими глазами на старинную табакерку священника.  Однако  рассказ  аббата
нисколько не смутил ее, и она продолжала с прежней развязностью:
     - Сломал ногу... Дайте мне что-нибудь, милая барышня...
     На этот раз Луиза расхохоталась. Ее забавляла эта пятилетняя  пиголица,
уже  развращенная  до  мозга  костей,  подобно  своим  родителям.  Полина  с
серьезным видом вынула из кошелька еще монету в пять франков.
     - Послушай, - сказала она, - я  тебе  буду  давать  столько  же  каждую
субботу, если ты не будешь клянчить на улице всю неделю.
     - Спрячьте столовое серебро! - крикнул аббат Ортер. - Она вас обкрадет!
     Полина, ничего не говоря, стала отпускать детей.  Они  уходили,  шлепая
стоптанными башмаками и повторяя: "Спасибо!", "Дай вам бог здоровья!". В это
время  вернулась   г-жа   Шанто,   которая   ходила   осматривать   комнату,
приготовленную  для  Луизы.  Она  стала  тихо  выговаривать  Веронике:   это
невыносимо, теперь и она тоже стала приводить нищих! Как будто  без  нее  их
мало таскается к барышне! Бездельники, разоряют да еще издеваются  над  ней!
Конечно, это ее деньги, и она вольна сорить ими, как  ей  заблагорассудится;
но ведь такое потворство пороку просто безнравственно! Г-жа  Шанто  слышала,
как Полина обещала давать маленькой Турмаль каждую субботу по  сто  су.  Еще
двадцать франков в месяц! Всех богатств Креза не хватит на такое мотовство.
     - Знай, что я не желаю больше видеть здесь этой воровки, - сказала она,
обращаясь к Полине. - Хотя ты сейчас и хозяйка своих денег,  но  я  не  могу
допустить, чтобы ты так безрассудно разорялась. На  мне  лежит  нравственная
ответственность... Да, моя милая, ты разоришься, - и  гораздо  быстрее,  чем
думаешь.
     Вероника ушла было на кухню, разъяренная из-за полученного выговора, но
вскоре вернулась и грубо крикнула:
     - Мясник пришел... он требует  денег  по  счету,  сорок  шесть  франков
десять сантимов.
     Г-жа Шанто сразу замолчала в  сильном  смущении.  Она  стала  шарить  в
карманах и сделала вид, что удивлена. Затем вполголоса спросила:
     - Послушай, Полина, у тебя есть деньги при себе? У  меня  с  собой  нет
мелочи, придется идти наверх. Мы после сочтемся.
     Полина вышла вслед за Вероникой, чтобы уплатить мяснику. С тех пор  как
деньги хранились у нее в комоде, всякий раз, когда  приходилось  платить  по
счету,  повторялась  та  же  комедия.  Это  было  планомерное  и  постоянное
вымогательство по мелочам, вымогательство, на которое  все  стали  смотреть,
как на нечто вполне естественное. Тетке даже не  приходилось  прикасаться  к
деньгам племянницы: она только просила, и девушка разоряла себя собственными
руками. Сначала еще велись какие-то  счеты  и  ей  отдавали  то  десять,  то
пятнадцать франков, но затем эти счеты до того запутались, что уже перестали
считаться и отложили все до свадьбы. Это, однако, не мешало им каждое первое
число неукоснительно  брать  у  Полины  за  содержание  определенную  сумму,
которую теперь довели до девяноста франков в месяц.
     - Плакали ваши денежки! - ворчала  в  коридоре  Вероника.  -  Уж  я  бы
послала ее, пусть сходит за своими деньгами!.. Слыханное ли это  дело,  ведь
вас обдирают, как липку!
     Полина  вернулась  и  передала   тетке   оплаченный   счет.   Священник
громогласно торжествовал победу. Шанто был окончательно разбит; сегодня  ему
решительно не везло. Море лениво плескалось, косые  лучи  заходящего  солнца
бросали на волны багряный отсвет. Луиза задумчиво улыбалась, устремив взор в
необъятную светлую даль.
     - А наша Луиза унеслась мечтами за облака,  -  сказала  г-жа  Шанто.  -
Послушай, я приказала снести твой чемодан наверх... Мы и на этот раз соседи!
     Лазар вернулся только на следующий день. Побывав у супрефекта  в  Байе,
он решил отправиться в Кан к префекту. Денег он с собою еще  не  привез,  но
был убежден, что генеральный совет департамента ассигнует, по крайней  мере,
двенадцать тысяч франков. Префект проводил его до дверей и дал  ему  твердое
обещание  не  оставлять  Бонвиля  без  помощи;  власти   готовы   поддержать
инициативу жителей поселка. Одно только  приводило  Лазара  в  отчаяние:  он
предвидел,  что  начнутся  всякие  проволочки,   а   малейшая   задержка   в
осуществлении его желаний была для него настоящей пыткой.
     - Честное слово, будь у меня эти двенадцать тысяч франков, я бы  охотно
выложил пока свои деньги. Да, впрочем, для первого опыта  и  не  потребуется
такой суммы... И вы еще увидите,  какая  история  поднимется,  когда  начнут
вотировать субсидию! К нам нагонят инженеров со всего департамента. А  между
тем, если бы мы повели дело  сами,  они  очутились  бы  перед  совершившимся
фактом. В своем проекте я уверен. Я вкратце ознакомил с ним префекта,  и  он
был в восторге от его дешевизны и простоты.
     Мысль покорить море воспламеняла Лазара. Море было  причиной  разорения
его предприятия с водорослями, и Лазар затаил против него глухую  ненависть.
Он не высказывал своих мыслей вслух, но лелеял надежду, что  настанет  день,
когда он сможет отомстить ему. Он не знал лучшей мести, чем  остановить  его
разгул и властно  крикнуть  слепой  разрушительной  стихии:  "Дальше  ты  не
пойдешь!" Предприятие это,  помимо  грандиозности  задуманной  борьбы,  было
также актом милосердия, что еще больше одушевляло Лазара. Мать, видя, как он
по целым дням сидит, уткнувшись  носом  в  учебник  механики,  или  стругает
деревянные бруски, с ужасом вспоминала деда, предприимчивого