и  бестолкового
плотника, чей никому не нужный  шедевр  до  сих  пор  хранился  в  доме  под
стеклянным колпаком. Неужели старик воскреснет, чтобы окончательно довершить
разорение семьи? Но сын, которого она боготворила,  успокоил  ее.  Если  ему
удастся осуществить свой план, - а ему это,  несомненно,  удастся,  -  тогда
первый шаг будет сделан. Доброе дело, которое он совершит, его  бескорыстный
поступок сразу привлечет к Лазару внимание; все пути будут для него открыты,
и он добьется всего, чего пожелает. С этого дня вся семья только и мечтала о
том, что море  будет  укрощено,  посажено  на  цепь  возле  террасы,  словно
покорный, побитый пес.
     Проект Лазара был, по  его  словам,  весьма  прост.  В  песчаный  берег
вбиваются  большие  сваи,  обшитые  досками.  Галька,  нанесенная  приливом,
постепенно образует между сваями естественную  и  несокрушимую  преграду,  о
которую  будут  разбиваться  волны:  таким  образом,   само   море   создаст
укрепление, преграждающее ему путь.  Перед  каменной  стеной  в  море  будут
установлены волнорезы - прочные балки на  наклонных  подпорах.  Кроме  того,
если иметь необходимые средства, можно еще построить  две  или  три  свайные
плотины, - дощатые платформы, укрепленные на столбах, которые  должны  будут
ослаблять напор самых сильных волн. Идею проекта Лазар заимствовал из одного
старого руководства под названием "Образцовый плотник". Это была книжонка  с
наивными   чертежами,   купленная,   вероятно,   еще   дедом;    но    Лазар
усовершенствовал эту идею,  сделал  много  расчетов,  изучил  теорию  сил  и
сопротивление материалов. Больше всего гордился он новым способом скрепления
и наклона свай, который, как он уверял, обеспечит ему полный успех.
     Полина и на этот раз заинтересовалась его занятиями. Как и  Лазар,  она
была очень  любознательна  и  с  радостью  производила  новые  опыты,  чтобы
пополнить  свои  знания.  Но,  отличаясь  более  трезвым  умом,  Полина   не
поддавалась иллюзиям и не закрывала глаз на возможность неудачи.  Когда  она
видела, как море поднимается и громадные волны все смывают  на  своем  пути,
она с сомнением смотрела на  забавы  Лазара,  на  миниатюрные  модели  свай,
заграждений и волнорезов, загромождавшие теперь всю его комнату.
     Однажды ночью девушка засиделась поздно у окна. Вот уже два  дня  Лазар
твердил, что все сожжет;  а  вечером  за  столом  он  сказал,  что  уедет  в
Австралию, так как для него во Франции  нет  места.  Полина  раздумывала  об
этом, а море бушевало в ночном мраке и затопляло Бонвиль. При  каждом  новом
ударе она вздрагивала; ей казалось, что она слышит равномерные, непрестанные
стоны несчастных, поглощаемых морем.  Тогда  в  ее  душе  началась  жестокая
борьба между привязанностью к деньгам  и  природной  добротой.  Она  закрыла
окно, чтобы не слышать шума. Но дальние  удары  волн  доносились  до  нее  и
сотрясали кровать. Почему не испробовать  невозможное?  Почему  не  рискнуть
этими деньгами, даже бросить их на ветер,  если  есть  хоть  малейшие  шансы
спасти селение? Под утро Полина уснула, думая о том, как  обрадуется  Лазар;
она избавит его от черной тоски, поставит наконец на ноги, он  будет  обязан
ей одной своим счастьем.
     На другое утро, прежде чем сойти  вниз,  она  позвала  его  и,  смеясь,
сказала:
     - Знаешь, мне приснилось, будто я дала  тебе  взаймы  двенадцать  тысяч
франков!
     Лазар рассердился и отказался наотрез.
     - Ты, верно, хочешь, чтобы я уехал  и  навсегда  исчез  из  дому!  Нет,
хватит с меня завода: я сгораю от стыда, хоть и молчу.
     Но два часа спустя он уже принял предложение и горячо пожимал ей  руки.
Конечно, это простая ссуда. Ее деньгам не грозит никакая опасность:  нет  ни
малейшего сомнения, что генеральный совет утвердит субсидию, особенно  когда
узнает, что работы уже ведутся. В этот же вечер  был  приглашен  плотник  из
Арроманша.  Начались  бесконечные  совещания,  осмотр   берега   и   горячее
обсуждение сметы. Весь дом сбился с ног.
     Г-жа Шанто, узнав, что Полина дала  взаймы  двенадцать  тысяч  франков,
вышла из себя. Изумленный Лазар ничего не мог понять. Его  смущали  странные
доводы матери: конечно,  Полина  время  от  времени  ссужала  их  небольшими
суммами, - но в конце концов она вообразит, что  без  нее  нельзя  обойтись.
Лучше было бы попросить у отца Луизы открыть им кредит. Да наконец, у  самой
Луизы двести тысяч  франков  приданого,  а  она  не  так  уж  кичится  своим
состоянием. Цифра "двести тысяч" не сходила отныне с уев  г-жи  Шанто;  она,
казалось, испытывала какое-то презрение к остаткам состояния Полины, которое
сперва таяло в ее письменном столе, а теперь продолжало  таять  в  комоде  у
девушки.
     Шанто, подстрекаемый женой, тоже делал вид, что недоволен.  Полину  это
очень огорчало. Даже отдавая свои деньги,  она  чувствовала,  что  ее  любят
меньше, чем  в  былое  время.  Вокруг  нее  с  каждым  днем  росла  какая-то
враждебность, причины которой она  не  могла  понять.  Доктор  Казэнов  тоже
ворчал всякий раз,  когда  Полина  для  виду  советовалась  с  ним,  но  ему
приходилось давать согласие на выплату как мелких, так и крупных  сумм.  Его
роль попечителя оказалась иллюзорной: он чувствовал себя безоружным в  доме,
где его считали старым другом, Когда же доктор узнал  о  двенадцати  тысячах
франков, он отказался от всякой ответственности.
     - Дитя мое, - сказал он Полине, отводя ее в сторону, - я больше не хочу
быть вашим сообщником. Не советуйтесь со мной,  разоряйтесь  сами,  как  вам
угодно... Вы отлично знаете, что я никогда  не  могу  устоять  против  ваших
просьб, а после я глубоко от этого страдаю, и у  меня  совесть  не  чиста...
Лучше уж мне не знать того, что мне не по душе.
     Полина смотрела на него глубоко  растроганная.  Помолчав  немного,  она
сказала:
     - Спасибо, милый доктор... Но разве то, что я делаю, неразумно? Не  все
ли равно, раз я счастлива!
     - Он взял ее  за  руки  и  взволнованно  пожал  их  с  чисто  отеческой
нежностью и грустью.
     - Ну да, если вы счастливы... Но  ведь  даже  за  несчастье  приходится
подчас дорого платить.
     Конечно, увлеченный борьбой с морем, Лазар совсем забросил музыку. Пыль
покрывала рояль, а партитура его большой симфонии снова покоилась в  глубине
ящика, да и то благодаря Полине, которая подобрала разбросанные под креслами
листки. Впрочем, некоторые места симфонии его  уже  не  удовлетворяли;  так,
небесное блаженство полного растворения человека в небытии было  передано  в
ритме пошлого вальса, между тем это было бы лучше  выразить  в  темпе  очень
медленного марша. Однажды вечером он объявил, что начнет  все  сызнова,  как
только у него будет досуг. Вместе с вдохновением, казалось,  исчезли  и  его
порывы страсти к Полине и чувство неловкости в ее присутствии.  До  поры  до
времени он отказался и от создания шедевра и от большой страсти, считая, что
в его воле отодвинуть или приблизить час свершения.  Он  снова  обращался  с
Полиной как со старым другом, как с законной женой, которая отдастся  ему  в
тот самый день, когда он раскроет ей  свои  объятия.  С  начала  апреля  они
перестали жить взаперти в комнатах; теперь весенний ветер  охлаждал  жар  их
щек. Большая комната пустовала, оба бегали по скалистому  берегу,  вдали  от
Бонвиля, отыскивая место для свай и волнорезов. Они часто возвращались домой
с мокрыми ногами, усталые и свежие, как в далекие дни детства. Когда Полина,
желая подразнить его, принималась играть знаменитое "Шествие Смерти",  Лазар
кричал:
     - Перестань, пожалуйста!.. Вот еще глупости!
     В тот самый вечер, когда Лазар позвал плотника, у Шанто начался приступ
подагры. Теперь приступы повторялись почти каждый месяц;  сначала  салицилка
помогала, но затем как будто стала усиливать страдания больного.  В  течение
двух недель Полина была прикована  к  постели  дяди.  Лазар  продолжал  свои
изыскания на берегу и начал  брать  с  собою  Луизу,  чтобы  удалить  ее  от
больного, так как его крики пугали девушку. Она занимала комнату для гостей,
находившуюся как раз над комнатой Шанто, и ночью затыкала уши, зарывалась  в
подушку, чтобы заснуть. На воздухе она снова  улыбалась,  радуясь  прогулке,
забывая о несчастном старике, который вопил от боли.
     Эти  две  недели  прошли  чудесно.  Сначала  новая  спутница  несколько
удивляла молодого  человека,  она  была  так  непохожа  на  его  подругу,  -
вскрикивала при виде краба, коснувшегося ее башмачка, отчаянно боялась  воды
и даже лужу не решалась перепрыгнуть, боясь утонуть. Острые прибрежные камни
ранили ее ножки, она не выходила без зонтика и длинных, до локтя, перчаток в
страхе, что загорит хоть кусочек ее нежной кожи. Но  через  некоторое  время
Лазар перестал удивляться; ему нравилась пугливая грация и  слабость  Луизы,
которая каждую минуту нуждалась в его помощи. Девушка  эта  не  была  овеяна
чистым  воздухом,  как  Полина;  от  нее  исходил  пьянящий,  теплый  аромат
гелиотропа; теперь рядом с Лазаром не  бежал  вприпрыжку  мальчишка-товарищ,
нет, подле него была женщина. Когда порыв ветра открывал ее ногу  в  ажурном
чулке, он чувствовал, как кровь ударяет ему в голову. А между тем  она  была
не  так  хороша,  как  Полина,  -  старше,  бледнее;  но  в  ней  привлекало
очаровательное лукавство, ее хрупкое, гибкое тело было так  податливо,  весь
ее кокетливый, томный вид сулил наслаждение. Ему казалось, что  он  внезапно
открыл ее; он не узнавал в ней прежней  худенькой  девочки.  Неужели  именно
долгие годы пребывания в пансионе сформировали эту соблазнительную  девушку,
помыслы которой, при всей ее нетронутости, были сосредоточены на мужчине,  а
прозрачные глаза научились скрывать ложь, привитую воспитанием?  Мало-помалу
Лазар стал находить в ней своеобразную прелесть,  проникся  к  ней  порочной
страстью; старая детская  привязанность  перешла  в  утонченное  чувственное
влечение.
     Когда Полина после выздоровления дяди снова стала сопровождать  Лазара,
она тотчас же почувствовала, что между ним и  Луизой  установились  какие-то
новые отношения: они обменивались взглядами и улыбками,  смысл  которых  был
понятен только им двоим. Полина силилась угадать причину их веселости, но ей
самой было не до смеху. Первые  дни  она  относилась  к  ним,  как  старшая,
смотрела на них, как на юных сумасбродов, которых веселит каждый пустяк.  Но
вскоре она опечалилась, прогулки стали ей  в  тягость.  Впрочем,  у  нее  не
вырвалось ни одной жалобы, она только ссылалась на постоянные головные боли.
Когда же Лазар посоветовал ей не выходить, она рассердилась и ни на  шаг  не
отходила от него, даже дома. Однажды часа в два ночи, работая над окончанием
какого-то плана, Лазар услыхал шаги и отворил  дверь;  каково  же  было  его
удивление, когда он увидел Полину в нижней юбке, без свечи, склонившуюся над
перилами лестницы; она прислушивалась к шуму,  доносившемуся  снизу.  Полина
сказала, будто ей послышались чьи-то стоны. Но эта ложь заставила  ее  густо
покраснеть; Лазар тоже покраснел, усомнившись в ее словах. С той  поры,  без
всякой видимой причины, между ними пробежала кошка. Он отворачивался от  нее
и  находил  смешным,  что  она  дуется  из-за  каких-то   пустяков.   Полина
становилась с каждым днем мрачнее, не оставляла его ни на минуту  наедине  с
Луизой, изучала каждое их движение и терзалась по вечерам у себя в  комнате,
вспоминая, как они шептались по дороге с моря.
     Работы между тем подвигались. Артель плотников  уже  забила  ряд  свай,
прикрепляла теперь к ним доски и устанавливала первый волнорез. Впрочем, это
был только первый опыт,  -  рабочие  торопились  кончить,  предвидя  большой
прилив; если деревянные сваи выдержат  напор  волн,  можно  будет  завершить
плотину. Погода, к несчастью, была отвратительная. Дождь лил не  переставая,
но все жители Бонвиля мокли на берегу,  наблюдая,  как  вколачивают  сваи  с
помощью трамбовки. Наконец, в то утро, когда ожидался большой прилив, черные
тучи нависли над морем; с восьми часов дождь полил  с  новой  силой,  густой
холодный туман окутал небо. Это было разочарованием для семейства Шанто. Они
предполагали всем домом пойти смотреть, как  доски  и  сваи  победят  натиск
волн.
     Г-жа Шанто решила остаться дома с мужем, который был еще  очень  болен;
все уговаривали Полину тоже не выходить, так как  у  нее  уже  около  недели
болело горло; у нее была небольшая хрипота и по вечерам  слегка  лихорадило.
Но она не поддавалась никаким уговорам и непременно желала пойти  на  берег,
раз туда идут Лазар и Луиза. Хрупкая  Луиза,  готовая  ежеминутно  упасть  в
обморок, способна была проявить изумительную  стойкость  ради  предстоявшего
развлечения.
     После завтрака все трое  отправились  на  берег.  Сильный  порыв  ветра
разогнал лучи. Эта неожиданная перемена погоды вызвала  всеобщее  ликование.
Очистившееся небо так быстро заголубело, так мало осталось темных тучек, что
девушки заупрямились и взяли с собой лишь маленькие зонтики от солнца.  Один
Лазар вооружился дождевым зонтом: ведь он отвечает  за  их  здоровье,  -  он
устроит для них где-нибудь укрытие, если дождь снова польет.
     Полина и Луиза шли впереди. Но, спускаясь по мокрому,  крутому  склону,
ведущему в Бонвиль, Луиза сделала вид, что поскользнулась; Лазар подбежал  к
ней и предложил руку. Полине пришлось идти позади. Прежняя веселость девушки
быстро улетучилась; от ее подозрительного взгляда не ускользнуло, что  Лазар
локтем нежно касается талии Луизы. Полина уже ничего не видела, кроме  этого
прикосновения. Исчезло все: берег, на  котором  их  поджидали,  посмеиваясь,
рыбаки, бурлящее море и уже покрытый белой пеной волнорез.  А  на  горизонте
росла темная громада, и быстро надвигалась буря.
     - Черт возьми! - проговорил, оборачиваясь, Лазар. - И вымочит же нас...
Но мы успеем все осмотреть до дождя,  а  потом  укроемся  напротив,  в  доме
Утлара.
     Дул встречный ветер, и прилив подымался  очень  медленно.  Из-за  ветра
прилив, конечно, был менее сильным, чем предполагали. Но  все  же  никто  не
уходил  с  берега.  Волнорез,  до  половины  стоявший  в  воде,   действовал
прекрасно, рассекая волну, и она, тихо пенясь, докатывалась до ног зрителей.
Но особенно восхищало Лазара  и  его  спутниц  стойкое  сопротивление  свай,
победоносно выдерживавших напор воды. С каждой новой  волной  приносимая  ею
галька перекатывалась через плотину; слышался грохот, словно опрокинули  воз
с булыжником; и эта-то, сама собой растущая каменная стена воплощала  успех,
осуществление задуманной защиты от моря.
     - Что я говорил! - кричал Лазар. - Теперь нам море по колено!
     Возле него стоял Пруан, который  в  течение  последних  трех  дней  пил
запоем. Покачав головой, он пробормотал:
     - Посмотрим, что-то будет, когда ветер подует с моря.
     Остальные рыбаки молчали. Но по кривой улыбке Кюша и Утлара видно было,
что они не верят в  затею  молодого  Шанто.  Кроме  того,  несмотря  на  все
бедствия, которые причиняло им море, они почему-то  не  хотели,  чтобы  этот
щуплый буржуа его покорил. Как они будут смеяться, когда в  один  прекрасный
день море унесет все эти бревна, как соломинку! Правда, заодно вода  затопит
и селение, а все-таки смешно будет!
     Внезапно хлынул ливень. Свинцовые тучи обложили почти все небо.
     - Ничего,  подождем  еще  немного,  -  повторял  в  восторге  Лазар.  -
Смотрите, смотрите! Ни одна свая не колеблется.
     Он раскрыл зонт над головой Луизы.  Она,  словно  зябкая  горлица,  все
теснее прижималась к нему. Забытая Полина стояла в стороне,  следя  за  ними
глазами. Глухая ярость поднималась в ней,  ее  бросало  в  жар,  словно  она
чувствовала их прикосновения. Дождь лил как из ведра; вдруг Лазар обернулся.
     - Да ты что, с ума сошла? - воскликнул он. - Раскрой, по крайней  мере,
свой зонтик!
     Полина  словно  оцепенела  под  этим  ливнем  и,  казалось,  ничего  не
чувствовала. Наконец она заговорила хриплым голосом:
     - Оставь меня... Мне очень хорошо...
     - Лазар, прошу вас, заставьте ее стать под  наш  зонт!..  -  сказала  в
отчаянии Луиза. - Мы здесь поместимся втроем.
     Но Полина не снизошла даже до того,  чтобы  ответить  отказом;  на  нее
нашло дикое упрямство.  Зачем  к  ней  пристают,  ей  и  так  хорошо!  Лазар
продолжал упрашивать, потом рассердился:
     - Это просто глупо! Добежим хоть до Утлара!
     Полина резко ответила:
     - Бегите куда хотите... Мы пришли смотреть, вот я и буду смотреть.
     Рыбаки разбежались. Полина  неподвижно  стояла  под  проливным  дождем,
устремив глаза на сваи, совершенно покрытые  волнами.  Она  как  будто  была
поглощена этим зрелищем, хотя все потонуло в водяной  пыли,  в  смешанной  с
дробинками дождя серой водяной пыли, которая поднималась  с  моря.  Насквозь
промокшее платье Полины потекло черными пятнами, облепило плечи  и  руки.  И
только когда западный ветер совершенно разогнал  тучи,  Полина  тронулась  с
места.
     Все трое молча шли к дому. Об этом приключении они не сказали ни  слова
дяде и тетке. Полина, придя домой, немедленно отправилась  переодеваться,  а
Лазар в это время рассказывал об успехе первого опыта. Вечером, за ужином, у
Полины сделался озноб;  и  хотя  она  глотала  с  трудом,  но  уверяла,  что
чувствует себя хорошо. Когда же Луиза ласково выразила свое  беспокойство  и
стала настойчиво расспрашивать о  ее  самочувствии,  Полина  вдруг  ответила
грубостью.
     - Право, у нее становится невыносимый  характер,  -  прошептала  за  ее
спиной г-жа Шанто. - Ей нельзя слова сказать.
     Около часу ночи Лазара разбудил мучительный горловой кашель за  стеной.
Он сел на постели и стал прислушиваться. Сначала  ему  показалось,  что  это
кашляет мать. Но вдруг он услыхал стук, словно от внезапного  падения  тела,
даже пол задрожал. Лазар вскочил с постели и наспех оделся. Это  могла  быть
только Полина, стук от падения раздался за  стеной.  Дрожащими  пальцами  он
нащупал спички, зажег свечу и вышел из комнаты, держа в руке  подсвечник.  К
его изумлению, дверь напротив была открыта, девушка лежала на боку у порога,
в одной сорочке, с голыми руками и ногами.
     - Что с тобой? - воскликнул  Лазар.  -  Ты  оступилась?  Ему  пришло  в
голову, что она опять выслеживала его. Но
     Полина ничего не отвечала; она лежала неподвижно, закрыв глаза,  словно
мертвая. Видимо, она хотела позвать кого-нибудь на помощь, но в  эту  минуту
ей сделалось дурно, и она упала без чувств.
     - Полина, умоляю тебя, отвечай!.. Что у тебя болит?
     Он наклонился и поднес свечу к  ее  лицу;  оно  было  очень  красным  и
горело, как при сильном жаре. В  первую  минуту  он  почувствовал  невольное
смущение при виде этого полуобнаженного девичьего тела и  не  сразу  решился
взять ее на руки,  чтобы  отнести  на  кровать,  но  неловкость  эта  быстро
сменилась чувством чисто братской тревоги. Лазар  забыл,  что  она  раздета,
поднял  ее  и  понес,  не  думая  о  том,  что  она  женщина,  не   чувствуя
прикосновения ее нежной кожи к своей груди. Уложив Полину в постель, он стал
опять ее расспрашивать, позабыв даже накрыть одеялом.
     - Боже мой, ответь мне что-нибудь... Ты ушиблась?
     От сотрясения Полина пришла в, себя и раскрыла глаза. Но  она  все  еще
молчала, пристально глядя на Лазара; а так как он  продолжал  расспрашивать,
она показала рукой на шею.
     - У тебя горло болит?
     Тогда она с трудом проговорила изменившимся, хриплым голосом:
     - Не спрашивай, пожалуйста, мне больно говорить.
     У нее снова начался приступ того  же  горлового  кашля,  который  Лазар
слышал из своей комнаты. Лицо ее посинело,  а  от  сильной  боли  на  глазах
выступили  крупные  слезы.  Она  схватилась  руками  за   голову:   малейшее
сотрясение было мучительно, в висках стучало, словно молотом.
     - Это ты сегодня подхватила, -  пробормотал  он  растерянно.  -  Нечего
сказать, умн