рнала...  Чувствую  - возни и беготни  с  устройством  повести
предстоит немало. Сатиру не  любят в  печатных органах. Но биться  надо. Моя
первая повесть...

     9 июля 1983.
     Два дня  провел с дочкой. Они  заехали в Ленинград по пути  в Молдавию,
едут в отпуск.
     Маришке уже 4 года! "Папа, ты не  уедешь? Папа, мой папочка, - обнимая.
- Папа, папочка, я тебя люблю. А ты меня любишь?" - И так весь день.
     Она еще не  знает, что  у  меня  другая семья, есть  сын  Максим и жена
Ольга. Для нее я просто живу  в Ленинграде, а  они  - в Мурманске. Я  сказал
Татьяне,  что пора  бы их познакомить -  брата и сестру. Желательно быстрее,
чтобы они привыкли, пока маленькие. Нет, нет, нет, был ответ. Еще  чего! Вот
вырастет и сама разберется.
     С Татьяной мы ни полусловом не обмолвились о ее захвате квартиры и моей
принудительной выписке. Она молчит, потому что чует кошка, чье мясо съела. А
мне от разговоров легче не станет. Да и злость прошла.
     Татьяна  с  Маришкой уезжают  завтра,  и саднит  душу  от  этих  "Папа,
папочка, мой папа..." Когда мы ходили с нею  в зоопарк и катались в повозке,
запряженной пони, она сидела у меня на руках и все время прижималась  ко мне
щекой, трогала усы, целовала. Она и зверей, по-моему, не видела...
     Вчера мы поехали с ней в Зеленогорск и перед пляжем зашли в дом.
     - Ты здесь живешь, да? - запрыгала она по комнате.
     - Да.
     - А ты здесь один живешь? - остановилась.
     - Пойдем, пойдем, я уже плавки взял.
     - А чей это мячик?
     - Хочешь, бери.
     Она стала внимательно оглядываться.
     - А чей это халат?
     - Пойдем, Мариша, на автобус опоздаем.
     Я подхватил ее на руки, закрыл дом и чуть не бегом рванул на автобусную
остановку, словно и правда опаздывал. Купил мороженое.
     Мы  лежали на диком пляже  в  зарослях тростника,  ходили брызгаться на
теплое  мелководье,  и   иногда  она  смотрела  на  меня   серьезно,  что-то
"накручивая" в своей головке. Молчала.
     - А чьи там сандалики лежали? - спросила на обратном пути.
     - Одного мальчика.
     - А как его зовут?
     - Максим.
     Если бы она спросила:  "Он твой сыночек?", я бы  сказал -  "Да. И  твой
братик". И рассказал бы все.
     Но она не спросила.
     Татьяна, когда  я привез Маришку,  и слышать не захотела о знакомстве с
Максимом.
     Но я дожму ситуацию. Может быть, следующим летом.

     12 июля 1983г.
     Зеленогорск. Жара 30 градусов. Купался. Печатал.
     В кафе "Лето"  около  ручья, где  мой  отец  после  войны ловил  форель
размером с крупную селедку, а я - в детстве - пескарей, а сейчас уже фиг что
поймаешь, в  кафе  около этого  ручья  я наблюдал  за могильщиком  Иосифом -
армянином с  женскими  египетскими глазами.  Он охмурял тетку  дачного вида.
Что-то ей заливал, пытался гладить руку, и когда она с его деньгами пошла  в
буфет за выпивкой, он торопливо спрятал под стол свою инвалидную палку.
     Сашка Померанцев по  дороге  в Рощино заехал ко мне  в Зеленогорск. Ему
осталось три месяца.  Налил ему стакан водки,  сам пить не стал.  Он спросил
про повесть, стал читать стихи Маяковского, цитировать Бунина.
     - Саня, ехал бы ты к своей Белобрысой. Ждет.
     -  Но  колкие  замечания  мелких  завистников  не  трогали сердце юного
героя... Дай повесть почитать. На обратном пути из Рощино отдам.
     - Ни за что! - был мой ответ.
     Сашка сказал,  что  Осипов прислал весточку  -  пристроился  в тюремной
больнице на проспекте Газа - санитаром. Блатная должность. Неспроста.

     14 июля 1983 г. Гатчина, гараж
     Из шоферских  баек. В цистерну молока бросают кусок масла или  горбушку
хлеба,  и  пока  молоко  везут  до завода  по  кочкам и  ухабам наших дорог,
получается шмат масла - килограмма на два.
     Вчера ходили  на  залив  и купали Максима. Я зашел с ним в  воду, и  мы
окунулись.  Максим не  боялся.  Потом  я держал его  за живот, и он  колотил
ногами воду - так,  словно пытался идти  в воде. Смеется, доволен.  Пару раз
хлебнул воды, но держался бодрячком. Затем Ольга забрала  его  у меня и тоже
стала купать. На берег он выходил сам. Вода доходила ему до груди, и он шел,
ступая на цыпочках и держа меня за руку.
     До  ссоры  с  Китаем китайцев  в СССР  было  так  много,  что  их и  за
иностранцев  не  считали. "А,  китаец - свой  парень".  В основном, это были
студенты. Они хорошо говорили по-русски. Про них  ходили анекдоты. А сейчас,
в 1983 году по  культурному обмену к нам приехали учиться всего 10 китайцев.
И столько же наших уехало в КНР.

     16.07.83. Гатчина, гараж.
     Прошли макушку лета.
     Гложут  сомнения:  что  я  написал?  Ефим  Ильин говорит,  что  повесть
написана  очень хорошо, и будь он редактором журнала  - рвал бы ее у меня из
рук. Но при этом есть и замечания. Чувствуется влияние  Житинского, Шефнера,
и кое-что  по мелочам.  Принципиальных замечаний у него  нет. Слышать  такое
приятно. Но... Сам  я не чувствую,  что написал хорошо.  Неудовлетворенность
какая-то осталась. Хотя это и черновик, а точнее - первый  черновой вариант,
отпечатанный на машинке. Работы с ним еще много.
     Вчера Эля задним  числом справляла  свое пятидесятилетие. Говорила, что
любит нашу  семью, обнималась со всеми.  Я  не пил. Пришел,  отдал подарки и
цветы, потом ушел в Клуб сатиры, а когда вернулся, было уже неинтересно. Все
казались  мне  пьяными.  Молодцов сказал, что любит меня, и  посоветовал  не
робеть. Я его тоже люблю. И всех  поодиночке люблю,  но  когда все,  кого ты
любишь,  выпьют и  заговорят, а ты  сидишь трезвый и  слушаешь -  появляется
раздражение. И еще эта наша нелепая манера  подсоединяться к тосту репликами
и добавлениями, комментариями  сказанного. Один  встает  с рюмкой и начинает
говорить:
     - Я хочу выпить за нашу дорогую Элечку, которая..
     -  Да,  Элечка  у  нас  очень дорогая,  какая  у  нее брошка  появилась
симпатичная...
     - И сама она симпатичная...
     - ...которая является для нас примером доброты и...
     -  Не  только  доброты,  -  встревает  какой-нибудь  охламон,  -  но  и
женственности!
     - ...доброты и женственности...
     - А как она хорошо готовит! - влезет какая-нибудь дама-сотрудница.
     - И на работе ее уважают!
     И стоит бедняга с  рюмкой,  тост уже сбился,  уже обсуждают колготки  и
шарфики,  которые давали в "Пассаже". Постоит,  постоит и буркнет: "За тебя,
Элечка!".
     И тут начинается: так  за что мы пьем? Что, все уже выпили? Ну, Элечка,
за тебя!
     Затоптали  тост  своим бескультурьем и  говорливостью.  Из самых лучших
побуждений затоптали - всяк хотел добавить что-нибудь хорошее.
     А  человек,  может,  самого  главного  не  успел  сказать,   ради  чего
поднимался с рюмкой.
     Трудно  представить грузинское  застолье  в  этой  ситуации.  Это наше,
русское.
     Я бы предложил  действовать  так:  перебили тебя  -  сядь и  дай  слово
перебившему: "Пожалуйста, говорите вы.  У  вас, видно, что-то  более важное.
Прошу! Я вас пропускаю вперед".
     Примерно так все и  было на  мой трезвый взгляд.  И  до  обидного  мало
говорили о Феликсе.
     И я ушел с тяжелым  сердцем. Поехал на Васильевский, принял душ, отошел
немножко, позвонил Барышеву,  потом позвонила  из  Зеленогорска Ольга. У них
все в порядке.
     Поковырялся в бумагах,  покурил и  лег спать.  И  проспал на полчаса на
работу.

     26 июля 1983. Гатчина. Дежурю в ОТХ.
     20  июля в Зеленогорск приезжали Аркаша Спичка и Ефим Ильин. Говорили о
моей повести,  парились  в  бане, пили.  Я  экспромтом  завалил  пол в  бане
свежескошенной  травой. Пахло приятно. Спичка  был в восторге. Мне  и самому
понравилось. Аркадий афористичен, застенчив и крайне деликатен. Потом,  взяв
Ольгу,  ходили в "Домик лесника". Уже без Спички - он  уехал электричкой. На
следующий день опохмелялись  и вели всякие разговоры. За  пивом, на лавочке,
мы с Ефимом неожиданно  придумали сюжет пьесы - "Клад". Условились начать ее
в сентябре у меня на даче. Ильин просто ненавидит М. Говорит, что он дерьмо.
М. я знаю мало, но знаю, что пишет он хорошо.
     Вспоминаю,  как при нашем знакомстве Ефим рассказал мне историю, как он
дал  милиционеру  в морду  на набережной Мойки, неподалеку от  своего  дома.
Старушка-еврейка переходила  улицу и чуть  не попала под  машину. Милиционер
подошел к ней  и, грубо взяв  под локоть,  прошипел: "Что,  жидовская морда,
очки купить  не можешь? Поезжай к  своим, там  тебе купят." Ильин, слышавший
это, подошел и дал милиционеру в морду. В милиции он написал заявление,  где
детально изложил все обстоятельства. Дело замяли.
     Еще Ефим сказал, что он занимался  боксом в "Буревестнике". Там же, где
и я  -  у  Соболева  Ивана Панфиловича.  Очевидно,  мы с  ним были  в разных
группах. Или просто изменились здорово. Сейчас Ильин похож на молодого Карла
Маркса. Выступая  на концертах, он говорит: "Мне поступила записка из зала -
не я ли снимался в кинофильме "Юношеские годы Карла Маркса"? Нет, это не я".
Еще  он  имитирует  получение  следующей   записки:  "Как  вы  относитесь  к
женщинам?" "К женщинам я не отношусь..."
     Ильин -  псевдоним.  Настоящая  фамилия  -  Бурман. Ефим  говорит,  что
запсевдонимиться ему  пришлось,  когда  вышло  негласное  указание  поменьше
печатать евреев.
     Мне нравится  говорить с  ним  о литературе.  Он,  как и я,  балдеет от
Трифонова,  Казакова, Воннегута, Конецкого,  Житинского,  О'Генри,  "Черного
принца" А. Мэрдока,  Паустовского, знает "Путешествие  по карте" Вельтмана и
т.д. Мы читали с ним одни и те же книги, и это сближает.

     Зашел  с  соседней  площадки  механик  З. Бывший  "химик", бывший  зам.
директора  колбасного  завода.  Крепкий  пятидесятилетний  мужик.  Восточный
человек.  Неприятная  манера  подталкивать  тебя  локтем  и говорить: "Сышь?
Сышь?" (Слышишь?)
     Долго беседовали. Теперь, когда мы  оба  на свободе, разговор  проще  и
доверительней. Рассказал,  как у  него  на  заводе было  навалом  коньяка. И
начальников  со всего  города -  любителей закусить и выпить на дармовщинку.
Коньяк добавляют в  сырокопченую  колбасу для ароматизации.  Вернее - должны
добавлять. У них на заводе  была  специальная гостевая комната, где готовили
шашлыки,  пили  коньяк,  играли  в  карты  и  оставались  ночевать. Мяса  на
колбасном заводе хватало. Коньяка  тоже. Районное и городское  начальство не
уходило с  пустыми  руками.  Когда  З.  прихватил  ОБХСС,  все  отвернулись.
Прихватили их с сосисками, "за отступление  от рецептуры". Оно заключалось в
том, что по ночам приезжали  цистерны с пульпой целлюлозы, из которой делают
туалетную бумагу, и  эта клетчатка, целлюлоза заливалась в  сосисочный фарш,
который, оказывается, течет по трубам в виде густой жидкости.
     - Так что я сосиски никогда не ем. И тебе не советую.
     - Так ведь вас же... накрыли.
     - Ха! Ты думаешь  что-нибудь  изменилось?  Это испокон века  так.  Меня
закрыли,  другой  пришел. Ему жить надо, людей кормить надо?  Надо. Все тоже
самое. Не ешь сосиски...
     Сосиски из туалетной бумаги произвели на меня впечатление. Я расстегнул
свою сумку и отдал две вареные сосиски собакам.
     "У кого денег много, те,  обычно, считают себя умнее всех, - философски
заметил З.  - Это их и  губит". Кого он имел в  виду - себя или  других - не
ясно.
     Еще  он сказал, имея ввиду общественную работу в своей  спецкомендатуре
No1:
     - Как у начальства заминка с чем-нибудь, так зовут нас, активистов.
     У него было пять лет. Ст. 92, ч. 3, ст. 175. Три года - на зоне. Год на
"химии".
     - Зона - это школа жизни. Я вот сейчас  с человеком минуту поговорю,  и
сразу вижу, чем он дышит. Я  уже знаю, на что  он способен, а на что  нет. В
тюрьме прошлое не имеет значения. Главное, на что ты способен сейчас.
     Когда он ушел, я озаботился: а как он после нашего разговора определяет
мою сущность? На что я способен, а на что нет?

     5 августа 1983г. Дежурю в ОТХ.
     Вчера  отвез Миху  повесть "Феномен Крикушина". На даче его  не застал.
Оставил соседке.
     Два  дня  "писали  пьесу"  с Ильиным.  Говорили  и  пили.  И  выпили  и
наговорили  много,  но  написали мало. Ничего  не написали, кроме  некоторых
тезисов. Что-то в сюжете не то.
     Настроение после выпивки  поганое. Заставляю себя писать новый рассказ.
Идет со страшным скрипом. В основном, из-за самочувствия.
     Поиграл  с  собаками,  прошелся  по  гаражу. Здесь,  на  3-й  площадке,
спокойней и веселей.
     С шоферами я не пью, и поначалу это вызывало  подозрения: заложить  нас
хочет. Сейчас  успокоились. Иногда  оставляют  недопитую  водку  -  на  ночь
выпьешь. Пил  несколько раз,  закрыв ворота и пересчитав машины. Все чувства
обострялись  -  тянуло  писать.  Писал.  Но  утром  обнаруживал  переборы  в
написанном, нескладухи.
     Найти Марселя Пруста - "В поисках утерянного времени".

     9 августа 1983г.
     День рождения Феликса. Ему был бы 51 год.
     На кладбище не сходил - дежурю в ОТХ.
     Мих   прочитал  повесть,  вроде  понравилась.  Опасается,   что  ее  не
напечатают - уж больно, дескать, шизовая фантастика: человек пишет рассказы,
которые сбываются. И как, говорит, понимать  жанр? Некоторые могут подумать,
что это было на самом деле - все, дескать, написано реалистично. Сказал, что
в  эпизоде  с  пацаненком  Женькой  у него  пощипывало  глаза.  У меня  тоже
пощипывало, когда писал. Бумага прозрачна.
     "Товарищ собака,  вы зарядку сделали?", - спросил я Альму. Она завиляла
хвостом.
     Прочитал  Гоголя:  "Нос",  "Как поссорились...",  "Портрет",  "Исповедь
автора"  и "В чем существо русской поэзии". Две последние вещи весьма сильны
и интересны. Раньше не читал.
     Наш "Клад" мне не нравится.  Мы  его с  Ефимом периодически  пишем,  но
сюжет слаб, слаб.
     Идет дождь.  В будке  жарко,  на улице прохладно,  и  у  меня мгновенно
созрел насморк.
     Вчера ходили  с Максимом устраивать  его в ясли. Заведующая,  узнав, от
кого  мы пришли и прочитав записку, улыбнулась дежурной  улыбкой, неприятной
по своей сути. Перед этим она отчитывала  нянечку и была  злой.  Устроились.
Завтра Максим пойдет в новые ясли рядом с домом.

     24 августа 1983г. Зеленогорск.
     Ходил  за  грибами на "утюжку". Три сыроежки за два часа. Сухо  в лесу,
хотя и идет дождь.
     Есть, есть  грибные места - болотца и перелески, поросшие травой лесные
дороги -  там  водятся красные,  подберезовики  и маслята, можно  угодить на
крепыша с бежевой шляпкой, есть еловые леса с сыроежками и моховиками, но я,
наверное, консерватор: хожу  из года  в год утюжить  сосновые боры за старым
финским  кладбищем, куда  начинал ходить  еще  с отцом.  "Утюжка"  для  меня
больше, чем сбор грибов. Я брожу по  холмикам, заросшим вереском и вспоминаю
отца, мать,  Феликса, вспоминаю и даже вижу, как отец  бредет, насвистывая и
неспешно  раздвигая  палкой  вереск,  шевелит  белый  мох в  поисках  мелких
шоколадных  боровиков. Вижу  его  старую соломенную шляпу, темную рубаху  на
ссутулившейся спине.
     - Будешь бегать - грибов не найдешь, - раздумчиво говорит отец. - Здесь
надо утюжить. Не ногами искать, а терпением.
     И правда: в пятый раз пройдясь по ложбинке, я обнаруживаю три крохотных
боровичка  с  недозревшими  желтоватыми шляпками, вылезшими  рядом  с  сизым
трухлявым стволом поваленного дерева.
     Утюжка...

     25 августа 1983 г.
     Вчера  звонил Виктор Конецкий. Похвалил повесть и меня. Меня  больше. К
моей радости сообщил, что  мне дано от Бога  легкое  перо -  явление, как он
сказал,  редкое. И  есть  чувство юмора и умение подмечать характеры.  И еще
знание  жизни. Чуть  не выжал  из  меня слезу своими похвалами.  Сказал, что
продолжать писать  мне безусловно  нужно.  Мне  дано от  Бога,  он  в  таких
вопросах  ошибается редко. Договорились  встретиться  26.08. и  поговорить о
повести   предметно.   В  ней  есть   некоторые  шероховатости,   объяснимые
недостатком литературного  опыта.  О ее судьбе,  пока  ничего  определенного
сказать не может. Может быть, ее следует иначе организовать.
     Боюсь,  что он погорячился в  своих оценках. Но хотелось бы верить, что
он прав. Очень хотелось бы. Ольга обрадовалась не меньше моего.

     30 августа 1983. Дома.
     В пятницу, 26-го виделся с Конецким.
     Позвонил ему, как договаривались, с утра. Звонил с Балтийского вокзала,
вернувшись с  суточного дежурства - с авансом в  кармане,  связкой  отборных
реек
     под  мышкой и сумкой в руке. Виктор Викторович чистосердечно признался,
что  вчера  надрался,  плохо  себя чувствует  и  попросил привезти  сухого -
опохмелиться.
     Я засуетился - мой любимый писатель помирает! не допустим!
     Спрятал  у  заводского забора рейки  в траву, взял такси и назвал адрес
(но  с  заездом  в Елисеевский).  В Елисеевском  вина не было, взял  пакетик
молотого пахучего кофе, шоколадку, сигарет. Погнали  дальше. Сухое нашлось в
угловом кафе возле  дома классика.  Взял три  бутылки,  взлетел на  лифте на
шестой  этаж,  позвонил скромно  -  "дзинь".  Открывает  мужчина  персидской
внешности - усы, глаза, толстые  седоватые волосы; замшевая куртка. Похож на
директора  магазина,  блатника.  Оказалось,  писатель   Мусаханов.  Он   уже
опохмелил.
     Конецкий   представил  меня,  как   начинающего  прозаика,  написавшего
неплохую повесть. Ни прибавить, ни убавить. Мусаханов вскоре ушел.
     Я услышал от Конецкого  комплименты  и  заверения, что  я - сложившийся
писатель. Во время  разговора он  неоднократно порывался сесть за  машинку и
напечатать  письмо-рекомендацию  к  редактору  "Невы"  Хренкову  Т.Д.  Потом
привалился к подушке и уснул.
     Я решил  добудиться -  очень хотелось получить  рекомендацию в  "Неву".
Простыми обращениями к спящему этого сделать не удалось. Трясти  за плечо не
решился. Я позвонил  Ольге, все объяснил и  попросил звонить без перерыва по
номеру Конецкого.  Поднес  звенящий  телефонный  аппарат  к  дивану.  Виктор
Викторович  перевернулся на  другой  бок и сладко засопел. Я ушел, защелкнув
дверь на ригельный замок с помощью расчески.
     Утром позвонил ему и спросил -  что же делать с повестью? Может, отдать
в  какой-либо журнал, например, "Аврору"? Конецкий сказал, что это я  должен
решать сам.  "Я  вам  сказал - вы  писатель. А  теперь  разбивайте  морду  о
редакционные рогатки, боритесь! Входите в литературу. Это  ваше  право".  Он
выпил снотворного и хочет спать.
     Сегодня съездили  с Максимом  в "Аврору", и я  сдал повесть  секретарю.
Ответ будет месяца  через полтора. Будем  ждать.  И  писать новую повесть  -
"Шут". Уже пишу.

     2 сентября 1983г
     Дежурю в ОТХ и думаю сразу о трех вещах: о пьесе  "Клад", повести "Шут"
и рассказе о Белове. От такого коктейля в голове путаница.
     По  телевизору  показывали древнейшего  человека  Земли  -  пакистанца,
родившегося в 1823  году. Ему 160 лет! Он  родился, когда были живы Пушкин и
Грибоедов, Бальзак и Лермонтов...
     У нас в гараже авария. В наш "камаз" влетел с боковой дороги грузовик с
бычками в кузове. Грузовик сгорел, пассажир погиб. Его  выбросило из кабины.
"Камаз" целехонек, только задний мост прицепа поврежден.
     Водитель Воробьев, "химик", который убил кухонным ножом друга, застукав
его в постели своей жены,  успел  вытащить  водителя "газончика"  из горящей
машины, а потом еще спасал со сбежавшимися колхозниками бычков.
     Я узнал об  аварии вчера, позвонив Куликову домой. И он обеспокоил меня
-  сказал, что  слышал  от  механиков,  будто  в нашей  машине  обнаружились
неисправности. А выпускал машину на  линию я.  У меня во рту сделалось сухо.
Это же статья!
     Я пошел к соседу по  даче  и позвонил от  него своему  начальнику Сашке
Игнатову, в Гатчину. Тот успокоил. Сказал, что просто треп.
     Перепечатываю  "Феномен  Крикушина".   Осталось  страниц   20.  Пытаюсь
сокращать.   Получаю   удовольствие,  когда  нахожу   слова,  которые  можно
выбросить.