ьной затейливостью, как в калейдоскопе.
И все сны - цветные.  Ничего  подобного раньше не  снилось. Накануне пил два
дня  по  случаю выхода  сборника  "Точка опоры". Там  мой рассказ "Случай  с
Евсюковым".

     15 октября 1989 г. Дома.
     Вчера  в Доме  писателя  обмывали  со Смоляровым выход моего  рассказа.
Мыслей  было  много, навалом.  Сейчас все  куда-то  подевались. Выхаживаюсь.
Сломал стенку  запломбированного  зуба, и об него оцарапал свой  беспокойный
язык. Ем с  трудом, язык покрыт белым  налетом. Но сегодня ночью проснулся с
удивительно приятным ощущением в груди.  Умиление чем-то необъяснимым. Может
быть, от того, что вчера вечером был телевизионный сеанс экстрасенса Чумака?
     А сейчас -  противно во рту,  противно в душе, и  Ольга спит  на другом
диване. Сижу в кабинете, слушаю "Радио "Свобода"- говорят про нашего бывшего
тяжелоатлета, чемпиона мира Юрия Власова. Сейчас он политик и писатель.

     22 октября 1989 г.
     На выходные ездили в Зеленогорск. Посадили две яблоньки и малину. Копал
грядки - до пота.
     Запомнилось. Я сидел на  корточках  в огороде, поднял  голову и увидел:
наш  зеленый домик, голое рябиновое дерево с гроздьями  ягод и синие тучи на
севере.
     Вечером,  прихватив  Максимкиного приятеля  Тарасика, ходили  в  сауну.
Изумительно сходили:  вода  в  бассейне прохладная, чуть обжигающая;  пепси,
которое сразу  не проглотить;  хрустящие румяные  яблоки. Покой. И  кожа еще
долго  оставалась  теплой, пока мы добирались до  дома через железнодорожные
платформы и  пили чай на веранде. И мелькнула мысль: запомнят ли пацаны этот
поход в баню? И если запомнят, то как? Будут  ли  помнить меня,  или  только
свистящую  воду  из шланга,  которой  они  брызгались,  и ледяные брызги  из
бассейна?

     23 октября 1989 г. Ночь.
     Не могу спать в кабинете - одолевают мелкие городские комары. В прежней
квартире их почему-то не было, хотя мы жили  напротив Смоленского кладбища -
камнем добросишь  до  оград. Сейчас у меня  под  окнами  клены и серебристый
тополь, садик. Оттуда, поди, и летят.
     Странное дело: обставил кабинет, развесил картины и картинки, за спиной
- книжные стеллажи, рядом  - шаляпинское кресло Ольгиной бабушки, на круглом
столике телефон - а не пишется ни черта!
     А сегодня подумал, что столик на кухне, за которым я привык работать на
прежней  квартире, так  и  подманивает  меня.  И  кухня кажется  симпатичней
буржуазного кабинета. Почему?
     Завтра идти  в  банк  и милицию по  делам регистрации представительства
кооператива "Текст".

     24 октября 1989г.
     Сходил в банк  и  милицию.  Банкирша  сквозь зубы  объяснила  мне,  как
заполнить  банковскую карточку.  Выяснилось,  что  без печати не обойтись. В
милиции отказали в разрешении на изготовление печати и штампа. Вы,  дескать,
не  юридическое лицо. Листали закон о кооперации. Там  запрета нет. Но нет и
разрешения.  А что не запрещено, то разрешено. Но милиция считает иначе. Она
на страже закона.  Только какого?... От,  сволочи... Казалось бы  - если мне
для  работы  требуются печать  и  штамп, то  какое  ваше  дело?  Не  мешайте
кооперативу работать, не вмешивайтесь в его хозяйственную деятельность...
     Помыкаться, чувствую, еще придется.

     8 ноября 1988 г.
     Ноют зубы и  челюсть. Недавно удалили зуб  мудрости - думали, причина в
нем, но легче не стало.  Слабо-ноющая  боль  осталась.  Боюсь онкологических
причин - 9  ноября  пойду  на новый рентген. И вспоминаю Сашку  Померанцева,
беднягу, у  которого  тоже  начиналось безобидно, а сейчас  он  инвалид  1-й
группы, прикрепленный пожизненно к онкологическому диспансеру. Жуть.
     Никакой  бодрости.  Держится  небольшая температура.  Писать  не  могу:
боящийся несовершен в любви. А без любви ничего стоящего не напишешь.

     23 ноября 1989 г.
     Замечаю, что в современной прозе  слишком много материи. И мало духа. Я
бы сказал так: мало Духа.
     Временами болит  челюсть.  Отдает в ухо.  Неужели, рак?  Боюсь  идти  к
врачам.  Нашелся  знакомый  стоматолог,  посоветовал  по  телефону  какие-то
таблетки. Пью второй день - не помогает.
     Завтра  собираемся в  ресторан Дома  журналистов -  справлять  грядущее
сорокалетие. Читаю Петрарку -  "Автобиографическую  прозу",  для  укрепления
духа.
     Вчера получил  маленькую посылку  из Венгрии, от  Имре. Шла она  ко мне
через Москву с нарочным. Полагая, что в СССР все плохо, Имре прислал мне два
тюбика  зубной   пасты,   зубную   щетку,  мыло,   дезодорант,  сигареты   и
магнитофонную  кассету  с венгерскими  песнями.  Еще  книгу  Эрве  Базена на
русском языке - "И огонь пожирает огонь", изданную в СССР. Вот так.

     8 декабря 1989 г.
     Образ жизни - как  у последнего идиота; сам себе противен. Нет  тонуса.
Болят зубы, и врачи не могут найти причины. Два зуба уже удалили.
     Мое сорокалетие затянулось - гости плановые и неплановые... Жуть!
     Писать не могу (или не хочу?). Замечаю, что смотреть телевизор и читать
газеты интереснее, чем писать.
     Ольга с Максимом  постоянно  дома,  и  уединенность  моего  кабинета, в
котором   все  слышно,  даже  как  жарится   на  кухне  картошка,  -  весьма
относительна. И еще эти ноющие зубы. Просто срам,  а не образ жизни. Если бы
писалось запоем, все  ушло на второй план. Но все кажется мелким в сравнении
с тем, что происходит в Европе и у нас.
     Не бегаю и не закаляюсь  давно. Стоит побыть на  улице, а потом зайти в
тепло, как зубы начинают ныть и ноют весь день.
     Прочитал "Братьев Карамазовых", "Белую гвардию", "Мастера и Маргариту",
В. Брюсова (прозу), Ф. Петрарку, К. Воннегута и еще много всего.
     Я писатель или читатель?..

     Разговор в Союзе писателей:
     - Ты записался в "Содружество"?
     - Мне писать надо, а не записываться.










     1990 год


     Блокнотик  с рисунком  Клодтовского  коня  на  Аничковом мосту. Надпись
"Ленинград" в виньетках.

     1 января 1990 года.
     Первый день Нового года. Максим с Маришкой завтракают и смотрят детский
фильм по телевизору. Снегу мало. Бесцветная речь Горбачева вчера по ТВ.
     Стол: колбаса твердого копчения, салат  оливье (Ольга так называет, для
меня  -  просто мясной), рыба под майонезом (Маришка  привезла из  Мурманска
треску), жареные в духовке  курицы, свекла тертая с чесноком, грибы соленые,
пироги  двух  видов,  красная икра(!), конфеты,  сухое  вино, полюстрово  (с
сиропом) и  бутылочный  квас,  который  я открыл, залив  полскатерти. Есть и
водка, которую мы не пили.
     Шампанского  нет.  Магазины пустые. Продукты  к столу  запасали долго и
запасли  по  счастливому  совпадению.Звонили:  Спичка,  Андреев  Саша,  Митя
Кузнецов, Смоляров  (дважды, последний раз  в  7  утра, когда мы уже спали -
вторично поздравлял с Новым годом). И я позвонил некоторым людям.
     Унылые праздники, это признают все. Даже Ольга волнуется: что ждет нашу
страну дальше?  Вчера с детьми нашли на окне в парадной записку: "Лопушок, я
побежала за сосисками. Скоро не жди. Груша". И весь вечер на разные лады  со
смехом вспоминали эту страшную, в общем-то, записку.

     1 января, вечер.
     Пару  часов  назад  обнаружил на  правой  нижней челюсти,  там где  был
удаленный  зуб, безболезненное вздутие.  И сразу испортилось  настроение  до
тоски. И не болит при нажатии - вот, что плохо.
     Сегодня  гулял  с   детьми.   Ходили  в  часовню  Ксении  Блаженной  на
Смоленском, ставили свечи.
     Десять лет назад, когда я только ухаживал за Ольгой, мы ходили вечерами
гулять на Смоленское и целовались у тогдашних развалин  этой часовни  -  я и
понятия не имел,  что там погребена  Ксения Блаженная  Петербургская. Помню,
что  стояли  стены  с  провалившейся крышей,  искореженная  ограда,  обломки
кирпичей под ногами... Теперь часовня восстановлена - стены бледно-салатного
цвета,  и  она  видна издалека.  В  те годы на Смоленском  только  два места
содержались в исправности:  церковь и  могила родителей  Косыгина.  Напротив
последней  стоял вагончик  с милицейским постом,  откуда  слышалась музыка и
вываливались пьяные милиционеры  и девки. Мы  с Ольгой бродили по кладбищу и
разглядывали старинные склепы и надгробия.
     Потом я  свел детей  в кино - на американский фильм "Полет навигатора",
про летающую  тарелку.  Прекрасные  съемки. Гуляли по берегу Финского залива
около Морского  вокзала и  даже  по  самому  заливу -  прошлись  по льду  до
рыбаков.
     Тоска. Надо опять идти к врачу.

     4 января 1990 г., вечер.
     Врачи ничего толком не говорят. Направили на консультацию в поликлинику
от 1-го  Медицинского института, там, где раньше был Дом искусств или Дворец
Литераторов  - черт его знает, забыл. Там, где нынче кинотеатр  "Баррикада".
Когда-то, в 20-х годах, там жили в  общаге наши будущие знаменитые писатели,
а еще раньше стоял один из первых царских дворцов в Петербурге - деревянный,
построенный Елизаветой. Вот в этом бывшем  дворце  и  бывшей  литобщаге  я и
просидел  на  деревянном  коробе, что  закрывает  отопительные  трубы, около
сорока минут.  Потом пришла  нянечка  и  сказала,  что врача  не будет - она
повредила ногу по дороге на работу.
     "У  каждого  врача свое  кладбище",  - сказала медсестра.  Веселенькие,
бодрящие разговоры.
     Теперь - вторник. Ждать еще четыре дня.
     Ходили  в  Александро-Невскую  лавру.  Черные  тени  снежинок  в  свете
фонарей. Тень появляется при подлете снежинки к белой дорожке.

     Дела   моего   представительства  налаживаются.  Печать  мне   все-таки
разрешили  иметь  - это стоит  портфель  книг.  Открыл расчетный  счет. Взял
бухгалтера. Взял зама и помощника -  Сашу Андреева. Буду издавать Житинского
- короткие рассказы  и миниатюры, не вошедшие в прежние книги. Их не пустили
- слишком абсурдны и замысловаты показались.
     Семинар  Стругацкого  воспринял  мой выбор  автора  болезненно.  Почему
Житинский, а  не  молодые семинаристы? Смоляров,  похоже, обиделся  всерьез.
Стругацкий без претензий - даже разговора на эту тему не было.

     8 января, утро.
     Сегодня  еду на встречу  со  снабженцем. Должны привезти  из Лесогорска
образец  бумаги.  Встреча  -  в  моей бывшей школе на углу  6-й  Советской и
Дегтярной.
     В  субботу  ездил   в  стол  заказов  на  Литейный  за  дефицитом   для
поставщиков. Как  я вышел на  стол заказов  - отдельная  история.  Перебирал
потом на кухне реликтовые продукты и пускал  слюнки: икра, крабы,  сервелат,
столичная водка на винте...  Потом  договорился с мясником  и  купил  17  кг
отборного мяса.  Часть  заберет  с  собою в  Мурманск Маришка.  Она пришла с
гулянья и первым делом спросила: "А мясо купил? Где оно?"

     12 января 1990 г. Вечер.
     Был в 1-ом Медицинском  институте на кафедре челюстно-лицевой хирургии.
Консилиум  переговаривался  за дверью, а я пытался подслушивать. Диагноз мне
поставили под вопросом: воспаление тройничного нерва. Зубы,  оказывается, не
при  чем.  Застудился, очевидно,  бегая.  Слов  нет печатных! Удалили четыре
здоровых зуба - и спросить не с кого!
     Назначили процедуры  - там же, на кафедре. Ходить каждый  день. Сегодня
уже сидел,  опутанный  проводами в  присутствие хорошенькой лаборантки. Даже
пытался шутить с ней. После процедуры она спросила: "Стало легче? Не так уже
болит?" Мне показалось, что  и впрямь легче, я  кивнул. А вышел на мороз,  и
снова заныла челюсть.

     "Давай,  татарин,  вези! - понукал свой "Камаз" водитель  на  подъеме в
гору. - Вези, татарское отродье!"  Мы везли  с ним 7  тонн бумаги в ролях из
Лесогорска.
     Я  надеялся,  что за две  сумки деликатесов  мне  отдадут хотя бы часть
денег. Хрен в нос! Сказали спасибо. Но зато бумага есть.

     17 января 1990г.
     Ехал сегодня в автобусе, сзади внучка разговаривала с бабушкой. Голосок
- ангельский. Лет пяти. Едем мимо Балтийского завода.
     Бабушка:
     - Вот здесь я проработала тридцать девять лет.
     Внучка, помолчав:
     - Тебе трудно было?
     Бабушка, подумав, отвечает сдавленным голосом:
     - По разному бывало.
     Внучка, после паузы, задумчиво:
     - Тридцать девять лет - это много...
     Я  читал. Обернуться хотелось, но не  решился.  Оставил  это на потом -
беглый взгляд при выходе. Но не получилось -заторопился к дверям и  забыл. И
вспоминал  несколько  раз  за день  этот  ангельский  голосок с  раздумчивой
интонацией, даже сочувствующей: "Тебе трудно было?.."

     Сегодня  сдал  в  типографию  оригинал-макет книги Житинского  "Седьмое
измерение".  И его  приняли.  А месяц  назад не  принимали,  и я  натерпелся
позора. Но сегодня взял реванш.
     Дело  было так. Прихожу месяц  назад  в производственный  отдел.  Сидит
могучая тетя с прорабским голосом по фамилии Миловидова.
     - Здрасьте, мы хотим у вас книгу заказать.
     - Какую?
     - Сборник прозы Александра Житинского.  Короткие новеллы,  миниатюры...
Семь авторских листов.
     Она смотрит на меня с легкой досадой.
     - Какого формата?
     - Такая, - говорю, - небольшая. Вот, типа этой... - Взял у нее со стола
книжку, показываю.
     - Вы кто?
     - В каком смысле?
     - Вы редактор, издатель? Или кто?..
     - Издатель... Кооператив "Текст", ленинградское представительство...
     -  А у  вас есть кто-нибудь, кто  в полиграфии  понимает? - Не  скрывая
раздражения, потрясает книжкой,  которую  я показал  в  качестве образца.  -
"Типа  этой"!  Вы  должны  мне  хотя  бы  все  выпускные данные  назвать!  И
спецификацию составить!  Развелось кооперативщиков... Присылайте специалиста
- поговорим.
     Ушел с позором. Она мне даже до свидания не сказала.
     Где я специалиста  найду? Если и найду, ему платить  надо. А на счете -
копейки, остатки того, что Москва прислала. Зарплата моя на деликатесы ушла.
Наискосок  от  типографии  -  магазин  "Старая   книга".  Купил  "Справочник
технического и художественного редактора"  Гиленсона и  стал изучать, как  к
экзамену.  Некоторые определения и  таблицы выписал и дома  развесил.  Зубрю
каждый  день:   полиграфический   формат,  кегль,  полосы,  спуски,   титул,
шмуц-титул,  формат   полосы  набора,  виды  переплетов,   отстав,  лидерин,
каптал...
     И   вот   сегодня  взял  реванш.  Написал  заявку,  спецификацию,  взял
оригинал-макет, который Жора Светозаров с техредом подготовили. Надел очки с
дымкой, костюм с галстуком - пошел.
     Сидит та же Миловидова.
     -  Хотим  у вас книгу  заказать. Брошюру  подъемкой, формат восемьдесят
четыре на сто восемь в тридцать вторую  долю, объем сто сорок полос  десятым
кеглем, бумага на  блок - семьдесят  граммов  плотностью, на  обложку  - сто
сорок. Обложка в четыре цвета... Два шмуц-титула...
     Она рукой махнула.
     - Спецификация есть? Давайте.
     Полистала, похмыкала.
     - "Текст"... От вас уже приходил  какой-то чудак...  - Смотрит  на меня
задумчиво. - Блеял тут что-то...
     - Да, - говорю, - случайный был человек. Мы его уволили...
     - Идите к экономистам  в  соседнюю комнату,  вам  там все обсчитают. Но
быстро не сделаем - месяца через два, не раньше...

     Позвонил сегодня Житинскому - обрадовал. Он сказал, что боится верить в
такие сроки - 2 месяца! Я и сам боюсь.

     Вышла рецензия на "Точку опоры"  в "Ленинградском рабочем".  И обо  мне
похвально говорится там. Рецензия  называется "Задержавшиеся и задержанные".
Это, стало быть, про наше поколение.

     15 февраля 1990 г.
     М.   Горбачев   хочет  стать  президентом.  На  Пленуме   ЦК   признана
(теоретически) многопартийность и ошибочность 6-й статьи Конституции.
     В Душанбе беспорядки: убитые, раненые.
     Трясет страну, лихорадит. И меня лихорадит вместе со всеми.

     28 февраля уехал в  Москву. Уехал прямо со 2-й  Советской, где отмечали
день памяти Феликса.
     Молодцов весь вечер ругал  интеллигенцию и  заступался за аппарат.  "Да
это же труженики!  - рычал  он.  -  У  них  ничего, кроме госдачи,  нету. Вы
думаете зачем эти лаборанты и  мэнээсы во власть лезут? О народе они думают?
Они о себе думают!  А что  они  могут? "А потом подарил Максиму паркеровскую
ручку, которой я сейчас  пишу.  Я  выменял  ее на  нашу ручку и  две  жвачки
"дональдс". Он доволен, и я доволен.
     Я понимаю Молодцова  -  он порядочный человек,  трудяга;  спина  у него
прямая.  Его  в партию  всем  трестом  загоняли -  он  отбрыкивался;  и даже
отмахивался стульями (было и такое на одном банкете, замахнулся на секретаря
парткома стулом, а  потом  швырнул в угол и ушел). И  ему обидно видеть, как
молодые  политики  обходят  хозяйственников.  Хозяйственник,  если  обещает,
должен сделать; задача политика - как можно больше обещать.
     Заходил  к  Александрову  Коле  в  "Известия".  На  Пушкинской  площади
развешены листовки  и самодельные газеты. Дацзыбао  советского производства.
Народ толпится. Читают, обсуждают.
     "Текст" процветает: выпустили 13  книг. Хорошие книги. И всего  за год.
Кое-что и я там купил.
     Ехал  обратно  на  хельсинском поезде,  заплатив за билет 20  руб.  при
стоимости  12;  брал у проводника. Ужинал в ресторане. Армянин с  развязными
манерами, которого я  принял  за  фарцовщика, оказался подданным  Финляндии.
Женат на финке. Коммерсант.

     4 марта 1990г.
     День  рождения  матери.  Ездил в Зеленогорск.  До кладбища  шел пешком.
Солнце. Дорожка прижалась к ручью, и я услышал  слабое позвякиванье от воды.
Остановился, прислушался.  Опять  звякает.  Спустился  крепким  еще откосом.
Согнутые ветви кустов оказались увешаны прозрачными ледяными кругляшками - в
том месте,  где они окунались  в  бегущую воду.  И вздрагивают от течения  и
ветра, и позвякивают, как стеклянные колокольчики. Стоял слушал.


     18 апреля 1990 г. Мои в Зеленогорске. Я в  Ленинграде - остался писать.
Сделал одну страничку рассказа.  Рабочее название -  "Четвертый переход". Но
только рабочее, для печати не годится.
     3 часа утра.  Смотрю Сессию  Верховного Совета.  Комиссия по  Гдляну  и
Иванову.
     "Тэ Эх Гдлян", - прочитал по бумажке бывший главный редактор "Известий"
Лаптев, ныне - председатель Совета Союза. Интересно, какое у  него прозвище?
Лапоть?

     19 апреля 1990 г.
     Сегодня было жарко: +18, и мы  с Колей М. шли по Литейному проспекту, и
он рассказывал мне, как постился, как ходил в церковь, и как будет выглядеть
конец света. Говорил, что евреи и  масоны захватили власть. "В их руках  80%
капитала.  Они сейчас уезжают,  живут  там  в коттеджах,  а  потом вернутся,
откроют  свои универсамы  и  будут  продавать  только своим  людям - лазером
сделают наколку на  руке,  такую печать  дьявола, и как бы по карточкам  все
давать  будут.  Будут соблазнять вкусной едой, чтобы  мы  приняли  их  веру.
Нельзя терять бдительности..."
     Упоминал протоколы сионских мудрецов.  "Ты не читал? Я тебе обязательно
дам".
     Говорил, что  нам, христианам,  нужно  идти в подполье  и  готовиться к
битве  за Русь.  Говорил,  что  на плащанице  Христа евреи сделали  какой-то
поддельный знак в конце 19 века,  и знак  тот - лик дьявола. "Ты только будь
серьезен. Настройся, это очень важно! А еще они хотят всех развратить. Через
телевизор. Скоро  молодежь будет  только порнографию и рок уважать. А  своих
они будут учить на пианино и скрипках".
     Когда   я  приветствовал  его,  обнимая  в  Доме   писателя:   "Христос
воскресе!", он  тоже радостно обнял меня, поцеловал, но начал вдруг шептать,
что здесь, где кругом  уши масонов, надо изъясняться тайком, нельзя шуметь о
нашем христианстве и т. п.
     "Да  брось ты! -  сказал я и крикнул: - Христос воскресе!". А  когда мы
вышли на  теплую  улицу и пошли по  Литейному, Коля и  начал  свою концепцию
излагать. "Я вот все думаю: зачем мы здесь в этом грязном городе живем". - И
поехал... Главная задача мирового  зла  - не  дать возродиться  Православию,
унизить Россию.  "Они будут соблазнять  нас жирным пирогом, но  мы не должны
поддаваться. Не бери