е  договаривать до
конца.
     Положительно-реальный образ не должен быть положительно-идеальным.

     25.04.84. Дежурю в ОТХ.
     Вчера  был в Доме писателя, в Клубе молодых литераторов. После собрания
зашли с компанией в тамошний ресторанчик - выпить кофе и поболтать.
     Неожиданно из табачного  тумана  возник А. Ж.  и хлопнул меня по плечу:
"Дмитрий! Здравствуй!"
     Я расцвел душой.  Пригласили его за наш  столик. Он  был навеселе. Стал
жаловаться и  корить себя: "Какой я пьяный!  Как  скотина  пьяный!" и  между
делом говорить  о  литературе. Называл  меня  своим последователем  - к моей
радости  и  гордости.  Мы  заказали  бутылку  сухого и  распили ее.  Я  лишь
пригубил.
     А.Ж. сказал,  что не  пил полтора  месяца и вот сорвался. И пьет уже по
инерции.
     - Но! -  поднял  палец. -  Всего второй  день! Да.  Только второй день.
Второй день только, скотина, и пью.
     Хлопнул фужер вина и купеческим жестом швырнул свой галстук  в зал. Тот
упал на стул к соседям, где сидел какой-то литератор, убранный под маститого
-  седые волосы, кожаный пиджак,  джинсы - с молоденькой девушкой. Литератор
покосился на галстук, на наш столик  - и ничего не сказал. Возмутиться он не
решился  - так  бодро поводил плечами бывший  спортсмен  А.Ж. В молодости он
бегал стометровку за 11 секунд и прыгал в высоту.
     Внезапно он  загрустил и стал  говорить, что  ему надо вызвать  такси и
ехать сдаваться теще.
     Мы вызвали,  такси  приехало,  но А.Ж. дал  таксисту рубль и вернулся с
песнями.
     Стал  уговаривать какую-то поэтессу ехать с ним сейчас же в Усть-Нарву,
на такси. Та напомнила, что у него жена. Напомнила  в надежде услышать нечто
вроде - а, ерунда! я ее не люблю! Но А.Ж. мудро парировал:
     - Но у тебя тоже есть муж. Почему тебя смущает не это, а моя жена?
     Поэтесса  осеклась.  Официантка  принесла А.Ж.  галстук. Он сунул его в
карман и больше не швырял. Поэтесса ушла к другому столику.
     Про литературу А.Ж сказал примерно следующее.
     Во-первых,  почему   я  не   несу  ему   вторую  повесть?  Ведь  мы  же
договаривались?.. Я ее написал?
     Я сказал, что после второй перепечатки принесу.
     Далее. В литературе могут  быть кумиры, но на определенном этапе своего
творчества на них надо  плевать. Посылать их подальше и писать без  оглядки.
Он надеется, что я - "его последователь" - со временем пошлю и его, А.Ж.
     Я сказал, что пока не могу ни плюнуть на него,  ни послать подальше. Но
коль он советует, со временем так, наверное, и поступлю.
     Хороший текст, сказал А.Ж. И  продолжил: иными словами,  нечего стоять,
задрав голову у пьедестала,  надо забираться на него и сталкивать  памятник,
вставать самому. В литературе - только так.
     С  обидой  сказал, что его  не печатали  восемь  лет. Я думаю, по  этой
причине он не ответил  на приветствие В. С-ва,  который проходил мимо нашего
столика. Тот давно заведует секцией молодых литераторов в Союзе писателей.
     Сказал,  что продолжение его романа "Потерянный  дом"  идет со скрипом.
Вряд ли  напечатают. По крайней мере, сейчас. Но он пишет. Недоволен фильмом
по своей повести "Снюсь".
     С В. Конецким он общается мало, эпизодически. Это потому, что он достиг
уровня В.В., и ему уже не так интересно. Раньше он заглядывал  ему в рот. Но
все равно его любит.
     Конецкий  когда-то  учил  А.Ж.,   что  писатель  должен   пить,  но  по
определенному режиму. Например: 3-2-3-2. То есть:  три месяца  работа  - два
месяца выпивка - три месяца работа - два месяца выпивка... А.Ж так не может.
Пьет значительно реже и менее продолжительно.
     Вот и все, что осталось формального в моей памяти от этой встречи.

     29апреля 1984. Дежурю в ОТХ.
     В "Смене" вышла моя миниатюра "Конкурс".
     "Порядки  небывалые"  -   Тургенев,  "Дворянское   гнездо".  Прекрасное
словосочетание. Читал,  как  детектив.  А сначала  не понравилось. Гений!  В
школе я от него скучнел.
     Читаю "Социальную психологию личности". Ищу в ней мысли и фрагменты для
"Шута".
     В  нескольких  метрах  от  моего вагончика,  среди  кустарника,  растут
подснежники: голубые,  белые,  фиолетовые.  Я побродил  там, обходя кротовьи
норы,  и  набрал  букетик. Потом  нашел  баночку  из-под хрена, вымыл  ее  и
поставил туда цветы. Получилось симпатично.
     Не забыть бы утром нарвать цветов для Ольги!
     Солнце, на солнце жарко. В гараже усердно пьют по поводу последнего дня
работы перед майскими праздниками. Весьма усердно. Пару раз пытались выехать
за добавкой - на "Камазе"-панелевозе и бортовом "Зилке". Не пустил. Выслушал
упреки  ходоков  в  непонимании шоферской души. Они,  дескать,  не пьяные, а
слегка поддатые. И  едут не в  Гатчину, а  в деревенский сельмаг.  А это две
большие разницы. Я  сказал,  что для  меня разницы нет,  куда едут  - я несу
ответственность за любую выпущенную из гаража  телегу и  ее водителя.  Пусть
ловят  машину, которая  еще  не  заехала  в  парк  и  не  отметила  путевку.
Поматерились для порядка и пошли к дороге.
     Написал рассказик для конкурса в "Смене". Точнее  - на память переделал
старый,  не публиковавшийся.  Еще не  придумал название.  К  вечеру  надеюсь
разойтись и сесть писать про бензин из-под земли для "Невы".

     3.05.84. Дежурю в ОТХ.
     1-го мая ездили с Ольгой в Зеленогорск.
     Посадили укроп, щавель, морковку, салат, редиску.
     Ходили на  залив. Остатки  рыхлого льда у берегов - ослепительно белого
на  солнце.   Шуршит  под   ногами   и  позвякивает,  если   остановиться  и
прислушаться. Истонченные солнцем  льдинки-хрусталики проседают, устраиваясь
поудобнее. Слегка пахнет  тиной, на которой  лежит выдавленный на берег лед.
Она  чуть  парит  и  начинает  пахнуть.  Мальчишки,  собаки.  Максим  был  в
Ленинграде, у деда с бабкой.

     Сегодня на свалке Домостроительного комбината наискал арматурные прутья
для парника -  буду гнуть из них дуги. Хочу  сделать три грядки под пленкой.
Огурцы, редиска и т.д. В  первую очередь - огурцы. В прошлом  году уродились
отменные.
     Шофер просит меня:
     -  Если  позвонит  жена,   скажи  ей,  что  у  меня  бегунок  храповика
разрелаксировался.
     - Может, просто сказать, что машина сломалась?
     -  Нет,  она   может  не  поверить.   Скажи,   что  бегунок   храповика
разрелаксировался. Так убедительнее.

     Собираюсь начать  третью  повесть, но не знаю, за какой сюжет  взяться.
Есть пяток на выбор,  но не  созрел,  не  проникся материалом. Коплю силы  и
нагнетаю вдохновение.
     Чувствую, что немного  успокоился, задремал. Это, очевидно, от  похвал.
Плохо. Результатов особенных нет, а я уже  вытянул ноги и уютно расположился
в кресле у камина. Надо заставлять себя работать - иначе крах! Скоро 35 лет,
самый  возраст для  прозаика, как уверил Яков  Липкович. Хороший писатель! Я
читаю  его повести  и  вижу все происходящее.  Он сказал,  что  пишет только
тогда, когда сам видит описываемое.
     От  ученичества - к  профессионализму!  "Вперед, в  классики!",  -  как
говорят у нас в КМЛ.
     21-00. Сажусь творить.

     Не дали поработать, черти!
     "Иста-иста-иста-та!"  -  орал  припевом  ко всем  песням  пьяный  шофер
Володька Фридрих,  внук чеха.  Причем орал  и  выплясывал под  окнами нашего
вагончика. Что  такое "истата", я  не  смог  от  него добиться.  Он  прыгал,
потрясал руками,  орал, как  защемленный, свой припев,  а тихий татарин Коля
Рахимов  сидел  на ступеньках  вагончика и пел под гитару песню про коварные
зеленые глаза. Душевные слова песни и двухчасовая выпивка в  кустах  рядом с
гаражом и привела спокойного семейного Фридриха в восторженное состояние.
     Они ввалились  в  вагончик  пьянющие в хлам, мыча  и икая, с  былинками
сухой травы в волосах - спали  после восьми бутылок водки. Совсем недавно их
бодрые голоса слышались далеко окрест - они обмывали рождение сына одного из
молодых водителей.
     После  ухода  компании я нашел  под  окнами вагончика банку  ставриды в
масле. Целую. Я поддал ее ногой, полагая,  что  это пустая жестянка, которую
притащили  собаки,  и  она,  тяжело  переворачиваясь,  отлетела  в  сторону.
Ставриду я съел на ужин.
     Работа - псу под хвост.
     Не мудрено, что после вчерашних заморочек снились пьяные оргии.
     Утром  Фридрих  провел  по  гаражу  еще  пьяного  виновника  вчерашнего
торжества - молодого папашу. Тот еле переставлял ноги, и Фридрих затащил его
в кабину своего "камаза", спать. Где он его откопал - не знаю. Мне казалось,
что  все разошлись. Потом Фридрих  сидел в  вагончике  и тяжело дышал: "Все,
бросаю курить, Димка. На пятый этаж поднимусь и задыхаюсь".
     Обязательно найти и перечитать "Декамерон", Боккаччо!

     Что-то инвалидов войны поубавилось на наших улицах и в наших дворах.
     Сколько раньше  было безногих, безруких,  в колясках  и  на тележках  с
колесами из подшипников. Уходят победители-старики...

     У  служебного входа  в  Пушкинский театр стоят  три женщины-артистки  в
нарядах прошлого  века.  Юбки  колоколами,  валанчики, рюшечки,  манжетики и
прочие красивости. Женщины курят и переругиваюся.

     18 мая 1984г.
     В  мое дежурство 8-го мая в гараже  случилась драка  - на меня полез по
наущению одного обиженного водителя его  дружок -  новый начальник колонны с
другой площадки. Здоровый, черт. Сначала он без предупреждения двинул мне по
физиономии и сбил с ног. Я крикнул шоферам, чтобы не  вмешивались.  Потом мы
дрались с ним еще  минут десять. Мне удалось бросить эту тушу через себя - с
моим  опрокидыванием  на спину. Водители  радостно  взвыли. Синяк  у меня не
проходил неделю. Разбил колено.
     В следующее дежурство он пришел извиняться. Принес литр водки.  Сказал,
что ничего толком не помнит: кто-то попросил дать  мне в ухо.  Он и дал. Я с
удовлетворением оглядел его переливчатую физиономию, заплывший глаз, ссадины
на лбу - и простил. Сказал, что рапорт не писал. От водки отказался.
     Ольга сказала, что простил зря. "Он полез на тебя  при исполнении тобой
должностных обязанностей!" Много женщины понимают...
     Вчера состоялся рекорд жары в  Ленинграде:  +30,4 градуса  по  Цельсию.
Сегодня +25.
     Печатаю рассказ  про Белова. Идет медленно -слабость  накатилась  после
ангины. Сегодня полдня спал. Мокрый, вялый.
     Аркаша Спичка дал мне "Театральный  роман"  Булгакова,  сборник молодой
эстонской прозы и  три книги Виктора Шкловского  (повесть о прозе и "Энергия
заблуждения",  повесть  о  сюжете). Все весьма  интересно.  Шкловского читаю
почти  по  слогам.  Пишет  привлекательно,  но  часто повторяется - полагаю,
сознательно.  И есть малопонятные места. Старик  отвлекается. Ему сейчас  90
лет. Знал Толстого, Чехова, Горького, Шаляпина и др.

     20 мая 1984. Зеленогорск.
     Ольга,  Максимка  и  я.  Работали  в  огороде.  Максим  разговаривал  с
червяком:
     - Здравствуй, червячок!
     Мы с Ольгой отвечали кукольными задавленными голосами:
     - Здравствуй, Максимка. Я - червячок... - И т.д.
     Максим говорил  нам восторженно: "Слышали?  Он мне ответил!"  И  неясно
было - верит ли он в ответ червяка или поддерживает игру. Как пишут ученые в
своих  трактатах, есть  неосознанная детская ложь. Самая безобидная  из всех
сортов лжи.  Это я в Публичной  библиотеке вычитал,  когда материал к "Шуту"
искал.
     Потом Ольга предложила Максиму покатать червяка на качелях.
     - Нет, -  сказал Максим. - У  него голова  закружится.  Лучше я его  на
дощечке поношу, пусть погуляет.
     Эпизод: На подоконнике лежала открытая коробка  спичек. Злоумышленник с
помощью лупы поджег ее с улицы. Загорелись шторы, случился пожар.

     23 мая 1984. Деж. в ОТХ.
     По  Шкловскому, Лев  Толстой  был  тщеславен,  обидчив,  раздражителен,
мелочен, завистлив и т.п. (Почти как я иногда.)
     На Кавказ  он  поехал, не  зная, что  ему  дальше  в  жизни делать.  Он
промотал все деньги, влез  в долги и по настоянию старшего брата, служившего
там, отправился, чтобы привести в порядок мысли и гардероб.
     У  него не было с собой документов, подтверждающих графский титул, и он
страдал  из-за  этого. Начал  службу чуть ли не  солдатом,  в одном  полку с
братом. Мучался, что тамошняя знать не признает его.
     А что?  Сильный толчок к писательству! Где-то Толстой писал:  все,  что
люди ни делают,  они делают из тщеславия. Если мне в  себе покопаться,  то и
тщеславие  обнаружится,  как  побудительный   мотив.   Хотя  бы  в   желании
самоутвердиться.  Хочется   быть   одним   на  десять  тысяч  ленинградского
населения.

     К  рассказу  "Этажи".  "Но странными  оказались те  этажи.  Каждый этаж
пахнул своим временем.  Детство, юность, женитьба,  рождение  дочки,  первая
большая звездочка  на погонах. Эвакуация за Урал вспомнилась, измена жене на
юге,  мордобой  в  Прибалтике  на  семинаре  по  обмену  опытом,  в  котором
(мордобое) он принимал участие". Такие временные срезы!
     Ч.  Диккенс и  Л.Н.  Толстой по разному  описали Севастопольскую войну.
Диккенс был в то время журналистом. Толстой находился в действующей армии.
     Диккенс писал с  уважением к медведю, так он называл Россию. Англию  он
называл быком.
     Медведь не пустил быка дальше побережья.

     29 мая 1984г. Зеленогорск.
     Несколько  дней назад,  когда я в Зеленогорске  поздно  вечером печатал
рассказ про Белова и Людочку, в дом позвонили. Залаял Степка.
     Зажег  свет.  На крыльце стоял озябший  мальчик лет десяти в  джинсах и
футболке.  Он  попросил  дать  ему свитер для  рыбалки,  а взамен  предложил
оставить  свой  ключ. Он  показал  его на ладони. Они  с  отцом приехали  на
рыбалку в Молодежное, а мать забыла  положить в рюкзак свитер. Через  десять
минут - автобус.
     Я  дал  ему  свою   теплую   байковую  рубаху  и  нашел  старую  куртку
племянников, как раз на него. Ключ не взял.
     -  Я вам завтра на крючок повешу, на крыльце, - обещал пацан. - И рыбки
принесу.
     - Иди, иди, рыбак, - поторопил я. - На автобус опоздаешь.
     Он побежал к остановке. Довольно словоохотливый паренек.
     Я представил Максимку на его месте. Они и внешне немного схожи.
     А когда он ушел, стал  думать дурное:  не сбежал  ли он из дома или еще
чего-нибудь...
     Пока я искал одежду, он спрашивал, как меня зовут, с кем я здесь живу и
где остальные.
     Куртку  и рубаху  пацан не вернул. Рыбки  не принес. Может, обманывал с
самого  начала.  А может, что-то помешало, что-то случилось. В любом случае,
мне его жалко.

     30 мая 1984г. Зеленогорск.
     Что за жизнь! Некогда сходить в лес и понюхать ландыши. Я уже не говорю
про  Эрмитаж  и  Музей Суворова. Для  туземцев  Новой  Каледонии и любителей
домино из нашего двора напомню, что Эрмитаж - это такой музей в Ленинграде.
     Сегодня был в Доме писателя, в мастерской молодой прозы. Попасть в этот
коллектив,  как  говорил мне Н. Коняев  - непросто.  Я отдал  Валерию Сурову
(члену СП)  свою повесть  "Феномен  Крикушина" на  прочтение. Если  она  ему
понравится,  меня  примут.  Обещал позвонить через  2  недели. В  мастерской
читают  рукописи,  живая  творческая  обстановка, отличная от  КМЛ,  где,  в
основном, поддают.
     Житинский еще не звонил.
     С тоски читаю Бунина. И тоска становится иной, светлой.

     По  коридору  Дома  писателя  гурьбой  шли литстарушки. Они улыбались и
подслеповато щурились  на проходящих,  очевидно,  ожидая  увидеть  знакомых.
Намечался какой-то юбилей.

     Когда отец в 1946 году получил в Териоках (Зеленогорске) участок, семья
первое время жила в старом финском погребе.  Около него стояла  мачта, и мои
будущие  братья  и  сестры поутру  выстраивались  на  подъем флага.  Отец  с
матерью,  уезжая  на работу, оставляли  им  наряды -  кому  что  сделать.  В
основном, по огороду,  который кормил  семью.  В  лесу  были мины,  оружие и
покореженная  военная  техника. Последнее я  застал - танк без  башни  возле
озера  Красавица  был  излазан мною  до последнего  закуточка.  Мы  получили
участок  на  месте  сгоревшей финской усадьбы.  Там, где  был скотный двор и
помойка, у  меня сейчас парник с огурцами. Докопавшись до финской помойки, я
обнаружил  кучу  автоматных гильз  и гильзу от ракетницы. И  прочие черепки,
хозяйственные железки  и  красивые  баночки-бутылочки. Еще с  отцом (который
чуть ли не до  самой  смерти в 1972 году искал винтовочным шомполом клад  на
участке) мы находили массу обгорелой хозяйственной утвари,  а  несколько лет
назад я нашел в  земле фарфоровую чашечку с черной розой на  боку. Остальные
краски высосала влажная земля.  Я люблю пить из этой чашечки кофе и думать о
тех людях, кто жил здесь прежде...
     После войны в нашей округе жило всего несколько семей. Мы - старожилы.
     Брат Феликс заправлял всеми пацанами и назывался бригадиром. Его до сих
пор помнят. Когда позднее в Зеленогорске появились дачники, ребята лазали по
колодцам  и   чистили  сметану,  масло  и   молоко,   которое  за  неимением
холодильников опускалось  на  веревке в прохладу колодца. Собака Орла-первая
утащила по команде "аппорт!"  настоящий футбольный мяч у пионеров и принесла
в  назначенное место, где ее  ждала вся шайка местных сорви-голов во главе с
братом. Пионеры во главе с физруком долго гнались за собакой, но та уверенно
ушла  от погони и вышла на тонкий  посвист брата. Орлу-первую я  не помню, а
Орлу-вторую помню хорошо,  у  меня  хранится  ее  фотография.  Гончая  лайка
бело-пепельного окраса. Потом были Альма-первая, Альма-вторая, Канис... А во
время войны  и до  войны - Джульбарс, который охранял какие-то объекты  и на
него давали паек. Паек спас мать и Надежду в блокаду. И еще спасла маленькая
бочка с квашеной капустой, которую  отец  сделал осенью сорок  первого года.
Отец работал на паровозе  на Дороге жизни и однажды привез конскую мосталыгу
от убитой лошади. Мать сдавала в блокаду кровь и получала донорский паек.
     Альма-первая провожала меня в школу на 6-й Советской улице и к  зависти
одноклассников несла в зубах мой  портфель. Потом  возвращалась домой на 2-ю
Советскую улицу и скреблась в дверь квартиры.
     Сестра Надежда  родилась 8 августа  1941  года, и мать провела с нею  в
Ленинграде  всю  блокаду.  Броня,  Феликс, Юрка и  Вера  были  отправлены  в
эвакуацию. Лева - сын матери от первого мужа (Шкадрецова; он был замминистра
какой-то промышленности, мы  однажды останавливались у них  в Москве) - ушел
на фронт и погиб в 1943 году при форсировании  Днепра. Мать говорила, что он
похоронен  у  села  Ромашки.  В  последние  годы  жизни  мать несколько  раз
собиралась съездить  к  нему на могилу (обещала взять и  меня), но так  и не
собралась. Я  думаю, по  слабости здоровья  и из-за  отсутствия денег.  Жили
небогато, очень небогато. Лучше стало,  когда старшие пошли работать, году в
60-м.
     Вот  такие  воспоминания   нахлынули.   Надеюсь,   продолжу  эту  тему.
Стесняться нечего  - что  было,  то  было. Не для литературы, так  хоть  для
детей. Пусть знают.  "Мы все в  какой-то мере  - вернувшиеся с той войны". 4
июня 1984 г., 23-55.
     Днем ходил хмурый, а к ночи разошелся.

     К "Шуту":
     Ваше прошлое - лучшая рекомендация.
     Дар недоверия. Трезвая честность. Пьяная честность.
     Если  искусство -  зеркало жизни,  то оно должно  быть  ни  кривым,  ни
выпуклым, ни  вогнутым, а  ровным и чистым. Без всяких  лозунгов, призывов и
деклараций. Достаточно субъективизма автора.
     Кронштадтские пупки! В  морском госпитале их  завязывали  особым узлом.
Может быть, морским. Их обладатели при встрече заголяли животы и  улыбались:
"Мы  из  Кронштадта!"  У шефа был  такой. Однажды он приехал  в министерство
выбивать  смету  для   учебной  лаборатории,  и   что-то  брякнул  про  свое
кронштадтское упрямство. "Какого года  рождения?" - тихо спросил замминистра
и запер дверь. - "Сорок первого!" - "Покажи живот!" Шеф показал. Замминистра
с улыбкой задрал свою рубаху. И подписал смету. Подружились.

     У