Он только  вставал на ноги как писатель.  Я затащил его в
семинар  Б.  Стругацкого - он написал фантасмагорический  рассказ о женщине,
которая умерла и  сама организовывала свои похороны,  мы вели часовые беседы
по телефону, читали друг другу рукописи...
     Перед  тем, как узнал о  его смерти, я испытывал острую тревогу: что-то
было не так, грустно как-то, тоскливо, печально... Я  вскапывал грядки после
картошки и  вдруг стал мысленно разговаривать с Колей - так, словно он стоял
рядом:  корил  за  пьянку  и  разболтанность, ругал по-дружески и  советовал
быстрее взять ситуацию под контроль.  И вот к  сумеркам появилось назойливое
желание пополам с тревогой: надо сходить позвонить в Ленинград Ольге. От нее
и узнал.
     И вспомнилось, как  Коля восторженно рассказывал мне о дочке-двухлетке:
"Димка, ты представляешь, у нее точно такая же голубенькая жилка около носа,
как у меня! В том же самом месте!"
     И не позвонит уже Коля: "Димка! Как дела! Ну, что нового? Пишешь, гад?"
     Сильнейший ветер. Ночую в Зеленогорске.
     В сегодняшних сутках 25 часов. И долго тянется вечер.

     2 октября 1986г. Зеленогорск.
     Дочитал  "Накануне"  Тургенева.  Слабая  вещь  при богатой  стилистике.
Ерунда. Зачем она сейчас нужна? И раньше, зачем? Ради последних фраз: "Будут
ли у нас люди?" Современная критика раздолбала бы такой роман в  пух и прах,
случись он в наши дни.

     5 октября 1986г. Зеленогорск.
     Конец "золотой осени", которая в  этом году не заладилась. Сегодня весь
день солнце. Клены, просвеченные золотыми лучами, небо  голубое.  От тепла в
доме появились  мухи  - большие  и жужжащие. Они бьются о стекло  и  сердито
жужжат.
     Везу домой арбуз.
     Прочитал  повесть  М. Дудина "Где  наша  не  пропадала"  -  об  обороне
полуострова  Ханко  и  блокаде.  Бесчувственная  вещь. Много  трагических  и
интересных фактов, но написано без чувств.

     5 ноября 1986г. Гараж.
     Сегодня  нас  на дежурстве трое:  я,  новый  сторож Иван Ермилов  и его
собачонка  Чернышка  -  помесь  лайки  и фокстерьера.  Карты выпали так, что
теперь мне дежурить с Иваном.
     Ваня  пытается  читать  журнал  "Неву" с  повестью  братьев  Стругацких
"Хромая судьба", клюет носом, просыпается, пялит глаза, но страницы так и не
переворачивает. Чернышка - худая, развеселая собаченция,  лежит на стуле  и,
высунув язык, дышит так, словно пробежала сто километров.
     Время - 23-15. Ворота закрыты, но спать  рано. Точнее - жалко  ложиться
спать. Что во сне делать? Только сны смотреть, если приснятся.
     Я - в очередном творческом кризисе, не  знаю, за что взяться: "Шута" ли
переделывать (или писать заново?), писать ли рассказ о Юрике,  или  "Рассказ
человека, которого  не было",  начатый недавно; или подождать вдохновения  и
взяться за что-то совершенно новое?
     Ждать  не  хочется,  выбрать  из  имеющегося  -  трудно. И  я занимаюсь
пустяками:  подправил  и сократил рассказ  "Этажи", назвав  его - "Случай  с
Евсюковым";  просмотрел записные книжки к "Шуту"... Вот такие  дела. Кризис.
Халтурить не хочется, а тему, которая легла бы прочно на сердце, не выбрать.
     Оброс незаконченными рукописями,  а  товарной  продукции нет.  И трудно
стало с формой, с языком. Я заметил: пока  не  найду интонацию - нет текста,
нет  слов,  нет движения  сюжета, ничего нет.  Могу  целый день  бродить как
неприкаянный  и  искать  интонацию.  Нашлась,  зазвучала  внутри -  и  слова
полетели сами. Откуда берется интонация? Наверное,  она  рождается на уровне
подсознания,  когда срослось вместе понимание материала и любовь к нему. Это
как песня или мотив, которые приходят неожиданно, но далеко не случайно.
     Вчера  мне  сообщили,  что повесть  "Мы  строим  дом"  прошла  какую-то
комиссию  при   СП,  и  я  -  участник   8-го  семинара   молодых  писателей
Северо-Запада.  Молодой писатель в 37  лет!  Смех...  Долго я раскачивался в
своей  бурной  жизни  к  писательскому ремеслу.  Долго.  Хотя  печататься  в
журналах и газетах начал в 23 года. Это, наверное, и помешало. Я увидел, что
могу, и расслабился. А сейчас приходится догонять.
     В феврале 1987 года  будет пять лет, как я работаю механиком в гараже -
сутки  через  трое.  А  что  сделано?  Три  повести, несколько  рассказов  и
десяток-другой газетных миниатюр. Срам!..

     Новый сторож Иван сдвигает стулья и готовится  прилечь. Свернул  ватник
под голову, расстегнул пиджак, сейчас стянет сапоги и наденет тапочки.
     -  Подремлю,  пожалуй,  немного.  И  Чернышка  пусть  поспит,  устала с
непривычки...
     - Та-ак... - Я решаю  проявить твердость.  - Сторож подремлет, Чернышка
поспит... А кто будет охранять гараж? Механик?
     - Ты думаешь,  кто-нибудь залезет? - Иван неуверенно  улыбается. - Чего
тут брать-то? Ворота мы заперли. Правда, Чернышка?
     Если сейчас  не поставить нового сторожа на место, то он сядет на шею и
будет храпеть в нашей будке сутки напролет. Это мы проходили.
     Я  коротко напоминаю Ивану Ивановичу порядок несения  караульной службы
подразделениями вневедомственной охраны на территории гаража в ночное время.
Обход территории! Проверка наличия замков и пломб  на запираемых помещениях!
Проверка освещенности! Проверка целостности  оконных застеклений! Визуальный
контроль на предмет наличия посторонних лиц на охраняемой территории!
     - Я ничего не забыл, Иван Иванович?
     Ваня хлопает глазами. Так душевно говорили за  жизнь, и вдруг  -  такой
официоз!
     -  Кх-м... К-хе...  Так  я  тогда  пойду?  - Он  растерянно застегивает
пиджак. - Пройдусь, да?
     - Пройдитесь. Это будет нелишним...
     - Пошли, Чернышка, пройдемся...

     6 ноября 1986 г. Дома.
     Были на дне рождения у тещи. Ирине Александровне  - 60 лет. Я никогда и
не знал, сколько ей. Не задумывался.
     Орест  Скарлато  -  директор  Института  Зоологии  АН  СССР  за  столом
рассказал, как к нему в кабинет явился псих.
     - Дайте мне двадцать академиков, и я организую институт долголетия.
     Скарлато еще не знал, что это псих.
     - Где же взять академиков?
     - Это ваше дело. Мое дело предложить. Я сделаю так, что люди будут жить
по двести-триста лет.
     - Э-э... А-аа, - растерялся Скарлато.
     На стенах кабинета висели портреты известных ученых прошлого.
     -  Я бы вот  с ним  хотел  поговорить!  - псих ткнул пальцем  в один из
портретов.
     - Так вы посмотрите даты... Он же умер!
     - Это ничего. Сейчас наука многое может. Баллоны с газом подсоединить -
заговорит!
     - Может,  вы желаете осмотреть  наш зоологический музей? Это рядом, вас
проводят. Хотя нет, сегодня понедельник - выходной.
     - Ну и что? Экспонаты-то на месте! Я бы посмотрел.
     - Нет, знаете, по понедельникам их кормят. Лучше не мешать.
     - А, ну это другое дело.  Кормежка - святое. Значит, не дадите двадцать
академиков?
     - Вряд ли...
     Другой гость, сотрудник Военно-морского музея Игорь Павлович, рассказал
следующее.  В Сингапуре  адмиралу  флота Горшкову подарили  огромное  чучело
тигра. Он сдал его в  Военно-морской  музей. Чучело  и  по сей день там  - в
запасниках. Работники музея плетут небылицы новым сотрудникам и  гостям, что
это не  тигр, а  образец секретного  боевого  оружия ударно-психологического
свойства. Стоит, дескать, как декорация, но  по условной фразе включается на
определенную  волну,  излучает глазами биополе  и  - глубокий  летаргический
обморок.  Человека можно  допрашивать в этом обмороке, и он все расскажет, а
потом забудет.
     Отдать чучело куда-нибудь боязно:  вдруг адмирал  вспомнит про подарок?
Например, захочет поставить у себя на даче? Чучело пылится.
     Скарлато,  услышав  эту  историю,  пообещал приложить все  усилия, даже
написать адмиралу, чтобы забрать тигра в свой музей. Благо, рядом, за углом.

     14 ноября 1986г.
     Ездил  в Репино,  в  Дом  творчества  кинематографистов  -  на  семинар
кинофантастов.
     На семинар я ездил как корреспондент "Авроры". Виделся с Вит. Бабенко и
Эдиком  Геворкяном. Геворкян или  дурак,  или меня считает дураком:  полчаса
рассказывал мне про цветное мороженое.
     Смотрели с  Ольгой  два  фильма:  "Голод" (США) и про  Джеймса  Бонда -
"Шпион, которого я полюбила".
     Первый - о вампире, с кровью и  жутью. Но о  чем по большому счету - не
понял.
     Второй - легкомысленный и дурковатый.
     Когда  мы  растеряно  выходили  из кинозала после  просмотра  "Голода",
мужчина артистической наружности  с шейным платком  и седыми волосами сказал
глубокомысленно, обращаясь  к своей  молодой спутнице: "Это фильм о  мужском
одиночестве". Я мысленно крякнул. Силен мужик на домысливания.
     Сегодня  смотрел  в  Репино  фильм  "Письма мертвого человека".  Авторы
сценария  - Б. Стругацкий и  Слава Рыбаков, наш семинарист. Фильм сложный по
форме и простой  по содержанию. Режиссер - К.Лопушанский,  из молодых. Много
символики, требующей определенных знаний.  Не могу сказать, что понравилось;
скорее - необычно.
     Геворкян, а  затем и Ольга Ларионова сказали, что у меня бледно-зеленая
аура,  слабая  и  маленькая. Я,  понятия  не  имея,  что  за штука  -  аура,
перепугался и стал  расспрашивать,  не  связано ли это  с продолжительностью
жизни и т.п.  Они сказали, что прямой связи нет, аура - это энергия; я им не
поверил, думал - успокаивают.
     Откуда взяться  сильной  ауре  у  меня? С каких харчей  и образа жизни?
Логинов-Витман  сказал, что у А. Смолярова аура черная, и он - вампир. Такие
дела.

     30 ноября 1986г.
     Два  дня провел на  8-й Конференции молодых писателей  Северо-Запада, в
семинаре В. Мусаханова и С. Лурье. Тот самый вальяжный Мусаханов, которого я
встретил однажды поутру у Конецкого и принял за директора магазина. Оказался
хорошим дядечкой.  Обсуждали рукописи,  говорили  о  литературе. Мою повесть
хвалили, но советовали, "чтобы она стала настоящим шедевром", добавить то-то
и то-то. Каждому хотелось что-нибудь  добавить. Никто не предлагал сократить
или выбросить что-нибудь. Это уже хорошо.
     Девочка с филфака, автор нескольких одностраничных экзерсисов, выслушав
фрагменты, которые я зачитывал, пожала плечами:
     - А  кому  это может  быть интересно? Никто из моих друзей с филфака, я
думаю, читать бы не стали...
     Девочка та интересная, характерная. В  ее  рассказиках: такси,  любовь,
цветы,  пуссера  (джемпер такой),  танкеры  (куртка такая),  дискотеки, усы,
длинные вьющиеся волосы (у мужчин).  Рассказывая о себе, не  забыла сказать,
что ее бабушка - художница, а писать она начала по совету бабушкиной подруги
- писательницы (она назвала незнакомую мне фамилию).
     Мусаханов спросил ее: "А  могли бы  вы не писать? Ну  вот, если  бы вам
запретили писать, чтобы вы сделали: утопились, занялись бы чем-нибудь другим
или вышли замуж?"
     - Замуж я  вообще не собираюсь выходить, -  обиделась девочка; ее зовут
Наташа К. - А вообще, я пишу для себя.
     -  А зачем вы пришли  на Конференцию? - спросил  Лурье. Ее  явно кто-то
втолкнул в списки участников.
     - Ну, мне посоветовали, - пожала плечами  красотка с пухлыми губами.  -
Сказали, что надо сходить, интересно...
     Когда ее стали слегка поругивать, она оправдалась тем, что ее друзьям с
филфака нравится.
     - Бросьте вы эти критерии: друзья с филфака! Там заучившиеся всезнайки,
что они понимают в литературе! Я сам учился на филфаке, знаю.
     - Да нет,  вообще,  у  меня  настоящих друзей  на  филфаке  нету... Так
просто, даю некоторым ребятам почитать...
     Когда Лурье  обмолвился о  Вит. Кришталовиче, который  на нервной почве
попал с  гастритом  в больницу  (вот, дескать, как  человек переживает из-за
своей повести!), эта девочка обиженно и гордо сказала:
     - У меня тоже язва была. А сейчас опухоль!..
     ...Потом,  за  кофе,  мы  говорили  с Лурье и  Мусахановым  о разрыве в
поколениях, о том, что нынешних двадцатилетних напрочь не волнуют темы войны
и прошлого,  они  даже  не хотят  знать,  что  была блокада,  голод, война и
послевоенная  голодуха. И  встал вопрос:  а зачем  им это? Каждое  поколение
живет заново. И многие думают,  что ими все  началось и ими кончится. И  еще
говорили о том, что самосознание народа - в литературе.
     Была встреча  с издателями. Характерно: издатели больше  не жалуются на
отсутствие бумаги, Теперь они жалуются на плохую  полиграфическую базу.  Нет
мощностей, оборудование устарело...

     После конференции  я  огорчился.  Мне тридцать  семь  лет,  книги  нет,
публикаций серьезных нет, и я все  еще "молодой литератор".  Тоскливо стало.
Очень  тоскливо. И  главное - перспективы весьма хилые: книгу "высиживают" в
издательстве года  три, а она у меня еще и не собрана. И литературный  каток
давит и мнет: я уже начинаю осторожничать, недавний запал, когда я не думал,
какое  впечатление  произвожу  на редакторов - главное  рукопись!  - куда-то
уходит, вдохновение  тает, здоровый  авантюризм уступает место  унынию.  Ну,
напишу  еще повесть, а  кто будет ее печатать?  В журналах  портфели  забиты
двухгодичным  запасом, брать ничего не хотят, шарахаются  от авторов,  разве
что не вывешивают табличек: "У нас все есть, и нам ничего не надо!" А читать
в журналах нечего, пишут плохо.
     И  кто виноват? Сам и виноват.  Но  три-четыре  года назад я был  полон
оптимизма:  пробьемся!  Желание  писать  было  огромное!  А  сейчас рядом  с
остатками оптимизма  поселяется  тоска.  Нет,  оптимизм еще  жив, но  больно
сволочная у него соседка: тянет душу, руки вдруг задрожали сегодня.
     Вчера говорил  со  Смоляровым по телефону, он подбодрил меня словами В.
Конецкого, которые услышал от меня же: "Надо вьяб... и въяб..!"
     Совет отличный! Надо выполнять.

     3 декабря 1986г. Гараж.
     Теперь мой постоянный  сторож  -  Ваня Ермилов; у него есть  помощник -
Чернышка. График  работы сторожей утрясли, и  их  смены совпадают со сменами
механиков. Иногда они могут меняться меж собой, но это их право.
     Вечерами мы варим картошку, которую Ваня подбирает  в овощных фургонах,
пьем чай, курим и калякаем часов  до двенадцати. После гимна я твердо сажусь
за  свои бумаги, и Ваня умолкает. Ему к пятидесяти, небольшого роста, худой,
жилистый, с чуть грустными запавшими  глазами. Плотник,  электрик,  кочегар.
Сейчас, в  основном - плотник.  Сторожем он работает  для штампа в  трудовой
книжке.
     Живет с Тамарой  - поварихой  из детского садика  в Молодежном. У  него
взрослый сын  в  Архангельской области, у нее детей нет.  Ее муж - в тюрьме,
развод  она не оформляла. Ваня халтурит по плотничьему делу - ездит по дачам
от Комарово до Белоострова, его  знают и зовут каждый год на мелкие работы -
скамейку поставить, забор перебрать,  столбы заменить, качели детям сделать,
крыльцо подправить...
     Иногда Ваня рассказывает о своей жизни.
     ...У  Вани был школьный друг - на два года старше. Из соседней деревни.
Он остался  ради  Вани  на  второй год,  чтобы  "подождать"  и  потом вместе
поступать в ФЗУ при Дулевском фарфоровом заводе. Ваню не приняли.
     Ему сказали:
     - Нарисуй что-нибудь.
     Ваня нарисовал самолет и танк.
     Ему говорят:
     - Нет, ты нарисуй цветочек или натюрморт.
     Ваня нарисовал страшную штуку, и ему вернули документы.
     Они  с другом  поехали по другим городам.  Там Ваню тоже  не брали - не
подходил возрастом. А друга брали - он по возрасту подходил. Друг говорит:
     - Ты иди учись еще годик, а я пока начну  работать. А на следующий  год
поступишь, и я буду тебе помогать.
     Так и сделали.
     На  следующий год  Ваня  поступил  в ФЗУ, и  друг ему помог:  купил  на
толкучке брюки за сто двадцать рублей, пиджак и ботинки.
     - Эти вещи как сейчас помню, - сказал Ваня.
     Он ничего не знает  о судьбе друга. Последний раз виделись после армии,
давно это было.

     До армии, одной шальной  зимней ночью Ваня обогатился - выиграл в карты
30 тысяч. Это было в 1958 году.  Утром он нанял  за тысячу двух охранников и
доехал с ними до районного центра, где и положил деньги на книжку.
     Во время  игры  фортуна  дважды  отворачивалась  от  него:  сначала  он
проиграл  всю зарплату -  1200 рублей, затем  пальто, заложенное в  соседней
комнате у  перекупщика за 400 рублей, и лишь с последних рублей пошла пруха.
Он складывал деньги за пазуху, и грудь у него была раздутая и шуршащая.
     Тысяч двадцать Ваня взял в армию, по сберкнижке, и там, в Архангельской
области, проел их.  Не пропил,  а  проел в  чайной при гарнизоне. Кормили  в
армии худо, без масла и булки. Утром - каша, хлеб, чай. В обед - суп, второе
с мясом и хлеб. Третьего не было.  На ужин - каша. Вот Ваня и проел двадцать
тысяч за три года. И купил некоторые носильные вещи к демобилизации.
     Во время войны Ваня голодал,  в 1946-1948 тоже голодал. Живот был,  как
при водянке, и в бане его отца спрашивали: а что с парнем-то? Это когда отец
только вернулся из  лагеря (с трудового  фронта) и  еще не  успел подкормить
сына как следует.  Отец привез  три мешка  сухарей и американские ботинки  с
подковами во весь каблук. Ботинки были взрослые, но Ваня надел их и пошел по
деревне. Да! Еще батя  привез шапку,  которая сползала на  глаза. В шапке  и
ботинках Ваня и прошелся по деревне.
     - Как  сейчас помню  -  шлеп!  шлеп!  по  лужам. Ничего, кроме  луж под
ногами, и  не вижу. Довольный -  страшное дело!  Батя вернулся! Сапоги есть!
Шапка! Что ты!..

     4 декабря, 6-30 утра. Гараж.
     Ночью  была  пурга,  снегу навалило  по  колено,  а к утру  температура
поднялась  до +5, и  все  потекло  - каша,  жижа.  "Вот она, наша  погода! -
ругается пожилой шофер Петренко. - Скоты несчастные..."
     Сейчас все кого-нибудь ругают. Такое ругательное время.

     7 декабря 1986 г. Дежурю в гараже. Воскресенье. Морозно: - 7.
     Читал Нину Катерли - "Цветные картинки", сборник. Женская проза.
     Писал "Шута".
     В пятницу получил 120 руб. за сценарии - остатки.
     Денег до весны не предвидится, будем жить на одну зарплату.
     Вчера заходил Б.
     Рассказывал про  мафию  Южного  кладбища. Один цыган  продал могильщику
фальшивые  драгоценности.  Могильщик с  приятелями  приехали  на  машинах  в
Горелово, вычислили  цыгана,  отслюнили  его от компании, сунули в машину  и
привезли  на  кладбище,  где  была  вырыта  могила  и  лежали  два   больших
пластиковых мешка. Цыгана с кляпом во рту привязали за ноги к дереву, а руки
привязали  к ковшу  трактора  "Беларусь" и  стали  проводить  воспитательную
работу: нельзя обманывать людей, это нехорошо.
     Дело было поздно вечером, в дальнем углу кладбища. Вот сейчас, дескать,
разорвем  тебя на два  куска,  сложим  в мешки и закопаем. Понимаешь, цыган?
Цыган  кивнул  - понимаю!  Его отпустили,  он  привез деньги за  камни  плюс
приличную сумму сверху. Вместе  с ним  приехал старейшина  цыганского клана,
который принес  глубочайшие извинения  честным могильщикам и  картинно ругал
своего непутевого цыгана.

     11декабря 1986 г. Гараж.
     Вчера зашел  в  "Неву". Суров сидел  в комнате  один  -  в  носках  и с
выражением глубокого страдания на лице. Он читал рукописи.
     Разговорились.  Валера  стал  жаловаться  на  бухгалтерию,  которая  не
доплатила  ему  двадцать рублей,  и он -  молодой  здоровый мужик получил  в
зарплату 26 руб. с копейками.
     - Они мне все  яйца  заморочили,  -  жаловался он. - Начислили  сначала
червонец, а удержали с  него дважды: в общей сумме и отдельно. Понимаешь?  А
потом... - И он стал рассказывать, какая неудача вышла с зарплатой.
     Я думал, он хочет занять у меня денег, но он не хотел.
     О литературе так и не поговорили. Я ушел.

























     1987 год


     4 января 1987г.
     Отпраздновали Новый год в Зеленогорске.
     Я дежурил в гараже и  бегал  весь день туда-сюда. Топил  печку, которая
долго не хотела растапливаться -  забило снегом  трубу,  и я лазил на  крышу
пробивать про