вигает, а оттуда уж к  свету тянется.  Училка - брык!  -  в
обморок. Нас с Еремой к директору.
     После этого я в школу и перестал ходить. Училка к нам в барак приходит,
заглядывает осторожненько: "Он в школу думает ходить?" Маманя говорит: "Вы у
него спросите". А я лежу на диване за перегородкой, покуриваю...

     19 июня 1985. Деж. в ОТХ.
     Вчера с Ольгой отметили, так  сказать,  Праздник  урожая. Выпили сухого
вина,  поужинали.  Все  это  время  - с мая по  вчерашнее число - занимались
рассадой. Посчитали  выручку: около 700 рублей. Пятьсот рублей  надо  отдать
долг - ее родителям.
     Читаю "Корнелий  Тацит",  Г.С. Кнабе,  изд. "Наука", 1982г.  Книгу  дал
Андрей Жуков,  зеленогорец, который учится  в Литературном институте,  пишет
неплохие  рассказы  и  работает  сторожем  в  пионерлагере. Ему 29  лет.  Мы
познакомились    на   семинаре   молодой   прозы.    Вот    и    еще    один
писатель-зеленогорец.  Теперь нас  трое: Толик Мотальский (старейшина), я  и
Андрей Жуков.
     Подпальный  сегодня  отличился.   Пришел  ко  мне  смотреть  футбол  по
телевизору, выпил  полбанки водки, начал поучать меня,  чтобы я  не  отдавал
деньги Ольгиным родителям, а пустил их  на расширение теплицы  и  хозяйства,
советовал  называть Ю.Э. отцом, а  тещу мамой - так, дескать, выгоднее мне и
приятней родителям.
     Я  сказал,  что о  деньгах не может быть  и речи - мы должны их отдать.
Подпальный  высокомерно заметил, что больше  мне  советов давать не будет  -
пусть  я сам барахтаюсь в воде. И стал хрустеть принесенной с собой курицей.
Потом  съел пару крутых  яиц,  холодец, селедку  под шубой,  банку сметаны с
накрошенным чесноком... Предлагал и мне, но я отказался - сидел на топчане и
потягивал чай с сигаретой.
     Трезвый - он нормальный мужик; выпьет - и несет ахинею, надувается, как
индюк.
     Он еще говорил много и противно, а потом заблевал мне угол в вагончике.
     Я дал ему тряпку и ведро с  водой и вышел, сдерживая  досаду, на улицу.
Когда я через  некоторое время  спросил  его, оклемался ли  он,  Подпальному
почудилось недружелюбие в моем вопросе, и он нагрубил мне, а затем ушел.
     Я протер  пол по  второму  разу,  нарвал  травы за забором и постелил -
неприятный  запах  исчез. Дамка,  фыркая  и  принюхиваясь, обошла  вагончик,
сунулась под  топчан  и враскачку  потрусила к  воротам,  словно  взяла след
Подпального.  А может, и правда - взяла. Но вскоре вернулась - неохота ей за
чужими пьяными дядьками ходить, у нас своих хватает.
     И  действительно: кривые  водители болтаются по гаражу. И я не  решаюсь
вызвать милицию или написать рапорт, как положено по новому Указу, с которым
нас ознакомили под расписку.  Но я  всех  предупредил. Они только  улыбались
расслабленно и раскидывали руки для объятий. Ну как таких подлецов сдавать в
милицию?.. Никак их не сдашь.
     Надо плотно браться за литературу. Завтра же!
     Сегодня настраиваюсь.

     23 июня 1985г. Деж. в ОТХ.
     Вчера купили мне джинсы в магазине за 100 рублей. Я был доволен - давно
хотел,  но не было ни  денег, ни  джинсов.  Производство - Западный  Берлин.
Сегодня обнаружил, что они линяют. Чего ждать от капиталистов!..
     Вчера Ольга поехала  к Максимке на 69-й км, а я начал печатать интервью
с фантастами для "Авроры". Надеюсь, огородные дела уйдут на второй план, и я
навалюсь на литературу.
     Курт Воннегут, "Завтрак для чемпионов":
     "...У него явно  не все  были дома. Чердак был не  в порядке. Свихнулся
он. Да, Двейн Гувер совсем спятил".
     Прелестный абзац!
     Или: "Старая его подруга Безвестность снова встала с ним рядом". (!)
     Тут  я  готов  поспорить  с переводчиком. Следовало, как  мне  кажется,
написать "вновь встала", убрав  тем самым  лишний свистящий звук "с" в слове
"снова".  Их  и  так  хватает в предложении.  Возможно,  переводчик забоялся
клинящего  сочетания звуков "вн" и  "вст",  но я бы написал "вновь  встала".
Хорошо сказано по смыслу, но фраза проседает на слове "снова", уходит вниз.

     26 июня 1985г. Зеленогорск.
     В  "Литературной  России"  вышла   моя   миниатюра  "Смерть   негодяя".
Публикации,  хоть  и  мелкие,  подбадривают  меня  причастностью  к  некоему
процессу. Да, пишу, печатаюсь. А с  чем печатаешься-то?  По-простому говоря,
не миниатюра, а юмореска! Терпеть не могу это румынское слово.
     Разговор  старух  на  рынке:  "Какой  же  это  Вася, когда  Вася  давно
умерши..."
     Вспоминается: "Некоторые коверкают  русский язык.  Говорят:  приехамши,
уехамши. Это плохо. Но что сделаешь, если они к этому привыкши".

     9 июля 1985. Гатчина.
     Погода хреновая. Прохладно, дожди.
     Перестроиться на литературу после сельхозкоммерции - сложно. В качестве
допинга применяю бег.
     Сделал, наконец-то, интервью со Стругацким и членами его семинара.
     Я  в  растерянности: писать  надо,  но  не  хочется.  Нет  подъема,  не
захлебываюсь эмоциями, мысленно  оглядывая  возможный сюжет.  Чувствую,  что
надо писать как-то не так.
     Хочется написать ясно,  коротко,  ярко, занимательно  и...  трагически.
Чтобы были мысли и чувства. Думаю, мучаюсь.
     Сосед - Володя Решкин утомляет и раздражает одними и теми  же советами:
руби ночью под корень клены - они затеняют грядки, утепляй дом и перебирайся
жить в Зеленогорск, если хочешь заниматься сельхозтрудом. Каждый день - одно
и  то же! Его общие советы достали меня.  Ходит злой, не пьет,  но  по всему
видно - скоро сорвется в штопор. "Расширяй теплицу. Пили клены! Елки подпили
- пусть засохнут, потом срубишь!"
     А,  хрен   с  ним!..  Надоело.  Мне   надо  пахать  на  другом  поле  -
литературном. Оно важнее. Если  бы не крайняя  нужда  в деньгах  - долг есть
долг, - я бы сажал только зелень к столу, цветы и картошку - чтобы не стоять
в очередях.

     13 июля 1985г. Деж. в ОТХ. Суббота.
     В  бане Максим  уже трет мне  спину. Смастерил ему качели из  каната  и
доски,  повесил на  ветке старого  дуба.  Старого финского дуба. Залезая  на
него, я обнаружил, что делаю это машинально: извивы ствола  и ветки остались
в моей  памяти с детских лет. Некоторые нижние ветки,  правда,  высохли,  их
отпилили, но  оставшиеся  корни,  как  гнилые  зубы,  торчали из  ствола.  И
памятливые руки тянулись к ним сами.
     В  детстве я ползал по нашему дубу  ежедневно, устраивал  в его тройной
развилке штаб, привязывал  к  ветвям  флажки и веревки, спускался по канату,
обжигая ладони и худые ляжки, прыгал в копны сена, накошенного отцом.
     Ездил  к Б.Стругацкому домой - возил интервью  для прочтения. У него на
столике  лежала Библия.  На столе стоял странный телевизор -  с неподвижными
формулами на  экране  и подведенной к  нему клавиатурой. Что это такое -  не
понял, но спросить постеснялся. У фантастов свои причуды. Текст интервью  он
завизировал.
     Был  в  "Авроре". Видел верстку  "Записок книгонелюба".  Жанр:  "вместо
фельетона". Сильно сократили, оставив 17 страниц.. Убрали в конце "теперь он
коллекционирует  ломы,  говорят  это  модно".  Как  мне  передали,  главному
редактору почудился  в этой  фразе  намек  на некие  готовящиеся  разрушения
устоев  общества.  "Почему  ломы?  Мы  что,  призываем  крушить  фундаменты?
Нехороший намек". Я тут же предложил заменить ломы примусами. Согласились. И
еще разные "мелочи" -  вроде вставки из нелепого по смыслу и безобразного по
стилистике предложения.

     За забором гаража  вымахали огромные ромашки. Они проросли сквозь куски
бетона, битое стекло, кучу консервных банок  и грязной слежавшейся бумаги. Я
от  скуки  залез  на  прожекторную  вышку и увидел  цветочный  ковер сверху.
Спустился,  нашел банку,  вымыл  ее и  поставил  туда букет. Наша  комнатка,
пропахшая мужским бытом и соляркой, мгновенно преобразилась.
     "Опыты" Монтеня и "Мысли" Паскаля - прочитать!

     20  августа.  Сегодня  я  выходной. Думал, будет время  пописать. Черта
лысого! Мелкие пустяковые дела отвлекали, и только в 20 часов освободился.
     Зато  сготовил суп!  Все  компоненты  -  со своего  огорода:  картошка,
капуста  ранняя  и цветная,  свекла,  горох,  бобы, петрушка, лук-порей, лук
репчатый, помидоры, чеснок, укроп. Суп получился что надо. Заправил сметаной
и съел полкастрюли.
     Купил  в  киоске  "Союзпечати"  8-й номер "Авроры"  с  моими "Записками
книгонелюба". Ольга  обрадовалась  больше моего. Для  нее  это прорыв, вещь,
которую можно предъявить и  показать - вот, мой муж  печатается в  журналах,
его признают. А я уже перегорел...

     27августа 1985.
     Вчера   уволился   из   гатчинского  гаража.   Сегодня  устраиваюсь   в
Авто-Транспортное  Предприятие  No120  в   Зеленогорске.  АТП-120.  База   в
Сестрорецке, в Зеленогорске филиал.
     Хотел  забрать  Дамку  с собой,  но  Ольга  отговорила.  Дамка,  словно
предчувствуя  расставание, не  отходила от меня ни  на шаг, клала  голову на
колену, смотрела тревожно.
     Я покормил ее напоследок, расчесал шерсть гребешком, выгулял по рощице,
обещал приезжать. И  имею тайную мысль, что может  быть Ольга еще разрешит -
она знает Дамку по фотографиям и лично - мы вместе справляли Новый 1985 год,
слышала мои рассказы о  ней. И я надеюсь,  что, когда поеду получать расчет,
Ольга дозреет. В принципе, она не против, но боится, что будет много хлопот:
кто будет гулять с нею, когда я на дежурстве? Ольге придется  отводить Макса
в садик, потом гулять с собакой. потом мчаться на работу...
     Эх,  Дамка,  Дамка, милая ты  моему  сердцу песка. Хорошо  мы  с  тобой
дежурили.

     30 августа 1985г. Ездил оформляться в Сестрорецк и заходил  на кладбище
к М.М.Зощенко. Его  могила у самой  ограды,  но далековато от входа.  Прошел
дождь, еще капало с сосен, и в воздухе стояла испарина. Небольшие коренастые
сосны,  холмы. Белого мрамора камень,  цветы. Я открыл  незапертую  калитку,
посидел на  мокрой лавочке, подстелив газету.  Закурил, но тут  же вспомнил,
что  на кладбище  нельзя,  и  загасил  сигарету. Рядом, в  низинке, блестели
рельсы железной дороги  и провисали  провода  над  ними.  На проводах сидели
вороны. Девять штук.
     На обратном пути я постоял у могилы Емельянова -  телохранителя Ленина,
сестрорецкого рабочего. Крупный выпуклый лоб, узкие губы; стариковское фото.
     Сегодня  приснился  Житинский.  Мы  с  ним  собирались  идти купаться и
выпить. Он был с похмелья. О литературе поговорить не успели - я проснулся.
     Конец августа - уборка  урожая. Собрал корзинку лука, кепку бобов - 0,5
кг (чистый вес зерен). Интересно.
     И подумал о том, что для меня сейчас это просто интересно, а для отца с
матерью это был огород, кормивший семью.  Отец рассказывал,  что  он в сорок
седьмом году даже овес сажал. И пытался поросенка держать. Потом, на пенсии,
когда  все выросли,  уже  арбузами и  патиссонами увлекался.  А после  войны
проблема была одна - прокормить детей...

     4 сентября 1985 года. Зеленогорск.
     Прощай, Гатчина. Вышел на первое дежурство в новый гараж.
     Работа  та  же,  но ближе ездить. А  летом - совсем хорошо:  пять минут
пешком. Ну, может быть, десять. На велосипеде точно пять. А велосипед у меня
пока есть.
     Сейчас сторож закрыл автоматические ворота и чистит картошку - угостили
водители, обслуживающие овощную базу.
     Встретил знакомых. С одним  в детстве играл в  футбол, с другим удил на
пирсе  рыбу, с братом  третьего дрался  в  парке на танцах. Некоторые мужики
признали  меня сами: "О, а где твой брат Юрка  сейчас? Мы с  ним за  сборную
Зеленогорска в футбол играли". Вспомнили и Феликса. Мне было приятно.

     Печатаю вторую  часть  "Записок шута".  Вспомнилось: "Человеку  следует
ясно  понимать, что он  должен в своей жизни делать. Но еще более  яснее  он
должен знать, что он не должен делать".
     Я  не  должен  отвлекаться  на  пустяки.  Это  точно. Писать и  писать.
Вкалывать  и  вкалывать, как  говорил Конецкий.  Он  говорил  другими, более
смачными словами, но суть та же.

     20  сентября  1985.  Зеленогорск.  Живем  здесь последние  денечки  - в
воскресенье уезжаем в Ленинград. Работаю.
     Заходил Коля Горев -  бывший наш сосед и персонаж моей будущей  повести
"Мы строим дом". Их картофельное поле было рядом с нашим забором. Теперь там
тонкие осины и кусты.
     Сторож  Герасим  Михайлович  давал  мне трогать  запястье  с  осколками
разрывной пули под кожей. Твердые перекатывающиеся бугорки. Вторая разрывная
пуля попала  ему  чуть  ниже горла  и осыпала  верхушки легких металлическим
дождем. Герасим Михайлович Власов освобождал венгерский город Печ, в котором
я был в 1973 году со стройотрядом и в котором живет мой друг Имре Шалаи.
     Из "Поучений Владимира  Мономаха", двенадцатый век: "Посмотри, брат, на
отцов  наших: что  они скопили и на что им одежды? Только и есть  у них, что
сделали душе своей". - Это я купил книгу "Древнерусская литература", пособие
для студентов филологических институтов.

     27 октября 1985г. Зеленогорск. Дежурю в гараже. Воскресенье.
     Жизнь проходит в мелких ерундовских  заботах  и хлопотах: осенняя копка
огорода,  незначительные  литературные поделки,  заявки  на  сценарии и т.п.
Оброс незаконченными  рукописями. Нет твердости, чтобы  отрешиться  от всего
постороннего,  засесть  за "Шута" и добить его,  закончить. Возможно, мешает
моя разносторонность житейского толка. Не умел бы ничего - и сидел только за
машинкой.
     Б.   Стругацкий   предложил   мне    поехать   на    семинар    молодых
писателей-фантастов   в  Дубулты,  под   Ригой  с  "Феноменом  Крикушина"  и
"Маленькой битвой в первом веке до нашей эры". Наверное, поеду.
     Зеленогорский   гараж  отличается  от  гатчинского,  как  Ленинград  от
Ленинградской области. Чище, культурнее, народ деликатнее.
     Общее для двух гаражей - это шоферские пьянки.
     Парк  -  около  ста  машин.  Продуктовые  фургоны, самосвалы,  бортовые
"зилки",  фургончики  "нысы"  и  "жуки".  Плюс  "Волга"  директора  и фургон
технички. И  за  скобками -  три  автомобиля спецназначения,  о  которых  не
принято расспрашивать. Будка при воротах, проходная с турникетом.
     В будке при воротах я и  сижу. Со мной находится сторож, а по вечерам -
сидит  водитель дежурной  технички,  ждет, пока все вернутся в парк. Часов в
десять ворота запираются;  отпираются  в  четыре -  выезжает хлебная машина.
Радио, городской телефон. Телевизора, к счастью, нет.
     Сторож поддал сегодня с утра и прилег  на диванчик. Сопит, похрапывает.
Массивное  красное  лицо. По мясистому  носу  бродит  муха.  Сторож даже  не
шелохнется. Я  представляю  ощущение,  которое испытываешь  от прикосновения
холодных, чуть влажных лапок мухи, и мне делается неприятно.
     Надо  искать новую  форму  для своих повестей и рассказов. Бойкий стиль
Житинского хорош, но мой внутренний компас указывает другое направление. Мой
герой-рассказчик иного склада. Нельзя на электрогитаре играть фуги Баха.
     Ясное небо, ветерок, солнце.
     Вчера в Ленинграде было наводнение: 215 см выше ординара. Дамба пока не
спасает. В Зеленогорске наломало ветром деревьев, посрывало хлипкие крыши. У
нас на участке повалило декоративный заборчик из реек - перед туалетом.

     31 октября 1985 г. Зеленогорск, гараж.
     Дома я пишу (пытаюсь писать) повести и рассказы. В гараже записываю то,
что видел или слышал. Вспоминаю, рассуждаю. Нечто среднее между  дневником и
записными книжками. Короче - творю в свободном полете.
     Пятидесятилетний экспедитор, зашедший к нам перекурить, рассказывал.
     С шести  до  девяти  лет он блокадничал  в  Ленинграде  в  коммунальной
квартире.
     У соседки-еврейки на  руках было две дочки  -  пяти  лет и трехмесячная
малютка.  В  первую  страшную зиму, когда кончилось грудное молоко,  соседка
положила меньшую между окон,  чтобы она замерзла и уснула  навеки. Утром она
подошла к дочке и увидела парок из изо рта. Мать заплакала, внесла сверток в
комнату и решила выхаживать.
     Выходила.
     Вся квартира знала об этой попытке матери.
     После  войны  сосед-пьяница много лет подряд тянул из матери  деньги на
выпивку, шантажировал,  обещая  рассказать дочери  о  блокадном случае.  Муж
погиб  на  фронте,  жили   бедно.   Соседи  молчали.   Однажды   дочка,  уже
заканчивающая школу,  вышла  на  кухню, где  пьяный  сосед  подступался к ее
матери с очередным шантажом, и решительно объявила:
     - Мама,  не смей  давать ему  деньги!  Я все знаю! Я  тебя  не осуждаю.
Наверное, ты была права.
     Мать с дочкой обнялись, разревелись.
     Несколько  секунд слышались  только  всхлипывания и  рыдания, шипела на
сковородке картошка, соседки заморгали глазами, потянулись за платочками...
     Пьяница бочком двинулся к выходу, но его схватили за рубаху соседки и с
проклятиями принялись лупить, чем попадя. Разбили об его голову даже бутылку
с постным маслом...

     В одном из рассказов Чехова женщина говорит мужу:
     "У  вас  честный образ мыслей,  и потому  вы  ненавидите весь  мир.  Вы
ненавидите верующих, так как вера есть  выражение неразвития и невежества, и
в то же время  ненавидите и неверующих  за то, что у них нет веры и идеалов;
вы  ненавидите  стариков  за  отсталость  и  консерватизм,  а  молодых -  за
вольнодумство. Вам  дороги интересы народа и России,  и потому вы ненавидите
народ, так как в каждом подозреваете вора и грабителя. Вы всех ненавидите."
     Бывает, что и я живу по этой схеме.

     Иногда  задаюсь  вопросом: зачем писать? В очередной  раз  изобличить и
наказать зло на бумаге? И  мир станет  чище и гуманнее? История человечества
не подтверждает впрямую результативность писательства. Прав, очевидно, Борис
Стругацкий: литературой мир не переделаешь.
     Вот  сидит  какой-нибудь  писатель: долбает  зло, высмеивает  глупость,
добро   в   его  книге   торжествует,   герои   благородны   и   решительны,
бескомпромиссны и т.п. А потом идет пристраивать свою книгу в издательство и
ведет себя как последнее  ничтожество -  прогибается  перед власть  имущими,
лебезит с редакторами журналов и  издательств, лжет, лицемерит... И вся  его
бумажная правда летит к черту.
     Такие вот дела...
     Собираюсь ехать  под Ригу,  в Дубулты, на семинар молодых фантастов. От
Ленинграда едут  трое: Андрей Смоляров, Коля Ютанов (будущий гений!) и  я  -
тот еще фантаст.
     Отдежурил сутки, сутки отдохнул, и теперь дежурю еще двое - зарабатываю
отгулы для поездки на семинар.
     Ольга кашляет - бронхит. И бронхит затяжной, хронический. Это повергает
меня в уныние: уезжать на две недели от хворающей жены - тоскливо.

     19 ноября 1985г. Зеленогорск, гараж.
     Сторож Володя Осипов, 1929 года рождения, блокадник:
     "Мать мне говорит: "Сходи, Володя, к соседке, что-то она третий день не
выходит". Я захожу к ней в комнату, та лежит под одеялом. Зима, холодно. Она
и говорит: "Если тебе не трудно, Володя, почеши мне ноги. Что-то чешутся".
     Я  одеяло поднимаю,  а там  крысы - ей пальцы  грызут. Костяшки торчат.
Крысы разбежались. Я одеяло опустил,  обжал со всех сторон  и  двумя утюгами
придавил.
     - Спите, - говорю, - больше чесаться не будет.
     А утром она умерла".
     Он жил на Васильевском острове, на 3-й линии.
     Сейчас ходит по лесам, собирает чагу, делает из нее чай и угощает всех,
уверяя, что она помогает от  рака и  других болезней. Три года назад лежал в
Песочном с опухолью желудка - оперировали.
     Маленький,   худой,  беззубый,   в  неизменном  беретике,   похожий  на
обезьянку, которая в моем детстве мелькала в телевизоре вместе с Телевичком.
Пару месяцев назад я выкинул его из будки, когда он  пришел затемно на смену
и  стал  светить  мне  в  лицо  фонариком,  разглядывая  нового  человека  и
интересуясь: "Что это за чмырь тут лежит?" Я спал. Мы не были еще знакомы. Я
выкинул его и запер дверь. Он бегал под окном и  обещал сходить за  топором,
чтобы зарубить меня.
     Потом мы подружились.

     14 декабря 1985г. Зеленогорск,