ам, дали ложечки. Что-то говорили
про эти ложечки...
     Каневский не приехал - он ругался с французским продюсером из-за денег.
     А бабушка Наварина все злорадствовала по поводу отсутствия  продуктов в
России.
     - Димитрий Николаевич, а сыр в России есть?
     - Нету сыру, - опережала меня ее дочь Елена.
     - Вот видите, сыру нету! А сколько его раньше было! Вкушайте,  Димитрий
Николаевич, сыр.
     Бутерброды  с  моей икрой  уже унесли.  Но рататуй  я  унести не  дал -
попросил добавки и доел его, гада.

     "Как  говорил  доктор  Пастер, - философствовала  графиня  Наварина,  -
микроб - это ничто. Среда - это все". Она рассуждала о коммунизме в России.
     "Как  говорил Александр  Федорович Керенский  - вы,  конечно, слышали о
нем?  - она долго  и  вопросительно смотрела на  меня. И, дождавшись  кивка,
победоносно вещала: -  Он говорил, что бороться  с коммунизмом бессмысленно.
Его победит сама жизнь."
     "О,  Ленин,  это  ужасное  имя. Как хорошо,  что снова будет Петербург.
Говорят,  его  скоро  вынесут  из  Мавзолея,  это  правда?  А что сделают  с
Мавзолеем?   Ведь  это  огромное   сооружение...  Может  быть,  там  устроят
общественную уборную?"
     Я не привез черного хлеба, т.к. перед  моим отъездом в Ленинграде  были
проблемы с хлебом. Это ее очень обрадовало. Она всем рассказывала.
     Имеет право...
     Потом стали есть ананас.
     - Наслаждайтесь, Димитрий Николаевич, ананасом. В России, наверное, нет
ананасов?
     Тут  я наплел  такого, что  они  примолкли.  Я  сказал,  что  бананами,
ананасами и  прочими тропическими  фруктами у  нас  торгуют на  каждом углу,
стоят они  копейки и стали нашим национальным бедствием. Все  улицы завалены
пустыми  коробками, пацаны  кидаются апельсинами, как  снежками, бьют  окна,
общественность ропщет...  Все  дело  в том, что Советский Союз по секретному
договору  стал  наконец-то  получать  долги  от  южных  стран   за  поставки
вооружения. Ленинградский  порт  забит судами-рефрижераторами, ананасы  - по
нашей бесхозяйственности -  разгружают в самосвалы и везут (не к столу будет
сказано)   прямо   на  свинофермы.  Русское  сало  стало  пахнуть  ананасом!
Представляете? Поэтому  мне непонятно,  почему  ананасы стоят во Франции так
дорого, и им придается столь возвышенное значение.
     - Когда  же такое стихийное бедствие возникло? Я в прошлом  году ничего
подобного не видела!
     - А вы, в каком месяце были?
     - Летом. В июне.
     - В июне еще жили спокойно, а с  сентября  все и началось. Срок  оплаты
подошел. Секретный  договор подписали...  - Я  отказался  от ломтя ананаса и
попросил про секретный договор особо  не распространяться - все между  нами,
говорю, должно остаться.
     Все согласно покивали, а Иван Свечин сказал, что  умом Россию не понять
и  аршином  общим  не  измерить...  Тут  же  выяснилось,  что  читать-писать
по-русски он почти не умеет.
     А я  вспомнил конец  шестидесятых - начало семидесятых, когда мы сильно
дружили  с  Африкой,   и  ананасы  действительно  продавались  в  Ленинграде
свободно, стоили два рубля за килограмм.
     Ночной Париж мы не поехали смотреть - я пожалел Елизавету Владимировну,
и отправился на метро в свой Шевреус.
     Шел  по  шоссе  два  километра,  мимо  кукурузных полей,  ферм,  крытых
теннисных   кортов,  где   при   желтоватом   свете  еще  стучали   мячиками
добропорядочные французы, мимо спящих за проволочной  изгородью  (под слабым
током) буренок, и щелкал в темноте синий огонек  - недосмотр электрика.  И я
держал наготове газовый баллончик. Но все обошлось.

     - Не люблю русских!  Они ленивы, глупы,  пьют много водки, не следят за
своими  жилищами, воруют...  Нет,  нет, я очень  рада, что мои  дети и внуки
стали  настоящими  французами.  Я  сознательно  воспитывала  их  французами.
Франция -  это великая  страна, да, да, просто великая страна.  Россия - моя
родина, но я не люблю русских.
     Раза три повторяла эту тираду в течение вечера.
     "Они не могут подсчитать, сколько стоит газ, и варят на нем свои кислые
щи! (У них, я заметил, умным считается тот, кто умеет зарабатывать и тратить
деньги). Весь  мир  давно  применяет  электрические плиты! Только  Россия  и
Африка пользуются открытым огнем! Дикари!"
     Я напомнил ей, откуда я родом.
     -  Я же не  против  вас!  - махнула рукой  графиня. - Это вас коммунизм
довел.
     В  своей книге,  кстати,  она весьма  умилительно вспоминала кислые щи,
украинские борщи и гречневую кашу с потрохами.
     А  почему убежала в 1919 году в Румынию, а потом пробралась во Францию?
В  своей книге она  восторгается,  какое  чудное  поместье  было у  них  под
Каменец-Подольском.  Как  славно  они  жили -  детей  приучали  работать  на
огороде, шить куклам платья, строгать, пилить, лепить из глины, рисовать...
     И  убежала, бросив больных  родителей... Сначала ее взяли  большевики в
свой  штаб машинисткой - она служила у них полгода, за ней ухаживал командир
полка, но она  не отвечала  взаимностью.  Он ей  слегка нравился,  не более,
пишет  она в  своей  книге. Она  сбежала из  красного штаба и  через  Днестр
перебралась в Бессарабию, где жила у тетки несколько месяцев, а потом дальше
- на Запад.  И было ей 17 лет.  Оставленные родители так  и умерли в России.
Она даже не знает, где они похоронены.
     И  эта тетя-мотя  голубых  кровей  будет  мне  трендеть, что  не  любит
русских.
     Графиня она по мужу - ее муж был графом.

     11 сентября 1991г.
     Еду в St-Remy-Les-Chevreus. 22 часа по местному времени, 24 по Москве.
     Сегодня был  в свободном полете  - сходил в Нотр-Дам,  Лувр и  залез на
Эйфелеву башню.
     Прошелся по набережным Сены. Сказать, что  полон впечатлений,  не могу.
Погода хороша -  это  да: воздух  сухой и  легко дышится. Высокие набережные
Сены напомнили мне Обводный  канал в районе Московского  проспекта,  рядом с
"Фрунзенским" универмагом. Только Сена шире  немного. Хороши окна  и двери -
все закрывается тютелька-в-тютельку. Мостовые хороши. Большой красивый город
в центре Европы,  удобный для жилья. Простора,  как у Стрелки  Васильевского
острова,  не  встретишь. Петр  возводил с размахом, французы  - строились  с
благоразумной экономией. Исключение - Елисейские поля.
     Выйдя из Лувра, посидел на  поребрике фонтана, помочил ноги в воде, там
все сидят - ножки в воду. Я - пересилил себя и сел - отметился.
     В  музей современного  искусства  Де  Орсе  не  успел -  встречались  с
Богдановым  и  ходили  с  ним  к  Норману  Спинраду.  Визит такой  минут  на
пятнадцать. Спинрад  дал статью для советских  газет.  Я оставил ему обложку
его   книги  "Русская  весна",   которую  выпускает  "Текст".  Обложка   ему
понравилось.   Спинрад,   как   уведомил   меня   Бабенко,  -   председатель
международной  ассоциации  фантастов.  По  типу  главного  фантаста планеты.
Только я  про него ни  шиша  не  слышал.  Вот братьев Стругацких  -  знаю. К
младшему из них даже в семинар лет шесть хожу.
     Норман живет  рядом  с  домом президента Миттерана.  Шли  мы мимо этого
дома. Так себе  домик, без забора. Полицейский во дворе. И все. Еще  плющ на
стене запомнился.
     Богданов   -  румяный   бородатый  парень,  московский  типаж.   Мелкое
диссидентство, женитьба на француженке,  законный  выезд. Переводчик  романа
Владимира  Волкова "Разработка". Романа я не читал и о  Волкове  не  слышал.
"Как тебе Париж?" - спрашивает Богданов. Я с улыбкой  пожал  плечами: "Глядя
на  все  это, хочется  покончить жизнь самоубийством.  В  знак протеста".  -
"Этого здесь никто и не заметит".
     Сидели с Богдановым в кафе на Мон-Мартре.
     - О чем разговаривают соседи?
     - О колготках. Один смеется над другим,  что тот купил своей  любовнице
колготки на целый франк дороже, чем он - своей.  Места, говорит, надо знать,
где покупать. И объясняет ему, где это место.
     -  А я думал,  какие-нибудь  художники о живописи рассуждают.  А за тем
столиком?
     Богданов откинулся к спинке кресла и чуть повернул голову.
     - Сыр какой-то новый обсуждают, которым их угощали на презентации.
     - А это точно Мон-Мартр?
     - Точно.
     - На хера мы сюда пришли?
     Богданов с улыбкой развел руками: "Это Франция, это Париж..."

     23-00 местного времени, час ночи по Москве.
     Приехал в свой Козлов  -  автобусы уже не ходят.  Пошел  пешком,  но по
дороге  тормознул попутную  машину, спросил рыжего паренька - не подвезет ли
до Лес-Шевриуса. Поехали. Болтали. Он сказал, что первый раз разговаривает с
русским человеком. Работает на мебельной фабрике, мастер-наладчик станков. Я
не знал, принято ли у них платить в таких случаях: два  километра по пути...
И если  платить, то сколько.  Рассудил в свою пользу,  что не принято. Решил
отдариться пачкой сигарет "Столичные", достал из мешка. Он взял, сказав, что
сам не курит, но курит жена. Ей будет интересно.
     Шел через темный парк на огоньки замка, чуть не свалился в воду речушки
-  там,  где  в  средние  века  француженки стирали  белье: покатые  берега,
выложенные известняком.
     Дома  выпил молока  с  хлебом,  похрустел  галетами с джемом.  Странное
молоко в пакетах  оставил мне Мишель - стоит четвертый  день  и не киснет. И
хлеб в пленке не черствеет.

     Перекусил. Продолжаю записки.
     ...Потом мы  с  Богдановым позвонили Виталию Каневскому и встретились с
ним около Нотр-Дама. Он пришел с  женой Варей и дочкой Катей. Приятные люди.
Посидели в кафе напротив собора. Первое впечатление от Каневского  - русский
мужик из лесу, дубина неотесанная. Но как приятно ошибиться! Мировой парень,
1935 года  рождения. Похож одновременно на Молодцова и  брата Феликса. Сидел
по  молодости  восемь  лет. Его фильм "Замри,  умри, воскресни"  имел шумный
успех  в  Каннах  и  в Париже. Сейчас снимает  фильм  по заказу  французской
академии кино.  Виталий передал  мне чек на зарплату для своих сослуживцев в
Питере - у них товарищество "Дар".
     Виталий: "Украсть, сторожить - это для меня не проблема. Без разницы".
     Богданов посидел с нами и пошел готовить передачу для радио. Еще раньше
он  сказал,  что  про  Каневского  в  Париже ходят легенды -  эдакий русский
медведь на Елисейских полях.
     Обедали  в ресторане  на бульваре Сент-Мишель.  Луковый суп  -  дерьмо.
Слабый бульон, в котором  плавает  кусок булки и водоросли сыра. Я  не доел.
Вино выбирали с пробой - и дали неплохое -  Бургундское. А может, и плохое -
я не пробовал, но Варе понравилось. Виталию, похоже, все равно, что пить.
     Виталий на  Канны приехал с  опозданием и не знал дороги. Плутал. Нашел
моряков с советского корабля - они помогли. Поселился в гостинице и загудел.
Его поили американские  миллионерши  -  он обещал провести  их  на  закрытие
фестиваля, когда будут вручать премии. Американским старухам  трепанул,  что
сидел  за  изнасилование,  и высказал опасение, что  боится  сесть еще раз -
очень   много  соблазнов  кругом,  а  он  после  третьего  стакана  себя  не
контролирует. Миллионерши ходили за  ним табуном и  усиленно  поили.  И сами
трескали. Может, они и не миллионерши, а просто пожилые туристки из Америки,
хрен их разберет.
     На закрытие  фестиваля  их не  хотели  пускать  -  русский кинорежиссер
привел целый табун старух-поклонниц. Каневский боднул  распорядителя головой
под ложечку, тот  упал, и табун прорвался в зал.  Каневского уже вызывали на
сцену за призом. "Смотри у меня, сука!" - пригрозил на выходе распорядителю.
Тот спрятался.
     В  Англии  купили  с  художником,  бывшим зеком,  дубленку  для  дочери
художника  - за бесценок. На толкучке.  И  таксисту  не заплатили.  Были они
слегка навеселе.
     Художник - тот  всегда под  газом.  Виталий сказал, что вообще-то он не
художник, а гвозди в его съемочной группе заколачивал, но он вставил бывшего
зека в титры, и тот стал лауреатом  среди художников.  Теперь -  пожизненный
лауреат какого-то международного  кинофестиваля.  Непростой  этот мир  кино,
оказывается.
     Рассказывая  все  это,  Каневский  вскакивал  из-за  стола  и  в  лицах
изображал,  как  они трясли  за  грудки британского таксиста, как  он  бодал
головой распорядителя кинофестиваля в Каннах, как табун американок вбегал  в
зал...
     Каневский лупит французов,  и они его  боятся и уважают.  Пишут о нем в
газетах, как о самобытном русском даровании, открывшем  Европе истинное лицо
тоталитарной России и прочее.
     Он сэкономил  продюсеру фильма миллион франков,  смонтировав  картину в
Ленинграде,  а  тот  оштрафовал его на 18  тысяч за  пустяки.  (О  пустяках,
ставших причиной штрафа, напишу потом). "Я тебе  этого не забуду, - пообещал
через переводчика Каневский. - Будем расставаться,  я тебе в пятак врежу. На
все 18 тысяч. Так ему и переведи".
     И вмазал. Тот вылетел  из кресла, Каневский  боялся скандала и полиции,
но обошлось  - французская косметика  сделала  свое  дело, и через пару дней
продюсер пришел на  студию как ни в чем не бывало. "Будешь  пи..., я на тебя
ваше  французское ОБХС  напущу",  -  передал  через  переводчика  Каневский.
Продюсер с улыбкой  полез жать руку  и  обниматься. "Мы так хорошо работали,
забудем обиды, Виталий!"
     - Такие маромои! - сказала Варя - Я понимаю  наших  девок в гостиницах,
когда они их динамят и опускают. Жмоты - страшные.  Слова не держат, виляют.
Мы здесь почти год, а они дочку в русскую  школу пристроить не могут. Год за
нос  водят. Неужели бы мы в Союзе за них не похлопотали, не пристроили  бы в
какую-нибудь французскую школу, где учатся дети их дипломатов.
     "То, что уронено, но быстро  поднято, грязным не считается",  -  сказал
Каневский, закуривая свою сигарету, поднятую с пола.
     Виталий: "Париж - столица парфюмерии и подтяжек".
     Когда мы попросили официанта принести счет,  он с улыбкой запротестовал
по-русски:
     - Нет-нет-нет! - В том смысле, чтобы мы не уходили.
     Хороший я провел день с Каневскими.
     На пляже  в Каннах у него украли ботинки  - нашей фабрики "Скороход" на
кожаной подошве, и он  пришел на прием, который устроила  супруга президента
госпожа Миттеран, в кедах. Привратник  или  кто-то  из организаторов заметил
несоответствие одежды протоколу и стал его оттеснять.
     Он говорит:
     - Ботинки скоммуниздили, понимаешь? Ваши суки скоммуниздили на пляже!
     -  Си,  си,  скоммуниздили,- повторяет  француз, но не пускает, хотя  и
карточка участника хомутом висит у Каневского поверх ковбойки.
     Госпожа Миттеран взяла  Каневского  под свою опеку  и быстро усадила за
стол с длинной скатертью.
     Его  фильм "Замри, умри,  воскресни" взял  второе место по кассовости в
своем классе картин.

     Сказал Каневским, что хочу завтра поехать в Версаль.
     - Да ты что, со Жмеринки приехал, что ли? - удивилась Варя. - Версаль -
конюшня.  Что  тут  смотреть? Ты лучше в  Павловск  или  в  Петергоф еще раз
съезди.  Вернешься  и съезди  -  листва  уже зажелтела,  бабье лето... Музей
современного  искусства  Де  Орсе  - стоит  посмотреть,  а  остальное  - для
провинциалов.
     -  Ты же не турист,  -  польстил мне Каневский, - ты писатель. Мы же не
декорации смотрим, а жизнь.
     Виталий: "Когда немцы напали на Францию, сто восемьдесят тысяч кадровых
военных   сдалось  в   плен.  Для   них  личная  свобода  была  важней,  чем
независимость  родины. Одним словом -  свобода, равенство, братство.  И хоть
трава не расти".
     Надо было  лететь  в Париж, чтобы поговорить  за жизнь  и  искусство  с
русским человеком.

     12 сентября 1991г.
     Елизавета  Наварина,  когда  везла  меня сегодня в аэропорт  "Шарль  де
Голль", сказала, что со слов ее сестры Лены, которая работала у  Каневского,
он хотел всех обмануть, но его разоблачили, и ничего не получилось.
     -  Но я подробностей не знаю и знать не хочу, - добавила  она, глядя на
дорогу.
     Каневский  говорил  противоположное: французы  его  дурят, обещаний  не
держат  и  затягивают  выпуск  картины, чтобы попасть с  ней на фестиваль и,
благодаря  его  таланту сорвать куш. На  фестиваль принимаются только свежие
картины, не побывавшие в прокате. А Лена у него лишь числится монтажером, т.
к. картина уже смонтирована в  Союзе. Он взял ее, потому что за нее просили.
И в титры она попадет, как тот плотник-художник.
     Улетаю, хотя  можно было остаться еще на пару деньков - виза позволяла,
и  с обменом билета проблем не было. Может быть, я  дурак - кто знает. Но не
понравился мне Париж, не попал в жилу.
     И дела в Питере ждут - много дел...

     3 октября 1991г.
     В универсаме, в очереди за творожными сырками требовали сначала пробить
и принести  чек  и потом отдавали эти сырки  в руки. Потом снова очередь - с
остальными продуктами в кассу.
     Ольга поставила меня в эту гнусную очередь, и я спросил шутки ради:
     - Тут всем дают? Или только по каким-нибудь талонам?
     Тетки озабоченно переглянулись.
     - Да нет, вроде, всем... А какие еще талоны-то?
     -  Ну,  например,  талон, что ты  не  верблюд.  Или пострадал во  время
путча...

     13 октября 1991 г.
     Вчера вечером умер Аркадий Стругацкий.
     Позвонил Виталий Бабенко из Москвы - сообщил.
     Не  знаю,  ехать  ли  на похороны?  Как-то  неудобно  -  похороны  дело
семейное, личное... От семинара ребята собираются.
     А.С.,  когда  мы  говорили  об этом  по  телефону,  сказал  с  каким-то
торжеством:
     - Ну вот, теперь перед нами никого не осталось.  Целая эпоха кончилась.
Теперь на нас будет основной удар...
     А с утра у меня было тревожное настроение - целый день.
     Добрый  был  человек,  располагающий к  себе  и  открытый к  людям.  На
семинаре  кинофантастики  в  Репино  он  объяснял  почтенной публике, почему
подписал сценарий плохого  немецкого фильма "Трудно  быть богом".  Все ждали
умных рассуждений или уклончивых оправданий.
     -  Меня вызвали в ЦК, Борис был в Ленинграде, и сказали, что если  я не
подпишу, то в кино  нас больше никогда не пустят. Я испугался и подписал.  -
При этом он по-простому развел руками: судите, дескать, если хотите. И сел.
     Тогда я  его и полюбил как  человека.  И  на том же  семинаре, ночью, я
добывал для него бутылку живительного коньяка с помощью водителя хлебовозки.
Меня попросил Борис Натанович: "Дима,  вы  тут все знаете,  не  могли бы  вы
подсказать, как раздобыть бутылочку коньяка? Аркадию плохо".
     Я выходил на Приморское  шоссе, ждал Ваньку Рыжего  (он всегда  выезжал
после  двенадцати),  снимал  кепку,  чтобы  он  узнал  меня  в  свете   фар,
останавливал  машину и  ставил ему задачу. И  бледноватый  Аркадий Натанович
выпрыгивал  из  кровати  и  звал  меня  присоединиться,  и  торопил жену  со
стаканами, когда я принес в  час ночи бутылку. Как  сейчас это вижу. Хороший
был мужик. Именно мужик.
     А на похороны я не поеду...

     14 октября 1991г.
     Устал я от машины - постоянные хлопоты с ней. Оставил на ночь у милиции
во  дворе, договорившись  с дежурным, подарил свою книгу,  и - прокололи два
колеса. Милиция, наверное, и проколола. Теперь, после нескольких ремонтов на
СТО, двигатель стал барахлить, и вибрация появилась.
     И не пишу уже давно. Не пишется. Обстановка такая, что не знаешь, о чем
писать, и для кого писать. И в себе не разобраться - чего хочу.

     Недавно  Максим  всю неделю  приносил  двойки и замечания в дневнике. Я
сказал: еще одно замечание, и я тебя выпорю.
     Приходит грустный.
     - Как дела?
     - Придется, папа, тебе меня выпороть...
     И жалко его стало. Покорный такой стоит. И ведь шел всю дорогу от школы
и думал, небось.
     Поругал в  очередной раз, поставил в угол, запретил смотреть телевизор,
звонить Тарасу... Заменил, так сказать, меру наказания. Рука бы отшлепать не
поднялась...

     21 октября 1991г.
     Вчера ездил на машине в институт водного транспорта.
     На  моей  бывшей  кафедре  тоска и  уныние. В  научно-исследовательском
секторе о