нас  в   гараже  забор  построен  из  бракованных  стенных  панелей,
привезенных с  близкого ДСК. Каждая  весит больше тонны.  И вот сегодня одна
завалилась.  Тополь,  толщиной  с  человеческую ногу,  примяла, как  прутик.
Хорошо,  что никого не было  за забором. Обычно там играют  пацаны и  бегают
собаки. Зато с внутренней стороны  в этот  момент стояли несколько человек и
разговаривали. Они отпрыгнули от неожиданности.

     Нудная  тоска временами  накатывает. Куда  подевалось  чувство  юмора и
ирония? Время тянется, как резина.

     Генрих Гейне: Где есть палка, там отечество раба.
     Отечество одно, господин Гейне. Его не выбирают.

     12 июня 1984г. Зеленогорск.
     Пишу  "Мы строим  дом"  - нечто вроде семейной хроники.  Сегодня начал.
Задумал недавно. Хочу написать. Мне самому интересно.

     16.06.84. Деж. в ОТХ.
     Потеплело. В первые  две  недели  июня  стояли лютые по  летним  меркам
холода: + 10-12.
     Вчера  впервые  мыл  Максима  в  нашей  бане.  И сам  парился.  Максиму
понравилось.  "Каждый  хочет помыться в нашей баньке..."  - повторял  он мои
слова. Попарить  веником мне  его не удалось  -  Максимка  испугался. Но мне
спину он постегал дубовым веничком.  Мужик растет, скоро ему 3  года,  пусть
привыкает.
     После бани мы сидели с ним в предбаннике и пили лимонад.
     Куда-то пропал Степка. Ему 12 лет. Старенький песик, но всегда держался
бодрячком. Может, он опять подался к хозяевам в Ленинград, как несколько лет
назад?
     Они пропали в один день с соседской овчаркой  Кингом.  Кинг вернулся, а
Степка нет.  Максимка,  рассуждая на эту  тему, сказал, что Кинг  -  Степкин
приятель, друг.
     -  Это друг его. Они  вместе пошли  погулять, и  Степка  заблудился. Он
придет, не расстраивайтесь...
     Максим  бомбит  нас  вопросами. Самый  вопрошательный возраст.  Вчера в
обувном ателье, где я забирал латаные-перелатаные босоножки, он сказал одной
бабушке, что он вырастет и будет большой, как дом, или даже, как мотоцикл.
     Приготовил для него  рулевое  колесо  от  "камаза"  -  завтра отвезу  в
Зеленогорск  и  сделаю  ему  нечто  вроде  макета  автомобильной  кабины.  С
кнопочками, рычагами и проч.
     Я подумал, что пока есть волосы на голове, надо сфотографироваться  для
детей. Пусть радуются - какой волосатый у них был папка...
     От моего отца остались сплошь лысые фотографии.

     19 июня 1984г.
     Зеленогорск. Живем втроем на даче.
     Вечером мы с Максимом ездили на велосипеде на кладбище. Я объяснил ему,
чьи это могилы.
     - Так давай скорее откопаем, - предложил он. - И они оживут...
     Вчера ночью писал "Мы строим дом".
     Я  заметил, что нигде  так не обрушиваются на меня воспоминания,  как в
Зеленогорске.  Особенно,  если  я приезжаю туда осенью,  когда вянет  трава,
краснеют  клены  вдоль забора, и ветер  хлещет мелким дождем в стену баньки,
отчего она чернеет и кажется заброшенной и одинокой.
     Обязательно перечитать В. Астафьева "Последний поклон"!
     Вчера ездил в Ленинград. В команде  юмористов все та же суета. Юморески
про стройотряды, культуру  железнодорожных перевозок и прочую муру. Радуюсь,
что спрыгнул с подножки этого трамвая. Я и в вагон не заходил - так и ехал с
ними  на  подножке.  Счастливого  пути,  ребята!  Иногда  мне  было  с  вами
интересно. Вы неплохие парни. Удачи вам!

     Степка пока не вернулся. Звонил  Вере в Ленинград - там его  тоже  нет.
Жалко пса.  Вера  огорчила -  сказала, что собаки,  чуя  свою смерть, иногда
уходят в лес  и  там  умирают.  Чтобы  не  огорчать никого -  все  равно  не
поможешь... Может, еще придет.
     Сосед Володя  пьет уже  дней  20.  Продал  урожай  цветов  из теплицы и
рассаду. И запил. Купленный врач приезжает  к нему через день,  делает уколы
"от  сердца"  и  продлевает  больничный. Физиономия  у  соседа  стала  как у
бегемота: отечная и морщинистая, глаза - щелки.

     22 июня 1984г. Зеленогорск.
     Сорок три года назад началась война. Эта война для меня - не война 1812
года. Хоть я и не воевал. И вообще, тогда меня и  на свете не было.  И могло
бы не быть - сам факт моего рождения стоял под большим вопросом. Но родился,
живу.
     Мы  с Ольгой  и  Максимом ездили сегодня в Пенаты, к  Репину. Люблю это
место.
     Сосед  Володя,  выходя  из запоя, явился к нам в  вельветовом  пиджаке,
пижамных брюках и с женским перстнем на мизинце. Время от времени он ковырял
этим мизинцем в  носу. К  вечеру его отвезли  в психушку. Хотел повеситься и
галлюцинировал.

     23 июня 1984г. Деж. в ОТХ.
     Разбитость и уныние. Дочитал "Тараса Бульбу". Очень  современная книга.
Но,  как  сказали  бы литературные  критики, не раскрыт характер  Андрея. Он
задан.  Дескать, продался парень из-за бабы,  и все тут.  Хорошо  сказано  о
товариществе.
     Не  пишется. Пробежал  для  разминки  7 кругов  по  площадке.  Бодрости
хватило  на  час.  Сижу в  своем вагончике, пустом  по случаю  субботы,  и с
отвращением к  самому  себе  мучаюсь  бездельем: дремлю,  смотрю  телевизор,
слазил на  осветительную вышку, брожу по гаражу и  жду  вдохновения. А  ведь
говорил  Лев  Николаевич:  "Вдохновение  - пустой  звук.  Работайте,  и  оно
придет". Но не  сесть никак  за  работу,  хоть ты  тресни. Спину еще надуло,
болит.  Попалась  на  глаза  газета  с  начатым кроссвордом  -  отшвырнул  с
отвращением.
     Я,  наверное,  ненормальный:  не  вижу  смысла в  игре  в  домино  и  в
разгадывании кроссвордов. Аллергия какая-то. За  всю  свою жизнь не разгадал
ни одного кроссворда -  даже не пытался. Ребусы с картинками разгадывал - их
печатали "Ленинские искры" и журнал "Искорка". А кроссворды - нет.

     18 июля 1984 г. Дежурю в ОТХ.
     Прочитал  "Отца  Горио"   Бальзака.   Муть  порядочная.   Забавный,  но
угадываемый сюжет. Плохая техника. Много авторских сентенций - раздражает.
     В моей дальней работе есть существенный плюс: много читаю в транспорте.
Два с половиной часа туда, столько же - обратно. Один  раз в четверо  суток,
когда я  выхожу  на дежурство,  можно  читать пять  часов.  А это  не  баран
начихал. И на дежурстве можно читать, если все дела сделаны.
     Бальзак устами одного из героев говорит, что счастье заключено  в самом
человеке, "от  макушки  до  пяток",  а не  во внешнем мире.  Сходная мысль у
Л.Толстого.
     Что нужно человеку для счастья? Каждый, наверняка, напишет свой список,
изрядно попотев над ним. Я в  "Феномене Крикушина" трогал эту тему. И пришел
к  выводу: счастье, как здоровье  -  пока оно есть, его не замечаешь.  Проще
написать, какие обстоятельства делают любого из нас несчастным...
     Меня в первую очередь насморк и отсутствие денег угнетают.

     22 июля 1984. Дежурю в ОТХ. Точнее, дуркую - воскресенье!
     Гараж пуст - безмолвные автомобили, пахнущие соляркой, собаки и я.
     Люблю  одиночество.  Но  люблю  и  компании. Люблю и  хороший  разговор
тет-а-тет.  Многое люблю; но одиночество -  больше всего, оно  пронзает меня
искренностью.
     ...За весь  день я произнес лишь несколько фраз, обращенных  к собакам,
два  раза ответил на телефонные  звонки и выпил  три стакана  крепкого  чаю.
Написал семь страниц от руки.

     24 июля 1984. Зеленогорск.
     Холодное и сырое лето. Тучи громоздятся друг на друга. Вчера лил дождь.
Огурцы у меня разрослись, я их подвязал, наставил  палочек-веточек, но плоды
- размером с половину спички.
     Когда я копаюсь  на  огороде или  работаю  с деревом  - пилю,  строгаю,
приколачиваю,  подгоняю  -  голова свободна; но движение  сюжета, герои,  их
поступки, диалоги,  жесты,  отдельные фразы приходят ко  мне,  и  я спешу  к
столу,  чтобы записать.  Во  время  физической  работы  случаются  озарения,
которые не высидишь за столом.
     И еще во время утреннего бега. Но там больше видишь глобального - вдруг
увязывается несколько эпизодов в главу. Или видишь героя от начал повести до
конца.
     Видеть-то видишь,  но  надо еще  написать.  И так, чтобы  читатель тоже
увидел - твоими глазами. А это самое трудное...
     Привез   из  Ленинграда  Л.Н.  Толстого  -  четыре   томика  с   ятями,
прижизненное  издание,  типография  Каспари.  Ольгино  наследство  -  от  ее
бабушки-артистки.  Публицистика,  статьи.  Читал   "Что  такое   искусство".
Поразительно! Напишу отдельно.

     28 июля 1984 г.
     У меня отпуск.
     Приехал брат Юра из Владивостока с сыном Юрой. Ему 12 лет. Я  помню его
трехлетним. Тихий малыш  бродил по родительской квартире на 2-й Советской. Я
уже  там  не  жил,  заходил иногда. Мой племянник. Синеглазый, черноволосый.
Глаза  от  мамы, волосы  и смуглость - от  отца.  Бойкий парень.  Сразу стал
подбрасывать вверх Максима и называть его братаном. Максим в восторге. Ходит
за ним по пятам.

     2. августа 1984г. Зеленогорск.
     Отпуск с приездом брата пошел набекрень. Суета, шум, его зычные  окрики
сыну, дежурная выпивка  с утра (пьет понемногу  и не пьянеет), транзистор на
полную катушку,  обед за столом  на улице, воспоминания, рассказы о житье во
"Владике", опять выпивка...  Ольга в  тихом ужасе.  Подумывает  о том, чтобы
уехать с Максимом к родителям на "69 км".
     Сегодня только взялся  за  перо.  Сделал  себе в  предбаннике кабинет -
положил лист толстой фанеры на стиральную машину, поставил настольную лампу,
пепельницу  -   и  работаю.  Брату  объявил,  что  больше  не  пью.  Надеюсь
прорваться.

     18 августа 1984 г. Зеленогорск.
     Юра  уехал 16  августа.  В  аэропорт  я не поехал,  мы  попрощались  по
телефону.
     Бутылок после него осталось, как после свадьбы. Племянники, которые под
шумок  тоже  пили,   сдавали  их  два  дня,  и  все  равно  -   бутылки  еще
обнаруживаются в самых неожиданных местах.
     Сегодня,  отправившись  в  лес,  бродил  около горы  Серенада,  собирал
понемногу грибы  и  обмозговывал весь  этот  шум,  гам, ссоры,  признания  в
родственной любви и обильные возлияния на протяжении десяти дней.
     "Никогда  я не проводил свой отпуск так бездарно", - крутилась на языке
первая  фраза  рассказа, который  я мысленно начал  писать  в  лесу. Назвать
рассказ я  так и  решил  - "Бездарный отпуск".  Но чем  дольше я размышлял о
прошедших десяти днях,  тем яснее понимал, что бездарными они были  в смысле
конкретной  работы  над  повестью  о  семье, но  не  впечатлений. Да,  я  не
отписался  в   том  объеме,  который   намечал  на  отпуск,   не   отпечатал
установленного числа страниц, но узнал ближе теперь уже единственного своего
брата, от которого всегда был далек не только географически.
     ...Мы сидели с Юрой около нашего ручья  с финским названием Тервайоки -
сидели возле старой яблони,  с которой давным-давно, лет тридцать пять назад
его  согнал кнутом сторож (а растут ли так долго яблони?  может, это молодая
поросль, другое  дерево?),  и брат вспоминал  разное. Потрескивал  костерок,
Юрка почесывал босые пятки, рвал со свисающего  куста малину  и рассказывал,
как после войны ходил играть в  футбол за  команду пионерлагеря "Двигатель",
который рядом, наискосок через шоссе, и оплата за один матч была установлена
ему по  высшей таксе  - двойной обед и семь компотов. Пионеры кормили его до
матча и после, и он всегда забивал  несколько голов в ворота их противников.
Он всегда хорошо играл в футбол.
     Юра  просил  не обижать  Веру  и  рассказывал, как дрался  из-за нее  в
эвакуации.  Ее звали коровой,  за то, что ее  легко  можно  было  отвлечь за
столом и утащить еду из тарелки.
     - Смотри! Смотри! Коров ведут! - показывал ей сосед за окно.
     Она оборачивалась, и  куска как  ни бывало. Вера  плакала,  Юрка  лез в
драку.
     Я говорил, что не обижаю Веру сознательно, просто у нас симптомы дачной
болезни, которая  сродни  экспедиционному  бешенству, и ее сыновья-подростки
пользуются с  ее  одобрения  безграничной  свободой,  которая  ущемляет мою.
Раскидывают на участке инструмент и окурки, допоздна сидят с магнитофоном на
крыльце, когда  я работаю,  а  Максим и  Ольга спят, и  каждое  замечание им
сестра  воспринимает крайне болезненно. Юрка  сказал с усмешкой,  что  сам в
этом убедился. Он на правах  старшего  дяди велел им убрать участок  и сжечь
весь мусор.
     - Да, дядя Юра. Сейчас, дядя Юра. А сами ни с места - сидят на крылечке
и  курят.  Представляешь? Я  подошел,  говорю:  считаю  до  трех!  Тут  Вера
прибегает - Юра, с  ними так нельзя, это же не армия.  Помягче, повеселей, а
не так: "Считаю до  трех!"...  Надо по-хорошему,  и они все сделают. Правда,
мальчишки? Они на меня смотрят - глаза глумливые, нагловатые, даже окурки не
выбросят. "Сделаем". И опять сидят. Потом пошли за лимонадом. Я грабли взял,
Юрка  с пляжа пришел - мы с  ним вдвоем  стали мусор собирать. Эти  лимонаду
попили, даже нам не предложили и подходят  вразвалочку,  хихикают меж собой:
"Только тех, кто любит труд, негром  в Африку пошлют". Еле сдержался,  чтобы
не дать по башке!
     Феликс  с Юркой  связывали пьяного отца, когда тот по молодости пытался
буянить.  Феликс  однажды  пригрозил  отцу  ножом, Юрка выбил  нож,  а  отец
заплакал и долго не пил. Да, непростая у нас семья. Я всего этого не застал,
и если  бы  не рассказы брата под  старой  яблонею, видел  бы  все только  в
героических и розовых тонах. Было  много хорошего и плохого. Я  же  возвышал
тему и писал только о хорошем.
     Еще  Юрка  вспоминал,  как Феликс устроил драку  в  Сестрорецком морге,
когда  начальник  этого  заведения  отказался  принять  "труп",  потому  что
бортовая машина  (я  помню эту машину, и матрас помню, на  котором в  кузове
лежала  мать) которую братья уговорили сделать этот  рейс, в спешке проехала
по газону. Шофер халтурил  и очень спешил. Так вот, Феликс бил лысого мужика
по  голове шваброй,  и  тому  пришлось  запереться в  кабинете и вызвать  по
телефону милицию.  С приездом пожилого майора, который знал нашу  семью, все
устроилось и успокоилось. Работник морга  оправдывался тем, что для него все
тела умерших - "трупы", даже если это в прошлом и мать-героиня. Юрка сказал,
что он хотел  сорвать хабар,  куш, а  вышло вон как - шваброй  по голове. На
Феликса это похоже. Он мог в горячке и убить. Мать он любил...
     И  когда Юрка прощался по телефону  от Молодцовых, голос его дрогнул, и
столько послышалось в нем грустной теплоты.  Вот, он уезжает, а  мы остаемся
со всеми  нашими противоречиями и неурядицами. И он теперь - старший  брат в
семье. И не семья уже, а одни осколки. И неизвестно,  увидимся ли еще в этой
жизни... Все  это послышалось мне в его последних словах:  "Ну, давай, брат,
держитесь тут. Может быть, и увидимся еще..."
     По пьяной лавочке мы заводили с ним разговор, что в случае чего приедем
друг к другу на похороны. К тому, кто первый умрет. Юрка говорил, что  хочет
лежать  на  нашем  зеленогорском  кладбище,  да  вот  досада  -   у  них  во
Владивостоке нет  крематория,  а  везти  гроб  с  телом через  всю  страну -
нескладная история. Я говорил, что ничего, ничего, случись такое - привезем.
     Я пришел из леса, начал разбирать грибы, вспомнил все это, и  сделалось
невыносимо грустно. Хотел все эти дни, чтобы скорее уехал брат - и вот...
     Я ушел в свой предбанник  и набил целую  пепельницу окурками. Кабинет в
предбаннике я решил оставить - здесь мне никто не помешает.

     Несколько дней  назад,  подсаживая в  электричку  инвалида,  остался  с
ручками от сумки в руках. Двери захлопнулись, я едва успел вытащить инвалида
из  щели  между  платформой  и  электричкой, а  мою  сумку и палку  инвалида
защемило в дверях. Я дернул  ее и  оторвал ручку. Палка выпала и ее случайно
не переехало  колесами. Сумка,  опустошенная,  нашлась  на  вокзале  в  пос.
Сиверская. Идиотский случай.  Даже  не  хочется писать о  нем.  Пассажиры  в
вагоне видели, но  никто не дернул стоп-кран. Инвалид был на двух протезах и
пьяный. Точнее, поддатый.  Почему  я и решил  за ним  поухаживать.  Было это
вечером, на станции "Ленинский проспект".

     12 сентября 1984 г. Дежурю в ОТХ.
     В  гараже  - новый  главный  инженер - Александр Николаевич  М.  Пришел
вечером к нам на площадку. Я один, сторожа нет. Сижу пишу.
     Подал мне руку, назвался Сашей.
     Я - Димой.
     Крепкий сорокалетний мужик с  сединой  в  черных  волосах. Симпатичный.
Высокий, кареглазый. Говорит быстро, отрывисто,  чуть  нервно.  И  все время
двигается: ходит по  вагончику,  сядет-встанет,  выглянет  в  окно, закурит,
посмотрится в зеркало, сунет  нос в  бумаги, выйдет, войдет. И глаза бегают.
Про таких  говорят  - душа не на  месте. С похмелья, что ли? Чего пришел?  -
неясно. О работе не спрашивает.
     - А где, - говорю, - вы раньше работали?
     - Я два месяца, как из Афганистана. Ты, говорят, писатель?
     - Да так. Пишу понемножку, иногда печатаюсь.
     - Пошли кого-нибудь за выпивкой. Я деньги дам. - Достает бумажник.
     -  Все  ушли.  Правда,  еще  одна  машина не приехала. Но  у меня  есть
немного.
     Достал полбутылки водки, закуску, налил ему стакан.
     - А себе?
     - Я на работе не употребляю.
     - Пей, - отлил мне в кружку. - Я приказываю.
     Выпили.
     Я пересказываю своими словами.
     Служил  подполковником,  зам.   ком.  дивизии.  Выгнали  из  армии  "за
жестокость".
     До этого  служил на реке Уссури, в погранвойсках.  Красная икра ведрами
на балконе стояла. Тихо, спокойно, друзья, охота, рыбалка, квартира.  Сейчас
дали  через  райком  однокомнатную,  прописка только областная,  гатчинская.
Предложили  несколько  мест  -  выбрал  гараж.  Но  чувствует,  что долго не
задержится - скучно. Планерки, бумаги, масло, железо, бензин... Не его это.
     Никакой особой жестокости не было. Была война. У  дивизии были неудачи,
много потерь. Приехала комиссия КГБ (дивизия  кагэбэшная, пограничная), надо
было найти виноватых. Виноватым сделали его. Он не обижается, это нормально.
     Разнес мечеть, аул в 70 домиков и еще что-то.
     Сажал  в головной БТР муллу и ехал  с ним,  когда были подозрения,  что
дорога заминирована. Забирая в свою машину нахмуренного  муллу, он  объявлял
прихожанам  мечети, что  мулла едет  в  гости,  и он подвезет его. Весть про
муллу мгновенно распространялась по округе, и душманы убирали мины.
     У  него были  переводчики из  местных, агенты.  Когда-то  они учились в
СССР.  Он  подкармливал  их,  дарил  солдатскую  одежду -  ватники,  куртки,
ботинки.
     Душманы ставили английские мины, которые  взрываются под нужной машиной
в колонне: 1-й, 2-й,  ...10-й. У Саши М. были личные позывные - "Витязь-01".
Так  к  нему  обращались  и в  разговоре,  потом  это  запретили  -  душманы
обзавелись  техникой и  стали  перехватывать  разговоры  в  эфире,  а  потом
выслеживать и убивать  командиров. Переводчики могли работать на два фронта.
Был приказ  ходить без  погон и обращаться  только по  именам. Он лично убил
около 70 "басмачей" за три года службы.
     Однажды три  душманские банды встретили его  колонну на горной дороге и
подорвали  головную  машину из гранатомета.  Душманы  были  на конях,  но  с
современным  оружием  -  станковые  пулеметы,  гранатометы,  даже  минометы,
подвязанные  к  лошадям  в  специальных  чехлах.  "Витязь-01"   дал  команду
замыкающим машинам окружить басмачей, зайти им с тылу, и когда  те доложили,
что  встали за рощицей в засаде, колонна открыла  огонь  из крупнокалиберных
пулеметов. Душманы побежали - их встретили  огнем  наши БТР. Из 800  человек
убили  около  200.  М.  говорил,  что  ходил  потом   среди  обезображенных,
оскаленных трупов и ничуть не боялся.
     Температура в  тени + 57,  в  БТР - 87. Открывать люки нельзя  -  могут
послать  пацанов забросить  в  люк  гранату. У  "Витязя-01"  была  охрана  6
человек,  которую он набрал из  тех, кто  постоянно попадал  на гауптвахту и
пил.   Охрана   полагалась  ему   по   должности.   Комсомольцев-активистов,
рекомендованных замполитом, он отверг. Один парень заслонил М. от пулеметной
очереди.  М. пре