оторых химиков последствиями.
     Пьяный химик N., перебираясь через забор в комендатуру, неудачно съехал
по столбу и застрял ногой, обутой в кирзовый сапог, между прутьев. Тут его и
застиг замполит Кашин, шедший  по внешней тропке вдоль забора на ужин. N, не
будь дураком, лег на живот,  натянул на голову спецовку, и стал дергать ногу
из сапога, надеясь улизнуть  инкогнито. Кашин азартно схватил его за сапог и
стал озираться в поисках подмоги. Но тщетно: КП далеко, не докричишься, а по
тропке  ходят  только женщины к  аптеке. Химик матерился  и  пытался вырвать
ногу. Кашин, привалившись к забору, сдавливал руками сапог, сопел и требовал
от химика  назвать  свою  фамилию или показать лицо. Химик посылал замполита
подальше  и  глумливо советовал  опознать  его  по  заднице, которая к  тому
времени  показалась  из  съехавших  штанов. За  этой борьбой  в  партере  из
открытых  окон  наблюдали  многочисленные  болельщики.  Химики, естественно,
болели  за   своего.   Они   восторженно   комментировали   дрыганье   ноги,
передававшееся замполиту, и выкрикивали советы гражданину  начальнику. Свист
и крики  неслись,  как на стадионе.  Был  день получки,  и многие  запаслись
лимонадом по случаю жаркой погоды.  Замполит, как дурак, держался за сапог и
с тоской поглядывал на угол дома, за которым находилось КП.
     - Дрыгай, дрыгай! - вопила толпа. - Он уже устал! Сейчас отпустит!
     - Держите меня! Сейчас уссуся!
     Когда  после коварного вздрыгиванья ноги  фуражка замполита свалилась с
головы и, описав неспешный круг, легла в пыли, раздался  восторженный вопль,
словно назначили пенальти. Кашин,  сидя на корточках, потянулся за ней одной
рукой,  и в  тот же миг кувырнулся на спину  с грязным сапогом  в обнимку  -
общий взрыв смеха! Химик N под свист и улюлюканье рванул к дальней парадной,
мелькая  босой ногой и  удерживая на голове робу.  Толпа  отвалила от окон и
продолжала восторженно завывать в глубине квартир.
     Кашин, по свидетельству очевидцев, почистил и надел фуражку, взял сапог
двумя  пальцами и, не  глядя на  окна  дома, пошел с  ним на  вахту. Там  он
брякнул его  на  стол дежурным и  потребовал к утру найти хозяина сапога.  А
также устроил разнос за бездумное сидение в помещении КП.
     Рассказывают, что  Кашин сам проводил  вечернюю проверку  отрядов,  чьи
окна выходят  на забор. Он вызывал химиков из строя по  одному, заставлял их
представляться и оглядывал их снизу до верху и чуть ли не просил приспускать
сзади штаны.  Но  это, конечно, треп. Но семерых особенно поддатых заперли в
обезьянник и составили на них протоколы.
     Ночью  был  шмон  - пересчитывали обувь. Мужиков поднимали  и требовали
надеть  рабочую  обувь.  Говорят,  опера   нашли  десять  непарных  валенок,
несколько  сапогов и одну  женскую  босоножку.  Такие у нас  мужики дураки -
парный  сапог  к  тому,  с  которым  в  обнимку  кувырнулся замполит,  давно
выбросили за забор. А все поддатые, кто был  еще в уме, приняли холодный душ
и до самой проверки  жевали лавровый лист, хвойные иголки и опрыскали ворота
рубах и волосы жидкостью от тараканов.
     Владельца сапога так и не вычислили.
     На следующий день  химики узнали о решении замполита:  всех  обитателей
квартир, чьи окна выходят на забор, лишить  права выезда на выходные дни. Не
хрен,  дескать,   было  орать  и  подавать  глумливые  советы.  Я,  дескать,
разбираться не буду - вместе орали, вместе и сидите в комендатуре.
     Общественность   негодовала.   Химики   бродили   по  спортплощадке   и
матерились. Ропот был слышен во всей  округе. Председатели 2-го, 4-го и 6-го
отрядов вели  безуспешные переговоры со своими отрядными.  Те посмеивались и
разводили  руками  - не  хрен  было кричать! Замполит  распорядился отменить
выезд, мы ничего не знаем. Вы общественность - вы с ним и договаривайтесь.
     Я  появился в  казарме  за  час  до  вечерней проверки,  мне рассказали
новость, и мы  собрались у  нас на кухне обсудить  ситуацию. Суть свелась  к
тому,  что  мне как  председателю  совета  общежития  надо  идти к Кашину  и
говорить  с  глазу на  глаз.  Снять  напряженность и  попытаться выхлопотать
увольнительные. Нельзя наказывать всех  подряд - многих в тот момент  и дома
еще не было. Народ злится.  Их  ждут на выходные семьи,  они имеют право.  И
вообще, может  Кашин погорячился, а  теперь ждет встречного шага, чтобы  его
поуговаривали.
     Я сказал, что с  замполитом у  меня с самого начала отношения хреновые.
Не знаю, почему. Махоркин -  мужик нормальный, он  бы такого не учудил. И за
сапог бы никого  ловить не  стал. А если  бы  и  схватил,  так в шутку. Этот
пьяный  химик  в  комендатуру же  лез,  к  своей шконке пробирался, а  не из
комендатуры бежал. Это понимать надо.
     - Вот ты ему это и объясни!  Без всякого  базара. Ты умеешь! А про тех,
кто кричал, скажи, что просто смешно было, вот они и кричали.
     - Пошли все вместе... Гуртом веселей и батьку бить.
     - Не, базар начнется. Иди лучше один...
     Замполита долго не было. Я прилег  вздремнуть. В 12 ночи меня разбудили
и сообщили, что Кашин в своем кабинете. Я умылся и под напутственные реплики
толпы пошел  к  его  резиденции. Несколько буйных и  нетрезвых  голов хотело
примкнуть в попутчики и высказать замполиту все, что они о нем думают, но их
оттеснили.
     Войдя к  Кашину, я тихим и значительным  голосом сказал,  что пришел по
политическому делу. Примет ли он меня в неурочный час? Майор перестал лизать
мороженое и впился в меня глазами. Вытянул в мою сторону голову,  растопырил
уши и  впился.  Похоже, он ожидал  услышать о  заговоре в пользу иностранной
державы  или  о  шайке  фальшивомонетчиков,  свившей  гнездо  на  территории
комендатуры. Он крякнул, прочищая  горло, опустил руку с сахарной  трубочкой
под стол и кивнул, не отрывая от меня глаз.
     Я  начал  с  того,  что  насколько  мне известно,  вчера  в комендатуре
произошел  гнусный  эпизод,  заслуживающий  самого  строгого   порицания   и
наказания.
     Я  вкратце пересказал известное мне со слов очевидцев событие и спросил
-  правильно  ли  я  информирован?  Майор  кивнул,  и  растопыренность  ушей
поубавилась.  Заговором  и  фальшивыми  купюрами  не  пахло.   Он  подлизнул
мороженое и откинулся в кресле.
     - Так-так. И что, значит, вы хотите сказать?
     Я хотел сказать - ну и чудак же вы, трах-тарах, майор, - но сказал:
     -  Рыцарь революции -  товарищ Дзержинский,  соратник великого  Ленина,
чьим  именем  гордятся  наша  партия  и  правительство,  считал,  что  лучше
освободить  десяток виновных,  чем осудить одного невиновного. А у нас может
получиться совсем наоборот, не  по Дзержинскому  может получиться. Поскольку
личность этого хитрого и изворотливого нарушителя режима на данный момент не
установлена, а также  нельзя установить, кто  высовывался в окна и  нарушал,
так сказать, криками общественный порядок, следует, на наш взгляд,  поручить
советам отрядов самим определить, кто заслуживает наказания. Они своих людей
знают  и  сами решат, кто мог крикнуть глупые оскорбительные слова, а кто не
мог. В противном случае ропот, который сейчас охватил  половину пятиэтажного
дома, может вылиться в беспорядки. Обстановка в отрядах тревожная, - добавил
я с видом бесстрастного наблюдателя.
     Майор  дважды  лизнул  трубочку  и  с  видом  такого  же  бесстрастного
наблюдателя заметил, что не пришлось бы вызывать из Ленинграда дежурный полк
милиции, от встречи с которым недовольным едва ли  будет  лучше. Тут его уши
пришли в исходное положение  - прижались к сухощавой голове, и я понял,  что
настала моя очередь слушать. О том, что...
     - Долг общественной организации  - следить  за порядком в  комендатуре,
бороться с хамством, бескультурьем и  хулиганством, а не выгораживать людей,
плюющих  на честь милицейского мундира. Я ведь могу и передумать  - оставить
без выезда не только хулиганов, но и сочувствующих им!
     Вот как все обернулось.
     Я сказал, что это будет смелое и справедливое решение.
     - Правильно, - кивнул я.  -  По большому  счету, жители тех  квартир не
виноваты, что  в комендатуре  слабо поставлена  воспитательная  работа.  Нет
плохих воспитанников - есть плохие воспитатели... Останемся без выезда, если
запустили работу. Кто в Совете - тот в ответе...
     - Это что же, значит... Как, значит, понимать? Вы  хотите  сказать, что
советы  отрядов останутся, а разные,  простите, гопники,  поедут в город? Вы
это серьезно? - Его уши вновь заняли локационную стойку.
     Я   кивнул.  Было  слышно,   как  во   дворе,  под   окнами,   тревожно
переговаривается толпа.
     Кашин  встал,  отнес  на  блюдечко оплывающее  мороженное,  вытер  руки
платком и  надел фуражку.  Снял. Положил на  стол. Потянул зеленый форменный
галстук.
     - Сколько,  по-вашему,  человек следует наказать  невыездом из  каждого
отряда?
     - Не из отряда, а из квартир,  которые выходят на  забор. Мы думаем, по
одному человеку из квартиры.
     -  Они  же орали,  как  гамандриллы  какие-нибудь! Как  тупые  скотские
обезьяны!  По  десять  человек в  каждом окне  висело!  Свистели, паясничали
вместо того,  чтобы добежать до КП  и позвать дежурного. - Он  вновь нацепил
фуражку. - Минимум по пять человек наказать надо!
     - Но Дзержинский же говорил...
     - Вы мне Дзержинским зубы не заговаривайте!
     - Тогда по два человека из квартиры. И все равно могут быть обиженные.
     -  Дзержинский бы вас всех... По три человека  из  каждой квартиры!  На
усмотрение Советов отряда! И чтоб, значит, списки мне завтра передали, я сам
посмотрю. Идите!
     Мы уединились с общественностью на спортплощадке. С контрольного пункта
светили прожектора. Я сказал, что Кашин настаивал наказать по десять человек
от  каждой квартиры,  и народ  негодующе  заматерился.  Но сошлись  на  трех
штрафниках   от  каждой  квартиры,  чьи   окна  выходят  на   забор.  Теперь
заматерились с облегчением. Еще я сказал, что если будут недовольные  и этим
решением,  то Кашин  оставит  без  выезда всех, включая Совет. Добавил и про
полк  милиции из  Ленинграда.  "Он  уже и  трубку снял,  хотел  вызывать..."
Поохали, поматерились. Обсудили детали - дать в списки штрафников тех, кто и
так сидит на допограничении.
     Председатели  Советов пошли к своим отрядам, нагоняя жути про мчавшийся
из  Ленинграда особый полк милиции,  который удалось  вернуть в километре от
комендатуры. Замполит, дескать,  рвал  и метал, хотел  наказать всех месяцем
невыезда,  но уговорили  на  одну неделю.  Радуйтесь,  трах-тарарах, что все
обошлось. Поэтому  сейчас  всем спать, трах-тарарах, вести себя  тихо, трах-
тарарах!  А  старшим квартир  остаться.  К утру они должны дать  списки трех
штрафников. Пусть хоть жребий кидают, хоть сами назначают -  это их дело. Но
лучше дать тех, кто уже  наказан.  Если  к утру  списков  не  будет...  Все,
трах-тарарах!..
     Такая вот дипломатия. Смесь правды, полуправды и лжи.

     Вчера   случайно,  на   последние   деньги,  купил   сборник   повестей
А.Житинского "От первого лица". Читаю.
     Мелкие  злые мухи. Бью  их  резинкой на палочке и получаю удовольствие,
когда не промахиваюсь.
     5 утра. Прочитал всю книгу Житинского. Ложусь спать. Плотный текст.

     23 июля 1982г.
     Вымыл ноги холодной водой в туалете  и выстирал носки. Закрыл  контору.
Со  мной  была знатная собаченция Мики.  Дал  ей несколько кусочков  сахара,
которые нашел в шкафчике. Микки съела  бы и  песок, который я храню в банке,
но  сахар  мне показался естественнее для собаки. И потом - песок мой, и его
мало. А сахар не мой, и его... Его тоже мало, но он не мой. Вот и все. Пусть
грызет сахар.
     Возился с Микки. Хватает за ноги, но осторожно. Хорошая собака.
     Конспирация - это не  умение  быстро убегать  с  места  преступления, а
умение жить такой жизнью и принимать такой вид, что на тебя  просто не могли
бы подумать дурное.
     К "Шуту": Он сделал вывеску: "При выходе вытирайте ноги. И мойте руки".

     За истекшие  сутки съел банку рыбных консервов,  два яйца и два батона.
Выпил несколько  стаканов крепкого чаю. Расходы не больше  рубля. И чувствую
себя прекрасно...

     Книга  Житинского  не  дает  мне  покоя. Все  гениальное просто.  Такой
гениальной простоты в обращении  со  словом я  не встречал. Некого поставить
рядом. Некого! Его ремарки точны, изящны и драматургически выверены.
     Остается только учиться. Догоню ли?

     Ремарка сказал у Житинского может иметь следующую форму:
     продолжал канючить; посоветовал я;
     пояснил;
     дал совет; посочувствовал;
     спросил;
     поинтересовался; заволновался;
     сказал с сомнением; удивился;
     вздохнул;
     зачастил;
     запричитал;
     заявил;
     вяло сказал я;
     бойко сказал;
     задумался он; позавидовал он;
     уточнил;
     закричал;
     предупредил;
     шепнул мне на ухо Н.; рассердился;
     огрызнулся;
     напомнил он;
     оживился он;
     сообщил он тихо; объявил;
     признался я;
     воскликнул;
     засмеялся;
     не понял я.
     не выдержал;
     предложил он;
     пожал плечами;
     обрадовался я;
     нежно сказала она;
     попросил я жалобно; пролепетал я;
     вкрадчиво вступил Н;
     скромно предложил;
     надменно сказал; меланхолично заметил;
     сказал он мягко;
     пошутил он;
     сказал дед укоризненно; пробормотал я; краснея;
     сказал дед, прищурившись; сказал я, чтобы не разочаровывать деда;
     заорала бабка;
     пообещал шофер;
     завопил я;
     наступала она;
     застеснялся я;
     попросил он;
     предложил я;
     испугался он;
     заметил я;
     раздался сзади голос; загадочно сказал;
     обречено вздохнул;
     уточнила девушка; обрадовался;
     показала она на...;
     глухо донесся из-за рамы его голос;
     крикнул я;
     пояснил;
     обиделся;
     поправил меня Н;
     спросил он с надеждой; мечтательно сказал Фомич; жаловался Фомич;
     твердил я;
     радостно воскликнул Фомич;
     успокоил я;
     насторожился он;
     пообещал я;
     сказал председатель, посмотрев на дело практически;
     "Я пить не буду, - тихо сказал Фомич";
     еле слышно сказал

     У каждого героя - свой драматургический окрас ремарки. Ремарка помогает
действию и пониманию героя; иногда - заранее задает образ.
     Насыщенные ремарки и у Валентина Пикуля.

     25 июля 1982г.
     Прикатил с ночевкой на "69-й км".
     Мы  на  даче  одни.  Ольгины  родители  уехали  в Л-д.  Максимка  спит.
Проверяем звукоизоляцию нашей комнатки.  Я  катаюсь по тахте, подскакиваю на
ней,  тихо  постанываю  и рычу.  Ольга  слушает на втором  этаже,  в спальне
родителей.
     - Самую малость слышно, - сообщает она с улыбкой, спустившись вниз.
     -  Это когда я так делал.  - Я показываю, как я делал. - Но такое редко
бывает.
     Мы допиваем сухое вино и ложимся спать.

     27 июля 1982г.
     Был  в  Академии  художеств  у  Давыдова.  Забрал  свою  икону  "Купина
Неопалимая" - реставрация будет стоить не меньше ста рублей. Нет у нас таких
денег  и не  предвидится.  Давыдов рассказывал,  что нужен особый  осетровый
клей, специальные  краски и т.п. Сказал, что ему лестно реставрировать икону
17-го  века, но  бесплатно не  может. Предложил  найти  покупателя на  нее -
рублей за пятьсот-семьсот. Я поблагодарил и отказался.
     Икону  мне принесла одна дама, подружка  одноклассника Сереги Романова.
Выпивали как-то  у  меня  дома, она  увидела маленькую иконку  Богородицы  в
серебряном окладе. Разговорились. Похвасталась, что  ездили с мужем на Волгу
летом и там одна бабулька отдала ей темную выгнутую доску, слегка подгорелую
- все, что осталось от иконы. Положили в багажник машины. Теперь стоит дома,
мешается.  Хочешь?  Я, как  сейчас  помню,  кивнул  молча.  Думал,  забудет.
Притащила, завернутую в газету.
     И вот выяснилось, что она  семнадцатого  века. Я протер ее подсолнечным
маслом, и она засверкала золотом. Разглядел птичку, святых, надписи по рамке
ковчега.  На  обороте  -  какой-то клинописью  выцарапано  имя мастера и еще
что-то  непонятное. Мне сказали,  что икона оберегает от  пожара. Ее выносят
против  огня  - огонь гаснет.  Ценная  икона, противопожарная.  Потому  и  с
утратой в правом нижнем углу. Видать, не один пожар останавливала.
     Я  ждал  Давыдова у открытого окна и смотрел  во двор-колодец Академии.
Рабочие  шумно  грузили  в  кузов   грузовика  мраморную  скульптуру.  Голый
мраморный  мужик  во  весь  рост.  Или  больше.  С  высоты  четвертого этажа
определить  истинный размер  скульптуры  было сложно. Рычал кран. Матерились
рабочие. Пустыми  глазами смотрел  в  синее небо мраморный  человек. Трос  с
войлочными накладками сползал.  Завхоз  в  синем халате  волновался и  давал
советы. Рабочие не обращали на него внимания.
     - За шею  цепляй, за шею! - темные фигурки суетились вокруг скульптуры,
лежащей на спине.
     - Не выдержит!  - взвизгивал завхоз.  -  Под  спину заводи! Это вам  не
железобетон, это искусство!
     - Выдержит! - гудел в колодце двора  голос.  -  У  этого кабана шея что
хочешь выдержит.
     Натянулся   трос.  Взрычал  кран.  Завхоз  отвернулся  и  прикрыл  лицо
бумагами.
     Шея древнего мраморного кабана выдержала. Скульптуру уложили в кузов на
тряпки, и грузчики уселись рядом. Машина тихо  выехала со двора. Сзади бежал
завхоз с бумажками.
     Дома  я рассказал Ольге  о ценах на реставрацию  и  лестном предложении
продать икону.
     - Смотри сам, - сказала она.
     - За два года, что "Купина Неопалимая" у нас, в  нашем доме  не было ни
одного пожара, - важно сказал я. - Вот она - чудодейственная сила иконы!
     - А одеяло, которое я спалила утюгом? - напомнила Ольга.
     - Ты же только спалила, - разъяснил я. - Могло быть значительно хуже.
     - Ты говоришь так, словно до этого пожары посещали дом раз в квартал, -
не соглашалась Ольга. Женская наивность!
     - Не гневи Бога! - прекратил я спор.

     31 июля 1982 г.
     Сумасшедший закат. Солнце, словно его вынули из доменной печи: близкое,
огромное, огненное.
     Восемнадцать лет, как не стало мамы. На кладбище не выбрался. Сходил ли
кто из наших - не знаю. Надеюсь, сходили.
     Все  машины  вернулись в  гараж.  Передал на  главную  площадку  сводку
ремонта,  обошел  пустые  боксы.  Запер  скрипучие железные  двери,  ворота,
покормил  Микки, выпил чаю. Выбросил из пепельницы окурки и сел за  машинку.
Окурки  выбросил  из  интереса -  чтобы  узнать,  сколько  выкурю  сигарет в
процессе творчества.
     Наследие Шекспира составляют 37 пьес.

     5 августа 1982г. Дежурю в ОТХ.
     Ночевал в Коммунаре. Снились сны.
     Последний сон - про Зеленогорск. Мы с Ольгой на пляже, лежим под ватным
одеялом и  целуемся.  Ходят  люди,  не  обращая на  нас  внимания. Мальчик с
велосипедом останавливается, смотрит удивленно на нас. Я даю ему конфету. Он
съедает и продолжает смотреть. Я даю ему  воздушного змея - он бросает возле
нас велосипед, распутывает леску, пытается запустить змея в воздух, бегает с
ним.  "Я так не могу, -  говорит Ольга. - Помоги ему,  пусть  уйдет  от  нас
подальше".  Я привязываю леску к багажнику  велосипеда  и  помогаю  мальчику
запустить  змея.  Он  уезжает,  но  появляются   поддатые  пожилые   мужики,
останавливаются возле нас, хохочут. Глумливо требуют поднять  одеяло -  чем,
дескать,  вы  занимаетесь в общественном  месте? Я  встаю и сталкиваю  двоих
лысыми башками  -  тресь! Они падают.  "Убил!" - пронзает  ужас.  Появляется
милиция, ведут составлять протокол. Мы в отделении милиции, на горе. Башенка
светового  фонаря  на крыше,  отчетливо  вижу  переплеты его рам,  там сидит
голубь. Мужики все живы-здоровы, обвиняют меня в учинении драки, шьют 206. У
меня  проверяют документы.  Я показываю старое  аспирантское  удостоверение.
Допрашивает женщина. Вдруг Ольга говорит, что мужики хотели ее изнасиловать.