регулирования
вопросов".
     Сегодня  мы с Максимом после  концерта  в Капелле  были  на митинге  на
Дворцовой площади. Плакаты:  "М.С. Хусейн - Нобелевский лауреат", "Горбачеву
- не верим!",  "Горбачеву - персональный танк. Даешь Литву!",  "Спасибо КПСС
за нашу нищету!"  Парень  в огромной обезьяньей маске  стоял  на  постаменте
Александровской колоны - на груди плакат: "Гориллы! Отстоим коммунистические
завоевания! Все, кому  дороги  идеи  КПСС, приходите к  нам. Вас  ждут  Нина
Андреева, Полозков, Швед и др."
     Пытался  звонить  в  Каунас  Гинтарису   Пашацкасу,  поэту,  с  которым
познакомился летом в уличном кафе, и  не дозвонился  - нет, очевидно, связи.
Об этом говорило и  "Би-Би-Си",  что  десантники  контролируют международную
АТС. Хотел сказать Гинтарису слова поддержки и соболезнования. Буду пытаться
звонить еще.
     Такие вот дела, блин.

     15 января 1991г.
     Центральное  ТВ  врет безбожно  о событиях  в  Литве.  Марают  Ельцина.
Верховный Совет под руководством Лукьянова гнет линию, угодную Горбачеву.
     И только Ленсовет (без Собчака, он во Франции) собрался на внеочередную
сессию  и  принял ряд  честных  документов. В том  числе,  требуют  отставки
министра  обороны,  командующего  Прибалтийским  военным  округом,  создания
международной комиссии, чтобы она выявила виновных и предала открытому суду.
     Сегодня  я  дозвонился до Гинтариса  Пашацкаса  и выразил  ему и  Литве
сочувствие и соболезнование по поводу всех событий.  Он сказал,  что сегодня
же  передаст мои добрые теплые слова  кому-то. Мне показалось, он был  очень
тронут. Завтра в Петербурге траур, и в 15-00 - минута молчания.

     16 января 1991 г.
     Сегодня  в  Питере  была  политическая  стачка  на  более чем  трехстах
предприятиях (2 часа, кое-где меньше). Программа "Время" ни слова не сказала
о Сессии Ленсовета, лишь  сказали,  что  на крупных предприятиях - ЛМЗ и еще
где-то, люди спокойно работали. Как это важно  для нашей  страны  - спокойно
работать. "Работайте спокойно, товарищи, все в порядке...".
     И  "Известий" второй  день  нет  в  почтовом  ящике  -  там должна быть
стенограмма Сессии ВС.
     Скотство! Бардак!

     21 января 1991г.
     Зима теплая. Прошло Крещение  Господнее, а морозов  нет. Сегодня в ночь
навалило снегу, температура нулевая, и  сейчас в 2  часа  дня падают хлопья.
Утром бегал по Смоленскому.
     Хочу в ближайшие день-два дописать повесть. Сейчас - 81 страница.
     В Прибалтике тревожно.

     25 января 1991г.
     Вчера  закончил  повесть. Получилось  84 страницы. Сегодня перечитал  и
огорчился. Что  я сказал? Ничего. Какие чувства вызывает? Кроме собственного
огорчения   -   никаких.   Событий   мало.   Декорации  не  видны.   Пытался
фантастическую тезу вогнать в реализм жесточайший, так, чтобы читатель почти
поверил, что  мужчина  по  необъяснимым  причинам превратился  в  женщину  и
поначалу  надеется вернуться в свое прежнее бытие, но  жизнь мнет его (ее) и
тянет на дно. Он в прямом смысле оказывается в женской шкуре...
     И не получилось.
     Знаю,  в чем меня упрекнут: с таким сюжетным посылом  можно было ого-го
чего насочинять  и накрутить. Может быть. Но условность-то мне и претит, как
претила она в "Шуте".
     А вечером  прочитал  повесть  Ник.  Александрова "Лже..." -  с  близким
сюжетом  и  расстроился  еще  сильнее: и  мне, наверное, следовало  упрощать
психологию,  выдумывать  перипетии,  порхать по фабуле,  закручивать  сюжет.
Какая-то   приземленность  чувствуется  в  моей  повести  без   названия.  У
Александрова  герой  случайно  обретает  способность менять свою внешность и
выписывает  забавные кренделя -  становится то милиционером, то гопником, то
Аллой  Пугачевой, то Горбачевым... По сути, Коля украл у меня сюжетный посыл
- весной  я читал ему отрывки повести и делился замыслом. Но украл с пользой
- сделал свое.
     Может быть, сделать рассказ, как и задумывалось вначале? Завтра позвоню
Коле  в  Москву  - поздравлю. Он  написал  в близкой  мне  манере. А  я  - в
несвойственной себе, и потому - скверно.

     Деньги  меняют.  Президентский указ.  50-ти и  100-рублевые  выводят из
обращения.  Замораживаются  вклады на сберкнижках на  неопределенное  время.
Разговоры  везде только  о деньгах.  Про  Прибалтику  как-то  позабыли - все
считают деньги и бегают с обменом. Такой вот ход сделал наш президент.

     29  января 1991 года.  Нашел бумагу  для  обложки  своего романа  "Игра
по-крупному". Теперь надо, чтобы издательство оплатило.
     Депутаты путают нонсенс и консенсус.
     - Но это же консенсус! Такого не может быть!
     - Призываю достичь нонсенса!
     Анахренизмы - это когда на все предложения вопрошают: "А на хрена?".
     "Сам Леонид  Ильич Брежнев  был членом Союза советских писателей. Разве
меня возьмут?"

     3 февраля 1991 года.
     Мое поколение сожгло  свои чувства  вином. И в дневниках нашей юности -
точки, тире, точки: пьянки - короткие просветления - пьянки. Мы  не написали
десятки рассказов, романов, повестей. И слава Богу! Не пришлось врать.

     С   нового  года   хожу  на   3-х  месячные  курсы  английского  языка.
Преподаватель  - аспирант  из США Кевин Херик.  Четыре раза в неделю. Только
сейчас, через  месяц, я  начал  что-то  понимать и говорить. Он  сознательно
ведет  занятия только на английском.  На русский переходит в крайнем случае.
Каждый день пишу новые карточки со словами. И  почти каждый день учу на ночь
или днем.
     Сугробы  мыльной  пены на  щеках,  горящие  глаза. Это я  бреюсь  после
утренней пробежки.

     15 февраля 1991 г.
     Ник.   Александров   приезжал  из  Москвы.   Привез  бутылку   польской
зеленоватой водки  и  проблемы  для Ольги: чем кормить гостя? Но  зато я дал
почитать ему повесть, и мы  говорили о ней. Коля затуманился и долго молчал,
прежде чем сказать  свое  мнение.  Потом  сказал, что я влез  в  глубочайшие
дебри... И не выбрался из них. Но читать интересно...
     - Сократи, на хрен,  всю  психологию!  - посоветовал он,  устроившись в
шаляпинском  кресле  с рюмкой  зеленой водки и трубкой;  настоящий столичный
писатель - Накрути сюжет, убери внутренние монологи твоего Чудникова. Легче,
старик, легче... Ну, будь здоров, за твою повесть! Я думаю, ты ее скрутишь!

     1 марта 1991г.
     "Куда пропала Кирочная улица?", - думал я одно время.
     В четвертом классе я ходил заниматься  гимнастикой в детскую спортивную
школу  на Кирочной. А  потом бросил гимнастику, пошел  в секцию бокса  в СКА
напротив  цирка,  потом уехал  из  Смольнинского  района, и  название  улицы
пропало со  слуха.  Никто не называет  ее в  разговорах  -  как  будто и нет
Кирочной. Как сквозь землю провалилась.
     Рассказываю кому-нибудь: "Я на Кирочную в спортшколу ходил..." - "А где
это?"  - "Около  Таврического сада.  Неужели,  не знаешь?" (Сам я  отчетливо
помнил и дом и двор этой спортивной школы.)
     - Нет, не знаю... Кирочная, Кирочная... Что-то знакомое...
     А  не  так  давно понял, в чем  дело.  Кирочной  раньше  называли улицу
Салтыкова-Щедрина   старые  петербуржцы.  Вместе  с  ними  ушло  и  название
Кирочная.

     17 марта 1991г.
     Получил сигнальный  экземпляр  своего  романа  "Игра по-крупному"  и не
обрадовался почему-то. Возможно, потому, что не  было элемента неожиданности
- обложку  в  издательстве видел, чистые листы читал... Да и  роман  уже  не
волнует, как пару лет  назад, когда он казался мне хорошим. Сейчас бы так не
написал - убрал бы многое. И мысль о том, что некоторые узнают себя в героях
романа и обидятся, не находит надежных контраргументов.
     И  сижу около своей повести - не  знаю, что с  нею делать. Переделать в
рассказ?  Героя заменить или манеру повествования?  Найти  другую интонацию?
Или просто сжечь?
     И  тягостные мысли о том, что  последнее  время я не пишу, а -  занятый
издательскими делами - лишь пописываю, не дают мне покоя.
     Сорок один год уже.

     Еду  в московском метро,  на  выезде из тоннеля  - надпись на  бетонном
заборе, огромными  буквами: "Нет частной собственности!"  Вот,  думаю, блин,
какие ортодоксы в столице  водятся. Еще  и на заборах пишут.  Вдруг  немного
дальше, как продолжение лозунга: "Да здравствует нищета!" - тем же шрифтом.
     В  московских  магазинах  -  пусто. Ужинал  у Бабенки. Второй день -  у
Александрова  Коли. Говорили.  Коля вернулся из  командировки  с  Курильских
островов  и  Сахалина. Рассказывал, что олени, которым не хватает соли, пьют
человеческую мочу и лижут желтый снег  у палаток. Выходишь ночью пописать, а
олени  уже ждут  - ловят  парящую струю.  Страшновато - рога почти упираются
тебе в живот.
     Коля сказал, что с  Курилами ситуация,  как с собакой на сене: и сам не
гам,  и  другим  не  дам. Много  японских  построек,  японская  узкоколейка,
японские паровозики  и вагончики.  Попадаешь, как в другой  век. В вагончике
пьют,  курят,  играют  в карты, чуть ли не трахаются. Мат-перемат.  Дерутся,
орут,  поют.  Анархия сплошная. Не  нужны нам острова - по  всему  видно. Но
когда смотришь на карту - вот  они, нашего  цвета,  наши рубежи на Востоке -
жалко.

     31 марта 1991г.
     Отложил, а  может быть, вовсе забросил повесть о превращении мужчины  в
женщину. Не ложится она на душу.
     Думаю о  том,  чтобы  написать цикл  рассказов -  ироничных,  грустных,
веселых. И одним из главных персонажей будет Феликс.
     1. Как Ф. был судовладельцем.
     2. Как мы с Ф. угнали тележку на Московском вокзале.
     3. Как  мы  с Ф. ходили  в ресторан. ("Нет-нет, я  водку не пью. Только
народный самогон")
     4. Как мы ездили на рыбалку.
     5. Феликс и генерал КГБ (ехал в багажнике, испытание газового пистолета
и т.д.)
     6. Как Ф. привезли на "козелке" с загадочными номерами: "00-01 МУД".

     2 апреля 1991 г.
     Эх! Цены  повысили на все. В два раза примерно. А то и более. Мясо -  7
руб. Было 2. Карточки не отменили.
     Развал Империи, похоже, близок.
     Валютные новшества: валюту для поездок за  рубеж теперь будут продавать
по рыночным ценам и не более 200 долларов в год на одного человека. Рыночная
цена за 1 USD сегодня - 26,7 руб.  Кошмар!.. Тихий ужас.  "Жить стало лучше,
жить стало веселей!" - сказал сегодня по телефону Аркаша Спичка.
     Денег нет - гонорар за роман не платят.

     12 апреля 1991 г.
     Кевин  по  своей кредитной  карточке  (магнитной)  может  снять деньги,
хранящиеся в банке на  территории  США. Мои деньги от издательства  "Смарт",
которое на левом берегу Невы, будут идти в  мою сберкассу, которая на правом
берегу, две недели, и возьмут за такую скорость около 400 рублей. Я узнавал.
     Ольга стригла  меня  на кухне.  На моих голых  плечах выросли  мохнатые
эполеты.

     Вечером мы ходили в Малый зал филармонии на "Амати-трио", из Бельгии.
     Утром были с Ольгой в бассейне.
     Этакая светская жизнь.
     И только на следующий день, утром, я вспомнил, что 12 апреля - памятный
для  меня день. Весьма памятный. В  тот день  семь  лет  назад в Гатчине уже
зеленела трава...

     Сегодня был в доме Набоковых, на Герцена 47. Там теперь редакция газеты
"Невское  время".  В  комнате, где родился Владимир Владимирович  Набоков, я
вручал свою книгу  "Игра по-крупному" Соболеву В.М., техническому  редактору
книги и корректору Сафоновой О.Н. Они теперь работают там
     В  комнате  стоят  компьютеры, факсы  и из  окон  видны  окна  квартиры
Ольгиных  родителей - напротив.  Я видел занавески  на  последнем  четвертом
этаже и корзинку с яйцами между окнами.
     Соболев провел меня по дому.  Показал стенной сейф, к которому  швейцар
Набоковых  -  Устин повел  матросиков и рабочих  -  экспроприировать барские
драгоценности.
     1-й этаж -  владения Набокова-старшего: деревянные панели и  плафоны на
потолке  бывшей  библиотеки,  "боксовый"  зал со  скрипучим паркетом...  Там
комитет по печати и полиграфии Ленгорисполкома. Кабинет Соболева - в спальне
гувернантки. Витражи на  лестнице целы, с  клеймом изготовителя: "... Рига".
Славные витражи. И дом славный.
     Таинственность  и  возвышенность  живут  в  его  огромных  комнатах.  И
маленькая винтовая лестница в углу дома - со стороны Исаакиевской площади. А
во  дворе  каретник,   где   стоял  один  из  первых  в  России  автомобиль,
принадлежащий семье. Что там теперь - и говорить не хочется...

     25 апреля 1991г.
     Несколько дней назад случился затяжной снегопад.
     Деревья под моим окном стояли залепленные снегом, а снег  все  падал  и
падал.  Сидишь за машинкой  -  а за окном  медленно, по-зимнему падает снег.
Несколько  дней шел  снег и навалило  по колено. И сейчас, через неделю, еще
лежит во дворах и темных углах.

     26 апреля 1991.
     Сегодня приснилось,  что  я  разговариваю со  Сталиным.  Показываю  ему
какую-то  книгу,  листаю ее.  Что-то обещаю  для  него сделать.  И  страх  с
примесью  почтения.  Знал  ли я  во сне, что Сталин умер? Вероятно, знал. Но
велик гипноз титанической личности, великого тирана - и я не  позволил  себе
вольностей.
     Потом снились поезда, неисправные  телефоны-автоматы, спешка,  бег, 2-я
Советская, известие о чьей-то смерти, гости...
     А вчера в поликлинике одна пожилая  женщина говорила:  "Ленин - святой.
Вы  потом поймете это. Да, Ленин - святой..."  И сидела  она  в очереди не к
психиатру, а к хирургу.

     27 апреля 1991г.
     Купили,  наконец,  на автомобильном  рынке машину - "ваз -2105",  за 24
тыс. 300 руб. Довесок в триста рублей - это комиссионные.
     Голубая машина в обмен на мою зеленого  цвета книгу. Гонорар  пришел на
сберкнижку в пятницу, а в субботу поехали и купили. Никаких особенных чувств
не испытал, кроме ощущения новых хлопот.

     28 апреля 91.
     Сегодня  выдалось время,  и я  бродил по  своему старому району.  Тихий
воскресный день, солнце за светлыми облаками, нет машин, почти нет прохожих,
и  я  прошелся  мимо  своей  165 школы  (бывш.  1-й  Гимназии), прошелся  по
Кирилловской улице и дальше - тем маршрутом,  которым  два года  (9-й и 10-й
кл.) спешил на занятия. Школа наша стоит  с заколоченными окнами - ремонт. И
многие  дома рядом  ждут  оживления - старые дома.  С  трудом  узнавал былые
места. Двадцать лет  там не  ходил, с выпускного вечера. И вечер вспомнил, и
Надю Шипилову, и  ребят,  и  девчонок. А вот  ощущение  от  первого  поцелуя
вспомнить  не  мог. Помню, как  стояли  в  ее  парадной  и неумело  пытались
целоваться - и все.
     Я показывал тестю машину, которую временно поставил на его стоянку. Ему
понравилась.
     Вчера  долго искал в "Других  берегах" Набокова описание его дома на Б.
Морской -  закрались  сомнения в расположении  комнаты,  где  он родился.  Я
считал, что это 3-й этаж, три крайних к площади окна. А Самуил Лурье сказал,
что 2-й  этаж.  Искал,  но  не  нашел. А  сегодня лень. Учил англ.  слова по
карточкам.

     30 апреля.
     Ходили  с  Ольгой  на Святослава Рихтера в  Малый зал филармонии.  Бах,
английские сюиты.  Нас посадили  на  дополнительные стулья  на сцене. Рихтер
сидел к нам спиной.
     Желтые старческие  пальцы, лысый затылок с белым  пушком,  лакированные
туфли  на желтых педалях рояля - они  то газовали,  то нажимали на тормоз. И
дивная музыка, которой правил этот старик-водитель.

     1-4 мая. Зеленогорск.
     Майские провели на даче.
     Два мужика, которых  привел  племянник Вовка, вскопали за три  водочных
талона и 30 руб. огород под  картошку и  место под лужайку, которую мы хотим
разбить с нашей  стороны участка. Первый раз воспользовался  наемной рабочей
силой на своем огороде. Старею или мудрею?

     5 августа 1991 г.
     Бешеное лето.
     Брат  Юра  приехал  из Владивостока с сыном. Принудительная родственная
пьянка.
     Дела: выпустил книгу Валерия Попова "Праздник ахинеи", сборник прозы.
     Ольга шила тряпки, строчила "вареные джинсы"  и  сама продавала  их  на
зеленогорском рынке. Мы с ней эти  самые "варенки"  и  варили  в нашей бане,
когда  я  возвращался  из города с  работы.  Технологию  придумали  сами, по
справочникам и слухам.
     Рэкетиры  какие-то накатились на  Ольгу  -  я дал им  с пьяных глаз 250
рублей, послал за водкой и привел  к себе домой, чтобы поговорить за жизнь и
расспросить  о  трудностях их  непонятного  ремесла.  Ольга  разогнала  нашу
компашку,  обругала меня, и на  следующий день, протрезвев, я поднял на ноги
половину Зеленогорска, чтобы погасить их, потому что они снова  заявились  к
Ольге уже в расширенном составе. Молодые заезжие ребята из Кирилловского.
     Одному сломали челюсть - тому, который грозил Ольге, что она всю  жизнь
будет работать на лекарства, и он пришел  через три недели просить денег  за
вставленные фарфоровые зубы. Сказал, что заплатил 3  тысячи - занял у друга.
Меня  дома не  было. С  ними объяснялась Ольга в присутствии Юры -  сказала:
никаких денег, катитесь  подальше. Юра в тот момент чистил селедку на  улице
большим колбасным ножом и молча слушал рассуждения рэкетиров, подтачивая нож
о  наждачный круг.  Сказал, что  у  них, кажется, был пистолет. Или  газовый
баллон. Один  из них  держал  руку  за пазухой. Юра  не проронил  ни  слова.
Рэкетиры повыпендривались и ушли.
     Хоть повесть пиши про это сумасшедшее лето...
     Персонажи:
     Лева Никитин  -  бывший артист  оперетты, шофер автобуса с нашей улицы.
Эдакий  шекспировский Фальстаф, будивший  меня  утром предложением  съездить
куда-нибудь на его старом носатом автобусе. И мы ездили. Занял  у меня денег
и запил.
     Сашка Гузов - сын персонажа моей повести "Мы строим дом", возил меня на
моей машине в качестве шофера нашего представительства.
     Слава Иоффе - местный авторитет, приятель моих старших  братьев, бывшая
послевоенная  шпана,  ныне  коммерсант  в  авторитете.  Принимал  участие  в
разборке с заезжими рэкетирами.
     Светка - буфетчица. Живет на нашей улице. Простая справедливая тетка.
     Саша  Конышев -  ее гражданский муж,  бывший ресторанный музыкант, зам.
директора Дома писателя.
     Танька Мартышова - рыночная торговка, несчастная женщина.
     Юра  Иванов, -  мой  товарищ  по  Коммунару, уважаемый  местный житель,
перегоняющий из Финляндии машины.
     Сеня - директор зеленогорского рынка. Молчаливый человек.
     Женя Татаринцев - шофер из зеленогорского гаража.
     Паша - его приятель, который спросил "рэкетира": "Ты будешь вставать на
колени и  извиняться  перед  женщиной, гнида,  или не будешь?" И после этого
сразу дал по зубам.
     Рэкетиры  -  Женя,  Сережа,  Олег  (длинноволосый) и  др.  жители  пос.
Кирилловское.
     Юра - мой брат.
     Юрик - его сын. Все лето болтался по бабам.
     Вовка - племянник. Помогал шибко умными советами и ходил за выпивкой.
     Рыночные люди.

     28 сентября 1991г.
     Весь  август и сентябрь не  писал в дневник. Путч случился, когда  мы с
Ольгой подъезжали к венгерской границе. Были  в Венгрии десять дней - у Имре
и Анико. Потом я во Францию летал на пять дней.
     Венгерские  впечатления не  записывал,  а  Париж  у  меня  в  отдельном
блокноте.

     ПАРИЖ
     8 сентября 1991 г.
     Лечу  в  Париж. Толкотня и  неразбериха  в  международном зале Пулково.
Таможенные декларации  только на французском и  польском языках. Заглядываем
друг другу через  плечо.  Темно,  холодно,  пар  изо  рта.  Грубые  служащие
"Аэрофлота",  так и читается на их лицах:  "А  ты что, хотел, чтобы  тебя за
рубли на руках носили, да?"  Ольга провожала меня на тот случай, если что-то
выкинут из багажа. Обошлось...
     Полетели...
     Я сел рядом с правым крылом - салон для курящих. Поставил большую сумку
в ногах слева. Подошла девица с сердитым лицом, за ее спиной - парень.
     - У вас свободно? - выдавила.
     - Свободно, но вот сумка... Мешать, наверное, будет...
     - Это ваши проблемы!
     Чую - скандалистка; наша,  из очереди. Тронул сумку для вида - тяжелая,
длинная, на полку н