827 года). В предис-
ловии он утверждал, будто все стихотворения были им написаны, когда  ему
еще не исполнилось четырнадцати лет.
   Что ж, выходит, и тогда он умел отыскивать какие–то особые слова, ка-
кие–то завораживающие интонации, открывал некие пограничные пространства
между реальным и нереальным мирами - то есть уже был поэтом. Остальное -
неопытность и искренность. Разумеется, книга совершенно не продавалась.
   Эдгар хлебнул такой нищеты, что пошел на более чем сомнительный шаг -
завербовался в армию рядовым солдатом. Он боролся за выживание, порой  с
грустью заглядывая в собственную душу. Правда, не упускал  случая  прис-
мотреться и к тому, что происходило рядом. Так ему удалось собрать мате-
риалы для будущего "Золотого жука" - пригодились  живописные  декорации,
окружавшие форт Моултри в Каролине, где прошла большая часть этого  вре-
мени и где он бесповоротно расстался с юностью.


   Молодость

   Солдат Эдгар А. Перри - под этим вымышленным именем он завербовался -
службу нес безукоризненно и вскоре был повышен в звании до сержант–майо-
ра. Но он испытывал тоскливое отвращение к окружавшим  его  посредствен-
ностям, а ведь с ними ему приходилось иметь дело постоянно. Кроме  того,
он принял твердое решение посвятить себя литературе, для чего необходимы
были свободное время, библиотеки, контакты с людьми иного круга. Все это
заставило его искать примирения с  Джоном  Алланом.  Эдгар  По  подписал
контракт на пять лет, и оставалось еще три года службы.  Так  что  Эдгар
обратился к Аллану с просьбой известить военное начальство о своем  сог-
ласии на увольнение воспитанника в запас. Аллан ему не ответил, а вскоре
Эдгар получил перевод в Виргинию. Он оказался совсем рядом со своим  до-
мом, ему страстно хотелось увидеть "маму", состояние которой все ухудша-
лось. Эдгар уже понял: Аллан не согласится на его увольнение  из  армии,
если он вновь заведет речь о литературной карьере, и решил пойти на вре-
менный компромисс, надеясь, что воспитатель поддержит его в случае  пос-
тупления в военную академию в Уэст–Пойнте. Это была карьера,  и  велико-
лепная карьера. Аллан согласился. Но именно тогда Эдгару во второй раз в
жизни довелось испытать большое горе. "Мама" Фрэнсис Аллан умерла,  пока
он оставался в казарме. Письмо Аллана пришло слишком поздно, и воля уми-
рающей не была исполнена, а она до самого конца молила  привести  к  ней
Эдгара. Эдгару не довелось попрощаться даже с покойной Фрэнсис. Он  при-
шел лишь на ее могилу (которая оказалась совсем близко от  могилы  "Еле-
ны", да и в сердце его обе женщины жили рядом) и, не  выдержав,  потерял
сознание. Чернокожим слугам пришлось на руках нести его до экипажа.
   Поступлению в Уэст–Пойнт предшествовала поездка в Балтимор. Эдгар хо-
тел восстановить отношения со своими настоящими родственниками, что вви-
ду дурного расположения к нему воспитателя обретало особое  значение.  К
тому же он оставался верен тайно принятому решению  и  теперь  стремился
напечатать "Аль–Аараф" - длинную поэму, на которую возлагал пока еще ни-
чем не обоснованные надежды. Можно сказать, что это был  переломный  мо-
мент в жизни По, хотя его биографам он таковым не  кажется  -  возможно,
потому, что особой драматичностью или театральностью события окрашены не
были, в отличие от многих других. Но именно в мае 1829 года Эдгар,  рас-
полагая скудными средствами, которые выделил ему Аллан на жизнь и подго-
товку к отнюдь не легкому поступлению в Уэст–Пойнт, принимается устанав-
ливать первые настоящие контакты с издателями  и  редакторами  журналов.
Как и следовало ожидать, он не сумел издать поэму - денег на это не наш-
лось. Нужда давила его самым жестоким образом, и Эдгару в  конце  концов
пришлось переехать к своей тетушке Марии Клемм, вместе  с  которой  жили
также его бабушка по отцу миссис Дэвид По, его  старший  брат  (персонаж
смутный: он умер двадцати пяти лет от роду, на нем семейная наследствен-
ность сказалась самым быстрым и роковым образом) и  дети  миссис  Клемм,
Генри и маленькая Вирджиния. Именно с последней связана будет сложная  и
так никогда и не разрешенная загадка в жизни поэта.
   Забегая вперед, подчеркнем: миссис Клемм стала в полном смысле  слова
ангелом–хранителем Эдгара, его настоящей матерью (он так и называет ее в
одном из сонетов), его "Мадди" - в самые черные часы  и  в  самые  мучи-
тельные годы.
   Эдгар поселился в ее убогом доме, который миссис Клемм содержала, за-
рабатывая кое–что шитьем и пользуясь милосердием родственников  и  сосе-
дей. Эдгар мог предложить ей лишь свою молодость и  надежды  на  будущий
успех. Мадди приняла его так, словно сразу поняла, что необходима Эдгару
в самых разных смыслах.
   Она горячо полюбила его, чему наш рассказ даст еще не одно  подтверж-
дение.
   Теперь у Эдгара было прибежище - мансарда, которую он делил с умираю-
щим от чахотки братом. Он мог спокойно писать и пытаться завязать  связи
с издателями и критиками. Благодаря рекомендациям Джона Нила, весьма из-
вестного в ту пору писателя, отыскался наконец издатель  для  "Аль–Аара-
фа". Поэма вышла вместе с "Тамерланом" и другими стихотворениями из  уже
забытого всеми первого сборника.
   Эдгар мог быть доволен. Он вернулся в Ричмонд, чтобы дожидаться в до-
ме Джона Аллана - который пока еще оставался "его" домом - начала  заня-
тий в Уэст–Пойнте. Эдгару трудно было угадать, как поведет себя воспита-
тель в подобных обстоятельствах, ведь он отказался финансировать издание
стихов, но стихи - вопреки его воле - все же увидели  свет.  Эдгар,  вне
всякого сомнения, вел разговоры о своих литературных планах и раздаривал
экземпляры новой книги друзьям (хотя они не поняли там  ни  слова,  даже
друзья по университету). В конце концов какое–то замечание Аллана по по-
воду "безделья" Эдгара вызвало очередную ссору. Но в марте 1830 года  По
был принят в военную академию; в последних числах июня он сдал  экзамены
и принял присягу. Стоит ли говорить, с какой грустью он переступал порог
Уэст–Пойнта, где его ждали еще более тяжкие и неприятные ему  обязаннос-
ти, чем простые обязанности рядового солдата.
   Выбора, как и три года назад, у него не было:  либо  "карьера",  либо
смерть от голода. Ради призрачных достоинств и блеска военной  формы  он
терял молодые годы. Эдгар отлично понимал, что не создан  для  армейской
жизни даже с точки зрения физической: когда–то безупречное здоровье рано
начало разрушаться, и суровая кадетская муштра вскоре сделалась для него
слишком тяжелой, почти непосильной. Но гораздо острее организм его отзы-
вался на апатию и тоску, которые овладели им в академии, где  лишь  счи-
танные минуты в день могли быть посвящены размышлениям  (о  чем–то  еще,
кроме учебного материала, то есть о поэзии, о литературе) и  творчеству.
Джон Аллан, в свою очередь, занял ту же позицию, что и в пору учебы  Эд-
гара в университете: сразу обнаружилось - присылаемых денег  не  хватает
даже на самое необходимое. И бессмысленно было сочинять жалобные письма,
доказывать, как смешно он выглядит в глазах более  обеспеченных  товари-
щей. Спасали его только авторитет "старика" да легкость, с какой он при-
думывал себе небывалые путешествия и романтические приключения.
   Многие им верили - не случайно полвека спустя истории эти  перекочуют
в биографии поэта. Гордый, язвительный нрав тоже немало помогал ему, хо-
тя подобные свойства не всегда идут на пользу их обладателю,  в  чем  он
скоро сам убедился. Он задыхался в атмосфере академии - пошлой, до  тош-
ноты серой, враждебной всякому воображению и творческой энергии. Он спа-
сался, ища уединения, обдумывая будущую поэтику (при весомой помощи Кол-
риджа). Между тем из "дома" до него дошли известия о новом  браке  Джона
Аллана, и он понял, уже не пытаясь обманываться дальше, что  надо  оста-
вить всякую надежду на поддержку.
   И он не ошибся: Аллан мечтал о законных детях, а новая миссис Аллан с
первого дня выказала враждебность по отношению к неведомому ей  "актерс-
кому сыну", который учился в Уэст–Пойнте.
   Эдгар надеялся пройти курс за шесть месяцев - в расчете на былые уни-
верситетские и военные знания. Но, оказавшись в академии, обнаружил, что
это невозможно по административным причинам. Вероятно, он не стал  долго
размышлять. На Аллана он больше не надеялся, поэтому и не боялся рассер-
дить его. Эдгар решил подстроить  собственное  исключение  из  академии:
только так можно было покинуть Уэст–Пойнт, не нарушая принесенной прися-
ги. Осуществить задуманное оказалось просто. Эдгар слыл блестящим учени-
ком, а посему пришлось избрать путь дисциплинарных нарушений.  Частые  и
злостные проступки - например, прогулы занятий или религиозных  служб  -
не могли не повлечь за собой исключения. Но прежде Эдгар еще  раз  дока-
зал, каким редким чувством юмора обладал: с помощью одного полковника он
добился, чтобы кадеты по подписке собрали средства на издание его  новой
книги стихов, родившихся во время краткого пребывания в Уэст–Пойнте. Все
полагали, что это будет книжица, полная сатирических  забавных  куплетов
об академии, но нашли там "Израфила",  "К  Елене"  и  "Линор".  Нетрудно
представить, какую это вызвало реакцию.
   Разрыв с Алланом казался окончательным, дело усугубила еще одна  гру-
бая ошибка Эдгара: в момент отчаяния он написал письмо заимодавцу, где в
свое оправдание ссылался на скаредность  воспитателя,  который,  по  его
словам, вдобавок редко бывал трезвым. Последнее  замечание  -  чистейшая
клевета! - дошло до Аллана. Его письмо к Эдгару не сохранилось,  но  на-
верняка было ужасным. Эдгар ответил, упрямо настаивая на своем утвержде-
нии и изливая потоки горечи и упреков. В итоге 19 февраля 1831 года  он,
завернувшись в кадетский плащ, с которым отныне не расстанется до  конца
дней своих, сел на корабль и отправился в Нью–Йорк. На поиски счастья  и
- себя самого.
   В марте голодный и несчастный По чуть не завербовался солдатом в  ар-
мию Польши, восставшей против России. Его ходатайство отклонили. Зато  в
это же время увидела свет первая действительно заметная книга  его  сти-
хотворений, "почтительно посвященная военной академии". В  новых  стихах
Эдгар По уже полностью показывает себя, в них (хотя они будут бесконечно
переделываться) главные черты его поэтического гения засверкали  порази-
тельным светом - правда, увидели его лишь немногие из откликнувшихся  на
книгу критиков. Словесная магия
   - вот самое удивительное в его поэзии, именно она становится  вырази-
тельницей смутного и сумрачного лирического настроения  как  в  любовных
стихах, где витают тени "Елены" или Эльмиры, так и  в  метафизических  -
почти космогонических.
   Когда измученный нуждой Эдгар По вернулся в Балтимор  и  снова  нашел
приют у миссис Клемм, он привез в кармане нешуточное доказательство  то-
го, что сделал правильный выбор и что - вопреки своим слабостям, порокам
и метаниям - умел быть "верным самому себе".
   Не успел По приехать в Балтимор, как скончался его старший брат.  Те-
перь он остался один в мансарде, которую прежде делил с больным,  и  мог
работать с относительными удобствами. Его внимание, до сих  пор  целиком
сосредоточенное на поэзии, обращается к рассказу - жанру, более  "прода-
ваемому", что в тех обстоятельствах оказалось весомейшим  аргументом.  К
тому же жанр этот весьма интересовал молодого автора. Эдгар быстро  убе-
дился: его поэтический талант, направленный  в  должное  русло,  поможет
создать в прозе совершенно особую атмосферу,  которая  станет  подчинять
себе все прочее. И открытие это поразило в первую  очередь  его  самого.
Главным было не путать рассказ со стихотворением в прозе, но еще  важнее
- не превратить рассказ в подобие отрывка из романа. Но уж такие–то эле-
ментарные ошибки Эдгар совершить не мог.  Первый  из  опубликованных  им
рассказов, "Метценгерштайн", родился, как Афина Паллада, в полном боевом
вооружении - ему были присущи все достоинства, которые в последующие го-
ды По отшлифует до совершенства.
   Нищета с давних пор была неразлучной  подругой  миссис  Клемм.  Мадди
привыкла делать покупки в долг, привыкла,  что  приятельницы  потихоньку
клали в ее корзинку то немного овощей, то яйца, то фрукты. Эдгара  почти
не печатали, и те немногие доллары, которые он изредка зарабатывал, уле-
тучивались в одно мгновение. Известно, что тогда он  вел  строгий  образ
жизни и старался чем мог помочь тетушке. Но тут всплыл  какой–то  старый
долг (возможно, долг брата), а вместе с ним угроза ареста и тюрьмы.  Эд-
гар написал Джону Аллану в самом жалобном и отчаянном тоне, какой только
можно себе представить: "Ради Христа, не дай мне погибнуть из–за  суммы,
потери которой сам ты и не заметишь..." Аллан помог - в последний раз  -
через третье лицо. Тюрьма больше не грозила Эдгару. Те, кто обнаруживает
разного рода недостатки в литературной и общекультурной эволюции По,  не
должны забывать: в 1831-1832 годы, когда был сделан окончательный  выбор
в пользу писательского ремесла, он работал, преследуемый голодом,  нище-
той и вечным страхом. Тот факт, что он смог идти вперед и день  за  днем
одолевал все новые ступени, восходя к художественному мастерству,  дока-
зывает, какая сила таилась в этом величайшем из слабовольных  людей.  Но
порой Эдгар все же срывался, хотя неизвестно,  много  ли  он  тогда  пил
(ведь для него и небольшая доза  неизменно  оказывалась  фатальной).  Он
влюбился в Мэри Деверо - молодую и красивую соседку  Клеммов.  Для  Мэри
поэт воплощал в себе нечто таинственное, в какой–то степени даже запрет-
ное - уже гуляли слухи о его прошлом, правда по большей мере распростра-
няемые им самим. Кроме того, Эдгар обладал внешностью, которая  произво-
дила сильнейшее впечатление на  всех  женщин,  с  которыми  сводила  его
судьба. Много лет спустя Мэри описывала его так: "Мистер По  имел  около
пяти футов и восьми дюймов росту,  темные,  почти  черные  волосы  носил
длинными и зачесывал назад, как это принято у студентов.
   Волосы у него были тонкие, как шелк, глаза большие и сверкающие,  се-
рые, взгляд проницательный. Лицо было гладко выбрито.  Нос  -  прямой  и
длинный, черты лица очень тонкие, рот выразительный,  красивый.  Он  был
бледен, мертвенно бледен, кожа имела  замечательный  оливковый  оттенок.
Взгляд у него был печальный и меланхолический. Он отличался крайней  ху-
добой... но фигура была изящной, держался он прямо,  по–военному,  ходил
быстро. Самым очаровательным в нем были его манеры.  Он  был  элегантен.
Когда он смотрел на кого–то, казалось, что он умеет читать чужие  мысли.
Голос у него был приятный, музыкальный, но не глубокий. Он неизменно но-
сил черный сюртук, застегнутый доверху... Он не следил за модой, у  него
был собственный стиль".
   Вот такой портрет. Стоит ли удивляться, что молоденькая девушка  под-
пала под чары приударившего за ней соседа. Но идиллия  не  продлилась  и
года. Царившая в ту эпоху ханжеская мораль сделала свое дело. "Мистер По
не уважал законы - ни Божеские, ни человеческие",- напишет в своих позд-
них воспоминаниях Мэри.
   Мистер По оказался ревнивцем и устраивал бурные сцены. Мистер  По  не
соблюдал приличий. Мистер По посчитал себя оскорбленным, когда дядя Мэри
вмешался в отношения влюбленных, мистер По купил хлыст, бросился к  наз-
ванному джентльмену и отхлестал его. Родичи джентльмена в  ответ  побили
мистера По и разорвали ему сюртук сверху донизу. Финальная сцена  оказа-
лась достойной лучших романтических пьес: мистер По в таком виде, сопро-
вождаемый толпой мальчишек, пересек весь город, учинил скандал у  дверей
Мэри, вломился в дом и наконец бросил хлыст к ногам  девушки  с  криком:
"На, получай, вот тебе подарок!". Но случай этот не только забавен, но и
крайне важен: мы впервые видим Эдгара в разорванном  платье,  потерявшим
над собой всякий контроль; здесь он встает перед нами таким, каким в бу-
дущем покажет себя не раз и не два - совершенно не способным и не желаю-
щим подчиняться законам, установленным среди людей.  Семья  Мэри  довела
дело до конца - мистер По потерял невесту. Утешительно думать,  что  сам
он не слишком об этом сожалел.
   В июле 1832 года Эдгар узнал, что Джон Аллан тяжело болен и  составил
завещание. Он немедленно отправился в Ричмонд. Зачем? Видимо, тут сыгра-
ли свою роль и материальные интересы, и воспоминания о прошлом. Его ник-
то не звал, он приехал неожиданно, без предупреждения и тотчас столкнул-
ся лицом к лицу с новой миссис Аллан, которая немедленно  дала  ему  по-
нять, что для нее он - назойливый  проходимец.  Легко  представить  себе
бурную реакцию Эдгара, ведь в этих стенах прошло его детство, здесь  все
хранило память о его "маме". К несчастью, ему снова недостало  выдержки,
и он устроил бурную сцену, не найдя в себе, правда,  смелости  предстать
перед Алланом, и выбежал из дома именно в тот  миг,  когда  воспитатель,
спешно призванный, приближался к месту действия. Так что визит  кончился
полной неудачей, и Эдгар вернулся в Балтимор - к привычной нищете.
   В апреле 1833 года он напишет  "покровителю"  последнее  письмо.  Там
есть слова, которые не требуют комментариев: "Ради Господа Бога, сжалься
надо мной и спаси от гибели". Аллан не ответил. Эдгар  же  в  это  самое
время завоевал первую премию (50 долларов) за рассказ "Рукопись, найден-
ная в бутылке", посланный на конкурс в журнал ("Балтимор сатердей  визи-
тер"). Так что от рассказов его было больше проку, чем от писем.
   1833 год и большая часть  следующего  стали  временем  изнурительного
труда в ужасающей нищете. По уже обрел известность в просвещенных кругах
Балтимора, а рассказ–победитель принес ему восторженные хвалы. В  начале
1834 года до него дошли вести о том, что Аллан находится при смерти,  и,
недолго думая, Эдгар предпринял вторую, и столь же бессмысленную, попыт-
ку навестить "свой" дом.
   Оттолкнув мажордома, которому, видно, были даны указания не  впускать
его, Эдгар вбежал по лестнице и остановился у двери комнаты, где обезно-
жевший от водянки Джон Аллан, сидя в кресле, читал газету. Увидев  Эдга-
ра, больной пришел в ярость: он попытался встать, размахивая палкой  над
головой и изрыгая чудовищные проклятия. Прибежали слуги и выкинули Эдга-
ра вон. Вскоре в Балтиморе узнали о смерти Аллана. Тот не оставил воспи-
таннику ни гроша из своего огромного состояния. Но  справедливости  ради
заметим, что, согласись Эдгар следовать по одной из тех надежных  дорог,
кои предлагал ему покровитель, Аллан, вне всякого сомнения,  помогал  бы
ему до конца. Эдгар имел полное право идти своим путем, но и  на  Аллана
не стоит возводить напраслину. Истинная вина его заключалась не  в  том,
что он "не понимал" Эдгара, а в том, что он вел себя без нужды  скупо  и
жестоко, вознамерившись во что бы то ни стало загнать в угол и  укротить
строптивого мальчишку. В итоге мистер Джон Аллан проиграл поэту во  всех
отношениях, но победа Эдгара слишком походила на Пиррову и  приводила  в
отчаяние в первую очередь самого победителя.
   Теперь мы подступаем к "загадочному эпизоду", к провокационной  теме,
которая заставила пролиться буквально реки чернил.  Маленькая  Вирджиния
Клемм, кузина Эдгара, в скором времени сделалась его невестой, а потом и
женой. Вирджинии едва исполнилось тринадцать лет, Эдгару  было  двадцать
пять. Заметим, что в те времена считалось обычным делом,  когда  девушки
выходили замуж в четырнадцать лет. Другое  обстоятельство  придает  всей
истории некий надрыв: умственно Вирджиния была недостаточно развита и до
самой своей смерти сохраняла детские повадки. Мадди  не  противилась  ни
ухаживаниям Эдгара за Вирджинией, ни свадьбе (хотя бракосочетание прошло
тайно, из боязни вызвать гнев остальных родственников, - гнев вполне во-
образимый). Отсюда следует, что раз Мадди доверила дочь Эдгару, у нее не
было в нем никаких сомнений. Вирджиния обожала своего "кузена  Эдди"  и,
должно быть, согласилась на брак со свойственным ей детским  легкомы