ко  что  пересек  Атлантику.
Новость вызвала взрыв эмоций, и у здания газеты собралась огромная  тол-
па. Неподалеку стоял на балконе некий господин с мрачным лицом, с ног до
головы одетый в черное, и наблюдал за происходящим с легкой  иронической
улыбкой. Зато теперь Мадди могла приехать к ним.
   Нью–Йоркский период - это возрождение Эдгара–поэта. Тема "Ворона" не-
отвязно преследует его. Поэма должна была вот–вот обрести  окончательную
свою форму, и обстоятельства тому благоприятствовали. Заработав в  газе-
тах и журналах кое–какие деньги, Эдгар снял в окрестностях Нью–Йорка до-
мик, чтобы провести там жаркие летние месяцы, особенно тягостные для ос-
лабевшей Вирджинии. Коттедж в Блумингдейле превратится для  семьи  По  в
маленький рай, к сожалению, призрачный. Там они нашли чистый воздух, лу-
га, обильную пищу и даже - радость.
   А Эдгар, вдали от чуждого ему Нью–Йорка, обрел немного покоя.  Знаме-
нитый бюст Паллады, который поэт обессмертил в "Вороне", стоял над внут-
ренней дверью дома. Эдгар начал методично работать.  Рассказы  и  статьи
писались быстро и тотчас публиковались, потому что уже само  имя  автора
обеспечивало читательский интерес к ним по всей стране. "Преждевременные
похороны" - необычная смесь хроники и рассказа - были написаны на  "бла-
гословенных небесах" Блумингдейла.
   Это один из самых зловещих и мрачных рассказов По, отмеченный  стран-
ной тягой к замогильным ужасам. И дело здесь совсем не в теме  повество-
вания, а в вечной раздвоенности авторского умонастроения.
   В то лето "Ворон" был почти что завершен, хотя Эдгар имел обыкновение
бесконечно переделывать свои стихи, так что каждая новая публикация  об-
наруживала и новые варианты. Автор читал "Ворона" многим  друзьям  и  по
сохранившимся воспоминаниям горячо интересовался мнением  присутствующих
- чтобы внести еще какие–нибудь исправления... Правда, в его  "Философии
творчества" изложена совсем иная версия, хотя именно она, наверное, бли-
же, чем это принято считать, к истине. Действительно, поэма прошла через
несколько "стадий"; но основная композиция, о которой идет речь в  эссе,
вполне могла явиться результатом логических расчетов (логических - в по-
этическом, разумеется, смысле, и всякий поэт знает, что  противоречия  в
сочетании этих слов нет).
   Близилась зима, и пришлось возвращаться в Нью–Йорк, где  Эдгар  неза-
долго до того получил скромную должность в газете "Ивнинг миррор".  1845
год - Эдгару исполнилось тридцать шесть лет - начался мирным расставани-
ем с этой газетой.
   По становится сотрудником "Бродвейского  журнала".  К  этому  времени
слава Эдгара По перешагнула границы страны, что почти для всех оказалось
неожиданностью, но, пожалуй, не для него самого. Он превратился в модную
персону. Умело подготовленная Эдгаром и его друзьями публикация "Ворона"
произвела потрясающий эффект и на литераторов, и на читателей,  к  какой
бы части общества они ни принадлежали. Сегодня нам даже трудно такое во-
образить. Завораживающая загадочность  стихотворения,  его  необъяснимая
притягательность, имя автора, окутанное сатанинским ореолом "черной  ле-
генды", - все сошлось воедино, превратив "Ворона" в символ американского
романтизма и одновременно в один из самых замечательных образцов  поэзии
всех времен. Двери литературных салонов тотчас  растворились  перед  По.
Публика спешила на его выступления, желая непременно услыхать,  как  сам
автор читает "Ворона". А чтение его оставляло неизгладимое  впечатление,
о чем свидетельствуют многие воспоминания.
   Правда, дамам особенно нравилось слушать его за разговором. Эдгар го-
ворил изумительно, с апломбом, словно наконец–то ступил на путь, к кото-
рому в течение стольких лет примеривался.  "В  своих  беседах,  -  будет
позднее вспоминать Грисуолд в свойственной ему витиеватой манере,  -  он
порой достигал почти сверхъестественных вершин красноречия. Он с  удиви-
тельным мастерством модулировал голос, а его большие глаза, такие  выра-
зительные и живые, то смотрели спокойно, то заражали своим огнем взгляды
слушателей, в то время как лицо его либо пылало, либо хранило  привычную
бледность, в зависимости от того, убыстряло его  воображение  бег  крови
или замораживало ее вокруг сердца. Образы, которыми он пользовался, чер-
пались из миров, кои мог узреть  лишь  озаренный  гениальностью  взгляд.
Резко оттолкнувшись от точно и остро поставленной  проблемы,  дальше  он
избегал обычной логики и начинал нанизывать одно на другое веские  дока-
зательства, демонстрируя сам процесс, аргументам же придавал  мрачную  и
фантастическую форму. И все это - так подробно и ясно и с такой  быстро-
той, что внимание оказывалось плененным его удивительными  построениями;
и это продолжалось до тех пор, пока он сам не разрушал чары и  снова  не
возвращал слушателей к самой низкой и обыденной реальности -  с  помощью
пошлых выдумок или показа самых бесславных страстей..." Даже притаивший-
ся в самом конце цитаты укол важен в этом свидетельстве, если учитывать,
кому оно принадлежит. Эдгар оказывал магнетическое воздействие на  почи-
тателей, и теперь мог откровенно демонстрировать свою надменную самоуве-
ренность, не боясь показаться смешным. Но и поводов для обид он  теперь,
разумеется, давал больше - и более серьезных. Могло возникнуть впечатле-
ние, что он намеренно старался вызвать ненависть к себе,  спровоцировать
злословие.
   В марте 1845 года, когда слава его достигла пика, он снова  не  удер-
жался и начал пить. Вирджинии меж тем становилось все хуже,  и  об  этих
колебаниях от надежды к отчаянию поэт однажды упомянул как о чем–то худ-
шем, чем сама смерть жены. Это оказалось превыше его сил. По вступает  в
период глубокого душевного разлада. Он завязывает пылкие дружеские отно-
шения с несколькими известными нью–йоркскими писательницами, хотя подоб-
ные истории никак не мешали его нежной и горькой привязанности к Вирджи-
нии. Мы вовсе не стремимся приукрасить факты:
   Эдгару нужно было одурманивать себя не только алкоголем, но и чем–ни-
будь еще.
   Ему нужны были слова - нужно было произносить их и слышать. Вирджиния
одаривала его  лишь  своим  простодушием  и  слепой  любовью  маленького
зверька.
   Зато некая Фрэнсис Осгуд - поэтесса и великая любительница книг - со-
четала изящный облик с образованностью, благодаря которой была  способна
оценить истинное значение По. Кроме того, Эдгар бежал от нищеты, от неп-
рерывных и все более мучительных переездов с места на место, от неурядиц
в "Бродвей джорнэл", где его высокомерие и надменность - но не в меньшей
степени и его интеллектуальное превосходство - создавали почву для  пос-
тоянных стычек с коллегами. С одной стороны, готовилось к печати  расши-
ренное собрание его рассказов, с другой - дружба его с миссис Осгуд  вы-
зывала грязные сплетни.
   Из–за них его приятельница (тоже больная чахоткой) вынуждена была уй-
ти в тень, так что он вновь остался наедине с  собой.  Конец  1845  года
стал и концом самого плодотворного периода в жизни По.  Только  "Эврика"
ожидает своего часа, но до нее еще далеко. Уже написаны лучшие  рассказы
и почти все великие стихи. Эдгар По начинает во многом  переживать  себя
самого. Вот один пример: бостонцы пригласили его выступить, но он -  ви-
димо, после ночных возлияний - в нужный час не сумел предложить  публике
ничего нового. Вместо обещанных "свежих" стихов был прочитан "Аль–Аараф"
- юношеское сочинение, не только не достойное его нынешнего таланта,  но
еще и малоподходящее для декламации. Слушатели негодовали. Эдгар в ответ
заявил, что вел себя так ex professo (специально), чтобы отомстить  бос-
тонцам, а также отвратительному "болоту с  литературными  лягушками".  В
конце года "Бродвей джорнэл" прекратил выходить, и Эдгар опять  оказался
в тупике. Если 1845 год - вершина его славы, то тогда же началось и  па-
дение - угрожающе быстрое. Правда, какое–то время он еще будет  сиять  -
но светом звезды, на самом деле уже давно погасшей. В течение всего 1846
года он активно вращается в литературных кругах, в  обществе  самых  из-
вестных писателей Нью–Йорка. Но мир этот был слишком пошлым и  серым,  а
достойных исключений встречалось мало. Дамы собирались, читали  стихи  -
собственные и чужие - и плели интриги, сдабривая их улыбками  и  компли-
ментами, в погоне за благоприятными отзывами  в  литературных  журналах.
Эдгар отлично знал всех представителей этого мира и  в  один  прекрасный
день решил посчитаться с ними.
   Он напечатал в ("Гоудис ледис бук") цикл из тридцати с лишним  крити-
ческих статей, в большинстве своем очень резких, и они  вызвали  ужасный
скандал, яростные протесты, ненависть, но и аплодисменты. Что можно ска-
зать об учиненной им массовой экзекуции? Время доказало правоту  экзеку-
тора. Literati пребывают в благостном забвении; но тогда–то они не могли
этого предвидеть и на обиду реагировали бурно.
   В мае 1846 года По подыскал коттедж в Фордэме близ Нью–Йорка - умира-
ющую Вирджинию необходимо было вывезти на свежий воздух. Эдгар спрятался
там, как затравленный зверь. Он только что пережил ужасные недели. Ссоры
(одна из которых закончилась дракой), поток обвинений, неотложные  долги
и - алкоголь, а также лауданиум, дающие иллюзию успокоения. Миссис Осгуд
рядом уже не было.
   Вирджиния умирала, на уход за ней требовались деньги. Единственное из
сохранившихся писем По к жене  производит  душераздирающее  впечатление:
"Сердце мое, дорогая моя Вирджиния, наша матушка объяснит тебе, почему я
не вернусь нынче вечером. Надеюсь, что  встреча,  на  которую  я  должен
явиться, будет нам во благо... Я бы уже давно  потерял  всякую  надежду,
если бы не думал о тебе, милая моя жена... Ты сейчас осталась моим глав-
ным и единственным стимулом в борьбе против этой невыносимой,  напрасной
и жестокой жизни... Засни спокойно, и пусть Господь наградит тебя добрым
утром рядом с обожающим тебя Эдгаром".
   Вирджиния умирала. Эдгар знал, что она обречена, и так появилась "Ан-
набель Ли"
   - поэтическое осмысление его жизни рядом с ней. "Я был дитя и она ди-
тя / В королевстве у края земли..." Прошли лето и осень, не принеся  ду-
шевного покоя. Его слава привлекала в их коттедж многочисленных  посети-
телей, и они оставили воспоминания о нежности и заботливости,  с  какими
Эдгар относился к Вирджинии, и о стараниях Мадди прокормить семью.  Нас-
тупила зима, трагическая развязка приближалась.  В  литературных  кругах
Нью–Йорка стало известно о болезни Вирджинии, о том, что она обречена, и
это смягчило многие сердца - если бы речь шла только о самом Эдгаре, лю-
ди не проявили бы такой отзывчивости. Лучшим его другом в печальных обс-
тоятельствах оказалась Мария Луиза Шью, женщина одновременно и сострада-
тельная и здравомыслящая. Глубоко оскорбленный. По, видимо, сперва хотел
гордо отвергнуть всякую помощь, но потом был вынужден смириться, и Вирд-
жиния получила самое необходимое и не страдала ни от холода, ни от голо-
да.
   Она умерла в конце января 1847 года. Друзья вспоминали, как По следо-
вал за похоронными дрогами, завернувшись в свой старый  кадетский  плащ,
который долгие месяцы служил единственным одеялом для  Вирджинии.  После
нескольких недель полубреда он вновь пробудился к жизни -  в  мире,  где
уже не было Вирджинии. Но с тех пор он стал вести себя как человек,  ко-
торый потерял свой щит и очертя голову нападает, чтобы хоть так  воспол-
нить свою незащищенность, свою загадочную уязвимость.


   Финал

   Сначала был страх. Известно, что Эдгар боялся темноты, что он не  мог
спать, что Мадди приходилось часами сидеть рядом, держа его за  руку.  И
стоило ей встать, как он открывал глаза: "Еще немного, Мадди, еще немно-
го..." Днем помогал свет, он давал возможность думать, а Эдгар  еще  был
способен на удивительную напряженность и сосредоточенность мысли. В  та-
кие моменты и родилась "Эврика". Поразительный "Улялюм" появился  совсем
иначе - он пробился из бездны ночи, из бормотанья страха.
   1847 год. По сражается с призраками, прибегая к вину и опию, цепляясь
за духовный союз с Марией Луизой Шью, с которой он сблизился в дни, ког-
да умирала Вирджиния, и которая  преклоняется  перед  ним.  Позднее  она
вспоминала, что "Колокола" были написаны после одного их разговора и что
По часто грезил наяву: придумывал и рассказывал,  как  путешествовал  по
Испании и Франции, как сражался на дуэлях, какие приключения  выпали  на
его долю. Миссис Шью восхищалась талантом По и глубоко уважала его. Ког-
да выяснилось, что их постоянное  общение  могло  скомпрометировать  ее,
она, как прежде Фрэнсис Огуд, вынуждена была отдалиться от него.  И  тут
на сцену выходит некое небесное  создание  -  Сара  Елена  Уитмен,  пос-
редственная поэтесса, но полная очарования женщина. Она подобна героиням
прекраснейших из сновидений Эдгара По, пережитых или придуманных. К тому
же ее зовут Елена - а ведь так он назвал свою первую  юношескую  любовь.
Миссис Уитмен рано осталась вдовой, принадлежала к литературным кругам и
увлекалась спиритизмом, как и было в этой среде принято.
   По сразу обнаружил сходство между ней и "той" Еленой. Но его одолева-
ют душевные метания: в 1848 году он ведет любовную  переписку  с  миссис
Уитмен, и письма эти до сих  пор  восторгают  поклонников  эпистолярного
жанра, и в то же время он знакомится с миссис Энни  Ричмонд,  чьи  глаза
пленяют его (тотчас вспоминаешь о зубках Береники), он наносит ей визит,
завоевывает симпатию ее мужа и  других  родственников.  Ее  он  называет
"сестрой Энни" и наслаждается этой дружбой, находя  в  ней  ту  духовную
опору, которую всегда  искал  в  женщинах,  но  которую  теперь  одна–е-
динственная женщина уже не может ему дать.
   Поступки По в этот последний период рисуются нам замысловатыми,  про-
тиворечивыми, а порой и совсем непонятными. Он  где–то  выступал.  Снова
посетил "свой" Ричмонд и там беспробудно пьянствовал, декламируя отрывки
из "Эврики" в барах - к изумлению почтенных обывателей. Но в том же Рич-
монде, придя в себя, он пережил последние счастливые дни. Там у него бы-
ли старые верные друзья, были дома, где его принимали - со смесью  любви
и грусти.
   Сохранились сведения о прогулках, шутках и играх, когда "Эдди"  весе-
лился как ребенок. Тут вновь возникает Эльмира (кажется,  встреча  прои-
зошла на одной из его лекций), его юношеская любовь. Эльмира уже  успела
овдоветь, но не забыла жениха, с которым ее  разлучили  родители.  Эдгар
после встречи, судя по всему, неотвязно думал о ней. Но была еще и  Еле-
на, которая магнетически влекла его к себе. И он вернулся в  Нью–Йорк  с
твердым намерением просить ее руки. Елена не смогла устоять перед чарами
Эдгара, хотя в новый брак вступать не очень–то хотела. Она обещала поду-
мать и вскоре принять решение. Эдгар отправился к Энни в Ричмонд,  чтобы
там дожидаться ответа, - поступок совершенно в его духе.
   Дальнейшие события восстанавливаются все с большим и большим  трудом.
Эдгар наконец получает письмо от Елены - она продолжает сомневаться. Меж
тем привязанность его  к  Энни,  видимо,  перерастает  в  более  сильное
чувство, во всяком случае, при окончательном расставании он  вырывает  у
нее обещание непременно явиться к его смертному ложу. Ему никак не  уда-
ется примирить реальное с воображаемым. Он отправляется к Елене,  но  до
места не доходит. "Я совершенно не помню, что произошло", -  напишет  он
позднее в письме. И сам же рассказывает, как пытался покончить с  собой.
В Бостоне он купил лауданиум и выпил половину флакона. Но выпить  вторую
половину (которая убила бы его) не успел: среагировал  уже  привыкший  к
опиуму организм - у Эдгара начался приступ рвоты. Когда позднее он все–-
таки является к Елене, происходит душераздирающая сцена. Эдгар добивает-
ся ее согласия на брак с ним - при условии, что впредь он  откажется  от
употребления наркотиков и любых стимулирующих средств. По дает обещание,
потом возвращается в свой коттедж в Фордэм, где его ждет  миссис  Клемм,
опечаленная долгим отсутствием "Эдди" и доходящими до нее слухами о  его
безумствах.
   Тот, кто желает вообразить себе, каким был Эдгар По в те дни,  должен
прочесть его тогдашние письма, адресованные Елене, Энни или друзьям. Ни-
щета, тревоги, тоска, которую вырванное у Елены согласие  не  только  не
рассеяло, а скорее даже усилило, - все это создает ощущение невыразимого
и вязкого кошмара. Эдгар знал, что знакомые изо всех сил пытаются  отго-
ворить Елену от союза с ним и мать ее с ужасом думает о последствиях та-
кого брака. Эдгара больно задело, что заранее составленный брачный конт-
ракт оберегал от него скромное состояние миссис Уитмен, словно его  счи-
тали авантюристом. Накануне бракосочетания он прочитал  лекцию,  которая
имела шумный успех, но тем же вечером Елена узнала о  визитах  Эдгара  в
дом к Энни и о том, какие слухи - в них не было ни доли правды - на  сей
счет ходят. Вдобавок Эдгар выпил с друзьями, пусть и немного.
   Так что в самый последний момент свадьба расстроилась -  Елена  взяла
свое слово назад. Все мольбы были напрасны. Она твердила, что любит его,
но решения своего не переменит. Эдгар вернулся в Фордэм в полном  отчая-
нии.
   Возможно, это самое отчаяние и помогло ему снова - и уже в  последний
раз - подняться. Бежав от сплетен, злословия, общества литераторов с его
мелкими дрязгами, он заперся дома с миссис Клемм, собрал остатки энергии
и попытался сделать рывок вперед - издать наконец журнал, о котором  ни-
когда не переставал думать, вернуться к сочинительству. С января по июнь
1849 года он словно затаился, выжидая. Но  существует  стихотворение  "К
Энни", в котором По описывает себя самого мертвым,  наконец–то  мертвым,
мертвым и счастливым. Он был слишком умен, чтобы обманываться, и,  наез-
жая в Нью–Йорк, с отчаянной жадностью тянулся к лауданиуму.  Некий  пок-
лонник прислал ему письмо с предложением финансировать долгожданный жур-
нал. Это был последний шанс в его жизни - и последняя карта.  Но  Эдгар,
как и Пушкин, в карты неизменно проигрывал, проиграл он и  на  сей  раз.
Финал растянулся на два чудовищных этапа
   - с любовной интерлюдией между ними.
   В июле 1849 года По покинул Нью–Йорк и вновь направился в свой родной
Ричмонд.
   Неизвестно, зачем он это сделал. Может, его толкал  тайный  инстинкт,
потребность найти убежище,  поддержку.  Эдгара  одолевали  дурные  пред-
чувствия, он простился с бедной Мадди, с которой  ему  не  суждено  было
больше встретиться.
   Одной из приятельниц на прощание он со слезами сказал, что никогда не
вернется. Он был уверен в этом. Он превратился в клубок нервов, ни слова
не мог произнести спокойно. Никто не знает,  как  он  очутился  в  Фила-
дельфии, почему прервал путь на Юг. Но где–то в середине июля,  возможно
после многодневного наркотического дурмана, Эдгар вбежал в редакцию жур-
нала, где у него были друзья, и в отчаянии стал молить о защите. Это был
острый приступ мании преследования. Он твердил, что Мадди умерла, кажет-
ся, хотел убить себя, но "призрак" Вирджинии удержал его... Галлюцинации
и навязчивые идеи мучили По неколько недель, потом он начал приходить  в
себя, даже смог написать письмо миссис Клемм, правда, суть послания сво-
дилась к следующему: "Как только получишь письмо, немедленно приезжай...
Мы должны умереть вместе. Не пытайся отговаривать меня:  я  должен  уме-
реть..." Друзья собрали деньги и посадили его на корабль, отплывающий  в
Ричмонд. Во время плавания ему вроде бы стало лучше, и он написал  новое
письмо Мадди, призывая ее к себе. Без нее некому было утешить его, поза-
ботиться о нем, и Эдгар чувствовал себя беспомощным. Самый  одинокий  из
людей не выносил одиночества. Едва добравшись до  Ричмонда,  он  написал
очередное письмо, ужасное письмо: "Я приехал сюда с  двумя  долларами  в
кармане, один из них посылаю тебе. О господи, матушка!  Увидимся  ли  мы
снова?
   О, ПРИЕЗЖАЙ, если можешь! Мое платье в самом плачевном  с